Текст книги "Тень Галилеянина"
Автор книги: Герд Тайсен
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 16 страниц)
Я закрыл глаза. Передо мной снова встали картины Галилеи: чудесная яркость равнин и холмов, солнце, прозрачный воздух. Каким прекрасным было это все! Но как отвратительно то, что творилось под солнцем, где люди эксплуатировали, использовали друг друга, шантажировали, мучили и угрожали! А надо всем этим всходило и заходило солнце, как будто ему это все глубоко безразлично. Мне пришли на память древние слова:
«И обратился я и увидел всякие угнетения, какие делаются под солнцем: и вот слезы угнетенных, а утешителя у них нет; и в руке угнетающих их – сила, а утешителя у них нет. И позавидовал я мертвым, которые давно умерли, более живых, которые живут доселе; а блаженнее их обоих тот, кто еще не существовал, кто не видал злых дел, какие делаются под солнцем». [114]114
Еккл 4:1–3.
[Закрыть]
Своим внутренним взором я видел солнце. Каким прекрасным оно показалось бы мне, если бы я снова мог его увидеть!
Я не знаю, сколько я сидел, уставившись на слабый мерцающий огонек масляной лампы. Это была привозная вещь, из Тира. Ее, наверное, сделал какой-нибудь финикийский ремесленник, а галилейский торговец привез в Галилею. Может быть, на него тоже напали по дороге? И теперь его лампа светила в пещерах Арбелы – и моя надежда смешивалась с ее слабым, но стойким огоньком.
Снова послышались шаги. Они приближались. Меня развязали и привели в какое-то помещение. Несколько человек сидели вкруг. Их лиц я не мог разглядеть. Эта комната тоже тонула в темноте. Собравшиеся чем-то напоминали судей. Меня собирались допросить? Прямо передо мной кто-то сидел на возвышении, и я подумал, что это, наверное, председатель. Он обратился ко мне:
– Андрей, сын Иоанна, – правда ли, что ты сидел в застенке у римлян?
Мой расчет оправдался. Я вздохнул с облегчением. Они прочли письмо и попались на удочку. Я подробно рассказал о демонстрации против Пилата и закончил словами, что демонстрация была направлена на самом деле не против задуманного Пилатом водопровода; имелись другие причины: в первую очередь, деньги. Римляне своими налогами бессовестно высасывали из страны последние соки. Теперь же они вознамерились прибрать к рукам единственный справедливый налог – налог, платившийся Храму. Нужно как-то помешать этому.
Председатель повернулся к одному из сидевших с ним рядом.
– Ты был на этой демонстрации. Можешь ли ты подтвердить его слова?
Тот, к кому он обратился, кивнул. Он сказал, что не видел меня во время демонстрации, но что он слышал, так это что двое молодых людей из Сепфориса были схвачены и посажены в тюрьму. Не потому, что властям удалось в чем-то их обвинить. Просто стало известно, что эти люди – враги римлян.
Слово снова взял председатель.
– Раз ты против римлян, мы не станем брать с тебя выкуп. Но нам нужны доказательства того, что ты на нашей стороне. Римляне берут с нас, евреев, бессовестные налоги Мы хотим, чтобы ты и твоя семья платили нам ежегодно столько же, сколько вы платите римлянам. А мы со своей стороны обещаем впредь беспрепятственно пропускать всех ваших слуг и торговые караваны. Это честная сделка.
А на самом деле – чистой воды шантаж. Но что мне было делать? По всей Галилее ходили слухи о таких договорах. Разбойники и зелоты брали пошлину с торговцев, и это было в порядке вещей. Только так и удавалось обуздать грабеж на дорогах. В этом смысле его предложение было вполне «рыночным». И только цена – бессовестно высокой. Я начал торговаться:
– Римские власти берут налоги только с евреев, но не с язычников. У нас в Сепфорисе есть несколько таких рабов. Их нельзя считать.
Я побоялся сказать, что мой раб Тимон – наполовину язычник. Он был одним из тех, кого у нас называют «боящиеся Бога»: они верят в единого Бога, исполняют десять заповедей, ходят в синагогу, но не подвергают себя обрезанию. Пока Тимон оставался здесь, во власти этих людей, никто не должен был знать об этом. Ведь про зелотов рассказывали, что они ставят людей перед выбором: обрезание или смерть! Конечно, если у них не было сомнений, что человек исповедует еврейскую веру.
