Текст книги "Кровь ацтека. Том 2. Наследник"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 29 страниц)

83

На обратном пути к нашим «роскошным покоям» Матео воодушевлённо потирал руки.

   – Приключения, интрига – кто знает, что таит для нас это задание, amigo. Я чую в воздухе любовь и опасность, шелест женского платья, кинжал у моего горла.

   – Вообще-то, Матео, нам предстоит расследовать мятеж рабов, а не любовную интрижку герцога.

   – Мой юный друг, жизнь такова, какой её делаешь ты сам. Матео Росас де Оквендо в состоянии сделать золотое кольцо из поросячьего хвостика. Вот увидишь. Сегодня вечером я отведу тебя в место, где ты сможешь стряхнуть пыль гасиенды с твоего garrancha. Ты так долго имел дело лишь с деревенскими индейскими девушками, что забыл, каково это – уткнуться лицом между грудей женщины, от которой не пахнет тортильями и бобами.

   – А что это за место, Матео? Женский монастырь? Спальня жены вице-короля?

   – Casa de las putas[2]2
  Публичный дом (исп.).


[Закрыть], естественно. Лучший в городе бордель. У тебя есть песо, amigo? Там играют в карточную игру под названием primera, в которой я мастер. Бери все свои деньги, и ты не только насладишься любой женщиной в этом доме, но и вернёшься обратно с полными карманами.

Такое отношение со стороны Матео меня по-настоящему порадовало. Вот это настоящий друг! Он не только собирается взять меня с собой, чтобы насладиться богатствами женского тела, но и обещает, что по возвращении домой мои карманы будут полны.

Бывают, однако, моменты, когда следует остановиться и хлопнуть себя по лбу. Восхищаясь энтузиазмом Матео, не стоит забывать, что через его собственные руки прошло столько денег, что ими можно было бы набить трюм одного из кораблей королевского казначейского флота, – только вот почему-то они так и не осели в его карманах.

Первый намёк на то, что эта ночь не оправдает моих ожиданий, прозвучал, когда по пути в игорный дом и бордель Матео попросил отдать ему на хранение мой кошелёк с деньгами.

– Для безопасности, – пояснил он мне, – и для пущей прибыли. Я знаю эту карточную игру, как лицо родной матери.

Новая Испания, как и Старая Испания, в высшей степени христианская страна. Мы гордимся своей праведностью и набожностью. Наши конкистадоры принесли не только меч, но и святой крест язычникам. Наши священники претерпевали пытки и даже бывали съедены каннибалами в попытках донести до них Слово Христово. Но при всём этом мы люди пылкие, склонные к любовным увлечениям, причём не платоническим, а, по возможности, плотским. По указанным причинам мы находим вполне естественным, что борделей в славном городе Мехико не меньше, чем церквей.

Дом семи ангелов, как заверил меня Матео, был самым лучшим.

   – У них есть мулатки цвета молока с шоколадом. Грудь их подобна фонтану, прильнуть к которому и напиться мечтали бы боги, а «розовое место» не уступает нежностью и сочностью плодам спелой папайи. Этих женщин отбирали по стати, как самых лучших лошадей, – за форму ягодиц, за изгиб груди, за длину ног. Кристо, Кристо, если ты и видел раньше таких красавиц, так только под воздействием того дурмана, которым потчевал тебя Целитель.

   – А есть там испанки?

   – Испанки? Да разве испанка может находиться в борделе?! Неужели я должен перерезать тебе горло, чтобы научить тебя уважению к моим соотечественницам? Разумеется, там нет никаких испанских женщин, хотя некоторыми из этих домов и владеют испанки, но они управляют ими с разрешения своих мужей. Испанская шлюха в первый же день по прибытии в Новую Испанию получила бы сотню брачных предложений. Есть несколько индианок, для тех, кому не повезло за карточными столами. Но с мулатками их не сравнить.

