Текст книги "В бурях нашего века (Записки разведчика-антифашиста)"

Автор книги: Герхард Кегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 16 (всего у книги 35 страниц)

Следует отметить, что все это происходило за несколько часов до немецко-фашистского нападения.

Но давать такую директиву приграничным военным округам Сталину все же казалось еще "преждевременным". "...Может быть, вопрос еще уладится мирным путем", – сказал он и дал указание подготовить короткую директиву. Попытке мирного урегулирования должны были служить описанный выше разговор Молотова с Шуленбургом, а также повторное указание советскому послу в Берлине немедленно встретиться с Риббентропом или его заместителем. Но, как уже отмечалось, советский посол был лишен возможности выполнить это указание. Ни Риббентроп, ни кто-либо из других высших руководителей нацистского МИД не пожелали 21 июня или в ночь на 22 июня принять представителя Советского Союза. Зачем, собственно? Ведь хозяева фашистской Германии стремились к войне, к уничтожению Советского Союза, к захвату миллионов квадратных километров советской земли.

Советское правительство стремилось не давать повода Гитлеру для дальнейшего обострения отношений. В то время как многие сотрудники посольства Германии в Москве, большинство находившихся там представителей деловых кругов и не в последнюю очередь женщины и дети были эвакуированы в Германию, членов семей работников советских учреждений в Германии в Советский Союз не отправляли. Более того, как пишет Бережков, из Советского Союза почти каждый день прибывали новые сотрудники с семьями. Продолжались бесперебойные поставки в Германию советских товаров, хотя немецкая сторона почти совсем прекратила выполнение своих торговых обязательств. А советские приемщики занимались технической приемкой уже давно оплаченных машин и приборов для Советского Союза, которые власти фашистской Германии совсем не намеревались отправлять по назначению. В дополнение ко всему, как уже отмечалось, 14 июня было опубликовано сообщение ТАСС, в котором говорилось, что, по мнению советских кругов, слухи о намерении Германии порвать советско-германский пакт и предпринять нападение на Советский Союз лишены всякой почвы.

Все эти шаги воспринимались германскими империалистами с издевкой. В своей традиционной ограниченности они расценили их как свидетельство слабости Советского Союза и как подтверждение осуществимости своих безумных захватнических планов.

По указанию Сталина вечером 21 июня в Кремле собрались члены Политбюро ЦК КПСС. Поступавшие сведения вызывали все большую тревогу.

Среди этих донесений было и сообщение о том, что все находившиеся в советских портах германские суда 20 и 21 июня срочно, даже не закончив погрузку или разгрузку, покинули советские территориальные воды. Так, накануне войны в рижском порту находилось более двух десятков немецких судов. Некоторые из них только что начали разгрузку, другие находились под погрузкой. Несмотря на это, 21 июня все они подняли якоря. Начальник рижского порта на свой страх и риск запретил немецким кораблям выход в море, позвонил по телефону в Народный комиссариат внешней торговли и попросил дальнейших указаний.

Об этом был немедленно уведомлен Сталин. Опасаясь, что Гитлер может использовать задержание немецких кораблей в целях военной провокации, Сталин приказал немедленно снять запрет с выхода кораблей Германии в открытое море. Видимо, по той же причине не были предупреждены капитаны советских кораблей, находившихся в то время в германских портах. Ранним утром 22 июня эти корабли были захвачены германскими империалистами в качестве военных трофеев.

Наконец по приказу Сталина директива о приведении в боевую готовность войск приграничных округов была подготовлена и утверждена. Но во многие адреса она дошла лишь после начала военных действий фашистской Германией.

Передача директивы в округа, пишет Жуков, была закончена в 0 часов 30 минут 22 июня 1941 года. Копия директивы была передана наркому Военно-Морского Флота.

Сталин, ознакомившись с самыми последними донесениями и убедившись, что советскому послу в Берлине сообщено о беседе Молотова с Шуленбургом и еще раз поручено срочно заявить протест Риббентропу, прилег ненадолго отдохнуть. Военные руководители работали всю ночь. Всем работникам Генштаба и Наркомата обороны было приказано оставаться на своих местах.

