Текст книги "Кровь ацтека. Том 2. Наследник"

Автор книги: Гэри Дженнингс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 29 страниц)

85

На следующее утро я с радостью снял испанскую одежду и облачился в лохмотья lépero. Я извлёк из своих запасов полученный от Целителя порошок, от которого распухал нос, перестал умываться и даже мыть руки. Однако мне всё равно надо было с неделю поваляться в свинарнике, чтобы вернуть истинное ощущение сточной канавы.

Мне не терпелось вновь опробовать свои старые навыки попрошайничества, но очень скоро меня постигло разочарование: люди проходили мимо и ни один из них не бросил в мою грязную ладонь даже самой мелкой монетки. О вывёртывании конечностей речь уже не шла. Меня могли узнать, да и суставы из-за отсутствия практики утратили былую гибкость.

Плач, всхлипывания, мольбы, скулёж – ничто не приносило денег. Я по наивности полагал, что коль скоро Мехико раз в двадцать больше Веракруса, то и милостыни здесь можно собрать в двадцать раз больше. Но не тут-то было: скоро я понял, что если здесь и можно получить чего-то в двадцать раз больше, то это пинков и ударов хлыстом.

Может быть, дело во мне, подумал я. Для того чтобы стать настоящим lépero, как и настоящим кабальеро, недостаточно только одежды, манеры ходить или говорить. Здесь важно и твоё самоощущение, как ты думаешь. Я уже не думал как lépero, и другие, наверное, это подсознательно чувствовали.

Присмотрев подходящий для попрошайничества уголок возле постоялого двора рядом с рынком, я решил предпринять ещё одну попытку. В гостиницах всегда можно перекусить и выпить, а сытые и хмельные постояльцы охотнее открывают кошельки. Но меня тут же погнал взашей дородный торговец, а потом я увидел здоровенного lépero: разъярённого, готового перерезать мне горло за попытку посягнуть на чужую территорию.

Я поспешил прочь, решив воспользоваться советом дона Хулио. Буду слоняться по улицам среди людей, особенно африканцев и мулатов, прислушиваться и приглядываться.

На улицах Веракруса негров и мулатов было столько же, сколько индейцев и испанцев, вместе взятых. В городе Мехико процент чёрных был не так велик, но их присутствие было ощутимо. Иметь чернокожих домашних слуг считалось более престижным, чем индейцев, а белые слуги вообще встречались крайне редко. Ни одна знатная дама не могла причислить себя к высшему обществу, если у неё не было хотя бы одной служанки африканского происхождения.

Испанская бюрократия, вечно распределявшая всех и вся по различным категориям, исходя из крови и места рождения, выделяла три класса африканцев. Негры, привезённые непосредственно из Африки, именовались bozales; «окультуренные» чернокожие, проживавшие до прибытия в Новую Испанию в других испанских владениях, например на Карибских островах, считались ladines; а название negros criollos закрепилось за чернокожими, родившимися здесь.

При этом положение всех категорий африканцев было таково, что ими пренебрегала даже церковь. В то время как священники и монахи рьяно боролись за душу каждого индейца, усилий по обращению в веру Христову чернокожих почти не предпринималось, а уж о том, чтобы рукоположить негра или мулата, не могло быть и речи.

Отец Антонио полагал, что африканцам намеренно не говорили об учении Христа, ибо оно гласило, что в глазах Господа все мы равны.

Ещё в большей степени, чем индейцы, африканцы продолжали совершать собственные, зачастую весьма причудливые, религиозные обряды: часть верований они привезли с собой с Чёрного континента, другим обучились здесь. В число этих обрядов входили колдовство, почитание странных фетишей, демонопоклонничество. У африканцев были свои знахари, колдуны, и они соблюдали языческие ритуалы, схожие с обрядами индейцев.

Я приметил чернокожую женщину, которая, сидя на расстеленном у стены одеяле, продавала приворотные зелья, помешивая отвар указательным пальцем повешенного. Это заставило меня вспомнить Цветок Змеи и поспешить прочь от ведьмы и её варева.

Говорят, что bozales, родившиеся в Африке и привезённые сюда на португальских работорговых судах, гораздо более покорны, чем ladines с Карибских островов или negros criollos, родившиеся уже здесь. Лишённые друзей, дома, семьи, отловленные охотниками за рабами, как дикие звери, долго голодавшие и подвергавшиеся жестокому обращению в трюмах судов, а потом уже здесь, в Новом Свете, постоянно избиваемые жестокими рабовладельцами для приведения к полной покорности, bozales теряли человеческий облик и превращались в рабочую скотину.