Африканец, почти такой же огромный, как парадные ворота Дома семи ангелов, впустил нас, когда Матео сунул ему реал из моих денег. Я обратил внимание на то, как надменно усмехнулся мой спутник этому человеку и с каким пренебрежением он кинул ему монету, как будто деньги росли в его собственных карманах. В передней зале стояли четыре карточных стола, вокруг каждого толпились мужчины.

   – Прогуляйся, выбери puta, которая более всего приглянется твоему реnе. А я пока умножу твои песо, так что мы оба сможем получить самых лучших женщин.

Шлюхи находились в комнате слева. Они сидели на лавках, покрытых красными шёлковыми подушками. Другой раб, почти такой же здоровенный, как тот, что стоял у ворот, охранял вход в помещение. Рассматривать живой товар можно было свободно, но трогать разрешалось, только достигнув финансовой договорённости.

Матео не преувеличивал, расхваливая достоинства этих женщин. Я в жизни не видел таких роскошных мулаток: их ноги могли запросто обернуться вокруг талии мужчины и коснуться потолка, после того как он на неё взберётся. Было тут и несколько индианок более изящного сложения, чем те девушки с крупными, загрубевшими от работы в поле и раскатывания тортилий руками, которых я знал, но для меня они были всё равно как пульке по сравнению с изысканным испанским вином. Прежде я довольствовался пульке, но теперь наступила пора попробовать более дорогие напитки.

Лица нескольких женщин прикрывали маски. Уж не знаю, копировали ли шлюхи моду, распространённую среди состоятельных дам, или же эти женщины считали, что их лица менее привлекательны, чем тела.

Одна из женщин в масках, индианка, улыбнулась мне. Я заподозрил, что она носила маску потому, что была гораздо старше остальных: ей, похоже, уже исполнилось сорок и она была стара для пребывания в борделе, хотя была ещё крепкой и не лишённой привлекательности. Однако её тело было уже не таким возбуждающим, как у её товарок.

Я спросил о ней стража.

   – Она невольница, магистрат продал её хозяйке в наказание за кражу.

Я знал, что преступников продавали в рабство, главным образом на рудники, но никогда не думал, что женщину можно продать в публичный дом.

   – Это она сама выбрала, – пояснил охранник. – Хотя могла бы шить одежду в obraje, в работном доме, но предпочла проституцию, потому что ей разрешают оставлять себе часть полученных от посетителей денег, да и работа здесь легче. Конечно, в таком возрасте она никак не служит украшением заведения. Наша хозяйка держит эту шлюху только по одной причине – она стоит дёшево и предназначается для мужчин, которые проигрываются за карточным столом.

Я указал на особенно соблазнительную девушку, мулатку, которую я решил оседлать и объездить, как если бы она была одной из четырнадцати прославленных лошадей Кортеса.

   – Я возьму эту, как только мой друг закончит игру.

   – Хороший выбор, сеньор. Самая лучшая puta в этом доме, но и самая дорогая – а кроме того, мне обычно платят небольшой выкуп, потому что она моя жена.

   – Естественно.

Я шмыгнул носом, стараясь не выказать себя провинциалом, удивлённым подобным способом распоряжаться женой.

Довольный тем, что сделал свой выбор, и предвкушая свидание с кремовой богиней любви, я направился к сидевшему за карточным столом Матео. Когда я подошёл к нему, он поднялся с довольно мрачным видом.

   – Что случилось?

   – Святой Франсиск не благословил в этот вечер мои карты.

   – Ну и каков результат?

   – Я проиграл.

   – Проиграл? Сколько?

   – Всё.

   – Всё? Все мои деньги?

   – Кристо, не так громко. Ты что, хочешь поставить меня в неловкое положение?

   – Я хочу убить тебя.

   – Не всё потеряно, мой юный друг.

И Матео потрогал крест, что был на мне, тот самый, который, по словам отца Антонио, был единственной памятью о моей матери. Я снял маскирующее покрытие, чтобы была видна его красота.

   – За это прекрасное святое ожерелье я получил бы достаточно песо, чтобы вернуться к игре.

