Текст книги "В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста"
Автор книги: Герхард Кегель
Жанр:
Биографии и мемуары
сообщить о нарушении
Текущая страница: 40 (всего у книги 44 страниц)
Путь указала Компартия Германии
10 июня 1945 года в советской оккупационной зоне – разумеется, включая весь Берлин – была разрешена деятельность антифашистских партий и профсоюзов. 11 июня Центральный Комитет Коммунистической партии Германии обратился к немецкому народу с воззванием. В нем назывались причины катастрофы, ее нацистские виновники и указывался путь решения жизненных вопросов Германии. Главной целью намеченной широкой реалистической программы действий было создание антифашистского, демократического строя во всей Германии и установление единой парламентарно-демократической республики.
Время для социалистических преобразований пока не пришло. Тогда не имелось еще сильной единой революционной партии, не был преодолен раскол рабочего класса. После двенадцати лет фашизма недостаточно было развито классовое сознание многих рабочих. Кроме того, после разгрома фашизма в первом послевоенном году пролетариями стали представители многих других слоев населения, и об их пролетарском классовом сознании в духе рабочего класса еще совсем нельзя было говорить.
В 1945 году и вообще в первые послевоенные годы прежде всего было необходимо искоренить основы империализма и милитаризма, а для этого требовалось ликвидировать материальное и духовное наследие фашизма. Первостепенными задачами являлись обеспечение политического и организационного единства рабочего движения, союза с крестьянством, интеллигенцией, ремесленниками и с другими слоями трудящихся, привлечение на сторону социализма не только рабочего класса, но и всех его потенциальных союзников. Для этого нужно было не только время, но и прежде всего упорная и последовательная политическая работа.
Через несколько дней после опубликования воззвания ЦК КПГ, 15 июня 1945 года, в Берлине было создано Центральное правление СДП, взявшее на себя функции руководства этой партией во всей Германии. В своем первом заявлении оно одобрило воззвание коммунистов, и в особенности провозглашенную им цель создания антифашистского, демократического строя и парламентарно-демократической республики. В обращении Центрального правления СДП говорилось, что «прежде всего мы хотим вести борьбу за преобразование жизни на основе организационного единства германского рабочего класса! Мы видим в этом средство морального исправления ошибок прошлого, имеющее целью создать молодому поколению единую политическую организацию».
19 июня 1945 года, накануне моего возвращения в Берлин, руководства КПГ и СДП создали совместную рабочую комиссию, в которую вошли по пять представителей от обеих партий. Обе партии договорились о тесном сотрудничестве в искоренении фашистского наследия и в строительстве антифашистской демократической республики. Были согласованы также совместные шаги по созданию блока всех антифашистско-демократических партий, проведению совещаний в целях совместной защиты интересов трудового народа в городе и деревне.
После КПГ и СДП заявили о себе и другие демократические силы, те, кто мог рассчитывать на разрешение своей деятельности в качестве политических партий со стороны Советской военной администрации в Германии (СВАГ). Я хорошо помню визиты некоторых представителей таких групп демократов.
Как-то мне доложили, что четыре каких-то господина, «судя по всему – немцы», просят принять их по очень важному политическому делу. Я был по горло занят, но поскольку речь шла, видимо, действительно о чем-то важном, я попросил провести этих людей ко мне. Всех фамилий я уже не помню, но точно знаю, что среди них был Отто Нушке.
Прежде чем изложить мне свое дело, они спросили, действительно ли я немец или же я – гражданин Советского Союза. Услышав от меня, что я с рождения являюсь немецким гражданином, они сообщили, что группа их единомышленников поручила им выяснить возможность основания, в соответствии с приказом № 2 главноначальствующего СВАГ, демократических партий и каким путем это можно сделать.
Прежде всего они хотели точно знать, допускается ли, согласно заявлению Советской военной администрации, также возможность основания буржуазно-демократических партий, достаточно ли «обходительны» русские и не мог ли бы я помочь им в организации их приема в компетентном органе СВАГ. Я, конечно, не считал себя полномочным для переговоров с ними о создании буржуазно-демократических партий. Но я заверил их, что русские держатся вполне «обходительно», когда они имеют дело с немецкими демократами и антифашистами. Содержащееся в приказе № 2 политическое предложение, сказал я им, считаю вполне серьезным. Я предложил отвезти их к начальнику Управления информации СВАГ полковнику Тюльпанову, который, несомненно, сможет препроводить их в компетентное учреждение.
