Текст книги "Тень Галилеянина"

Автор книги: Герд Тайсен

сообщить о нарушении

Текущая страница: 7 (всего у книги 16 страниц)

Глава VIII
Расследование в Назарете

Наконец-то я снова был дома, в Сепфорисе. Моя семья знала о моем заключении, и все были счастливы снова меня увидеть. Я не сказал им, какая цена заплачена за мое освобождение. Разумная осторожность и стыд заставили меня держать рот на замке. Как бы я хотел, чтобы все это оказалось ошибкой, дурным сном, который человек, проснувшись, забывает. Но это был не сон. И не ошибка. Это было по-настоящему.

С Варухом мы договорились, что он войдет в наше дело. Он был умен, умел писать и считать. А главное, у ессеев он научился работе со складами товаров. Он оказался хорошим управляющим.

Но мне не терпелось поскорее перейти к главному – к сбору сведений об Иисусе. Прежде всего следовало побывать в его родном городе. Там должны были остаться его родственники или хотя бы те, кто лично был знаком с ним. Мы и без того часто покупали в Назарете оливки. В Сепфорисе мы выжимали из этих оливок масло и потом с большой выгодой продавали его евреям, жившим в сирийских городах. Они весьма охотно покупали масло, сделанное в Галилее, потому что оно считалось чистым, не оскверненным руками язычников. И вот за это «чистое» масло они платили нам намного больше, чем готовы были платить за него нашим языческим конкурентам. [98]98
  Во время Иудейской войны предводитель повстанцев Иоанн из Гишалы имел большую прибыль от продаж чистого масла евреям, жившим в Сирии. Он продавал это масло в восемь раз дороже, чем платил за него сам (И.Ф. Война П,21,2 = 2.591 сл).


[Закрыть]Нам это было выгодно. Наша торговля процветала.

Вместе с Тимоном и Малхом мы отправились в Назарет. Обычно мы покупали свои оливки в одном из самых зажиточных хозяйств. Но на этот раз мне было важно свести знакомство с простыми людьми. Это оказалось совсем не трудно. Один крестьянин по имени Фоломей тут же согласился продать мне урожай. Он жил со своей женой Сусанной в маленьком неказистом домишке. Им обоим было около пятидесяти и жили они одни. Может быть, у них не было детей? Или дети уже выросли? Мы долго торговались о цене. Я не старался слишком сбить ее, ведь мне хотелось, чтобы Фоломей остался доволен, и я смог как можно больше узнать от него. Ударив по рукам, мы принялись болтать о разных вещах. Сидя перед домом в компании его жены, мы говорили о погоде, урожае, торговле, а Тимон и Малх тем временем грузили на ослов купленные оливки.

Фоломей и Сусанна не выглядели счастливыми. Они жаловались:

– Теперь нам все приходится делать самим!

Я вопросительно взглянул на обоих. Фоломей объяснил:

– У нас было трое крепких сыновей. А теперь их больше нет с нами.

– Какой ужас – их нет в живых?

– Нет, все живы. Но они бежали отсюда. Просто взяли, да и ушли, бросив нас одних.

– Вы поссорились?

– Ничего подобного. Мы отлично ладили. Но в наше время столько людей бросает свои дома!

– Только не нужно говорить, что молодые сами в этом виноваты, – вмешалась Сусанна, – Первый, кто исчез из деревни, был наш сосед Элеазар. Ушел в один прекрасный день, и все. Вместе с женой и детьми.

– А почему люди исчезают? Что вынуждает их?

– Элеазар был бедным крестьянином, кормившимся со своей земли и еле сводившим концы с концами. Некоторое время назад несколько лет подряд были неурожайными. Чтобы не умереть с голоду, Элеазару пришлось пустить на еду посевное зерно. А зерна везде было мало, купить новое оказалось слишком дорого. Те, у кого был запас, заработали хорошие деньги, но самым бедным теперь стало еще хуже, чем раньше. Элеазар влез в долги. Отдавать было не из чего. И что ему оставалось делать? Продать детей на невольничий рынок в Тир, как делали другие? Никогда! Продать себя вместе с семьей какому-нибудь богатому человеку, чтобы через семь лет он отпустил их? [99]99
  Раз в семь лет у евреев полагалось отпускать рабов-евреев на волю без выкупа, если только они не желали оставаться рабами добровольно (ср.: Втор 15:12 слл.). Их нельзя было продавать неевреям, ибо тогда их надежды на освобождение остались бы без правовых гарантий. Но языческие рабы оставались в рабстве навсегда. Многие из них, однако, переходили в иудаизм, что давало им привилегии рабов-евреев. В целом, можно констатировать, что иудаизм ограничил рабство до такой степени, что аналогов этому в античности нет. Оно было ограничено во времени, но и внутри этого временного ограничения были еще предписанные Законом дни покоя – субботы.


