Текст книги "В бурях нашего века (Записки разведчика-антифашиста)"

Автор книги: Герхард Кегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 35 страниц)

По сообщению токийского радио, Япония с рассвета 8 декабря 1941 года находилась в состоянии войны с США и Великобританией. А уже 11 декабря Риббентроп заявил американскому поверенному в делах в Берлине, что и Германия объявляет Соединенным Штатам войну. Вслед за Германией войну США объявила и Италия.

Чтобы читатель правильно понял тогдашнюю обстановку, напомню, что в те декабрьские дни Гитлер и его генералы уже проиграли битву за Москву. 5 – 6 декабря советские войска широким фронтом перешли в контрнаступление. А 13 декабря Советское Информационное бюро опубликовало сообщение под заголовком "Провал немецкого плана окружения и взятия Москвы". В нем, в частности, говорилось: "После перехода в наступление с 6 по 10 декабря частями наших войск занято и освобождено от немцев свыше 400 населенных пунктов... В итоге за время с 16 ноября по 10 декабря сего года захвачено и уничтожено, без учета действий авиации: танков – 1434, автомашин – 5416, орудий – 575, минометов – 339, пулеметов – 870. Потери немцев... составляют свыше 85000 убитыми"*.

______________

* Правда, 1941, 13 декабря.

В сообщении также указывалось, что настоящей зимы под Москвой пока еще нет. И тем не менее, сообщало Совинформбюро, немцы жалуются на зиму и утверждают, что зима помешала им осуществить план захвата Москвы. Правительство нацистской Германии было твердо убеждено в том, что его разбойничья война против Советского Союза в любом случае закончится еще до наступления зимы.

17 декабря все еще верившие Гитлеру немцы читали сводку вермахта: "В ходе осуществления мероприятий по переходу от наступательных операций к зимней позиционной войне в настоящее время на различных участках Восточного фронта производится планомерное улучшение и сокращение протяженности линии фронта". Поскольку такое "планомерное сокращение протяженности линии фронта" порой принимало форму бегства, в информированных пронацистских кругах Берлина это вызывало серьезную тревогу, а в немногочисленных тогда кругах противников Гитлера, которые были готовы пойти на все, – воодушевление и надежды.

В такой обстановке гитлеровская Германия объявила войну Соединенным Штатам. Это могло означать лишь то – делало вывод большинство завсегдатаев "Мужского клуба" за общим обеденным столом, – что основой такого объявления войны непременно должна быть соответствующая договоренность между Берлином и Токио. Теперь логично-де ожидать, что в ближайшие дни последуют объявление Японией войны Советскому Союзу и широкое японское отвлекающее наступление против Советского Союза на Дальнем Востоке. Это принесет столь необходимое облегчение истощенным и потрепанным германским армиям, разбросанным по широкому фронту под Москвой, и приведет наконец хотя бы в следующем 1942 году к уже не раз объявлявшемуся поражению Советского Союза.

Насколько я мог уловить, прислушиваясь к громкому спору за общим столом "Мужского клуба", там раздавались и голоса, выражавшие серьезные сомнения в том, что действительно имеется твердая договоренность о военном нападении Японии на Советский Союз на Дальнем Востоке. Ведь вряд ли можно сказать, что Япония достаточно сильна для того, чтобы наряду с войной против мировой державы – Соединенных Штатов – вести еще войну и против Советского Союза. К тому же японцы должны знать, что недооценивать силы такого противника, как Советский Союз, чрезвычайно опасно – об этом свидетельствовал опыт их собственных агрессивных действий на Дальнем Востоке.

"А как думаете вы?" – спросил я Баума. Немного подумав, он ответил, что настроен весьма пессимистически. Никто не может сказать, как мы будем выглядеть после этой зимы. По сведениям, которыми он располагает, на многих участках Центрального фронта на востоке обстановка носит хаотический характер. Фюрер снял со своих постов несколько крупных военачальников и намерен отстранить еще ряд генералов. Впервые в этой войне, продолжал Баум, наше положение критическое. И откуда берет Советский Союз все новые резервы? Конечно, и наша недальновидная политика в оккупированных областях, в чем я мог лично убедиться в Лемберге и Киеве, содействовала стабилизации постоянного притока новых резервов для Сталина.