От пограничников и передовых частей прикрытия поступали сообщения об усиливавшемся шуме по ту сторону границы – реве моторов и лязге гусениц танков. Это были выдвигавшиеся на исходные позиции моторизованные соединения. Командующий Киевским военным округом доложил, что на советской стороне появился еще один немецкий солдат – 222-го пехотного полка 74-й пехотной дивизии. Он переплыл речку, явился к пограничникам и сообщил, что в 4 часа утра немецкие войска перейдут в наступление. Командующему было приказано быстрее передавать в войска директиву о приведении их в боевую готовность.

В 3 часа 07 минут 22 июня 1941 года командующий Черноморским флотом адмирал Ф.С.Октябрьский сообщил Г.К.Жукову по ВЧ о том, что со стороны моря подходит большое количество неизвестных самолетов; флот находится в полной боевой готовности. Адмирал решил встретить самолеты огнем противовоздушной обороны флота. Ему было дано указание: "Действуйте и доложите своему наркому".

Начиная с 3 часов 30 минут в течение короткого времени поступили донесения о налетах немецкой авиации на города Белоруссии, Украины и Прибалтики. Маршал Жуков в своих воспоминаниях пишет: "Нарком приказал мне звонить И.В.Сталину. Звоню. К телефону никто не подходит. Звоню непрерывно. Наконец слышу сонный голос дежурного генерала управления охраны:

– Кто говорит?

– Начальник Генштаба Жуков. Прошу срочно соединить меня с товарищем Сталиным.

– Что? Сейчас? – изумился начальник охраны. – Товарищ Сталин спит.

– Будите немедля: немцы бомбят наши города!

Несколько мгновений длится молчание. Наконец в трубке глухо ответили:

– Подождите.

Минуты через три к аппарату подошел И.В.Сталин.

Я доложил обстановку и просил разрешения начать ответные боевые действия. И.В.Сталин молчит. Слышу лишь его дыхание.

– Вы меня поняли?

Опять молчание.

Наконец И.В.Сталин спросил:

– Где нарком?

– Говорит по ВЧ с Киевским округом.

– Приезжайте с Тимошенко в Кремль. Скажите Поскребышеву, чтобы он вызвал всех членов Политбюро.

В 4 часа я вновь разговаривал с Ф.С.Октябрьским. Он спокойным тоном доложил:

– Вражеский налет отбит. Попытка удара по нашим кораблям сорвана. Но в городе есть разрушения.

Я хотел бы отметить, что Черноморский флот во главе с адмиралом Ф.С.Октябрьским был одним из первых наших объединений, организованно встретивших вражеское нападение.

В 4 часа 10 минут Западный и Прибалтийский особые округа доложили о начале боевых действий немецких войск на сухопутных участках округов.

В 4 часа 30 минут мы с С.К.Тимошенко приехали в Кремль. Все вызванные члены Политбюро были уже в сборе. Меня и наркома пригласили в кабинет.

И.В.Сталин был бледен и сидел за столом, держа в руках набитую табаком трубку. Он сказал:

– Надо срочно позвонить в германское посольство.

В посольстве ответили, что посол граф фон Шуленбург просит принять его для срочного сообщения.

Принять посла было поручено В.М.Молотову.

Тем временем первый заместитель начальника Генерального штаба генерал Н.Ф.Ватутин передал, что сухопутные войска немцев после сильного артиллерийского огня на ряде участков северо-западного и западного направлений перешли в наступление.

Через некоторое время в кабинет быстро вошел В.М.Молотов:

– Германское правительство объявило нам войну.

И.В.Сталин молча опустился на стул и глубоко задумался.

Наступила длительная, тягостная пауза.

Я рискнул нарушить затянувшееся молчание и предложил немедленно обрушиться всеми имеющимися в приграничных округах силами на прорвавшиеся части противника и задержать их дальнейшее продвижение.

– Не задержать, а уничтожить, – уточнил С.К.Тимошенко.

– Давайте директиву, – сказал И.В.Сталин.

В 7 часов 15 минут 22 июня директива № 2 наркома обороны была передана в округа. Но по соотношению сил и сложившейся обстановке она оказалась нереальной, а потому и не была проведена в жизнь".

Последние часы перед нападением

в посольстве фашистской Германии в Москве

В посольстве фашистской Германии в Москве происходило следующее. Через несколько часов после отправки срочной секретной телеграммы Шуленбурга о своей ночной встрече с Молотовым в посольство поступила шифрованная телеграмма из Берлина. Послу поручалось посетить народного комиссара иностранных дел Молотова и сообщить ему о начале военных действий Германией. В телеграмме также содержалось указание уничтожить последние шифровальные тетради. "Представителем интересов германского рейха" был назван посланник Болгарии.