Далее все пошло быстро: 26 июня 1945 года было опубликовано учредительное обращение ХДС – Христианско-демократического союза Германии, а 5 июля – учредительное обращение ЛДПГ – Либерально-демократической партии Германии.
В создании первых буржуазно-демократических партий тогда участвовали как убежденные демократы и антифашисты, так и представители интересов крупного юнкерства и монополистического капитала. Естественно, потребовалось время, чтобы эти партии смогли утвердиться на антифашистско-демократической основе.
14 июля по инициативе КПГ был создан блок антифашистско-демократических партий. Они решили создать прочный единый фронт, в котором каждая партия сохраняла бы свою самостоятельность. В качестве своей важнейшей задачи они выдвинули сотрудничество в очищении Германии от остатков гитлеризма, в восстановлении страны на антифашистско-демократической основе и установлении дружественных отношений с другими народами.
В основу политики блока была положена идея антифашистского народного фронта, за который выступали коммунисты еще в мрачные годы фашистского господства.
Неожиданный визит
В начале июля 1945 года войска четырех держав заняли определенные для них оккупационные зоны, – вне зависимости от того, какие территории они занимали на момент завершения военных действий. В июле 1945 года в отведенные им три сектора Берлина вступили войска США, Великобритании и Франции.
К тому времени угроза гибели населения Берлина от голода и эпидемических болезней уже миновала. Конечно, нужда была еще велика. Но уже снова имелись вода, свет и газ, действовал транспорт, выдавалось по карточкам продовольствие. Выходило несколько газет, работали радиостанции. Начались занятия в школах. Открылись кинотеатры, театры и концертные залы – зрителей было много.
Межсоюзническая комендатура на одном из своих первых заседаний объявила все принятые до этого распоряжения магистрата, а также изданные в советской оккупационной зоне распоряжения и приказы сохраняющими и впредь обязательную силу для всего Берлина.
В связи с размещением воинских частей западных держав в отведенных для них помещениях в Берлине редакция и издательство «Берлинер цайтунг» оказались, как уже упоминалось, в непростом положении, поскольку они находились в американском секторе.
Накануне прибытия воинских частей США к нам явились несколько американских офицеров и военных корреспондентов. Офицеры потребовали представить им список и анкеты всех немцев, работавших в редакции и в издательстве.
Я сказал этим господам, что редакция газеты и издательство «Берлинер цайтунг» осуществляли свою деятельность на основании приказа Советской военной администрации, которая также утвердила и личный состав сотрудников. Поэтому я могу представить требуемые документы только по указанию СВАГ. Я, разумеется, немедленно поставлю ее в известность об этом требовании. Один из офицеров заметил, что США, в секторе которых мы находимся, располагают средствами, чтобы заставить меня представить требуемые материалы. Я вежливо ответил, что просил бы господ офицеров не вовлекать меня в споры между оккупационными властями по вопросу об их компетенции.
Тогда корреспонденты США попросили дать им интервью. Дружелюбно обратившись к господам, я уговорил их снять ноги с моего письменного стола и не сбрасывать на ковер пепел с сигарет, а пользоваться предназначенной для этого пепельницей и согласился дать им интервью.
На вопросы о моей личности я ответил уклончиво, не чувствуя себя ни вправе, ни обязанным рассказывать корреспондентам американских газет о своей политической деятельности.
Я хорошо запомнил их главный вопрос, на который они хотели получить подробный ответ. За прошедшие с тех пор десятилетия этот вопрос совсем не утратил своей актуальности. Американские журналисты желали узнать, что я думаю о «стремлении» многих немцев выступить теперь вместе с США и другими западными державами против «русаков», – ведь тогда у Германии появится шанс оказаться в числе победителей во второй мировой войне.
Заметив, что могу высказать им лишь свое личное мнение и не уполномочен говорить от имени какой-либо группы или организации, я объяснил, почему считаю упомянутое «стремление» якобы многих немцев не только иллюзорным, но и чрезвычайно опасным. Прежде всего, сказал я, я придерживаюсь совсем иного мнения о реальном военном и политическом соотношении сил, сложившемся после тотального поражения преступного фашистского режима, чему следовало бы радоваться.