К моему удивлению, зелоты прислушались к моим словам. Одного-двух рабов-язычников можно не считать. Я не отступал:
– Мы в Галилее платим налоги не самим римлянам, а Ироду Антипе, который потом отдает римлянам часть. Нужно учесть и эту долю. Ирод Антипа – еврей. Он наш законный правитель.
– Ирод Антипа – идумеянин! – последовал ответ. – Династия Иродов незаконно захватила власть.
Потолковав какое-то время, я сумел выговорить для себя еще одно маленькое послабление. Для этого пришлось пообещать подбрасывать им кое-какую информацию. В результате мне удалось удачно пристроить свои сведения о предстоящих проверках на дороге между Птолемаидой и Галилеей. Я заметил, как по мере продвижения переговоров моя уверенность возрастала. Когда люди начинают торговаться, они становятся предсказуемыми. С жуликоватым купцом приятнее вести дела, чем с фанатиком-террористом.
В конце их главный довольно сказал:
– Это была хорошая сделка. Сделка, основанная на взаимном интересе.
– И на том, что вы насильно притащили меня в эти пещеры, – вставил я.
Главный засмеялся:
– Поверь мне, Андрей, за свою долгую жизнь я научился тому, что людей очень редко можно побудить по доброй воле сделать для тебя что-то полезное. Как правило, им приходится помогать.
В точности то же я уже слышал однажды от Пилата.
Он прервал себя и продолжил уже серьезно:
– Еще одно: если вы решите нарушить условия, мы пустим слух в Кесарии и в других местах, что вас подозревают в связях с террористами. Вряд ли от этого ваша торговля пойдет лучше! Ясно? – Тут он снова засмеялся. – Так-то, а теперь, наконец-то, можно поесть и выпить.
Стало уютнее. Привели Тимона и Малха. Теперь уже не одна, а множество ламп освещали комнату, и я смог рассмотреть лица. Большинство собравшихся были моего возраста. Одному главарю явно перевалило за тридцать. Но кто это там сидит? Я не поверил своим глазам. Неужели Варавва?! Да, это был он! Я хотел броситься к нему, но он с равнодушным видом отвернулся. Неужели я ошибся? Я пребывал в неуверенности и ждал, пока представится возможность снова исподволь взглянуть на незнакомца. Нет, сомнений быть не могло – передо мной сидел Варавва. И снова он повернулся ко мне спиной. Тут я начал кое о чем догадываться: он не хотел, чтобы кто-то узнал о нашем знакомстве. А вдруг не все опасности еще позади? Я не знал, что и думать. Но не подал вида, когда он совершенно спокойно спросил меня: «Откуда ты родом?». И потом: «Чем занимается твой отец? Сколько у тебя братьев и сестер?».
Теперь сомнений уже не осталось. Он хотел создать впечатление, что видит меня впервые. Должно быть, у него были основания. Я включился в игру. Когда наши взгляды на секунду встретились, я заметил, как он подмигнул мне. Это подмигивание словно подтверждало мои мысли: я твой друг. Мое тело пронзила приятная теплота! Как это замечательно – попав к бандитам, встретить среди них друга. Вот теперь уже точно со мной не должно случиться ничего плохого.
Мы договорились, что ночь я со своими людьми проведу в пещере. Рано утром на следующий день мы должны были отправиться в путь. После этого все легли спать. Нам с Тимоном и Малхом отвели небольшую комнату. Вскоре до меня уже доносилось их ровное дыхание.
* * *
Уважаемый господин Кратцингер,
Вам не дает покоя, что главным героем своего рассказа я выбрал богатого торговца, желая в то же время взглянуть на Иисуса «снизу». Вот почему я так поступил: так нам легче отождествить себя с Андреем.
Он живет в мире, отделенном от социального мира Иисуса определенной дистанцией. Он не ограничен рамками своей религиозной традиции. Он (пока) еще ни разу не встречался с Иисусом. Он своего рода «исследователь», идущий по следам Иисуса, – точно так же, как всякий историк.
