Текст книги "В бурях нашего века. Записки разведчика-антифашиста"

Автор книги: Герхард Кегель

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 44 страниц)

Герхард Кегель
В БУРЯХ НАШЕГО ВЕКА
Записки разведчика-антифашиста

ВМЕСТО ПОСЛЕСЛОВИЯ

К советским читателям

Эту книгу я написал прежде всего для немецких читателей. Рассказывая о событиях, свидетелем и участником которых я был, старшим по возрасту читателям, я напоминаю о том, что пережили они сами. Поэтому им легче понять политические и личные решения, которые приходилось принимать мне, коммунисту, действовавшему в глубоком подполье, подолгу – в полном одиночестве. Ведь им самим пришлось испытать, что такое «тысячелетний рейх» кровавого германского империализма, что такое вторая мировая война. Они собственными глазами видели и разгром фашистского рейха, были свидетелями освобождения немецкого народа от «коричневой чумы».

Молодым поколениям немцев то время с его ужасными и глубоко волнующими событиями – о них я, современник этих событий, рассказываю как прямой свидетель – нередко представляется седой стариной, которую подчас трудно понять. Повествуя о том, что довелось мне пережить, я хотел бы этим помочь нынешней молодежи осмыслить тогдашнюю обстановку, чудовищность совершенных гитлеровскими фашистами преступлений и величие исторических событий тех лет. Мне хотелось бы показать молодежи, что почти повсюду в сфере господства фашистской диктатуры против нее и против ее захватнической войны организованно и в одиночку самыми различными способами и средствами вели борьбу немецкие коммунисты и патриоты, демократы и другие антифашисты.

Первое издание моей книги, выпущенное в конце 1983 года издательством «Диц», было распродано в течение нескольких дней. Многие месяцы мне звонили по телефону старые знакомые и друзья, а также неизвестные мне читатели; я получил столько писем, что у меня не хватало сил, чтобы ответить на них. Этот большой интерес к моим воспоминаниям, включая самые различные и, насколько мне известно, всегда положительные оценки в средствах массовой информации ГДР, укрепил мое убеждение в том, что эта книга выполнит свою задачу, хотя об описываемых в ней времени и событиях уже имеется множество ценных работ.

Особенно порадовали меня письма и приветы от старых друзей и боевых соратников из Москвы, Крыма, с Кавказа и из других мест Советского Союза. Большинство из них – это письма советских друзей, офицеров победоносной армии освободителей, с которыми я познакомился в первые годы после победы над гитлеровским фашизмом. Это боевые товарищи и неутомимые помощники в решении трудной, но прекрасной задачи, заключавшейся в том, чтобы не только справиться с нуждой и голодом в тогдашней советской оккупационной зоне, убрать с пути духовные и материальные развалины, но и создать новый, антифашистско-демократический строй и основы для строительства в дальнейшем социализма. Мы не виделись и нередко ничего не знали друг о друге в течение многих десятилетий. Но, узнав из газет ГДР и публикаций в советской печати о моей книге, они вспомнили о нашем плодотворном многолетнем сотрудничестве после великой победы над фашизмом.

Содержание моей книги, как и всю мою политическую жизнь, определяют дружба с Советским Союзом, борьба немецких коммунистов за наше великое общее дело. Я описываю определившие всю мою жизнь исторические события с позиций немецкого коммуниста и патриота, который, находясь подчас в самой гуще исторических событий, видел и знает то, что еще не отражено в исторических исследованиях. Меня радует, и я воспринимаю как честь, что моя книга получила высокую оценку и в Советском Союзе, где она издается на русском языке. В этом я вижу прежде всего дань уважения к памяти тех немецких коммунистов и беспартийных антифашистов, которые боролись вместе с Советским Союзом и выполнили свой интернациональный долг, но не дожили до Дня Победы.

Думая об этом, я шлю сердечный привет моим читателям, друзьям и боевым товарищам в Союзе Советских Социалистических Республик.