Причем, как немец, я должен еще сказать, что любая попытка уцелевших неисправимых германских фашистов и милитаристов продолжать закончившуюся уже, к счастью, вторую мировую войну на стороне США против Советского Союза была бы не только тяжким преступлением против мира и против всех народов Европы, но прежде всего также против так тяжело уже пострадавшего немецкого народа.
И где велась бы такая безумная война? Конечно, в первую очередь на территории Германии, где сейчас находятся победоносные армии Советского Союза, США, Великобритании и Франции. Но это значило бы, что все, что осталось от немецких городов, сел и промышленных предприятий, было бы также разрушено. Я уже не говорю о миллионах людей, которые стали бы жертвами злонамеренного продолжения второй мировой войны.
Таким образом, заключил я, жизненные интересы немецкого народа со всей определенностью требуют, чтобы все немцы выступали за продолжение сотрудничества объединенных в антигитлеровской коалиции держав также и когда наступил мир, после победы над гитлеровской Германией. Ибо восстановление Германии и залечивание нанесенных войной тяжелых ран возможны лишь в условиях мира.
Когда корреспонденты США ушли, я сразу же сообщил об этом визите в СВАГ. Там распорядились выставить перед нашим зданием советского часового, которому было поручено в случае необходимости разъяснять, чьей юрисдикции подлежало здание и его обитатели.
На следующий день ко мне пришел товарищ из СВАГ. Он показал мне несколько довольно пространных, в целом корректных сообщений американских агентств о данном мной интервью. У них в СВАГ, сказал мне советский офицер, согласны с ответами на заданные мне вопросы. Только американцам следовало уведомить органы СВАГ о своем визите в редакцию «Берлинер цайтунг».
Теперь нам пришлось ускорить поиски помещений в советском секторе. И через несколько дней мы переехали на Егерштрассе (сегодня это Отто-Нушкештрассе), где нам передали пострадавшее от пожара, но вполне пригодное здание, принадлежавшее раньше концерну, который был экспроприирован за участие в преступной военной деятельности. Наборный цех и типография находились в советском секторе и раньше.
Шарлотта нашлась
Молодой советский офицер Виктор, который 20 июня 1945 года встретил меня на аэродроме и отвез в Бисдорф, довольно часто навещал меня. Как-то в начале июля он сказал мне, что по делам службы должен выехать в Бреслау (Вроцлав). Может, ему стоит навестить мою семью?
У меня все еще не было никаких вестей от Шарлотты, детей и от матери. Почтовой связи с находившимися под польским управлением областями еще не существовало. Не действовало и железнодорожное сообщение. К тому же я был так загружен работой в Берлине, что освободиться от нее на несколько дней представлялось просто немыслимым, не говоря уже о том, что штатский немец тогда просто и не мог проникнуть в Силезию, которая уже находилась под польским управлением. По моим предположениям, тесть работал где-то на почте и воспользовался бы первой представившейся возможностью, чтобы отправить весточку по моему прежнему берлинскому адресу. Как мне удалось установить, мой дядя из Рансдорфа был жив. И хотя во время моего короткого визита я не застал его дома, но оставил ему свой новый адрес в Бисдорфе.
Неожиданная служебная поездка Виктора и его готовность воспользоваться ей, чтобы найти Шарлотту, вселили в меня новую надежду. Я срочно вручил Виктору адрес в Ротбахе под Бреслау, рассказав ему также о своей договоренности с Шарлоттой, что в случае ее эвакуации в связи с возможными боями за Бреслау она постарается добраться до Вальденбурга, где в любом случае даст знать о себе старому другу моего тестя, чехословацкому портному Станеку или остановится у него. Правда, я не имел точного адреса Станека. Записная книжка со всеми адресами, телефонными номерами и прочими сведениями пропала во время войны. Но Виктор был уверен, что ему удастся разыскать портного в Вальденбурге, насчитывавшем тогда около 100 тысяч жителей; тем более что Красная Армия заняла этот город практически без боя. Я также рассказал Виктору о том, что Шарлотта имеет специальность фармацевта и, чтобы получить разрешение проживать в этом городе, наверное, попыталась найти работу и прибежище в какой-нибудь аптеке. К сожалению, в спешке я забыл дать ему хоть небольшую записку для Шарлотты.