Я отбросил его руку.

   – Ты мошенник и негодяй!

   – Истинная правда, но нам всё равно нужно что-то поставить, чтобы раздобыть денег.

   – Продай свою лошадь, ту, на которой ездил Кортес.

   – Не могу. Это проклятое животное хромает. Как будет хромать и тот мерзавец, который мне её продал, когда я до него доберусь. Интересно, может быть, хозяйка всё-таки даст мне за него несколько песо? Она может продать его индейцам на мясо.

Я отошёл от Матео, настолько разозлившись, что, если бы мне хватило храбрости – и безрассудства, – я бы выхватил шпагу и попросил его выйти на улицу.

Охранник по-прежнему стоял у входа в гарем. Я показал ему серебряное кольцо с маленьким красным камешком, которым обзавёлся во время моих странствий с Целителем.

   – Это могущественное кольцо: оно приносит удачу тем, кто его носит.

   – Ну и отдай его своему другу, который играет в карты.

   – Нет... э-э... он не умеет пользоваться этой магией. Кольцо стоит десять песо. Я отдам его тебе за время, проведённое с этой смуглой красавицей.

Мой язык отказывался назвать шлюху его женой.

   – Кольцо стоит один песо. За один песо ты можешь рассчитывать провести с женщиной пятнадцать минут. И лишь с той, которую я тебе сам укажу.

   – Один песо! Это грабёж! Кольцо стоит по меньшей мере пять.

   – Один песо. Десять минут.

Я был в отчаянии. Мне нужно было пропитать ноздри запахом духов женщины, чтобы выдержать ночь в воняющей навозом каморке над конюшней.

   – Ну ладно. Держи кольцо.

Охранник указал на самую старую индианку, ту женщину в маске, которая предпочла проституцию работному дому.

   – Её зовут Мария.

– Ты красивый юноша. У тебя есть ещё деньги? – спросила она.

Я лежал на спине на жёсткой кровати, а она раскачивалась на мне, как будто скакала на ступившей в горячие уголья лошади.

   – О, да ты зверь – у тебя реnе, как у коня, да что там, как у быка. Сколько денег ты заплатишь, если я сделаю так, чтобы ты излил сок дважды?

В нашем распоряжении было десять минут, и, хотя я мог излить мужской сок за считанные секунды, мне хотелось продлить удовольствие. Начиная с момента, когда я торопливо снял штаны, женщина беспрерывно болтала, главным образом о том, сколько денег она с меня получит. Хотя я, со всей присущей мне скромностью, считал себя одним из выдающихся любовников Новой Испании, эту шлюху явно больше интересовал размер моего кошелька, чем те драгоценные камни, которые я носил в штанах.

   – Ты чудесный, красивый юноша. Как жаль, что у тебя нет больше денег.

Она перестала пыхтеть. Десять минут почти истекли.

   – Ещё! Ну же, давай ещё!

Я долго сдерживался и теперь хотел кончить.

   – У тебя есть ещё один песо? – спросила она.

   – У меня больше ничего нет!

Женщина принялась раскачиваться снова и, наклонившись, взялась за крест на моей шее.

   – Красивая вещь. Я уверена, что за него хозяйка разрешила бы тебе иметь меня всю ночь.

   – Нет!

Я оттолкнул её руки прочь от креста, уже ощущая в своём реnе содрогание готовящейся извергнуться наружу силы.

   – Не трогай крест, он принадлежал моей матери, – простонал я.

   – Может быть, Бог хочет, чтобы ты отдал его мне. У моего сына тоже есть похожий крест.

   – Вот и попроси, чтобы он тебе его отдал.

   – Я не видела его много лет. Мой сын живёт в Веракрусе, – тяжело дыша, промолвила она.

   – Я тоже одно время жил в Веракрусе. Как его зовут?

   – Кристобаль.

   – Меня зовут Кристо...