Никаких больших компаний африканцев на улицах я не встретил, и мне приходилось лавировать между группами по два-три человека. По указу вице-короля чернокожим вообще было запрещено собираться в количестве больше трёх человек. Ослушавшимся на первый раз полагалось в наказание двести ударов плетью, причём во время экзекуции левую руку раба прибивали гвоздями к столбу. Во второй раз виновных оскопляли.

Даже на похоронах раба можно было присутствовать и оплакивать покойного только четырём мужчинам и четырём женщинам.

Почти все слуги, которых я заметил, были negros criollos, и, прислушиваясь к их разговорам, я уловил все оттенки отношения к белым господам: от насмешливого презрения до тлеющей ненависти. Но о бунте разговоров не шло.

Дон Хулио договорился о том, чтобы я поработал день в obrajes, работном доме. Эти маленькие мастерские, обычно не больше конюшни на гасиенде, производили недорогие товары – сыр, одежду из грубой шерсти и тому подобные изделия, не составлявшие конкуренцию более качественным, но и более дорогим товарам из Испании.

Владельцы obrajes заключали с властями контракты. Арестованного за мелкое нарушение продавали владельцу мастерской на определённый срок. Приговоры суда были суровыми. Лишение свободы на три или четыре года за незначительную кражу или за неуплату долга было обычным делом.

В глазах общества эта система обладала большим достоинством. Чиновник, который продавал заключённого, сам покупал свою должность у короны. Так что подобная сделка позволяла ему окупить свои вложения, а заключённый сам зарабатывал на своё содержание. В результате владельцы мастерских производили дешёвые товары, получая огромные барыши. Большинство узников obrajes приковывали цепями к рабочему месту, освобождая их только на время еды и для отправления естественных надобностей.

Кроме осуждённых там трудились также и рабы: этих цепями не приковывали, и использовались они большей частью на погрузке, разгрузке, упаковке и прочих подсобных работах. Проторчав в мастерской некоторое время, я понял, что ловить мятежников здесь бесполезно. Во-первых, хозяева выжимали из работников всё, что могли, и те трудились без продыха, не имея времени на лишние разговоры, а во-вторых, люди содержались тут в изоляции и мало что знали о происходящем на воле. Я ушёл, вернувшись на улицы Мехико, и через некоторое время увидел Рамона де Альву, который прогуливался вдоль аркады на главной площади. С ним был молодой человек примерно моих лет, и поначалу я подумал, что это сын де Альвы, но вскоре понял, что как раз физического сходства между ними нет: эти двое, скорее, держались одинаково. Оба шли поступью хищников, обдумывающих очередное коварное убийство и рассматривающих весь мир как добычу. Я последовал за ними, вспомнив наш последний разговор с Матео. Я просто терялся в догадках: как, интересно, мой друг спросит у Рамона, почему он хочет меня убить, и что тот ответит.

Облик молодого человека пробудил во мне какое-то смутное воспоминание, но оно ускользало от меня, словно рыбка, пока я не увидел герб на дверце кареты. И тут всё встало на свои места. Конечно же, это тот самый Луис, который, когда я его видел в прошлый раз, числился нареченным Елены. Лицо его, правда, несколько портили то ли оспины, то ли следы какого-то ожога, но его всё равно можно было назвать привлекательным молодым человеком.

Под влиянием порыва я последовал за каретой, благо в плотном потоке она двигалась медленно и за ней можно было поспеть быстрым шагом. Мне захотелось узнать, где живёт этот молодой человек, связанный не только с Рамоном, но и состоящий в родстве с той зловещей старухой.

Каменную стену рядом с воротами великолепного особняка, у которого остановилась карета, украшал тот же герб. Дом стоял неподалёку от Аламеды, на богатой улице, где находилась часть самых роскошных дворцов города. Очевидно, Луис принадлежал к одному из наиболее благородных семейств Новой Испании.

Я хорошенько запомнил этот дом, вознамерившись позднее исследовать его подробнее, и повернулся, собираясь уйти, когда карета въехала на площадку перед входом и привратник поспешил к ней, чтобы помочь седокам выйти. Но в этот момент к дому подкатил ещё один экипаж, и я задержался, сделав вид, будто рассматриваю что-то на земле, в надежде ещё разок увидеть престарелую матрону.