Мне казалось маловероятным, что Виктору удастся разыскать мою семью в Ротбахе. Ротбах находился всего в 15 километрах от Бреслау, а при освобождении этого города там шли тяжелые бои. Жители Ротбаха наверняка были эвакуированы. А Вальденбург находился все же в стороне от маршрута служебной поездки Виктора, и он мог не попасть туда. Но я, разумеется, с нетерпением ждал возвращения Виктора.
Спустя четыре или пять дней, когда поздно вечером, уставший после напряженного рабочего дня, я договаривался у своего дома в Бисдорфе с водителем машины о том, когда он должен заехать за мной следующим утром, из дома выбежали двое детей – мой девятилетний сын Петер и трехлетняя дочь Урсула. Дочь обвила ручонками мою шею и радостно повторяла: «Дядя папа! Дядя папа!» – ведь она, собственно, совсем не помнила меня.
Схватив детей, я кинулся в дом – там была Шарлотта. Оперевшись о подоконник, Виктор с улыбкой наблюдал сцену нашей встречи. Я обратился к нему со словами сердечной благодарности. Он, также растроганный до глубины души и явно испытывая большое удовлетворение, ответил, обращаясь отчасти ко мне, отчасти к Шарлотте: «Я ведь остался только затем, чтобы посмотреть, какое лицо будет у Герхарда». И уехал, появившись у нас снова лишь через несколько дней.
От Шарлотты, детей и от самого Виктора я постепенно узнал, как он разыскал мою семью, как, не долго думая, посадил их в свой «джип» и привез в Берлин.
Управившись со своими служебными делами, он поехал в Ротбах. Деревня оказалась цела, цел был и дом, в котором жила моя семья. Там Виктор нашел господина Вробеля, хозяина дома. Тот рассказал Виктору, что население деревни, действительно, было эвакуировано фашистским вермахтом. Родители жены вместе с моей семьей переселились в Вальденбург. Когда война закончилась, мой тесть побывал в Ротбахе, чтобы забрать некоторые вещи. Но адрес портного Станека в Вальденбурге он не оставил.
И вот Виктор решил поехать через Вальденбург. Там в жилищном бюро он разузнал адрес чешского портного Станека. Ему повезло. Станека поначалу встревожило, когда советский офицер стал его расспрашивать, где находится его крестница, некая Шарлотта Кегель, урожденная Фогт. Но потом, видимо, вспомнив, что он уже слышал о том, что легкомысленная Шарлотта вышла замуж за молодого коммуниста, Станек стал разговорчивее. Виктор узнал от него, что родители моей жены вместе с Шарлоттой и детьми действительно несколько дней находились в Вальденбурге. Но затем фашистские власти отказали им в продлении разрешения на дальнейшее пребывание там. Наряду с прочим это означало лишение их продовольственных карточек. В связи с неоднократно проводившейся тотальной мобилизацией в Хиршберге (сегодня это Еленя-Гура) мой тесть получил предложение как можно быстрее приступить там к работе на почте; это предложение было связано с разрешением на жительство. Сам он расположился в каком-то служебном помещении, приспособив его для жилья, а семья поселилась где-то поблизости.
Виктор не сдавался. Он поехал в Хиршберг, где на почте разыскал моего тестя. От него он узнал, что Шарлотта с матерью и детьми жила в Крумхюбеле (теперь это Карпач) и работала там в местной аптеке.
Тогда Виктор поехал в находившийся неподалеку Крумхюбель и быстро нашел там аптеку. Но Шарлотта ушла с детьми в лес по грибы. В аптеке и в находившейся на втором этаже квартире он нашел лишь хозяйку аптеки и мать моей жены. Обе женщины с величайшим недоверием разглядывали со все еще устланными коврами сиденьями «джип» и прежде всего сидевшего за рулем усатого шофера, прозванного мною «Чингисханом». Не вызывал у них особого доверия и вежливый, говоривший по-немецки советский офицер. Особенно насторожило их его сообщение, что он прибыл по моему поручению и должен отвезти Шарлотту и детей в Берлин. Фрау аптекарша, которая во время фашизма была довольна близка к нацистам, начала что-то нашептывать моей теще о «насильственном увозе».