Шлюха замерла и уставилась на меня. Я прекратил толчки и уставился на неё. Два тёмных глаза из маски в упор смотрели на меня. Вулкан между моих ног содрогался и сотрясал всё моё тело, готовый взорваться и излить в неё лаву.

– Кристобаль! – вскричала женщина, соскочила с кровати и выбежала из комнаты.

Я лежал ни жив ни мёртв, вулкан медленно остывал, реnе съёживался. Мария! Таково было христианское имя моей матери.

Я напялил одежду, шатаясь, вышел из комнаты и двинулся на поиски Матео. Мои мысли и тело пребывали в тисках всё нараставшего ужаса.

84

Я вышел из Дома семи ангелов в крайне подавленном состоянии и весь дрожа, как в лихорадке. Матео ждал меня во внутреннем дворе. Он сидел на краю фонтана, поигрывая кинжалом. Вся глубина сегодняшнего поражения была написана у него на лице.

   – Я лишился коня. Когда хозяйка узнает, что он хромой, она пошлёт своих подручных, чтобы они оторвали мне яйца, засунули их в рот и зашили губы.

Матео заметил моё удручённое состояние, хотя чем именно оно вызвано, я ему не сказал: мне было стыдно и страшно признаться в таком даже лучшему другу. Поэтому он понял моё огорчение по-своему и похлопал меня по спине.

   – Что, приятель, тебя тоже постигла неудача? Наверное, garrancha не встал? Не беда, с кем не бывает. Сегодня ты не можешь поднять свой меч, а завтра, стоит тебе увидеть женщину на расстоянии десяти футов, как он сам выскакивает из штанов.

Наступило утро, а я по-прежнему лежал на жёсткой кровати в своей вонючей комнатушке, отказываясь выходить и втайне надеясь, что миазмы из конюшни убьют меня. Я нашёл свою мать и – о нет! Об этом даже подумать страшно. Мы расстались, когда я был маленьким мальчиком, и теперь, конечно, был для неё лишь молодым бородатым незнакомцем, но хороший сын узнал бы собственную мать. Как Эдип, я был проклят и обречён, обманут богами и заслужил, чтобы мне выкололи глаза, дабы я в наказание влачил остаток дней нищим слепцом, терзаясь от раскаяния.

В полдень я послал слугу в Дом семи ангелов, чтобы узнать, сколько стоит выкупить на свободу Марию. Слуга вернулся с известием, что эта женщина сбежала ночью, не выплатив хозяйке свой долг.

Было бесполезно искать её на улицах города: не такая уж она дура, чтобы, сбежав от своей законной хозяйки, болтаться поблизости. Кроме того, не говоря об ужасе того, что произошло вчера, моё появление вновь всколыхнуло в душе бедной женщины всё то, из-за чего она в своё время бежала с гасиенды. В данном случае индейское происхождение являлось для неё преимуществом, позволявшим затеряться в стране.

Отец Антонио, будучи во хмелю, не раз твердил, что у меня нет матери, из чего я сделал вывод, что Мария мне не родная мать. Но прошлой ночью она говорила обо мне как о своём сыне. ¡Ау de mi! Я чувствовал себя таким несчастным.

Ближе к вечеру следующего дня Матео взял меня с собой на Аламеду.

   – Лошади дона Хулио вполне годятся для того, чтобы возить карету или пасти на них скот, но мы не можем разъезжать на таких конях по Аламеде. Нас мигом высмеют так, что придётся оттуда убираться.

   – И что же нам делать?

   – Мы пройдёмся пешком, как будто решили размять ноги, пока наши слуги занимаются лошадьми.

   – Может быть, прекрасные сеньориты и не заметят нашей бедности.

   – Что? Чтобы испанская женщина не поняла с первого взгляда, сколько золота у мужчины в кошельке? Чтобы Господь не заметил человека, который убил Папу Римского? Я сказал, что мы пройдёмся пешком, но не надейся, Кристо, что мы кого-нибудь одурачим.