Получив телеграмму, Шуленбург дал указание советнику Хильгеру позвонить в секретариат Молотова. Этот телефонный звонок совпал со звонком от Молотова, который сообщил о своей готовности немедленно принять посла. Он только что получил от Сталина поручение пригласить Шуленбурга в Кремль.

Шуленбург имел указание не вдаваться в обсуждение каких-либо вопросов с Молотовым. Во время этой последней встречи, когда уже заговорили пушки, его сопровождал Хильгер, который так описывает встречу: "Вскоре после 4 часов утра мы в последний раз прибыли в Кремль. Нас сразу же принял Молотов. Он выглядел усталым. После того как посол сделал свое сообщение, наступила тишина. Молотов явно стремился подавить охватившее его сильное внутреннее волнение. Затем он, несколько повысив голос, сказал, что сообщение посла означает, разумеется, не что иное, как объявление войны, – ведь войска Германии перешли советскую границу, ее самолеты вот уже в течение полутора часов бомбят Одессу, Киев и Минск. Потом он дал волю своему негодованию, заявив, что Германия напала на страну, с которой имела пакт о ненападении. Это не имеет в истории прецедентов. Названная германской стороной причина является пустым предлогом. О каком-то сосредоточении советских войск на границе не может быть и речи. Нахождение советских войск в приграничных районах обусловлено лишь летними учениями, которые проводятся в этих районах. Если у имперского правительства имеются на этот счет какие-либо возражения, ему следовало бы сообщить о них Советскому правительству, которое позаботилось бы об урегулировании вопроса. Но вместо этого Германия развязывает войну со всеми вытекающими отсюда последствиями". Свою гневную речь Молотов заключил словами: "Мы не дали для этого никаких оснований".

"Посол ответил, что ему нечего добавить к тому, что он только что сообщил по указанию своего правительства. Он просит лишь о том, чтобы Советское правительство в соответствии с международным правом обеспечило незамедлительный свободный выезд из Советского Союза сотрудников посольства. Молотов коротко ответил, что к германскому посольству будет применен принцип взаимности. После этого мы молча распрощались с Молотовым, обменявшись, однако, обычным рукопожатием".

Присутствовавший в Кремле в момент передачи Шуленбургом Советскому правительству официального объявления войны переводчик и руководящий сотрудник Народного комиссариата иностранных дел Павлов рассказывал, что Шуленбург сделал это заявление со слезами на глазах. Этот старый дипломат добавил от себя, что считает решение Гитлера безумием.

Последние часы в советском посольстве

в Берлине перед началом войны

Как уже говорилось, в течение бурной ночи с 21 на 22 июня советское посольство в Берлине безрезультатно пыталось добиться встречи с Риббентропом. Лишь ранним утром 22 июня (в 5 часов утра по московскому времени. – Ред.) посольство по телефону было уведомлено, что министр иностранных дел Риббентроп ожидает советских представителей в своем рабочем кабинете на Вильгельмштрассе. У телефона был Бережков, воспоминания которого я использую для описания этого разговора. Он сделал вид, что речь идет о встрече с министром, которой добивалось советское посольство.

"Мне ничего не известно о вашем обращении... – сказал голос на другом конце провода. – Личный автомобиль рейхсминистра уже находится у подъезда советского посольства. Министр надеется, что советские представители прибудут незамедлительно".

Советский посол, которого сопровождал Бережков, с удивлением отметил, что подъезд министерства иностранных дел был ярко освещен прожекторами. Вокруг суетились фоторепортеры, кинооператоры, журналисты. Стрекотали кинокамеры, фоторепортеры и кинооператоры непрерывно делали съемки.