Основываясь на рассказах разных людей, Андрей должен воссоздать образ Иисуса. Он должен сопоставлять различные высказывания и критически подходить к ним. История как наука начинается тогда, когда человек не просто говорит «это было так-то и так-то», а «на основании тех-то и тех-то источников я (сознавая, что в будущем факты могут быть истолкованы более удачно) хотел бы представить картину происшедшего следующим образом».
Андрей пытается уяснить себе связанное с Иисусом движение обновления, приводя ему в параллель исторические аналогии – точно так же поступают современные историки. Он снова и снова размышляет над тем, что общего у Иисуса с зелотами и другими религиозными движениями в тогдашней Палестине.
Он раскрывает связи, которые необязательно лежат на поверхности, например связь между бедностью, религиозным брожением и политическим сопротивлением. Как историк он расставляет сеть из условий и взаимовлияний.
Критика, аналогия и сопоставление – основные категории, которыми оперирует историческое сознание. Они же действуют в расследовании, которое проводит Андрей. Поэтому он не ученый. Чтобы действовать как настоящий ученый, он должен был бы изложить основы своего метода (как делаю я в своих письмах Вам). Кроме того, ему пришлось бы указывать общедоступные источники, чтобы его утверждения можно было проверить (для этого служат примечания). Но в остальном Андрей – воплощенное историко-критическое исследование, его захватывающая сторона. То же можно сказать о дистанции, на которой он находится к объекту своего исследования и одновременно о его близости к нему: неприятное задание собрать информацию превращается для него в решение жизненно важного вопроса. Исследователь оказывается вовлеченным в предмет, который он призван исследовать.
Что касается затронутых вами политических вопросов – в другой раз! Следующая глава дает для этого новый материал.
Искренне Ваш,Герд Тайсен
Глава X
Террор и любовь к врагам
Незаметно для себя я заснул. Я не знал, снилось мне или я бредил в полусне. Картины минувшего дня путались и сменяли одна другую. То я видел себя перед судом зелотов. То я стоял перед Пилатом. То ехал по залитой солнцем земле Галилеи. Потом вдруг снова стало темно, и я уже не знал, сижу ли я опять в иерусалимской тюрьме или в пещерах Арбелы. Из темноты вынырнули две головы: главарь зелотов усмехался, глядя на меня. Потом явился Пилат. Он тоже усмехался. Их лица исказились. Снова я услышал звериное рычание, увидел огромные зубы, лапы, которые тянулись уничтожить меня. Я уже чувствовал на своем лице их прикосновение…
Я в ужасе проснулся. В темноте кто-то прикоснулся ко мне. В мозгу пронеслась мысль: они хотят убить меня – ночью, тайно! Но тут знакомый голос прошептал: «Тсс! Не шуми и иди за мной!». Это был Варавва.
На цыпочках мы миновали коридор и вышли наружу. Там мы не остановились, а принялись карабкаться по камням, пока не добрались до какой-то маленькой ниши в скале.
– Здесь мы в безопасности, – прошептал Варавва. – Я сегодня дежурю.
– Варавва! – я бросился ему на шею.
Мы сели рядом и стали смотреть в темноту. Над Галилеей высилось ясное небо, усыпанное звездами. Луна струила бледный свет, освещая скалы. Ее отражение баюкали неподвижные воды Геннисаретского озера. Мы присели в тени. Здесь нас никто не видел. Варавва шепотом сказал:
– Ты, наверное, понял: сегодня я нарочно притворялся, что не знаю тебя. Незачем было говорить им о нашем знакомстве. Тогда они стали бы склонять тебя примкнуть к нам. Пустили бы в ход давление и шантаж. А если бы ты отказался, то я даже не знаю, что могло бы произойти.
Я молчал.
– Это я предложил заменить выкуп выплатой в рассрочку.
– Я так благодарен тебе! Но скажи: если бы я от всего отказался, они правда убили бы меня?
Варавва не ответил. Я спросил еще раз:
– Они бы меня убили?
Он вздохнул.
– Не знаю, что ты теперь должен думать. Наверное, ты считаешь нас хладнокровными убийцами. Признаю: да, я убивал людей. Первым был гнавшийся за мной римский солдат. Мне пришлось убить его, иначе он убил бы меня. Вторым – богатый землевладелец, которого мы приговорили к смерти. Он довел одну семью до самоубийства, хотел засадить их в тюрьму за долги. Но они предпочли умереть.