Герхард Кегель

Предисловие

Необычный жизненный опыт автора, совсем обыкновенного немецкого коммуниста, который именно поэтому и считает свою историю заслуживающей, чтобы с ней ознакомились другие, формировался под влиянием великих революционных преобразований и изменений в мире, в частности под влиянием событий в Германии. Мои раннее детство и первые школьные годы прошли еще во времена кайзеровской империи и развязанной ею первой мировой войны. Затем в моей памяти оживают польские национальные восстания в Верхней Силезии и не лишенные приятного для ребенка чувства воспоминания о «лагере беженцев». Хорошо запомнилась большая инфляция, причины которой казались тогда непостижимыми. Она прекратилась лишь в ноябре 1923 года с выпуском рентной марки, стоившей миллиард бумажных марок. За бунтом против учителей-догматиков и закоснелых школьных порядков – расплатой за это были плохие отметки – следуют переход в другую, более прогрессивную школу, проявившийся там интерес к учебе и, как следствие этого, хорошие отметки. В конце Веймарской республики, которая просуществовала почти 14 лет – на два года больше фашистской Германии, сформировался молодой немецкий коммунист, один из многих сотен тысяч преданных делу рабочего класса и всего трудового народа солдат революции. Этот солдат принял решение, определившее всю его дальнейшую жизнь.

В годы «тысячелетней третьей империи» – годы кровавого фашистского террора и второй мировой войны – он, как и сотни тысяч других борцов за свободу и социализм в Европе, вносил, не щадя жизни, свой вклад в борьбу против преступного нацистского режима.

Ему повезло – он остался в живых. И, таким образом, смог участвовать в конкретной борьбе за демократическую, миролюбивую и социалистическую Германию, в создании и развитии первого немецкого социалистического государства – Германской Демократической Республики.

Ему повезло. Он соприкоснулся с полной перемен новейшей историей Германии и немецкого народа. И если в первые два десятка лет своей жизни он был скорее терпелив и политически пассивен, то в течение следующих 50 лет вел политически сознательную борьбу на правильной стороне баррикад, участвуя тем самым в строительстве будущего.

Особый характер его участия в борьбе против гитлеровского режима был причиной того, что в те годы, оставаясь нередко совсем один, он сравнивал себя с имевшим хороший компас утлым челном, который должен был найти и находил верный путь в бурях перехода от капитализма к социализму.

На необыкновенный жизненный путь этого обыкновенного немецкого коммуниста наложили глубокий отпечаток история различных Германий, две развязанные германским империализмом опустошительные мировые войны и тяжелые, стоившие бесчисленных жертв битвы авангарда немецкого рабочего класса и других демократических сил нашего народа в эту еще и сегодня не завершенную эпоху перехода от капитализма к социализму.

Накопленный им за эти десятилетия опыт, многое из того, что и сегодня не утратило своего значения, способны, но мнению автора, представить некоторый интерес и для молодых поколений. Этот опыт может быть полезным, даже если наш обыкновенный немецкий коммунист сам никогда не вершил судеб масс, – он делал это лишь в рядах великого коллектива партии рабочего класса. Он боролся, не жалея сил, как солдат революции на том участке фронта, на который его направляла партия, а иногда и судьба.

На этом я закончу свое предисловие. Давайте посмотрим, как этот молодой тогда, а теперь состарившийся коммунист и патриот сумел рассказать о своей жизни.

Герхард Кегель

ПУТЬ ВО ВТОРУЮ МИРОВУЮ ВОЙНУ

В первой половине дня 25 августа 1939 года я был вызван к поверенному в делах посольства Германии в Варшаве. Советник посольства фон Вюлиш замещал посла, графа фон Мольтке, который несколько недель тому назад был отозван в Берлин. Только что получено телеграфное указание министра иностранных дел, сообщил мне Вюлиш, отправить в Берлин с сегодняшним ночным скорым поездом до десяти сотрудников посольства. Он убежден, заявил советник, что безопасность сотрудников посольства в Варшаве обеспечена, даже если вдруг начнется война. Но указание из Берлина носит вполне определенный характер.

Во время этой поездки, продолжал он, необходимо прежде всего избежать каких-либо инцидентов. Ведь в нынешней напряженной политической атмосфере малейшее происшествие может повлечь за собой неприятные последствия. И поскольку я знаю польский язык и имею обусловленный характером моей деятельности – я был тогда научным сотрудником главного политического отдела посольства – опыт общения с польскими властями, мне надлежит возглавить эту группу отъезжающих. Билеты в спальном вагоне уже заказаны. Подлежащие отправке сотрудники уведомлены. И если в пути все же возникнут непредвиденные трудности, я должен немедленно сообщить об этом ему, а он сделает в Варшаве все необходимое, чтобы помочь нам. По прибытии в Берлин мне следует явиться в министерство иностранных дел и позаботиться о том, чтобы его немедленно уведомили о нашем приезде.