У Риббентропа было опухшее лицо пунцового цвета, он явно основательно выпил. Советский посол так и не смог изложить заявление Советского правительства, текст которого захватил с собой. Риббентроп, повысив голос, сказал, что сейчас речь пойдет совсем о другом. Далее Бережков пишет: "Спотыкаясь чуть ли не на каждом слове, он принялся довольно путано объяснять, что германское правительство располагает данными относительно усиленной концентрации советских войск на германской границе. Игнорируя тот факт, что на протяжении последних недель советское посольство по поручению Москвы неоднократно обращало внимание германской стороны на вопиющие случаи нарушения границы Советского Союза немецкими солдатами и самолетами, Риббентроп заявил, будто советские военнослужащие нарушали германскую границу и вторгались на германскую территорию, хотя таких фактов в действительности не было... Фюрер не мог терпеть такой угрозы и решил принять меры для ограждения жизни и безопасности германской нации. Решение фюрера окончательное. Час тому назад германские войска перешли границу Советского Союза".

Прежде чем уйти, советский посол сказал: "Это наглая, ничем не спровоцированная агрессия. Вы еще пожалеете, что совершили разбойничье нападение на Советский Союз. Вы еще за это жестоко поплатитесь..."

Вернувшись в посольство, советские дипломаты узнали, что, как только посол уехал в министерство иностранных дел, связь посольства с внешним миром была прервана – ни один телефон не работал. Не удалась и попытка послать в Москву телеграмму о том, что произошло в Берлине. Лишь в 12 часов по московскому времени сотрудники советского посольства в Берлине услышали выступление по советскому радио Молотова, который сделал заявление по поручению Советского правительства.

Как я узнал о нападении на Советский Союз

Мне остается лишь рассказать о том, когда и при каких обстоятельствах я узнал, что война началась. Я уже упоминал о том, что вскоре после полуночи лег спать у себя дома. Около четырех часов утра 22 июня 1941 года меня разбудил настойчиво звонивший дверной звонок. Все еще полусонный, я открыл дверь. На площадке стоял молодой секретарь посольства Шмидт. Он казался растерянным. Шмидт сообщил, что явился по поручению посла сообщить, чтобы я немедленно направился в посольство, захватив с собой не более двух чемоданов с вещами. Затем он посмотрел в окно, на Москву-реку и Парк культуры и отдыха имени М.Горького на противоположном берегу реки. "Как хорошо здесь у вас, сказал он. – Здесь так тихо и мирно. Но ведь началась война! Война! Поэтому мы все должны собраться в посольстве".

Я как только мог оттягивал отъезд в посольство, надеясь, что мне еще позвонят советские друзья. Но когда около 7 часов утра снова появился Шмидт, который стал меня поторапливать, мне пришлось забрать вещи и отправиться из моей еще не полностью обставленной уютной квартиры на набережной красивой Москвы-реки в теперь уже бывшее посольство Германии, чтобы двинуться потом в неизвестность.

Узнав, что началась война, я настроил радиоприемник на передачи из Москвы. Но передавалась обычная программа с обычной музыкой. В последних известиях о войне еще не упоминалось. На улицах Москвы, по которым я ехал, царило обычное оживление. Ничто не говорило о войне. Мне показалось, что у посольства была усилена милицейская охрана. Но толпы у посольства, которой я ожидал, не было.

Устроившись поначалу в своем рабочем кабинете в посольстве, я разузнал подробности событий этой роковой ночи. Потом я долго сидел у радиоприемника, стараясь не пропустить какое-либо важное сообщение. В 12 часов Молотов выступил по радио по поручению Советского правительства в связи с вероломным нарушением договора и разбойничьим нападением гитлеровской Германии. "Сегодня, в 4 часа утра, – говорилось в выступлении, – без предъявления каких-либо претензий к Советскому Союзу, без объявления войны германские войска напали на нашу страну... Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами".

Вспомнилось многое. "Кто голосует за Гинденбурга, тот голосует за Гитлера! Кто голосует за Гитлера, тот голосует за войну, смерть и гибель миллионов людей!" И действительно, лишь Коммунистическая партия Германии прямо сказала немецкому народу всю правду. Теперь судьба империалистической германской империи была решена. Своей ненасытной алчностью, безмерной переоценкой собственных сил и традиционной неспособностью реально оценить соотношение сил в мире германские империалисты начали разрушать здание рейха.

"Известно ли вам, господин Кегель, – прервал мои размышления вошедший в кабинет советник Хильгер, – что точно 129 лет тому назад, 22 июня 1812 года, Наполеон I написал воззвание, явившееся объявлением войны России?" В самом деле! Гитлер и его генералы выбрали для своего нападения на Советский Союз особый день. Это было сделано с явной целью показать потомкам, что они намного выше, чем историческая фигура Наполеона I.