Но вместо того чтобы въехать во двор, карета остановилась рядом с главными воротами, и из неё без посторонней помощи вышла юная девушка. Я заковылял к ней, решив испытать на сеньорите свои способности по части попрошайничества, и тут она повернулась и посмотрела на меня.

Матерь Божия! Я в изумлении уставился на лицо призрака. Передо мной была Елена.

За те годы, что прошли со времени первой нашей встречи, она не сделалась пищей для могильных червей, но превратилась в юную женщину. И в какую женщину! ¡Bella![3]3
  Красавица (исп.).


[Закрыть] Красавицу, достойную кисти великого Микеланджело, чью руку, когда он писал ангелов, направлял сам Господь.

Разинув рот, я, шатаясь, на дрожащих ногах направился к ней.

   – Елена, а я думал, что ты умерла!

Слабый крик испуга сорвался с губ девушки: я совсем забыл, что устремился к ней в виде lépero.

   – Не бойся! Помнишь, мы встречались в Веракрусе? Мне сказали, что ты умерла.

Стоявший у ворот слуга подскочил ко мне, замахиваясь плетью.

   – Пошёл вон, вонючий попрошайка!

Я принял удар на предплечье, благо, отправляясь на задание, по совету Матео надел под рукава металлические наручи. Перехватив хлыст правой рукой, я одновременно сделал шаг вперёд и ударил охранника по лицу левой.

Кучер кареты, в которой приехала Елена, мигом соскочил с козел, со внутреннего двора донёсся топот бегущих. Я метнулся за карету, перебежал улицу и умчался прочь, затерявшись между домами.

Вернувшись домой, я сбрил бороду, сменил грязную рваную шляпу и рубашку на другие вонючие лохмотья и вернулся на улицу, дабы продолжать наблюдение. Через несколько дней мой нос вернётся к своему нормальному размеру, но меня всё равно не узнают – ведь будут искать lépero с бородой. Наверняка подумают, будто я хотел напасть на Елену. Lépero, напавшего на gachupin, ожидала пожизненная каторга на серебряных рудниках, если, конечно, его сразу не вздёргивали на виселицу.

Но если я о чём и жалел, так это о том, что съездил по физиономии какого-то охранника, а не Луиса. Но куда больше, чем угрожавшая мне опасность, меня волновала Елена.

«Она жива!» – думал я, и сердце моё едва не выскакивало из груди.

Но почему тот слуга сказал, что она умерла? Может быть, просто ошибся, а может быть, на портрете была изображена вовсе не Елена? Я мысленно возвращался к этому снова и снова и решил, что между Еленой и девушкой на картине сходства было не больше, чем можно было бы предположить между сёстрами. Да и не всё ли мне теперь равно, главное, что Елена жива.

Но как смеет полукровка, отщепенец, происхождением ниже дворняжки, грязнее свиньи, с мерзкими привычками крыс, пожирающих собственное потомство, мечтать о красавице испанке, обручённой со знатным человеком? ¡Ау de mi! Мне вдруг пришло в голову, что Елена, возможно, уже вышла замуж за Луиса. Если это так, я убью его и женюсь на его вдове.

Правда, она и на сей раз увидела меня в качестве lépero. Неужели я никогда не сброшу свою шершавую внешнюю оболочку? Грязные ноги, грязные руки, грязное лицо, грязные волосы, сам неухоженный, немытый... Как мне добиться того, чтобы темноглазая красавица испанка, вроде Елены, полю била меня, если я вечно предстаю перед ней в роли «маркиза нищих»?

Что способно сделать меня достойным её? Лишь богатство и могущество.

Теперь я предавался мечтам о богатстве. Матео тоже проклинал наше безденежье и вспоминал те времена, когда зарабатывал много dinero на продаже libros deshonestos.

Да, amigos, чтобы нажить состояние, мне пришлось бы продать много безнравственных книг. Однако, как в случае с Гераклом, очистившим Авгиевы конюшни, грязная работа сулила чистую прибыль.