"Знаете ли, господин Кегель, до чего додумались наши военные и оккупационные власти? На некоторых участках фронта они приказали выжигать клеймо на ягодицах советских военнопленных, подобно тому как метят скот в крупных гуртах. При огромном числе военнопленных и нередкой тогда неразберихе во время их перевозки и на пересыльных пунктах сотням из них, конечно, удавалось бежать. И большевикам остается лишь продемонстрировать этих людей на своих политических собраниях, заставить их спустить штаны и показать свежее клеймо. И тогда каждый красноармеец будет знать, что ожидает его, если он сдастся в плен. Число людей, которые в безвыходном положении сдаются в плен, из месяца в месяц заметно сокращается. Русские теперь предпочитают бороться буквально до последнего патрона и до последней капли крови. С некоторых пор это клеймение горячим железом запрещено. Но воздействие этого клеймения и страшного голода в лагерях военнопленных сохранилось. К этому еще надо добавить и массовое уничтожение гражданского населения. То, что вы рассказали мне об увиденном в Лемберге и Киеве, ежедневно подтверждается другими аналогичными сообщениями. И это не сможет не ударить и ударит по нам самим. Если бы я знал, как мне выбраться из этого проклятого ведомства Розенберга. Ведь там я чувствую себя в ответе за все ужасы, которые происходят в оккупированных восточных областях. Я больше не знаю, что мне следует делать".

Потом он вернулся к моему вопросу: "Вы хотели знать, что я думаю о нашем объявлении войны Соединенным Штатам? По сведениям, которыми я располагаю, Япония не брала на себя обязательства напасть на Советский Союз в Сибири, если Германия объявит войну Соединенным Штатам. Здесь я вижу лишь, что мы впали в панику в результате военного кризиса на Восточном фронте. Надеяться, что в ответ на наше объявление войны Соединенным Штатам японцы объявят войну Советскому Союзу и нападут на него, – пустое дело. Я убежден в этом. Японцы не могут позволить себе поступить так. А мы вот вынудили теперь США с их огромными материальными возможностями официально вступить в войну против нас на стороне Англии и Советского Союза. Это просто гениально с нашей стороны! Ведь Рузвельту своими лишь силами не удавалось получить от своего населения согласия на войну против Германии, Черчилль и Сталин могут быть вполне довольны.

Скажите мне, впрочем, господин Кегель, – продолжал к моему немалому удивлению Баум, – вы когда-нибудь раздумывали над тем, как отнеслись бы вы к тому, если бы в один прекрасный день узнали, что русские находятся всего лишь в пятидесяти или в сотне километров от Берлина?"

"Нет, – ответил я. – Об этом я еще не думал. Но, может быть, нам с вами следовало бы поразмыслить об этом и в следующий раз углубить эту тему".

Потом мы часто возвращались к упомянутой теме, встречаясь в "Мужском клубе", обмениваясь там информацией и мнениями. Я надеялся, что со временем мне удастся привлечь Баума к участию в борьбе против фашизма.

Баум вновь и вновь возвращался к своему внутреннему разладу, с которым никак не мог справиться. В Берлине он жил один, и, судя по всему, у него было мало друзей, с которыми он мог говорить о подобных вещах. Мне же хотелось, чтобы он оставался в ведомстве Розенберга. Его специальные знания и сведения, которыми он располагал, были для меня важны. Я всегда слушал его с большим вниманием и человеческим участием, пытаясь успокоить его. Он вызывал у меня чувство симпатии.

Однажды – это было, помнится, в начале 1942 года – мне позвонил заведующий отделом личного состава МИД фон Тадден. Он спросил, знаю ли я Баума, который в свое время занимал должность пресс-атташе в германском посольстве в Москве. Когда я ответил, что знаю, Тадден попросил, чтобы я сразу же зашел к нему. Это приглашение насторожило меня. Уж не привлек ли Баум неосторожными политическими высказываниями внимания гестапо? И чего хотят от меня в этой связи?

В отделе личного состава г-н фон Тадден заявил мне: он получил сообщение, что на железнодорожной насыпи неподалеку от Потсдама обнаружен труп человека с документами на имя Баума. Похоже на то, что он бросился под поезд. Министерство иностранных дел получило указание опознать труп. Поскольку я знал Баума – в его записной книжке значится моя фамилия с номером телефона, он, Тадден, просит меня поехать в морг, опознать труп и составить краткий рапорт для МИД.