Мы прогуливались, наслаждаясь прохладой, любуясь породистыми лошадьми и породистыми женщинами. Как завидовал я всем вокруг! Родиться и быть воспитанным, нежась в блеске серебра и золота – вместо тряпья и соломы. Разумеется, на сей случай я обрядился в самые лучшие, полученные от дона Хулио одежды и прицепил подаренную мне им парадную шпагу. Другое дело, что рапира с чашеобразной гардой, казавшаяся мне на гасиенде пределом мечтаний, здесь выглядела чуть ли не кухонным ножом. Я робел, опасаясь, что все эти изысканные дамы и господа даже под нарядом кабальеро узнают во мне lépero.

Я мог гордиться собой, ибо на первый взгляд выглядел роскошно, но на деле всегда находилось что-то, выдававшее во мне простолюдина. Например, руки. Руки щёголей с Аламеды были нежными и ухоженными, как у дам, – похоже, они в жизни не поднимали ничего тяжелее одежды, а мои, мозолистые и натруженные, выдавали привычку к физическому труду. Я старался не держать их на виду, чтобы не позориться.

Неудивительно, что пеший, в приличной, но непритязательной одежде я был для здешних дам пустым местом, ни одна из них не взглянула на меня дважды. Но вот Матео, несмотря на стоптанные каблуки и обтрёпанные манжеты, привлекал внимание местных красавиц. В нём чувствовалась гордость, не высокомерие выскочки, а уверенность человека, знающего себе цену, и дамы понимали, что, если даже этот человек похитит их сердца, а заодно и драгоценности, они всё равно будут вспоминать о нём с улыбкой.

Я заметил, что на некоторых женщинах и мужчинах были маски, закрывавшие лицо полностью или только верхнюю его часть.

   – Мода, – пояснил Матео, – повальное увлечение, добравшееся и досюда. Новая Испания всегда на годы отстаёт от Европы. Маски там были в моде десять лет тому назад, когда я сражался в Италии. Многие женщины даже спать ложились в масках, пропитанных маслом, полагая, что это разгладит морщинки на их лицах.

Прогуливаясь, Матео рассказывал мне, что уже приступил к выполнению поручения, полученного от дона Хулио.

   – Я связался с человеком, который, по словам дона Хулио, работает на Recontoneria. Этот странный коротышка вовсе не похож на головореза или громилу, а скорее напоминает одного из тех знатоков цифири, что считают овец и записывают для купцов, сколько фунтов шерсти продано. Дон Хулио говорит, что он просто посредник у нескольких городских нотаблей, но так или иначе, через него проходят деньги – незаконная прибыль, получаемая от подпольных пулькерий, публичных домов и перекупки рыночных товаров.

Как раз когда Матео описывал переговоры с этим человеком, я заметил знакомую фигуру: крупного мужчину на рослом коне – Рамона де Альву. В первое мгновение я непроизвольно съёжился, но потом распрямил спину. Хватит пугаться, я ведь теперь не жалкий lépero с улиц Веракруса, а испанский кабальеро со шпагой на боку.

Матео, от которого не ускользало ничто, проследил за моим внимательным взглядом.

   – Де Альва, правая рука дона Диего де Велеса, один из самых состоятельных людей в Новой Испании. Говорят, что де Альва богат, как сам Крез, и к тому же лучший фехтовальщик в колонии – за исключением меня, конечно. А чего это ты пялишься на де Альву так, как будто хочешь всадить кинжал ему в горло?

В этот момент Рамон остановился рядом с каретой. На сидевшей внутри женщине была полумаска, но карету я узнал. Де Альва рассыпался в комплиментах, а Изабелла весело смеялась, откровенно флиртуя и выставляя супруга на позор перед высшим обществом города.

Слева от меня кто-то тихо заржал. Группа молодых идальго с мерзкими ухмылками наблюдала за флиртом между Рамоном и Изабеллой. На парне, который засмеялся, были золотистого цвета дублет и штаны с нашитыми красными и зелёными полосками ткани, отчего он походил на пёструю птичку из джунглей.