Для Наполеона начался тем самым путь к катастрофе. А для гитлеризма? И я рискнул ответить Хильгеру на его намек, связанный с историей, также ссылкой на исторический пример. "Несколько дней тому назад, – сказал я, – я приобрел в одном из московских букинистических магазинов интересную книжку. Она называется "Война французов и их союзников против России в 1812 и 1813 годах". Автор книги не известен, она была издана в 1814 году в Лейпциге. Я хотел бы прочитать вам из нее несколько фраз. Разрешите?"

И я прочел: "Быстрее, чем это ожидалось, они (русские. – Авт.) переправились через Одер у Лебуса, Гартца и Франкфурта. Уже 16 февраля (1813 года. – Авт.) они заполонили дорогу, ведущую в Берлин, и совершенно неожиданно 20 февраля оказались у его ворот, встревожив городской гарнизон и ускорив отход французской армии за Эльбу... 16 февраля в Берлине стало известно, что русские перешли Одер и заняли Вритцен. 17 февраля отряды казаков были уже замечены на шоссе, ведущем в г.Фрайенвальде. Тогдашний губернатор Берлина, маршал герцог Кастильонский, выслал навстречу им несколько конных отрядов, после чего казаки отошли. Но в ночь с 19 на 20 они уже обходили Берлин справа и слева и подошли вплотную к городу, заняв высоты Шёнхаузена. Их командующий находился в Панкове, до которого от Берлина был час езды... 4 марта войска ушли из Берлина... Русские вошли в город, как только из него ушли французы. Передовые отряды русских возглавлял Чернышов. В 10 утра вслед за ним подошел князь Репнин во главе драгун, гусар и казаков. В 12 часов в город вступили пехота и артиллерия. Встречая их, народ ликовал (выделено мной. – Авт.). Часть вступивших в город отрядов сразу же бросилась преследовать отступавших французов. Произошел ряд ожесточенных стычек – у деревни Штеглиц и на дороге в Потсдам. Вечером зарево огромного пожара в Шпандау возвестило о его судьбе; его предместья пылали". Отступавшие французы подожгли крепость Шпандау.

"Ваша находка в букинистическом магазине весьма интересна, – сказал задумчиво Хильгер. – Но ведь тогда русские пришли в Германию как освободители..." Поскольку я и без того зашел слишком далеко со своим намеком, то на сей раз счел для себя благоразумным промолчать.

Как это могло произойти?

Освещению различных сторон событий последних дней и часов перед началом самой кровавой войны я уделил столько места потому, что это хорошо раскрывает суть некоторых чрезвычайно важных фактов:

1. Советский Союз буквально до самой последней минуты всеми средствами стремился не допустить развязывания этой войны.

2. Распространяемая вплоть до наших дней неонацистскими и другими реакционными фальсификаторами истории в ФРГ ложь, будто гитлеровской Германии пришлось начать против Советского Союза превентивную войну, поскольку она-де подвергалась угрозе с его стороны, лишена каких бы то ни было оснований. Советский Союз к моменту преступного нападения военной машины фашистской Германии не успел еще завершить все намеченные мероприятия по укреплению своей обороны. Сказывалось и то, что в результате нарушения законности в связи с культом личности Сталина ощущался недостаток в руководящих кадрах в Красной Армии, в партии и государственных органах. Силы и опыт, необходимые для изгнания агрессора и нанесения ему уничтожающего удара в его собственной стране, первое социалистическое государство мира обеспечило ценой неслыханных жертв, в результате самоотверженной борьбы и труда народов Советского Союза на фронтах Великой Отечественной войны и в тылу.

3. Если борьбу за сохранение мира постоянно не подкреплять высокой боевой готовностью миролюбивых сил, такое положение может побудить неисправимого империалистического агрессора к развязыванию войны. Это я считаю важнейшим уроком истории, который никогда нельзя забывать.