Вернувшаяся между тем из леса Шарлотта была удивлена тем, что у Виктора не имелось с собой письма от меня. Но, поняв суть дела, она быстро собрала чемоданы. При этом она, к счастью, не забыла захватить один из моих костюмов, ботинки, рубашки и постельное белье. А пока она собиралась, дети уже подружились с дядей Виктором, и прежде всего с намного более интересным для них дядей «Чингисханом», водителем «джипа», татарином по национальности.
Переезд в Берлин оказался, однако, не совсем простым делом. Весь этот район был уже передан Польше, а у Шарлотты и детей не существовало никаких польских документов. Поэтому детям строго наказали молчать во время предстоявшей проверки на границе, а Шарлотте – говорить по-польски, который она выучила еще в нашу бытность в Варшаве, и выдавать себя за чехословацкую гражданку, документы которой пропали во время войны.
К счастью, в то же самое время через границу проходила воинская часть Красной Армии, и наш «джип» проскочил без проверки вместе с этой частью. Дальнейший путь в Берлин прошел без осложнений.
Решение «неразрешимых» кадровых проблем
Нехватка способных, надежных в деловом и политическом отношении редакторов вызывала проблемы, которые казались неразрешимыми. Никто не мог дать нам редакторов – их просто не было. Нам удалось с большим трудом разыскать и привлечь к работе в качестве главных редакторов наших газет двух-трех испытанных в классовой борьбе редакторов-коммунистов, таких, как Лилли Бехер и Георг Штиби. Но где взять множество необходимых нам заведующих отделами, редакторов и репортеров?
Прежде всего мы обратили внимание на журналистов-коммунистов, возвратившихся из эмиграции, и на солидный резерв подходящих людей из состава Национального комитета «Свободная Германия». Нам, как только мог, помогал Центральный Комитет СЕПГ. Огромной помощью для нас явился приход товарищей Кертцшера и фон Кюгельгена из Национального комитета. Через несколько недель или месяцев их уже можно было использовать для ответственных ночных смен, благодаря чему стало возможным установить дежурство для каждого один раз в пять дней. Но это далеко не удовлетворило наши потребности в хороших редакторах. К тому же мы были не единственными, кому требовались хорошие кадры. И мы были далеко не самыми важными претендентами на них.
Поэтому нам не оставалось ничего иного, как искать молодых и способных, подходящих для журналистской работы людей с прогрессивными взглядами и учить их. Но у нас не было времени для длительной многолетней учебы и подготовки кадров. И мы в силу необходимости решились прибегнуть к довольно суровому методу.
Так, мы принимали на работу в редакцию «Берлинер цайтунг» – она была нашей главной кузницей кадров, – скажем, десять добровольцев, отобранных из числа многих претендентов. Они в течение нескольких месяцев проходили по утвержденному плану подготовку в различных отделах и редакциях, а мы тем временем получали представление об их специальных интересах и способностях. Всем им периодически поручалось выполнение журналистских задач. Результаты подвергались критическому анализу и оценке руководством редакции газеты. Примерно через полгода такой учебы тем, чьи способности явно не соответствовали предъявляемым к журналисту требованиям, предлагалось избрать другую профессию. Конечно, вполне возможно, что мы допускали и ошибки в своих оценках. Людям, имевшим журналистские способности, мы уделяли особое внимание, и они быстро продвигались вперед. Иногда случалось, что из десяти принятых на работу добровольцев шестерых приходилось освобождать. Вместо них мы принимали десять новых людей. Применяя эту, должен признаться, весьма жесткую систему, «Берлинер цайтунг» и другие газеты подготовили за 2–3 года хорошее пополнение журналистов. Приятно отметить, что среди этих очень молодых тогда людей почти не было таких, кто не оправдал возлагавшихся на них надежд. Почти из каждого, как говорится, вышел человек. Некоторые стали замечательными политическими работниками и специалистами.
Я с большим интересом в течение многих лет внимательно следил за их развитием. И ни один из тех, с кем довелось мне позднее встретиться, не сетовал на суровость нашего довольно простого и небюрократического метода подбора и подготовки кадров.