   – Гляньте-ка на де Альву, как он ухлёстывает за женой converso, – заявил канареечный кабальеро. – Неплохо бы, чтобы она отсосала всем нам penes, на гадючий манер. На что ещё годится жена обращённого?

Я налетел на жёлтую пташку и двинул наглеца по физиономии так, что он отшатнулся.

   – Ты сам баба, – сказал я ему; это было самое страшное оскорбление, какое можно бросить hombre, – и я употреблю тебя по назначению.

Он зарычал и потянулся за шпагой. Я схватился за свою – но слишком долго нащупывал рукоять, покрытую сложным узором. Поэтому, когда я вытащил оружие из ножен лишь наполовину, канареечный франт уже приставил свой клинок к моему горлу. Ещё одна шпага сверкнула между нами. Клинок наглеца был отбит в сторону, но Матео продолжал наносить молниеносные удары, пока не ранил молодого идальго в руку, заставив его выронить оружие. Друзья болтливого франта бросились было ему на выручку, но Матео атаковал их с таким пылом, что скоро все трое обратились в бегство.

С противоположного конца Аламеды прозвучал рог вице-королевской стражи.

   – Бежим! – крикнул Матео.

Я побежал вслед за ним прочь с бульвара, чтобы затеряться между жилыми домами. Когда звуки преследования затихли, мы направились к особняку дона Хулио.

Матео злился сильнее, чем когда бы то ни было, а я помалкивал, пристыженный неудачей. Ведь Матео предупреждал меня о том, что не следует строить из себя щёголя и таскаться с изукрашенным парадным оружием, а я его не послушался. Он имел право сердиться, ведь если бы не его молниеносный клинок, я наверняка истёк бы кровью прямо на Аламеде.

Когда мы оказались рядом с особняком дона Хулио, лицо моего друга напоминало вулкан, изрыгающий пламя, и я пробормотал извинения:

   – Ты предупреждал меня насчёт изукрашенного оружия. Но мне уж очень хотелось покрасоваться, вот я и отправился на прогулку франтом, забыв о том, что ты учил меня быть в первую очередь фехтовальщиком.

   – Пытался тебя учить, – поправил Матео. – Я же говорил тебе, что как фехтовальщик ты мертвец. Меня взбесила не твоя неудача в этой дурацкой стычке, а то, в какое положение ты поставил дона Хулио.

   – Дона Хулио? Но я же защищал его честь.

   – Ты защищал его честь? Ты? Полукровка, который только что выбрался из сточной канавы? Ты решил заступиться за честь испанского кабальеро?

   – Они не знали, что я метис. Все думают, что я испанец.

Матео схватил меня за горло.

   – Мне плевать, будь ты хоть самим маркизом дель Валье! Кодекс hombria требует, чтобы мужчина сам защищал честь своей дамы. – И он грубо оттолкнул меня.

   – Никак не возьму в толк, что я сделал не так?

   – Ты подверг дона Хулио опасности.

Я по-прежнему ничего не понимал.

   – Чем я мог повредить дону Хулио, защищая его честь?

   – Тем, что поставил его честь под сомнение, ты, недоумок-lépero. Дон Хулио не дурак – он знает, что его жена расставляет ноги перед де Альвой, и не перед ним одним. Фактически у них нет семьи, ты же сам видишь, что он предпочитает жить отдельно.

   – А почему тогда дон Хулио ничего не предпринимает?

   – А что он может сделать? Рамон де Альва – мастер клинка, он родился с кинжалом в зубах. А дон Хулио человек учёный, его оружие – перо. Если он вызовет любовника жены на поединок, то, считай, он мертвец. И дело здесь не только в де Альве. Если бы не этот наглец управляющий, нашлись бы дюжины других обидчиков, включая и явных дураков, с ухмылкой называющих его обращённым, будто это сродни проказе. Дон Хулио достойный человек. Но он умён и не лезет попусту на рожон, как делают глупцы. Ты же, нападая на кого-то от его имени, не только создаёшь повод для кровной вражды, но и привлекаешь внимание к интрижке между Изабеллой и де Альвой, вынуждая обманутого супруга предпринимать какие-то, вовсе не желательные для него, действия.