– Но я-то никому не угрожал, никого не преследовал, никого не притеснял. Вы же грозили мне смертью. И почему? Только потому, что я из богатой семьи! Вот в чем моя единственная вина! – все во мне так и кипело от возмущения.
Варавва прижал указательный палец к губам и показал Рукой, чтобы я говорил потише. Нам следовало соблюдать осторожность. Где-то поблизости сорвался камень и с грохотом полетел в пропасть. Я затаил дыхание. Но кругом по-прежнему стояла тишина. Мы были одни.
– Мы тебя не убили. Все, что нам нужно было – это твои деньги. Скорее всего, ты назовешь это разбоем. Но мы только забираем у вас, богатых, то, что вы сами отняли у бедных, часто не нарушив при этом ни одного закона. Мы заботимся о том, чтобы богатства этой земли вернулись в руки владеющих ими по праву. Посмотри на наших ребят. Большинство их вынудили уйти из дома и со двора. Они пришли к нам, потому что не видели для себя другого пути. Мы – их последнее пристанище, последняя их надежда.
– Но у тебя-то была возможность выбирать. Твоя семья живет не так плохо.
– Я – исключение. Именно поэтому я тут и остался. У меня своя великая миссия. Я рассуждаю так: мы наказываем всех богатых, всех судей и чиновников, которые творят беззаконие. На самом деле эту роль должно было взять на себя государство. Но оно отказалось. Вот именно государство только множит несправедливость, издавая законы, которые обделяют бедных. Мы должны заменить его. Мы должны позаботиться о справедливости. Когда люди поймут, что не могут и дальше безнаказанно творить злодеяния, тогда они впредь побоятся высасывать соки из маленьких людей. Поэтому мне приходится быть здесь. Я тут слежу за тем, чтобы эти отчаявшиеся люди не только грабили и убивали, но и воплощали в жизнь идею.
– И это ты называешь справедливостью – угрожать смертью двум молодым рабам? Кому что сделали Тимон с Малхом? Кого они угнетают?
Варавва молчал. Я не отступал:
– Можно ли всерьез думать, что так вам удастся наказать злодеев? Каждый богатый землевладелец живет в своем доме не один – с ним живут слуги и рабы, старики и дети. Если вы подожжете ночью его дом, с ним вместе погибнут невинные люди – не богачи, не угнетатели, не кровососы, а сами притесняемые, обескровленные, эксплуатируемые! Если вы убиваете богача, вам придется напасть на рабов, которые сопровождают его, их вам придется тоже убить. Если вы уничтожаете его посевы, вы тем самым лишаете средств к существованию всех, кто работает и выбивается из сил на его земле. Меня приводит в ужас, что позволяют себе многие люди из моего сословия. Но что изменится к лучшему, если вы начнете применять против нас террор?
Снова на некоторое время воцарилось молчание. Потом Варавва сказал:
– Тут недавно один ушел от нас. Он говорил, как сейчас говоришь ты. Мы с ним дружили.
– Где он теперь?
– Пристал к одному странному пророку, которого встретил однажды, когда ловил в Галилейском море для нас рыбу.
– Скажи, а его случайно зовут не Иисус?
– Ты знаком с ним?
– Нет, я сам никогда не видел его. Но зато я о нем слышал! Я подумал было, что он из зелотов. Его слова о богатых звучат так, как будто не он это сказал, а ты.
– Ты ошибаешься, Андрей. Этот Иисус – сумасшедший! Я еще не встречал человека, у которого были бы настолько извращенные идеи.
– Но разве и он не говорит точно так же, как и вы, – что близится великий переворот? Что Бог не станет дольше терпеть несправедливость? Что, наконец, наступит Его Царство?
– Но между нами и им большая разница: и мы тоже хотим, чтобы один Бог правил нами, а не римляне, поработившие нашу землю. Но мы убеждены, что Бог помогает лишь тем, кто сам берет в руки свою судьбу. [115]115
Согласно Иосифу Флавию (Древности XVIII,1,1 = 18.5), зелоты учили так: «Бог лишь в том случае окажет поддержку этому предприятию (завоеванию свободы от римлян), если иудеи сами будут в нем участвовать, а особенно в том случае, если те, кто стали в своих помыслах приверженцами великого дела, не отступят и перед трудностями, связанными с осуществлением (этого дела)».