Я был поражен – ведь всего два дня тому назад я встречался с Баумом в "Мужском клубе". Что же произошло после этого?

Меня уже ждали в морге паталого-анатомического отделения берлинской клиники "Шарите". В одном из помещений на установленных на тележке носилках лежал раздетый труп мужчины. Сомнений быть не могло – это Баум. Ни на голове, ни на теле мертвеца не имелось никаких следов травм или насилия. Выражение его лица показалось мне спокойным, почти нормальным. Мне подумалось, что так не может выглядеть человек, который, как значилось в свидетельстве о смерти, бросился под поезд, чтобы покончить жизнь самоубийством. Я написал рапорт для МИД, подтвердив, что предъявленный мне для опознания труп – это Баум, которого я хорошо знал. При этом я особо подчеркнул, что не обнаружил на трупе каких-либо травм.

Собственно, я допускал, что Баум мог совершить самоубийство. Но кроме того, что на мертвеце не наблюдалось каких-либо ран, которых не могло не быть в подобном случае смерти под колесами поезда, имелись и другие неясные обстоятельства, подкреплявшие мою убежденность, что речь шла не о самоубийстве. Двое людей, которые, вне всяких сомнений, знали Баума, упорно заявляли, что видели его в "Мужском клубе", когда, согласно свидетельству о смерти, его уже не было в живых. Несмотря на все усилия, мне так и не удалось установить действительную причину смерти Баума.

Между прочим, мой рапорт об опознании трупа Баума, видимо, и сегодня находится в архиве боннского министерства иностранных дел. Спустя более 30 лет, когда я работал в качестве представителя Германской Демократической Республики при отделении ООН в Женеве, один из руководящих дипломатов представительства ФРГ в беседе со мной в самом конце приема упомянул этот рапорт, заявив, что держал его в своих руках. Рапорт был приколот к моей анкете, в которой я не указал, и в этом он меня всерьез упрекнул, что с 1931 года являлся членом Коммунистической партии Германии. Не допустил ли я тем самым подлога в своей личной анкете? – спросил он меня.

Я расценил этот глупый и наглый вопрос как забавное свидетельство того, что боннское министерство иностранных дел основательно переворошило старые архивы МИД нацистской Германии с явной целью разыскать какие-нибудь материалы, которые можно было бы использовать против меня. К сожалению, я забыл спросить боннского дипломата о том, что говорилось в боннских архивных документах о подлинной причине смерти Баума.

Разоблачающие лозунги

В конце 1941 – начале 1942 года, когда мы читали сводки нацистского вермахта и слушали напыщенные, но саморазоблачающие речи Гитлера, Геббельса и Риббентропа, в нас, борцов-антифашистов, вселялась надежда и новые силы.

Еще 23 октября в сводке вермахта говорилось: "Несмотря на тяжелые зимние условия, военная оборонительная линия советской столицы в последние дни была прорвана на широком фронте на юго-западном и западном участках". Верившие Гитлеру люди ожидали со дня на день захвата Москвы, а в "Мужском клубе" рассказывали о том, что Гитлер уже пригласил своих высокопоставленных деятелей принять участие в назначенном на ближайшие дни параде победы в Москве. Гитлер и его генералы назвали свое последнее, отчаянное наступление 1941 года операцией "Тайфун", в результате которой они надеялись, не считаясь с потерями, захватить Москву еще до наступления настоящей зимы.

Но уже 8 ноября 1941 года Гитлер был вынужден косвенно признать, что для нацистской Германии не будет ни вступления в Москву, ни парада победы на Красной площади. Напротив, Гитлер не мог скрыть, что он и его генералы охвачены страхом перед угрозой катастрофы нацистской Германии. "Все может случиться, – заявил он на сборище в мюнхенской пивной, обращаясь к своим все еще фанатично следовавшим за ним сторонникам, – лишь одно исключается полностью – капитуляция Германии. И если наши противники говорят нам, что в таком случае война будет длиться до 1942 года, то мы отвечаем: пусть она длится сколько угодно, но победителями на этом поле битвы будут германские батальоны!"