Слушая все это, я не испытывал особого удовольствия. В середине августа я предпринял небольшую «прогулку» в Берлин, чтобы прежде всего повидаться с бывшим в течение многих лет помощником военного атташе посольства майором Эберхардом Кинцелем. В течение многих лет его главным занятием был военный шпионаж в Польше. Мне было известно, что теперь он участвовал в проводившейся в Берлине и Потсдаме подготовке явно предстоящего в ближайшее время нападения на Польшу.

Он прямо, без утайки говорил о приближавшейся войне. Гитлер приказал, чтобы полная готовность к военному нападению была обеспечена к 00 часов 26 августа. После этого речь могла идти всего лишь о каких-то часах. И он надеется, что какой-нибудь подлец не устроит что-нибудь подобное Мюнхену и не лишит нас возможности показать всему миру, что такое блицкриг. «Польша, – заметил мой собеседник, – будет просто смята гусеницами наших танков. Через пару недель все будет кончено».

Это было неприятное ночное путешествие. Я не исключал, что скорый поезд Варшава – Берлин, в котором находилась моя группа сотрудников посольства, мог где-то в районе германо-польской границы попасть в круговорот начавшихся военных действий. Кроме того, я задавал себе вопрос, не приложило ли руку к моему назначению руководителем этой группы гестапо?

Товарищу Рудольфу Гернштадту уже пришлось выехать из Варшавы, и теперь он, видимо, находился в Москве. Посоветоваться в польской столице с товарищами в эти последние драматические предвоенные дни я уже не мог. Взвесив все «за» и «против», я решил выехать в Берлин в соответствии с данным мне поручением. Моя жена Шарлотта с нашим трехлетним сыном Петером была уже у своих родителей в Бреслау (ныне Вроцлав).

Последние предвоенные часы

О сне нечего было и думать. Военное нападение Гитлера на Польшу, которое – в этом я был убежден – приведет ко второй мировой войне, еще не началось. Но мне было неясно, сколько времени оставалось до военной катастрофы – часы или дни. Было очевидно, что нормального мира уже больше нет. На вокзалах становилось заметно, что правительство Польши начало принимать всерьез смертельную угрозу со стороны германского фашистского империализма. «Санационный» режим, в правительстве которого решающую роль играл к тому времени уже польский авантюрист и друг Геринга министр иностранных дел Бек, слишком долго пособничал аннексионистской политике гитлеровской Германии. Теперь, после присоединения к Германии Австрии, а также раздела и оккупации Чехословакии, следующей жертвой была избрана Польша. Польское правительство до самых последних недель не хотело принимать это всерьез.

Под нажимом Лондона и Парижа, добивавшихся частичного удовлетворения требований германских фашистов и не хотевших раздражать Гитлера, в Польше до сих пор не была объявлена всеобщая мобилизация. Но вокзалы были забиты встревоженными людьми. Чувствовалась нескрываемая ненависть к виновникам происходившего, к немцам. Говорить в этой накаленной атмосфере по-немецки значило вызвать инцидент.

Я обратился к членам моей группы с просьбой по возможности не выходить из купе во время следования по территории Польши, не открывать окна и не зажигать в купе свет, избегать разговоров с другими пассажирами. Забрав у членов группы паспорта, я передал их вместе с хорошими чаевыми проводнику, которого попросил выполнить за нас все формальности на границе, а нас по возможности не будить; но если у пограничников возникнут все же к нам какие-либо вопросы, то я, разумеется, буду готов ответить на них. Я исходил из того, что польская разведка, которая, конечно, следила за нашей старавшейся не привлекать к себе внимания группой, не являлась, как и мы, заинтересованной в каких-либо инцидентах. Ведь эти инциденты немедленно были бы использованы фашистским правительством для усиления антипольской милитаристской пропагандистской кампании, которая и без того достигла небывалого размаха.

Где-то после двух часов ночи поезд по расписанию сделал остановку в Познани. На польскую пограничную станцию Збажинь мы прибыли с опозданием. Отсюда до немецкой пограничной станции Нойбенчен (ныне Збоншинек) было всего лишь несколько километров. Стрельбы не было. Но то здесь, то там – я не мог определить, на немецкой это или на польской стороне, – в воздух взлетали сигнальные ракеты.