[Закрыть]Тем, кто готов к мятежу и к применению силы против врагов. А знаешь, что говорит этот Иисус? Симон как-то пересказал мне одну из его притч:
Царство Божие подобно тому, как если человек бросит семя в землю; и спит, и встает ночью и днем: и, как семя восходит и растет, не знает он. Ибо земля сама собою производит сперва зелень, потом колос, потом полное зерно в колосе. Когда же созреет плод, немедленно посылает серп, потому что настала жатва! [116]116
Мк 4:26–29: притча о созревающем семени.
[Закрыть]
Как безобидно он себе все представляет: царство Божие, говорит он, наступает само по себе. Так же тихо и незаметно, как растения появляются из земли. А еще он иногда говорит об этом царстве в загадочных выражениях – так, словно бы оно уже настало, хотя каждый видит, что его и в помине нет. Он сумасшедший, и Симон тоже!
– Кто?
– Симон. Тот мой друг, который ушел от нас. В кругу приспешников Иисуса его называют «Симоном Зелотом». [117]117
Ср.: Лк 6:15. Матфей называет Симона «Кананитом» (от евр. «кана» – ревновать); тем самым он подтверждает сообщение Луки о том, что Симон был «зелотом», «ревнителем» (ср.; Мф 10:4). Между прочим упоминание о зелоте в Новом Завете показывает, что «зелоты» образовались как группа сопротивления не во время Иудейской войны (хотя так может показаться при чтении Иосифа Флавия), а раньше.
[Закрыть]Симон однажды спросил Иисуса: разве человек не должен защищаться от несправедливости? Знаешь, что он ответил? Он сказал:
Вы слышали, что сказано:
«око за око и зуб за зуб».
А я говорю вам:
не противься злому.
Но кто ударит тебя в правую щеку твою,
обрати к нему и другую;
и кто захочет судиться с тобою
и взять у тебя рубашку,
отдай ему и верхнюю одежду;
и кто принудит тебя идти с ним о. дно поприще,
иди с ним два. [118]118
Мф 5:38–41.
[Закрыть]
Андрей! Говорящий такие вещи – безумец. Вот мы говорим: если кто-то ударит тебя, бей в ответ! Если кто-то отбирает у тебя рубашку, подожги его дом! Если кто-то шантажирует тебя, уведи его детей и сам шантажируй его! Только так и можно остановить несправедливость.
– Но твоему Симону Зелоту – ему эти странные идеи, которые распространяет Иисус, нравятся?
– «Странные» еще слабо сказано! Ладно, можно как-то представить себе, что от друга лучше самому стерпеть несправедливость, чем поступить так с ним, но по отношению к врагу? Разве наш долг не в том, чтобы помочь друзьям и навредить врагам? Когда Симон его об этом спросил, Иисус ответил:
Вы слышали, что сказано:
«люби ближнего твоего, и ненавидь врага твоего».
А я говорю вам:
любите врагов ваших,
благословляйте проклинающих вас,
благотворите ненавидящим вас
и молитесь за обижающих вас и гонящих вас,
да будете сынами Отца вашего небесного;
ибо Он повелевает солнцу Своему
восходить над злыми и добрыми
и посылает дождь на праведных и неправедных. [119]119
Мф 5:43-45
[Закрыть]
Кто может себе позволить такое великодушие к врагам? Это может лишь тот, кто достаточно силен и независим, чтобы его враги бессильны были ему повредить. Другими словами, лишь великие полководцы, цари и император. Но этот Иисус ходит по нашей порабощенной стране. Он простых людей хочет научить вести себя так, как только изредка, словно большую роскошь, могут позволить себе поступать сильные мира сего. А подобное поведение еще и ослабляет то, что одно способно принести с собой перемены: сплоченность угнетенных против их мучителей и их ненависть к власть имущим!
– Значит, он учит, что нужно покоряться сильным, и все? В народе под его именем ходят резкие слова против богатых.