Проболтавшись целый день на улицах и прислушиваясь к странной смеси языков, на которых общались между собой рабы, я пришёл к выводу, что африканцы в городе действительно возбуждены. Немолодая испанская женщина забила до смерти юную служанку, заподозрив, что её муж с ней спал. При этом своему мужу, принудившему служанку к сожительству, испанка ничего не сделала, ну а власти, разумеется, и не подумали преследовать распоясавшуюся особу за убийство невольницы.

Много раз до моего слуха доносились загадочные слова «Красная лягушка». Похоже, имелось в виду место встречи, и я решил, что, скорее всего, речь идёт о пулькерии.

Бегом вернувшись в дом дона Хулио, я нашёл Матео, спавшего в гамаке в тени фруктовых деревьев. Судя по куче золы на земле рядом с гамаком, он, похоже, провёл трудный день за выпивкой и курением собачьего дерьма.

   – Я знаю, где тайно встречаются рабы! В пулькерии под названием «Красная лягушка»!

Матео зевнул и потянулся.

   – И ради этого ты прервал мой чудесный сон? Я только что убил двух драконов, завоевал королевство и занимался любовью с богиней, а тут вдруг явился ты и оторвал меня от этого упоительного занятия своей болтовнёй.

   – Прошу прощения, дон Матео, рыцарь Золотого креста Амадиса Галльского, но как человек, который хотел бы отплатить дону Хулио за то, что он милостиво дарует мне хлеб насущный, не говоря уж о роскошных покоях над конюшней, я, чуть ли не ценой собственной жизни, добыл чрезвычайно важные сведения. Сегодня вечером мы должны выследить коварных африканских мятежников, которые встречаются в логове под названием «Красная лягушка».

Матео зевнул, основательно отхлебнул вина из бутыли, причмокнул губами и лёг снова.

   – При помощи Recontoneria я арендовал это заведение у владельца на несколько ночей. Мы предложим рабам бесплатную выпивку. Если это не развяжет им язык, то тогда уж точно ничего не поможет. Владелец пулькерии, кстати, готов сотрудничать. Даже последняя свинья, пробавляющаяся подпольным спаиванием рабов, не хочет восстания – восстания вредят коммерции.

Высказавшись подобным образом, Матео вернулся к схваткам с драконами и спасению прекрасных принцесс, а я направился в свою конуру. По дороге я встретил Изабеллу и, изобразив интерес к геральдике, описал ей герб с дверцы кареты Луиса, поинтересовавшись, не знает ли она, кому он принадлежит. Донья Изабелла рассказала мне, что это родовая эмблема дона Эдуардо де ла Серда и его сына Луиса. Эта женщина представляла собой настоящий кладезь сплетен и слухов, и я быстро узнал, что Луис и Елена должны обручиться.

А это значило, что если я потороплюсь, то смогу убить Луиса, не сделав Елену вдовой.

86

В ту ночь я подавал пульке рабам. Обычно им доставался самый дешёвый напиток, не перебродивший как следует и разбавленный водой, но нынче благодаря щедрости заправлявшего в пулькерии Матео Росаса они получали превосходный пульке с добавлением куапатль и коричневого сахара для придания особого смака.

Матео лично опробовал напиток перед тем, как мы открыли двери заведения для посетителей, и сплюнул.

   – Это пойло способно прожечь шкуру мула.

Вскоре я выяснил, что чернокожие, а их в нашу пулькерию набилось около полусотни, сорок мужчин и десяток женщин, куда более стойки по отношению к крепким напиткам, чем индейцы. Потребовался не один бочонок, прежде чем я заметил, что хмельное всё-таки возымело действие. Постепенно взгляды и голоса присутствующих изменились. И вскоре все они уже смеялись, танцевали и пели.

   – Пойла осталось совсем мало, – шепнул мне Матео. – Так что пусть наши наймиты скорее берутся за дело.

Двое негров, которых мы наняли в качестве соглядатаев, находились среди посетителей. По моему знаку один из них взобрался на стол и призвал присутствующих к тишине.

– Всем известна история Изабеллы. Бедную девушку злодейски убила её хозяйка, забила до смерти, потому что муж этой женщины изнасиловал служанку, и властям нет до этого никакого дела. Неужели мы стерпим такую несправедливость? Я призываю вас отомстить!

Подвыпившая компания откликнулась возмущённым рёвом. А я, помнится, подумал: «Очень жаль, что пострадала не та Изабелла».