Моя сделка с проводником удалась – я часто прибегал к ней, совершая один воскресные поездки в Берлин, чтобы встретиться с товарищами-коммунистами. Польские пограничники в Збажине ограничились вопросом, нет ли у нас с собой запрещенных к провозу вещей. Стоянка затянулась, было уже 4 часа утра. В 4 часа 30 минут начнет светать. Это время я считал критическим, потому что именно в этот ранний час обычно начинались военные действия. Внезапно поезд тронулся. На платформе Нойбенчен было полно людей в фашистских гимнастерках и в военной форме. Наш поезд быстро отправили в Берлин. Прибыв туда, я снял номер в гостинице «Центральная» у вокзала Фридрихштрассе. В 10 часов утра 26 августа я, как мне и было предписано, явился в министерство иностранных дел, расположенное на тогдашней улице Вильгельмштрассе.

Там я оставил список прибывших со мной сотрудников посольства в Варшаве, попросив немедленно уведомить о нашем приезде советника посольства фон Вюлиша. Дежурный сотрудник министерства, который не знал об указании отправить из Варшавы в Берлин группу людей, даже вначале не поверил, что мы беспрепятственно пересекли германо-польскую границу именно в эту зловещую ночь. Он также предполагал, что вторжение в Польшу начнется ранним утром 26 августа. Один добрый знакомый по секрету сообщил мне, что нападение было отложено в самый последний час.

Неувязки при переносе срока нападения

Фашистский вермахт действительно получил 25 августа приказ начать военные действия против Польши на всех предусмотренных фронтах на следующий день, то есть 26 августа в 4 часа 15 минут. О приказе обеспечить полную боевую готовность к 0 часов 26 августа уже говорилось выше. Но еще 25 августа около 19 часов 30 минут приказ о нападении был отменен, судя по всему, из-за международных осложнений. Позднее срок нападения был окончательно назначен на 1 сентября 1939 года. Хотя механизм агрессии уже заработал, еще удалось дать отбой, правда, при этом произошло несколько неувязок.

Так, «особая команда» переодетых в польскую военную форму нацистов начала на рассвете 26 августа атаку на польскую пограничную заставу на важном участке польско-словацкой границы, откуда крупные танковые соединения фашистского вермахта должны были нанести удар по важным промышленным центрам Польши. В соответствии с приказом «особая команда» уничтожила польскую пограничную заставу и захватила горные проходы, открыв путь для фашистских танков. Но танковой атаки на сей раз не последовало. Танковые части были своевременно уведомлены об отмене приказа о нападении. В то же время ввиду неисправности своей радиоаппаратуры «особая команда» фашистских солдат в польской военной форме, которая уже продвинулась далеко в глубь польской территории, сообщения об отмене приказа не получила. Вечером 26 августа, еще до соприкосновения с крупными подтягивавшимися к границе польскими частями, она отошла на территорию Словакии. Но об этих деталях я узнал намного позднее.

Начало второй мировой войны перенесено на неделю

1 сентября 1939 года военным нападением на Польшу была начата большая война. В течение недели между 26 августа и 1 сентября английское и французское правительства предприняли попытку добиться какого-то решения на основе ограниченной капитуляции. Но фашистское руководство хотело только кардинального решения проблемы путем войны. Западные державы, которые непрестанно пытались побудить Варшаву к принятию территориальных требований Германии, мешали правительству Польши хотя бы своевременно объявить всеобщую мобилизацию. В результате не успела еще Польша осуществить свои важнейшие мобилизационные мероприятия, как фашистские танковые дивизии уже глубоко вклинились в глубь страны. Правительства Великобритании и Франции, взявшие на себя торжественное обязательство оказать Польше в случае нападения на нее Германии военную помощь, не могли в конечном итоге не объявить гитлеровской Германии войну. Это произошло 3 сентября 1939 года. Теперь уже было совершенно очевидно, что вторая мировая война началась.

В те дни я повстречал в министерстве иностранных дел на улице Вильгельмштрассе посла Германии в Варшаве фон Мольтке, ставшего уже бывшим послом. Я спросил его, как долго может продлиться такая война. «Когда и как начать войну, – ответил он, – ее участники знают почти всегда. Но когда война окончится, это становится известно лишь потом, когда все позади».

Однако, видимо, уже пришло время, чтобы я рассказал о том, как молодой немецкий коммунист, активный участник борьбы против преступного гитлеровского режима стал сотрудником посольства фашистской Германии в Варшаве и, стало быть, министерства иностранных дел на улице Вильгельмштрассе. И пусть извинит меня читатель за то, что я начну этот рассказ несколько издалека.