– Совершенно верно: он выражает недовольство людей власть имущими. К примеру, он говорит:
Людям нравится слушать такие речи. Они начинают думать что можно и без насилия избавиться от гнета и эксплуатации. Но ведь в чем конкретно заключается этот гнет? В том, что люди должны платить налоги и не знают, где взять деньги, в том, что они влезают в долги и теряют свое имущество. [121]121
Взаимосвязь между задолженностями при уплате налогов, обнищания и ухода в «разбойники» (т. е. в повстанцы) можно со всей определенностью вывести из сообщения Иосифа Флавия (Древности XVIII,8,4 = 18.274): поскольку продолжительные демонстрации протеста ведут к тому, что не обрабатываются поля, возникают опасения, «что пренебрежение земледелием будет иметь необходимым следствием разбой, ибо они (т. е. земледельцы, принимающие участия в акциях протеста) не смогут платить налоги».
[Закрыть]
Гнет – это значит: правящие присваивают себе настолько большую часть собираемого с земли, что народу приходится жить в постоянном страхе погибнуть от голода. Такой гнет неизбежно должен все время возобновляться ради него самого. Груз налогов и поборов должен быть достаточно высок, чтобы население распалось на две группы: с одной стороны, те, кто заинтересован в сохранении нынешних порядков, с другой – огромное большинство тех, кто борется за свое выживание. Забота о хлебе насущном отнимает у людей мужество, необходимое, чтобы им захотелось принципиально изменить эти отношения. Но скудные возможности заработать себе на жизнь заставляют их думать, что при условии трудолюбия и удачливости они и при нынешних порядках как-то смогут свести концы с концами. Кто потерял все, виноват сам или ему как-то уж очень не повезло. Это и есть гнет, который царит на нашей земле. Ты видишь, какую важную роль здесь играют налоги.
Так вот, мы спросили Иисуса, что думает он предпринять против этого гнета? Мы спросили: дозволено платить императору налоги или нет? Тогда он попросил принести ему денарий и в свою очередь спросил нас: «Кого изображает рисунок на монете? И чье имя названо в надписи?». И когда мы ответили: «Императора!», – он сказал:
Он всегда уходит от ответа, когда речь заходит о конкретных вещах! Ему нравится обходить острые углы!
– Не знаю, так ли он безобиден на самом деле, когда говорит: правители повсеместно угнетают свои народы! У вас же это должно быть по-другому! Многие думают, что политики без принуждения не бывает. А Иисус говорит: даже если прочие народы и общества не обходятся без угнетения, у вас должно быть по-другому. Ваша задача в том, чтобы преодолеть пропасть, разделяющую народ на угнетенных и угнетателей.
– Иисус выразил в словах то, что испокон века отличает нас, евреев, от остальных. Все соседние с нами народы образовали государства, в которых земля принадлежит царям и их приближенным, а положение крестьян, работающих на ней, немногим лучше, чем у выставляемых на продажу рабов. Мы же с самого начала сопротивлялись тому, чтобы жить так. Мы готовы и дальше бороться за это!
– Но разве не Бог допустил, чтобы мы оказались под властью других народов? Как же мы можем Ему противиться?
– Бог допустил, что мы попали в рабство к египтянам.
Но свою подлинную волю обнаружил Он, когда освободил нас из этого рабства. Когда мы вслед за тем пришли на свою землю, мы почти двести лет прожили без центральной власти, свободными земледельцами, которые поддерживали друг друга в борьбе с врагами. Мы показали: народ может жить, имея над собой минимум власти.
– Но потом и нам пришлось признать над собой царей! И мы узнали, как с царями выросло правящее сословие.
– Без них мы попали бы в зависимость от других народов. Но мы с самого начала позаботились о том, чтобы наши дари не правили, как фараоны! Вместе с царями явились пророки. От имени Бога они критиковали наших правителей, когда их власть становилась слишком велика. И когда цари лишились власти, наши пророки увидели в этом наказание за их злоупотребления по отношению к своему и соседним народам. Снова Бог явил нам, что Он не на стороне правителей.
– Но потом мы попали под власть вавилонян, персов и греков!
– Персы давали нам жить согласно заповедям Божиим. Когда из-за обнищания и долгов народ грозил распасться на два сословия, персидский наместник Неемия совершил именем Бога великое преобразование: были списаны все долги. Все люди народа Израилева оказались свободны. [123]123
Неем 5.
[Закрыть]
– Разве реформа Неемии не доказывает, что кроме насилия есть и другой путь?