Он также пытался объяснить своим сторонникам, почему армии нацистского рейха не смогли захватить Ленинград. "И если кто-либо мне скажет, продолжал свою речь Гитлер, – что под Ленинградом мы находимся в обороне, то я отвечу: под Ленинградом мы наступали столь долго, сколько было необходимо для его окружения. Теперь же мы находимся в обороне, а противник пытается вырваться. Но враг погибнет в Ленинграде от голода!.. Ибо тот, кто наступал от границ Восточной Пруссии до самого Ленинграда... сможет пройти и оставшиеся десять километров и вступить в город. Однако в этом нет надобности. Город окружен, никто не в силах освободить его, и он будет в наших руках, даже став кучей развалин, как кое-кто говорит. Я совершенно не заинтересован в захвате какого-то города с названием Ленинград, я заинтересован в уничтожении промышленного центра Ленинград". Это были слова пришедшей в бешенство от злобы лисицы, которая не могла добраться до гроздей винограда и поэтому заявила, что они – кислые.

После подобных вспышек лживости и хвастовства, перемешанных с нескрываемым страхом, немцы в течение нескольких дней вновь слышали звуки победных фанфар. Еще 26 ноября Риббентроп пытался убедить представителей стран "антикоминтерновского пакта" в Берлине, что войну Советский Союз, собственно, уже проиграл. "Я не думаю, что преувеличу в своей оценке, витийствовал он перед союзниками нацистской Германии, – если заявлю: эти пять месяцев кампании на востоке следует назвать величайшим военным подвигом всемирной истории... И я думаю, что все героические подвиги наших великолепных войск были бы все же напрасны, если бы ход этих битв не направлял универсальный, неповторимый полководческий гений".

Сегодня трудно даже представить себе, что эти слова были сказаны всего за несколько дней до того, как весь мир узнал об окончательном поражении гитлеровской Германии в битве под Москвой, в результате чего появилась реальная возможность победы Советского Союза в навязанной ему войне. Вместе с тем в рождественские дни 1941 года окрепла уверенность в полной победе антигитлеровской коалиции. Это был самый прекрасный рождественский подарок, который я только мог себе представить.

Сколько времени могла еще продлиться эта ужасная война? Как долго сможет еще этот прикрывающийся именем Германии и немецкого народа преступный режим в Берлине проливать потоки крови, нести неисчислимые бедствия человечеству, приковав "немцев" к позорному столбу истории?

Возможность остаться в живых представлялась мне весьма сомнительной. Об этом изо дня в день напоминали бесчисленные расклеивавшиеся в Берлине на столбах для афиш и объявлений смертные приговоры и сообщения о приведении их в исполнение. Гитлеровские душегубы и палачи трудились вовсю, стремясь потопить в крови любое антинацистское выступление, любое проявление чувства национальной ответственности и человеческого достоинства.

Но укреплявшаяся уверенность в том, что Гитлер, его генералы и банды убийц проиграют эту войну, вселяла в нас новые силы и мужество, хотя в борьбе нам в течение долгого времени пришлось опираться лишь на собственные силы. И скоро, думалось нам, наступит день, когда "тысячелетний германский рейх" рухнет под тяжестью совершенных им преступлений.

А пока что Германское информационное бюро распространило сообщение о том, что 19 декабря фюрер принял решение "сосредоточить в своих руках руководство всем вермахтом и верховным командованием вооруженных сил". В опубликованном в этой связи "Призыве к солдатам вооруженных сил и отрядов СС" содержалось такое малоутешительное для веривших Гитлеру людей заявление: "Армии на востоке должны теперь... под воздействием неожиданно наступившей зимы прекратить продвижение вперед и перейти к позиционной войне. Их задача состоит в том, чтобы до наступления весны фанатично и упорно удерживать и защищать то... что они захватили... Но всевышний не откажет своим храбрейшим солдатам в победе". Эта отчаянная попытка превратить в сообщника преступного режима фашистской Германии самого "господа бога", возложить и на него ответственность за братские могилы в Киеве свидетельствовала об охватившем нацистских заправил страхе потерпеть поражение.