МАЛЬЧИК ИЗ «МАНЬЧЖУРСКОГО ХАРБИНА»

В августе 1959 года в одной из своих публикаций времен «холодной войны» против социалистической Германской Демократической Республики «восточное бюро» СДПГ занялось вопросом о происхождении некоего Герхарда Кегеля, который чем-то ему досадил. И вот «свободный голос западного мира свободы» выпустил мою краткую биографию, десятки тысяч экземпляров которой были сброшены над территорией ГДР с самолетов и воздушных шаров. Я хотел бы ознакомить с ней моих читателей.

В листовке «восточного бюро» говорилось:

«Герхард Кегель родился в 1907 году в маньчжурском Харбине. Первым языком, который постигает ребенком Кегель на этой узловой станции, только что построенной Китайско-Восточной железной дороги, был русский. Затем он с родителями возвращается в Германию и изучает в Бреслау государственно-правовые науки. В коммунистическом молодежном союзе Герхард Кегель уже считался самым примерным, что, видимо, объяснялось его знанием русского языка и плохой осведомленностью немецких молодых коммунистов о том, где находится Харбин. Когда в 1931 году способный юноша с высшим образованием вступает в КПГ, пролетарские товарищи относятся к нему как к личному посланцу Сталина. Это побуждает ставшего корреспондентом в Варшаве дельного молодого журналиста неоднократно выезжать в Москву, где на него обращает внимание Коминтерн, который побуждает его вступить в местную группу зарубежной организации НСДАП в Варшаве, что он и делает в мае 1934 года, став членом этой партии за № 3453917. Незадолго до превращения Варшавы в ходе второй мировой войны в крепость этот член нацистской партии «по указанию свыше» перебирается в Советский Союз. В Москве у него много дел: Кегель становится редактором выпускавшейся под черно-бело-красным знаменем газеты «Фрайес Дойчланд»[1]1
  "Фрайес Дойчланд» («Свободная Германия») – издававшаяся после 1943 года на территории Советского Союза газета Национального антифашистского комитета «Свободная Германия». – Прим. перев.


[Закрыть] и странствующим проповедником в лагерях немецких военнопленных. Этим он занимается до тех пор, пока у Сталина не отпадет необходимость в такой работе. После этого испытанного коммуниста отправляют обратно в Восточную Германию – он становится главным редактором газеты «Нойес Дойчланд», а через год – главным редактором еженедельника «Виртшафт». Верность линии партии и склонность к изнуряющей диалектике были, видимо, причиной выдвижения Кегеля в ЦК СЕПГ, где он стал заниматься вопросами агитации и пропаганды. Одновременно ему был пожалован сребреник – орден «За заслуги перед Отечеством». В апреле 1959 года он неожиданно становится дипломатом в ранге посланника и вместе с другими советскими гражданами – Больцем, Флорином и Винцером выступает от имени СССР в качестве «адвоката немецкого дела».

Так выглядит история моей жизни в изображении «свободного голоса западного мира свободы». К сожалению, однако, ни мой отец, ни моя мать, ни я сам никогда не имели удовольствия познакомиться с «маньчжурским Харбином». И, будучи поборником правды, я должен также признаться, что в двадцатилетнем возрасте мне потребовалось немало усилий и времени, чтобы хоть мало-мальски овладеть русским языком. Насколько легче было бы мне, если бы я действительно усвоил русский язык в раннем детстве. И я не имел чести быть гражданином Советского Союза. Я никогда не являлся членом организации молодых коммунистов, а также редактором высокоуважаемой газеты «Фрайес Дойчланд» или пропагандистом в советских лагерях для военнопленных.

Но я действительно появился на свет в 1907 году, хотя и не в «маньчжурском Харбине».

Я, естественно, ломал голову над тем, как, собственно, могло «восточное бюро» СДПГ додуматься до того, чтобы объявить, что я родился в «маньчжурском Харбине». Почему же тогда не в Иркутске или Новосибирске или не в Московском Кремле?

Могу, собственно, предположить, что здесь, возможно, была следующая взаимосвязь:

Во время женевского совещания министров иностранных дел (1959 год) мне выпали честь и удовольствие почти ежедневно излагать на пресс-конференциях позицию социалистического немецкого государства по обсуждавшимся на совещании вопросам. Таким образом, в мои обязанности входило и поддержание контактов с представителями зарубежной прессы.