Необходимо помнить и о следующем: не следует абсолютизировать, казалось бы, столь само собой разумеющееся убедительное положение: "Там, где процветает торговля, молчат пушки". Кровавая история империализма свидетельствует о том, что торговля, бывает, может служить подготовке к стрельбе из пушек, если выбранный империализмом в качестве своей жертвы народ не пожелает подчиниться чужому господству и эксплуатации. Это подтверждает также предыстория второй мировой войны. Ведь никогда еще перед нападением гитлеровского империализма на Советский Союз объем германо-советской торговли не достигал такого объема, как в 1940 – 1941 годах. Торговля еще больше разожгла алчность фашистских агрессоров; они использовали ее, так сказать, для прикрытия своих пушек. Мы и сегодня не должны упускать из виду, что империалистические агрессоры, для которых нет ничего святого, могут использовать "процветающую торговлю" для маскировки своих приготовлений к агрессии.

Не следует абстрактно подходить и к положению о том, что "когда ведутся переговоры, то пушки молчат". История агрессивных войн германского империализма учит, что ответ на вопрос, служит диалог миру или воине, зависит от того, честно ли относится к этому диалогу каждая из сторон и с какой целью ведется диалог.

Остается еще один вопрос, который и сегодня волнует многих людей, в том числе и меня: как могло случиться, что Сталин, этот мудрый, высокообразованный и опытный руководитель социалистического государства, буквально до последней секунды часа "X" находился в трагическом заблуждении относительно вероятных сроков фашистского нападения, несмотря на ряд конкретных, обоснованных предупреждений и самых различных сведений?

То, что Великая Отечественная война завершилась победой народов Советского Союза и его Красной Армии не в последнюю очередь благодаря твердому руководству того же Сталина, – это историческая правда. На этот счет не может быть никаких сомнений, как, впрочем, и в отношении его ошибочной оценки срока нападения гитлеровской Германии, а также того, что он не придал значения многим серьезным предупреждениям и сведениям от друзей Советского Союза, переданным ими с риском для жизни компетентным органам Советского Союза. Разумеется, поскольку мы теперь хорошо знаем, как развивались события, отделить правду от слухов сегодня легче, чем в те дни.

Ключ к пониманию трагического заблуждения Сталина, этой крупной исторической личности, я вижу не только в культе личности, создававшем ему ореол непогрешимости. Сюда следует добавить и другое.

Сталин хорошо понимал, что нельзя недооценивать смертельного врага первого социалистического государства – германский империализм. Поэтому он полагал, что фашистская Германия, Гитлер и его опытные в военных делах генералы не пойдут на самоубийство и преднамеренное разрушение германского рейха и не развяжут против Советского Союза авантюристическую агрессивную войну, когда исход войны с Великобританией еще далеко не решен. В этом отношении рационально мысливший и действовавший Сталин заблуждался. Он не учел имевшийся уже тогда исторический опыт. Ведь, в конце концов, германский империализм уже в первой мировой войне доказал свою неспособность правильно оценивать реальное соотношение сил в мире и сдерживать путем проявления хотя бы минимума разума свою явно неистребимую наклонность к переоценке собственных сил. Впрочем, высокомерие и наглость многих представителей западногерманского империализма восьмидесятых годов свидетельствуют о том, что их мало чему научила и вторая мировая война.

Таким образом, Сталин был убежден в том, что столь опытные и усердные в осуществлении различных сделок германские империалисты после поражения в первой мировой войне не пойдут на риск войны на два фронта в результате преждевременного нападения на Советский Союз. К тому же сам Гитлер в своей книге "Майн кампф" совершенно определенно говорил о самоубийственных для Германии последствиях войны на два фронта.

Маршал Жуков пишет и о том, что посол СССР в Берлине в донесениях Сталину отрицал угрозу нападения гитлеровской Германии на Советский Союз. И когда народный комиссар Военно-Морского Флота получил от военно-морского атташе в Берлине тревожное донесение, "что, со слов одного германского офицера из ставки Гитлера, немцы готовят к 14 мая вторжение в СССР через Финляндию, Прибалтику и Румынию", он в своей записке И.В.Сталину расценивал эти сведения как ложные, как специально направленные "по этому руслу с тем, чтобы проверить, как на это будет реагировать СССР".

Маршал Жуков приводит также выдержку из доклада тогдашнего начальника разведывательного управления Красной Армии, на которое работал и я. В упомянутом докладе от 20 марта 1941 года, второй вывод которого, должен признаться, глубоко задел меня, когда я читал об этом в воспоминаниях Жукова, говорилось:

"1. На основании всех приведенных выше высказываний и возможных вариантов действий весной этого года считаю, что наиболее возможным сроком начала действий против СССР будет являться момент после победы над Англией или после заключения с ней почетного для Германии мира.