Не смогли поднять ухудшавшиеся политические настроения и попытки министра пропаганды Геббельса заглушить печальные вести с Восточного фронта победными реляциями с "фронта зимней помощи" солдатам. 14 января 1942 года Геббельс сообщил об итогах лихорадочно проводившегося среди населения сбора меховых, шерстяных и других зимних вещей для "храбрых, но мерзнущих без зимней одежды солдат на фронте". К тому времени уже миллионы немцев считали, что генералы Гитлера и он сам должны были бы знать, что зимой в России обычно бывает холодно. И если уж так необходимо вести против России войну, было бы само собой разумеющимся делом своевременно позаботиться не только об оружии и боеприпасах, но и о зимнем обмундировании для солдат. Эти критические умонастроения усиливались сообщениями о возраставших потерях, а также быстро распространившимися среди населения сведениями о поступлении в военные госпитали множества солдат с тяжелыми последствиями обморожения.

При огромном пропагандистском нажиме и в какой-то мере при прямом шантаже был проведен сбор подержанной гражданской одежды для зимнего обеспечения современной, самой крупной в истории агрессивной армии, преднамеренно напавшей на другую страну и теперь жалобно сетовавшей на то, что зимой ей холодно.

Геббельс выразил благодарность всем, кто "в интересах наших ведущих борьбу на Восточном фронте войск расстался со своими согревающими зимними вещами". При этом он не забыл упомянуть, что гордится тем, что сбор "привел к столь великолепным результатам".

Нацистская пропаганда торжествовала, подчеркивая на все лады, что российскому "генералу Зиме" нанесен ощутимый удар. А советские офицеры дивились тому, сколь экзотично были наряжены нацистские офицеры, все в большем числе попадавшие в советский плен, – в дамские манто, женские меховые головные уборы, с муфтами и т.д. Что из этих вещей было действительно немецкого происхождения, а что оказалось отобранным у населения временно оккупированных областей – установить это в большинстве случаев являлось невозможным.

Ставший гротеском сбор одежды для агрессивных армий Гитлера показал также, что пропагандистский, шпионский и террористический аппарат нацистской Германии стал давать осечки. Правда, тот, кто отказывался сдавать вещи и отправлял назойливых сборщиков восвояси с пустыми руками, рисковал быть заподозренным во "враждебных государству" действиях.

Черчилль восхищен Красной Армией

Осторожные люди в Германии, не желавшие сразу верить сообщениям Московского радио об исходе битвы под Москвой – а Московское радио регулярно тайно слушало быстро возраставшее число немцев, – прослушивали также и передачи из Лондона. Но и здесь они узнавали то же самое – сообщалось о военных успехах Красной Армии.

В декабре 1941 года в Москву прибыл министр иностранных дел Великобритании А.Иден. Английское правительство хотело получить представление о реальном положении дел на фронтах и обстановке в Советском Союзе. Иден имел беседы с И.В.Сталиным и другими членами Советского правительства. Советское правительство предоставило также британскому министру иностранных дел вместе с советским послом в Лондоне Майским и послом Англии в Москве сэром Криппсом возможность посетить район, где разыгралась великая зимняя битва под Москвой.

По возвращении в Лондон Иден заявил 4 января 1942 года: "Гитлер всегда любил маневренную войну. И он получает ее теперь... Помните, что наиболее суровая пора русской зимы еще впереди. Тогда вам будет понятно, что существуют причины для уверенности русских и для беспокойства в Германии... До тех пор, пока существует Гитлер и пока германская военная мощь не уничтожена, ни одна нация не будет находиться в безопасности... Обе страны (Великобритания и Россия. – Ред.) полны решимости полностью разбить Германию и обеспечить условия, при которых Германия не сможет начать новых войн... Под влиянием свежих впечатлений от наших московских бесед я убежден, что мы достигнем и того и другого".

Посол Англии в Москве сэр Стаффорд Криппс, отозванный в конце января 1942 года в Лондон, в своей речи 27 января заявил, что настроения в Москве хорошие. "Я никогда в жизни не видел народ, столь уверенный в своей победе".

16 декабря 1941 года была получена телеграмма премьер-министра Великобритании Уинстона Черчилля И.В.Сталину: "Невозможно описать то чувство облегчения, с которым я каждый день узнаю о Ваших замечательных победах на русском фронте. Я никогда еще не чувствовал себя столь уверенным в исходе войны". А в другой телеграмме Черчилля Сталину, полученной 11 февраля 1942 года, говорилось: "Нет слов, чтобы выразить восхищение, которое все мы испытываем от продолжающихся блестящих успехов Ваших армий в борьбе против германского захватчика. Но я не могу удержаться от того, чтобы не послать Вам еще слово благодарности и поздравления по поводу всего того, что делает Россия для общего дела".