Однажды ко мне явился редактор австрийской социал-демократической газеты. Я не знал, что этот человек также занимался фабрикацией лжи для уже упоминавшегося «восточного бюро», которую оно использовало в своей «холодной войне» против ГДР. Он задал мне также несколько вопросов, касавшихся моей биографии: когда и где я родился, почему я сделал не то, а это и т.д. и т.п. Я назвал ему место своего рождения – Пройсиш-Херби – и терпеливо ответил на все его вопросы. Но поскольку этот представитель «свободного голоса западного мира свободы», очевидно, счел, что селение с названием Пройсиш-Херби вообще не могло существовать, он превратил его в «маньчжурский Харбин», получив, таким образом, хлесткий факт для своего памфлета о представителе социалистического немецкого государства.

Однако не имеет смысла, видимо, продолжать эту ненужную полемику. Я хочу поведать своим благосклонным читателям, откуда я действительно родом и как я стал коммунистом.

Итак, я действительно появился на свет в 1907 году. Это произошло в затерявшемся уголке кайзеровской Германии, в Пройсиш-Херби, в небольшом доме железнодорожной станции на тогдашней германо-российской границе. Совсем рядом в направлении на восток находилась пограничная станция России Русские Щербы. Мой отец, Пауль Кегель, выходец из семьи железнодорожника-стрелочника, тоже стал железнодорожником и ко времени, когда я появился на сцене всемирной истории, дослужился до начальника станции Пройсиш-Херби. Моя мать, Элизабет Кегель, происходившая из многодетной семьи крестьянина, владельца небольшого сельского трактира под Познанью, занималась только домашним хозяйством, как это бывало тогда обычно в семьях прусских чиновников с минимальным жалованьем. Всю свою жизнь она с огромным самопожертвованием стремилась свести концы с концами, чтобы на скудные доходы скромного железнодорожного чиновника прокормить семью, в которой скоро стало пять человек.

Неподалеку от германо-российской границы тогда пролегала и германо-австрийская граница. На одной из железнодорожных станций там за несколько лет до меня родился мой старший брат Курт, а младший брат Рудольф появился на свет в находившемся в Верхней Силезии Катовице.

В таких условиях, естественно, в Верхней Силезии было место, где Австрия, Россия и Германия соприкасались. Здесь, говорят, когда-то состоялась встреча монархов трех европейских великих держав – все они были самодержцами милостью божьей, вполне по-земному наживавшимися на результатах трех разделов Польши. Понятно, что в целях процветания в этой глуши туризма предприимчивый хозяин местного кабачка дал ему высокопарное название «Уголок трех императоров».

После первой мировой войны и возрождения польского государства Пройсиш-Херби и Русские Щербы были объединены в один поселок – Великие Щербы. В 1939 году, накануне второй мировой войны, станция Великие Щербы вдруг получила известность. Ее название даже мелькало в заголовках польских, немецких и французских газет, так как именно здесь начиналась первая железная дорога, связывавшая верхнесилезскую промышленную область Польши и очень еще молодой тогда польский порт на Балтийском море Гдыню. Строительство указанной железной дороги, имевшее чрезвычайно большое политическое и экономическое значение, было осуществлено при значительном участии французского капитала. Сегодня эта узловая железнодорожная станция называется просто Щербы – так, по крайней мере, она значится в моем польском автодорожном атласе.

Так обстоит дело с моим действительным местом рождения, Пройсиш-Херби, находившимся в Верхней Силезии и располагавшимся на бывшей германо-российской границе, поблизости от Русских Щербов и монархической Австро-Венгрии. И хотя я не провел там даже полного первого года своей жизни, одно тогдашнее событие, о котором я знал по рассказам, живо сохранилось у меня в памяти – в этом событии я играл пассивную роль. Когда моя мать бывала в приподнятом настроении, она описанием этого события веселила наших родных и знакомых. Чтобы немного разгрузиться от повседневных дел, она иногда прибегала к услугам соседской девочки, которой едва исполнилось пятнадцать лет. За довольно скромное вознаграждение она отправляла с этой девочкой на прогулку лежавшего в коляске младенца. Как-то мать обратила внимание на то, что после таких выездов я вел себя необычно мирно. О причине этого феномена мать догадалась лишь постепенно. Сообразительная девочка прибегала к довольно простому, но, говорят, широко применявшемуся в тогдашней Верхней Силезии средству успокоения строптивых младенцев. Когда мне почему-либо становилось не по себе и я начинал орать, то вместо соски она совала мне в рот маленький полотняный мешочек с сахаром, предварительно обмакнув его в водку. Своей стойкостью в более зрелом возрасте по отношению к крепким спиртным напиткам я, очевидно, обязан и этой столь рано начатой интенсивной тренировке. Однако моя мать сочла ее почему-то совсем нецелесообразной и рассталась со смышленой помощницей.