При благоприятных обстоятельствах – да. Но обстоятельства редко бывают благоприятными. При греках и сирийцах все изменилось. Греческих завоевателей поразило количество свободных мелких крестьян у нас. [124]124
Текатей Абдерский, живший во времена Александра Македонского, сообщает о евреях, что Моисей выделил каждому из них земельный участок, причем священникам – несколько большего размера, чтобы они могли всецело посвящать себя богослужению. Однако евреям, по Гекатею, запрещено продавать свою землю, чтобы более богатые не могли угнетать более бедных (у Диодора Сицилийского XL,3,7).
[Закрыть]Но греки отнеслись без уважения к нашим обычаям. Всю захваченную землю они рассматривали как свою собственность, всех живущих на ней – как свое имущество. У себя в городах лишь небольшой части граждан они привыкли давать свободу. Теперь те же порядки они хотели ввести у нас. Некоторым богатым евреям было разрешено основать в Иерусалиме свободный греческий город. Устраивая жизнь по греческому образцу, этим людям пришлось слить свою веру с религией греков – тогда наш Храм посвятили Зевсу! В ответ на это в стране поднялось восстание. Кроме веры в Бога, речь шла и о свободе для всех – свободе и выживании для множества мелких крестьян. [125]125
История Маккавейского восстания излагается в Первой и Второй Книгах Маккавейских (1–2 Макк).
[Закрыть]С тех пор мы знаем: стоит нам отказаться от нашей веры, как мы тут же лишимся последнего средства защитить себя от ига, тяготеющего над всеми соседними народами. Только уважение к обычаям нашей веры не дало римлянам до сих пор отнять у нас наши свободы. Именно поэтому мы так ревниво защищаем нашу религию от любых посягательств со стороны.
– Но, возможно, сейчас снова подоспело время, когда нужна реформа? Как при Неемии?
– Это самообман! Без применения силы ничего в этой стране меняться не будет! Ты сам видишь, как римляне все более целенаправленно включают нашу землю в свою империю: сначала они еще позволяли, чтобы нами правили наши собственные цари. Потом они заменили наших правителей на Ирода и его потомков, которые своей властью обязаны были исключительно им. Наконец, они сами стали править Иудеей и Самарией. Двадцать лет они уважали обычаи нашей религии. А теперь? Пытаются поставить под сомнение особое место Храма! Чеканят языческие монеты! Привозят в Иерусалим статуи императора! Шаг за шагом ровняют они все, что отличает нас от других народов. Около никто не сможет больше сказать: «Повсюду правители угнетают свои народы. Между вами да не будет так!». Напротив, все будут говорить: «Повсюду распространилась власть римлян, благодетелей народов. Так же и у вас!». Тогда никто уже не назовет гнет гнетом, а эксплуатацию эксплуатацией. А значит, настал час восстать и применить силу! Сейчас не время для Неемии! Сейчас не время для Иисуса из Назарета.
– Но ведь Иисус тоже хочет, чтобы все переменилось!
– Вот именно: он пробуждает надежду, что жизнь может стать другой без сопротивления и кровопролития! Он еще хуже тех, что говорят: вы должны со всем мириться! Он одновременно хочет и перемен и мира – а это самообман! Опасный самообман!
– Но разве вы сами не обманываете себя? А вдруг Симон понял, что, действуя так, как вы, нельзя добиться перемен к лучшему? Может быть, он ушел к Иисусу, потому что видел в этом единственный путь, ведущий из этих пещер?
– С Симоном вопрос сложный. Если его поступок найдет последователей, от нас уйдут многие. Поэтому кое-кто уже предлагал убить его как предателя.
– Господи Боже!
Я не допустил этого.
Варавва сказал это совсем тихо. Во мне же в ответ на его слова поднялась целая волна чувств. Горячая симпатия и благодарность потоком хлынули в равнодушную пустоту ночи. Казалось, все кругом смотрит на нас, как будто вселенной есть дело до того, чтобы спасти человека. Разве не ждала она от меня, чтобы я вызволил отсюда Варавву?
– Варавва, прошу тебя: кончай с этой пещерной жизнью! Тебе не обязательно идти вслед за Симоном. Есть другие пути.