В этой связи следует напомнить, что в первые дни и недели после нападения нацистской Германии на Советский Союз в Лондоне некоторыми даже заключались пари насчет того, продержится ли Советский Союз в борьбе против привыкших к победам агрессивных армий фашистской Германии в течение одного, трех месяцев или до начала зимы. Никто из них не отваживался держать пари, что победит Советский Союз. Но крупное поражение фашистских армий в зимней битве под Москвой заставило теперь даже самого твердолобого консерватора допустить, как весьма реальную, возможность победы Советского Союза над гитлеровской Германией. И осознание этого оказало значительное влияние на военную стратегию Великобритании и США и, естественно, также немалое воздействие на настроения в самой Германии.

ОБАГРЕННЫЙ КРОВЬЮ РЕШАЮЩИЙ 1942 ГОД

1942 год навсегда остался в моей памяти годом, обильно омытым, как никакой другой год в истории человечества, слезами и кровью. Но в конце этого года надежда миллионов людей на победу нашего справедливого дела превратилась в уверенность в скорой победе.

В битве под Москвой фашистские армии потеряли в целом более полумиллиона солдат и офицеров, 1300 танков, 2500 орудий, более 15 тысяч автомашин и много другой техники. Нацистские войска были отброшены от Москвы на 150 – 300 километров на запад. При этом советское контрнаступление зимой 1941 – 1942 годов, как отмечал в своих воспоминаниях маршал Жуков, проходило в сложных условиях и, что самое главное, без численного превосходства над противником. К тому же в распоряжении советских фронтов не имелось полноценных танковых и механизированных соединений.

30 января Гитлер выступил со своей пресловутой речью в берлинском Дворце спорта, и в его голосе уже слышалась растерянность: "И сегодня, 30 января, я могу с уверенностью обещать лишь одно. Я не знаю, чем завершится этот год. Никто не может сказать, закончится ли к этому времени война. Но одно я знаю твердо: где бы ни появился противник, мы и в этом году будем его бить. Так же, как и до сих пор! Это будет еще одним годом великих побед... Пусть господь бог даст нам силу, чтобы мы сохранили свободу..." Далее он говорил о том, что это не такая война, "которую мы ведем только ради нашего немецкого народа, – это борьба... во имя всего цивилизованного человечества". Слушая это, я думал об истреблении еврейского населения Киева, о лагерях смерти германского фашистского империализма, о расстрелянных военнопленных, которых я видел на улицах Киева.

Со времени нападения на Советский Союз прошло уже более семи месяцев, но Гитлеру и его генералам не удалось достичь ни одной из своих главных целей. В соответствии со знакомым мне тогда вариантом плана агрессии фашистские армии, как ранее говорилось, уже давно должны были вступить в Москву и Ленинград, перейти за линию между Архангельском и Астраханью и достичь Урала. А теперь, когда прошло более семи месяцев с начала войны, Гитлер заявлял, что не знает, когда она окончится. Таким образом, он уже предусмотрительно стремился приглушить радужные надежды своих ретивых сторонников. Победа над Советским Союзом, говорил он теперь, может быть завоевана не раньше 1942 года.

Советский Союз использовал временное затишье после битвы под Москвой и зимнего общего наступления для того, чтобы создать предпосылки для отражения ожидавшихся в 1942 году наступательных ударов нацистской Германии и необходимого перехода затем к стратегическому наступлению.

Маршал Жуков в своих воспоминаниях рассказывает о том, что во время этого затишья в советской Ставке, в Генеральном штабе и в частях были тщательно проанализированы итоги пройденного этапа войны. Критически рассматривались и осмысливались удачные и неудачные действия войск. "...Глубже изучалось, – пишет Жуков, – военное искусство противника, его сильные и слабые стороны".

Трудный путь к стратегическому превосходству

Великая победа в битве под Москвой дала советскому народу новую уверенность в победе. Он осуществлял перестройку народного хозяйства на военный лад. Красная Армия получала все больше новейших танков и самолетов, орудий, реактивного оружия и боеприпасов. Однако фронту после завершения общего зимнего наступления все еще недоставало готовых вступить в бой людских резервов и крупных материальных ресурсов. В тылу велась напряженная работа по созданию новых стратегических резервов всех родов войск.