Я был до глубины души потрясён и буквально уничтожен своей глупостью.

Матео заметил это и вздохнул.

   – Но не горюй, не так всё плохо, как я расписал. Ты же не сказал этому прощелыге, почему на него напал, к тому же в городе ты пока новичок. Я узнал в одном из его приятелей брата дамы, с которой недавно познакомился. Завтра я скажу ей, что ты набросился на этого щёголя, приняв его за человека, распевавшего любовные серенады под окном у твоей невесты. Не называя имён, я распущу слух о том, что ты ошибся и сожалеешь об этом досадном инциденте. Конечно, если тот человек, которого я ранил, найдёт тебя, то всё равно прикончит, но, по крайней мере, никто не станет трепать имя дона Хулио.

Мы дошли до дома и остановились в прохладе внутреннего двора. Матео зажёг самокрутку из табачных листьев.

   – Но когда ты смотрел на де Альву, в твоём лице было нечто большее, чем возмущение из-за интрижки Изабеллы. Так можно смотреть на человека, надругавшегося над твоей матерью.

Упоминание о матери заставило меня вздрогнуть.

   – Мне было и раньше известно о связи между Изабеллой и де Альвой, – пояснил я и, посмотрев, нет ли поблизости слуг, рассказал ему о сцене, разыгравшейся на гасиенде Велеса.

Матео выругался, заявив, что если это правда, то Изабелла должна вечно гореть в аду.

   – И это всё? Ты зол на де Альву только из-за связи его с Изабеллой?

   – Да.

   – Ты лживый вонючий lepero. А ну немедленно скажи мне всю правду, а не то я отрежу твои яйца и скормлю их рыбам в фонтане!

Не в силах далее противиться, я сел на край фонтана и рассказал Матео обо всём – почти обо всём. Не упомянул я только о встрече с Марией в публичном доме. Всё это кипело в моей душе так долго, что теперь вылилось в бурном потоке слов и заламывании рук – непонятная вендетта старухи в чёрном, сообщение о том, что мой отец gachupin, расспросы Рамона де Альвы, убийство отца Антонио и устроенная на меня охота.

После того как я закончил, Матео позвал слугу, велел ему принести нам вина и снова зажёг вонючую самокрутку.

   – Давай на миг предположим, что добрый священник говорил правду и отец твой действительно gachupin. – Он пожал плечами. – Но в Новой Испании тысячи бастардов-полукровок: метисов, мулатов, есть даже потомки китайских женщин, привезённых на галеонах из Манилы. Бастард даже с чистой кровью не может наследовать своему отцу, если тот официально не признает его и не объявит своим наследником. Но если бы родной отец тебя признал, ты бы не воспитывался лишённым сана священником в сточных канавах Веракруса.

   – Я рассуждал приблизительно так же. У меня нет никаких прав по закону, и меня почти не считают за человека. Так что причина, по которой де Альва хочет моей смерти, остаётся для меня такой же великой тайной, как и то, почему некоторым охота вдыхать противный запах горелого табачного листа.

   – Табак успокаивает, когда рядом нет женщины, которая бы меня приласкала.

Матео встал, потянулся и зевнул.

   – Завтра тебе придётся вернуться на улицы Мехико и снова стать. А я должен купить пулькерию.

Обычно Матео необычайно щедр на советы – зачастую дурные, – и то, что сейчас он не предложил никакого решения в деле с Рамоном де Альвой, оставило меня... в растерянности.

   – И всё-таки, Матео, как ты думаешь, зачем де Альве было убивать отца Антонио? Почему он желает моей смерти?

   – Я не знаю, Бастард, но мы это обязательно выясним.

   – Интересно, каким же образом?

В ответ Матео уставился на меня так, как будто я спросил, какого цвета нижние юбки его сестры.

   – Да очень просто! Мы спросим его!