– Это не так легко, как кажется. Если я порву с ними не останется никого, кто помешал бы убивать так называемых предателей. Другими словами, они предпримут шаги, чтобы меня убить. Им даже не придется делать это самим. Достаточно будет лишь сообщить властям, что я убил римского солдата и богатого хозяина. Хочешь-не хочешь, а мне придется остаться здесь.
Чтобы вернуться назад до света, мы были вынуждены прервать разговор. Перед тем как забраться обратно в пещеры, я шепотом сказал Варавве:
– Когда придет время, я тебе помогу. Ты мог бы затеряться в диаспоре! Положись на меня. Я всегда готов помочь тебе. Мое слово!
Мы осторожно спустились, так что нас никто не заметил. Я лег, но сон бежал от меня. Снова, сменяя друг друга, понеслись передо мной запутанные и бессвязные образы. Но понемногу картина начала приобретать завершенность. И все яснее делался стоявший передо мной выбор.
Я ездил для римлян по стране. Внутренне я отказался от всякой лояльности к ним. Я хотел поставить судьбу моего народа выше римских интересов. И вот теперь мне встретилась группа, как раз и отождествлявшая себя с интересами моего народа – и эти люди обошлись со мной ничуть не лучше, чем до них римляне. Что здесь было иначе, если сравнить с Пилатом? Я видел только шантаж и ответный шантаж, насилие и ответное насилие, террор сверху и террор снизу!
С обеих сторон раздавались разумные голоса. Метилий не был чудовищем. Неужели такие, как он, римские чиновники не могут установить мир? Неужели и они самое большее, что могут, – это разумно организовать гнет, чтобы избежать ненужных страданий? Может ли политика пойти дальше? Или Метилий – исключение?
А Варавва? Не был ли и он исключением? Разве не одинок он был со своими идеями? И ему тоже потребовалась лишь самая малость насилия, самая малость террора – и тем не менее, однажды ступив на эту стезю, он уже не мог уйти от страшных последствий!
Мой путь пролегал по нейтральной полосе. Ни там, ни здесь я не чувствовал себя в безопасности. Тогда я обратился к Богу: [126]126
По мотивам Псалма 72
[Закрыть]
Господи Боже мой,
Как мне сохранить верность самому себе?
Я прихожу на кривые пути,
Куда бы я ни шел.
Мог бы я говорить, как другие,
Я бы не испытывал боли!
Они говорят:
Мир так устроен,
Что только сила и принуждение достигают цели!
И они добиваются успеха!
К ним приходит богатство!
К ним приходит уважение!
К ним приходит власть!
Разве не безумие,
Что я пытаюсь жить без греха?
Что я не вою с волками?
Поэтому меня рвут на части,
Боль не оставляет меня.
Если бы я заговорил, как все другие —
Это мне все равно что предать то, чем я стал.
И все-таки я навсегда пребуду с Тобой!
Ты ведешь меня, куда я не хочу идти,
Ты восстанавливаешь мою честь,
Ты возвращаешь мне уважение!
Я снова начал думать о наших предках – об Аврааме, обманувшем египтян, Иакове, перехитрившем своих братьев, Давиде, служившем врагам своей земли. И они ходили кривыми путями. И они блуждали туда-сюда между двух враждующих лагерей. Может статься, запутанные тропы, которыми я ходил, еще приведут меня к благой цели? Может, Бог приведет все к хорошему концу?
Эта мысль дала мне ненадолго забыться сном. Но скоро меня снова разбудили. Еще было темно. Двое зелотов вывели нас – Тимона, Малха и меня – с завязанными глазами из пещеры. Ночью я видел отвесные скалы. Они и в самом деле были опасны. Снова дорога вела тропинками, на которых легко было сломать шею, по скалам через приставные лестницы. Я был рад, когда мы поднялись на хребет. Там мы получили обратно наших ослов. Я заметил, что наши провожатые нарочно ведут нас кружным путем, чтобы мы потеряли способность ориентироваться. Наконец, через два часа нам разрешили снять повязки.
Мы стояли на склоне горы. Перед нами расстилалась гладь Галилейского моря. В нем отражалось утреннее солнце, поднявшееся на востоке над Голанскими высотами. Все остановились и смотрели, как зачарованные, на разноцветную игру света в воде.
Наконец, один из зелотов повернулся ко мне:
–. Меня зовут Матфей, сын Маттафии. Можешь оказать мне услугу?