Вскоре все в помещении орали, стараясь перекричать друг друга. В основном звучали предложения перебить всех испанцев в стране. На то, что в заведении, где они сейчас щедро угощаются, тоже заправляет испанец, никто из присутствующих, похоже, не обращал внимания.

По кругу снова пустили пульке, и бессмысленные выкрики продолжались до тех пор, пока кто-то не заорал, что нужен чёрный король, который поведёт восставших против белых. Некоторые предлагали в вожди себя, но их отвергали одного за другим. Какой-то африканец, кстати, назвался Янагой, но это был не тот беглый раб, которого я знал, а один из наших шпионов шепнул мне, что на самом деле этого малого зовут Алонсо и его хозяин – золотых дел мастер.

Однако имя Янаги мгновенно сотворило чудо, и самозванца избрали «королём Новой Африки». А когда он предложил выбрать его любовницу, Белонию, «королевой», возражений не последовало.

После этого все напились ещё пуще. Крику было много, но никаких конкретных предложений по приобретению оружия, обучению бойцов или, скажем, организации покушения на кого-либо из представителей власти не поступало. Мы открыли последний бочонок с пульке и вышли на улицу, предоставив рабам развлекаться на дармовщину. Устраивая такие попойки три вечера подряд, мы с Матео так и не услышали ничего, свидетельствовавшего о серьёзности перспективы восстания, и только лишний раз убедились, что рабы – жертвы безнадёжности.

– Пьяная болтовня, – махнул рукой Матео. – Дон Хулио прав, ничего серьёзного за этим не стоит. Африканцы разозлились из-за смерти девушки и несправедливости по отношению к ним самим, но это лишь искра недовольства, и пламя бунта она не разожжёт. Этих рабов хорошо кормят, они особо не перетруждаются и спят на более удобных кроватях, чем те, которые предоставила нам Изабелла.

У них здесь далеко не такая тяжёлая жизнь, как на плантациях, где их братьев и сестёр морят голодом и непосильным трудом. А теперь представь, Кристо! Муж одной моей знакомой должен был вернуться из Гвадалахары только сегодня под утро. Ах, какая женщина! И я пропустил ночь блаженства ради того, чтобы подавать пойло рабам.

На следующий день дон Хулио, вернувшись с осмотра туннеля, выслушал наш отчёт.

   – Болтовня и больше ничего, как я и думал. Об этом будет немедленно доложено вице-королю. Уверен, что он испытает облегчение.

Нового поручения для нас у дона Хулио пока не было, и я заявил Матео, что свободное время нужно потратить с пользой – заработать денег, чтобы жить как кабальеро, а не как конюхи. Матео сказал, что подумает об этом, и, как скоро выяснилось, он не только хорошенько всё обдумал, но и предпринял практические шаги.

   – Представитель Recontoneria готов вложить деньги в контрабанду и продажу libros deshonestos, и чем неприличнее они будут, тем лучше. Знаешь, amigo, ещё с тех пор, как я гремел на всю Севилью как выдающийся автор комедий, у меня сохранились там связи, так что для моих друзей не составит труда организовать закупку и отправку книг из Испании. Моей задачей будет договориться с таможней в Веракрусе, но Recontoneria орудует и там, так что мне заблаговременно назовут имена всех тех, кого придётся подкупить.

   – А что с этого получит Recontoneria?

   – Наши головы, если мы попытаемся обдурить этих злодеев. У них своё понятие о королевской пятине – они положат себе в карман один песо с каждых пяти, которые мы заработаем.

   – А как насчёт конкуренции?

   – Был один конкурент, но нам больше не стоит о нём беспокоиться.

   – Почему же он, интересно, оставил дело?

   – Да потому что неделю назад Recontoneria сожгла его в Пуэбле.

Когда в тот вечер я ложился спать, жизнь виделась мне сияющей всеми цветами радуги. Дон Хулио был доволен нашей работой по проверке слухов о возможном восстании, а у Матео имелся план, как добыть достаточно денег на лошадей и одежду. Уж теперь-то мы сможем появиться на Аламеде в достойном виде. В мечтах я уже видел себя сказочно разбогатевшим на контрабанде запрещённых книг и женившемся на лучшей девушке в колонии.

¡Ау de mi! Никогда не стоит забывать, что хотя мы, смертные, строим суетные планы по обустройству своих ничтожных жизней, однако саван судеб ткут три богини.