Успехи народного хозяйства СССР, напряженный труд советских рабочих позволили Верховному Главнокомандованию начать формирование танковых корпусов и танковых армий и оснастить их новейшей по тому времени материальной частью. Проводились большие организационные мероприятия по противовоздушной обороне войск и страны в целом. В июне 1942 года Советский Союз имел уже восемь воздушных армий. Постепенно сокращался качественный и количественный разрыв между армиями Советского Союза и его противника и их вооружением.

Но переход от стратегической обороны к стратегическому превосходству над полчищами нацистских захватчиков и создание на этой основе предпосылок для определяющего дальнейший ход войны стратегического наступления были чрезвычайно трудным делом, стоившим много пота и крови.

Развивая свой крупный успех, достигнутый в битве под Москвой, части Красной Армии на различных участках советско-германского фронта продвинулись далеко вперед, однако ввиду недостатка свежих резервов в ряде случаев не смогли закрепиться на достигнутых рубежах. Колоссальным напряжением сил гитлеровской Германии, которая вела войну фактически на одном, Восточном фронте, удалось отбросить назад некоторые из продвинувшихся вперед группировок советских войск.

Тем не менее ввиду колоссальных людских и материальных потерь в битве под Москвой командование фашистского вермахта, планируя операции на 1942 год, уже не могло думать об организации новых крупных наступлений превосходящими силами по всему огромному фронту от Балтийского до Черного моря, как это имело место в 1941 году. Сил для этого у него было уже недостаточно. Но агрессор все еще был в состоянии обеспечивать превосходство сил на отдельных направлениях.

В 1942 году гитлеровцы имели в виду любой ценой достичь две главные цели: овладеть Кавказом с расположенными там нефтяными промыслами, выйти к Волге, захватить Сталинград, Астрахань. После этого планировался новый удар в направлении Москвы.

Захват Астрахани и Кавказа должен был обеспечить необходимую нацистской военной машине нефть на случай, если война затянется. Он должен был отрезать Советский Союз от Кавказа и его нефтяных месторождений, а также перекрыть южные коммуникации, связывавшие СССР с его союзниками. В то же время целью этого удара было создание благоприятных условий для безудержной эксплуатации германскими империалистами богатых сельскохозяйственных областей Кубани и Украины.

Поскольку у нацистской Германии уже не было сил для овладения Ленинградом, то, как об этом публично заявил Гитлер, имелось в виду уничтожить его вместе со всем населением путем массированных обстрелов и бомбежек и прежде всего задушить город в тисках голодной блокады.

Хотя в 1942 году германским империалистам и удалось добиться некоторых военных успехов, временно оккупировав еще ряд областей Советского Союза, они, как известно, так и не смогли достичь ни одной из своих намеченных на этот год стратегических целей. Армии нацистской Германии вышли на отдельных участках в районе Сталинграда на берега Волги, но именно здесь в результате длительных, тяжелейших и чрезвычайно кровопролитных боев они потерпели крупнейшее военно-стратегическое и морально-политическое поражение.

Сталинград был повсюду в мире воспринят как начало заката нацистского германского империализма, краха Гитлера и его преступного кровавого режима. Эта весть прокатилась по всем захваченным, порабощенным и разграбленным фашистами странам Европы и не в последнюю очередь по самой Германии, проникнув даже в камеры смертников, в тюрьмы и концлагеря, придав миллионам патриотов новые силы, воодушевив их на продолжение борьбы. Германские империалисты уже не смогли восполнить огромные потери, свои и их союзников, – бессмысленно загубленные нацистские армии, сотни тысяч немецких солдат, принесенных в жертву во имя самого черного дела на свете.

Советское руководство, как известно, приняло решение любой ценой удержать Сталинград. Была поставлена задача ослабить фашистского врага, а затем неожиданно нанести ему превосходящими силами уничтожающий удар. Это должно было ознаменовать окончательный переход Красной Армии к стратегическому наступлению с целью изгнания агрессора с советской земли. И действительно, после Сталинграда Советский Союз уже не выпускал из своих рук стратегическую инициативу в Великой Отечественной войне.