2. Слухи и документы, говорящие о неизбежности весной этого года войны против СССР, необходимо расценивать как дезинформацию, исходящую от английской и даже, может быть, германской разведки".

В заключение всего изложенного выше приведу еще некоторые самокритичные оценки Маршала Советского Союза Г.К.Жукова сложившейся к тому времени обстановки:

"История действительно отвела нам слишком небольшой отрезок мирного времени, для того чтобы можно было все поставить на свое место. Многое мы начали правильно и многое не успели завершить. Сказался просчет в оценке возможного времени нападения фашистской Германии. С этим были связаны недостатки в подготовке к отражению первых вражеских ударов.

Положительные факторы, о которых я говорил, действовали постоянно, разворачиваясь все шире и мощнее, в течение всей войны. Они-то и обусловили победу. Фактор отрицательный – просчет во времени – действовал, постепенно затухая, но остро усугубил объективные преимущества врага, добавил к ним преимущества временные и обусловил тем самым наше тяжелое положение в начале войны...

В период назревания опасной военной обстановки мы, военные, вероятно, не сделали всего, чтобы убедить И.В.Сталина в неизбежности войны с Германией в самое ближайшее время и доказать необходимость провести несколько раньше в жизнь срочные мероприятия, предусмотренные оперативно-мобилизационным планом"*.

______________

* Жуков Г.К. Воспоминания и размышления. В 3-х т. М., 1984, т. 1, с. 293, 294.

ОБМЕН ДИПЛОМАТАМИ. ПРЕПЯТСТВИЯ

Сообщая ранним утром 22 июня Советскому правительству по указанию из Берлина об уже начавшемся военном нападении, посол фон дер Шуленбург, как уже упоминалось, поставил также вопрос о "свободном выезде" находившихся в Советском Союзе сотрудников посольства (и, конечно, также других официальных представителей и прочих подданных Германии). Как пишет Хильгер, Молотов ответил, что обращение с сотрудниками германского посольства будет строиться на основе взаимности. Это был ясный ответ: отношение Советского правительства к находящимся в СССР немецким гражданам будет зависеть от отношения берлинского правительства к находящимся в Германии советским гражданам.

Этот вопрос усложнялся тем, что у гитлеровского правительства было весьма своеобразное представление о взаимности. Большинство работавших в Советском Союзе немецких граждан, членов их семей и даже дипломатов были в ходе подготовки к агрессии уже эвакуированы в Германию. Ко времени военного вторжения в Советский Союз там находилось примерно 150 – 180 граждан Германии, об обмене которых могла идти речь. В Германии же пребывало около полутора тысяч советских граждан – дипломатов, служащих посольства и торгпредства, специалистов-экономистов, инженеров – приемщиков закупленного оборудования, а также несколько сотен членов их семей. Даже накануне войны Советский Союз не побуждал своих граждан к выезду из Германии в связи с военной угрозой и не разрешал возвращения на родину членов семей сотрудников советских учреждений.

Взаимность на гитлеровский манер

Фашистская Германия потребовала, чтобы обмен был произведен на арифметической основе – один к одному. Это означало, что все немецкие дипломаты и другие граждане смогли бы выехать из Советского Союза. Но преобладающее большинство находившихся по служебным делам в Германии советских граждан и членов их семей было бы задержано. Как мы теперь знаем, они скорее всего были бы отправлены в какой-нибудь концлагерь "третьего рейха" и там убиты.

Советское правительство, разумеется, не могло согласиться с таким "обменом". Оно решительно требовало выполнения единственно возможной процедуры: все немецкие граждане в Советском Союзе обмениваются на всех советских граждан в фашистской Германии. Фашистским властям пришлось в конце концов, так сказать со скрежетом зубовным, согласиться с советским требованием, которое полностью соответствовало международному праву. Для лиц, которых это непосредственно касалось, то есть для подлежавших обмену людей с обеих сторон, вся эта долгая возня означала неожиданные остановки и задержки на вокзалах и в местах, которые для того не были приспособлены. Когда, казалось, все уже было ясно, посол СССР в Берлине обнаружил, что советская сторона недосчитывает около 100 своих граждан. Они уже оказались за решеткой какой-то из фашистских тюрем. Отъезд состоялся, когда они были освобождены и прибыли к месту сбора.