[Закрыть]Ждать, пока заимодавцы потащат его к судье, а тот посадит его в тюрьму за долги? Чтобы потом смотреть, как жена превратится в нищенку? Элеазар был мужественным человеком. Он защитил себя от грозившей нищеты. Вместе со всей своей семьей он ушел в горы.

Я знал, что это означает: там же в свое время нашел прибежище Варавва, после того как ушел от Банна. Элеазар примкнул к зелотам. Всякий в Галилее понимал, о чем идет речь. И я сказал:

– Как хорошо, что Элеазар исчез вместе со всей семьей. Теперь никто не сможет из-за него замучить жену и детей. Недавно я слышал похожую историю, случившуюся в Египте. [100]100
  Нижеследующая история взята из трактата Филона «О частных законах» III, 159 162. Эта история определенно основана на типичных для Египта случаях. – О том, что и в Палестине положение должников часто бывало безвыходным, показывают Мф 5:25–26 и 18:23–35. В еврейском праве о таком преследовании за долги нет речи, и подобные случаи означают, что евреи вынуждены были подчиняться чужим законам


[Закрыть]Один бедный человек был должен деньги и из страха перед наказанием сбежал. Тогда сборщик податей, которому он был должен деньги, силой увел его жену, детей, родителей и родственников. Он бил их и издевался над ними, чтобы они или выдали беглеца, или за него вернули долг. Но они не могли ни того, ни другого. Ведь они не знали, где он и, как и он, были бедны. Но сборщику было все равно. Он не отпустил их, а принялся пытать и предал потом мучительной смерти. Он наполнил корзину песком и привязал к ней веревки. Потом повесил этот тяжелый груз им на шею и поставил на рыночной площади под палящем солнцем, чтобы ветер, жгучий зной, позор и тяжелый груз довели их до отчаяния. Для других людей, которые вынуждены были на это смотреть, их наказание должно было послужить ужасным примером. Кое-кто из должников и правда предпочел смерть от меча, яда или веревки, потому что умереть без мучений показалось им в несчастье счастьем. Те же, кто не наложил на себя руки, были по очереди вздернуты на веревке, как во время процессов о наследстве: сначала ближайшие родственники, потом родственники более дальние и так до самых дальних. И когда никого из родственников не оставалось, тогда переходили к соседям. Целые деревни и города лишились тогда своих жителей и пришли в упадок, потому что все люди бежали из них в поисках спасения.

Муж и жена внимательно слушали меня:

– Если и у нас дальше так пойдет, то и тут деревни скоро опустеют, как в тех областях Египта. Еще больше людей станет пропадать, как пропал Элеазар.

Я отважился на еще один вопрос:

– А ваши сыновья не потому ли ушли?

– Нет, у них были свои причины, – стал объяснять Фоломей, – мы бедны, но до сих пор как-то сводили концы с концами. Наши сыновья вполне могли бы остаться. Но вот сосед Элеазар подал им пример. Он каждому здесь показал: если не знаешь, как быть дальше, выход есть.

Сусанна согласилась:

– Не будь Элеазара, наши сыновья наверняка со многим бы примирились. Но с тех пор как он ушел, они перестали думать, что нужно сносить все обиды и молчать.

Фоломей продолжил:

– Первым ушел старший сын, Филипп. Он вместе с еще одним крестьянином из нашей деревни взял у богатого хозяина в аренду землю: по договору они должны были отдавать ему половину собранного урожая, вторая половина принадлежала им. Так им худо-бедно удавалось прожить. А надо сказать, что сам хозяин земли живет отсюда далеко – в Птолемаиде, на берегу моря. Присматривать за своими землями он поставил управляющего. Каждый год из Птолемаиды приходит человек и забирает половину урожая. И тут у них часто бывают споры. Хозяину все равно, сколько получилось собрать – главное, что он с этого будет иметь. Если продать зерно рано, когда оно дорого стоит, иной раз удается выручить больше, чем если дать урожаю вызреть и собрать его целиком. Ведь к тому времени на рынке уже будет полно зерна. Если собирать урожай рано, то цены на зерно намного выше. Но вот арендаторам-то как раз выгодно собрать с земли как можно больше. Ведь этим хлебом им придется кормить семью и питаться самим. Поэтому они всегда хотят отсрочить жатву. И вот прогнали они первого посланного прочь, ничего ему не дав. Тогда хозяин прислал вместо него двух других и пригрозил: если они сейчас же не отдадут урожай, он обратится в суд и разорит их. Филипп со своим подельником разозлились. Они отделали обоих по первое число и выгнали из деревни. [101]101
  На подобных случаях основана притча о «злых виноградарях» (Мк 12:1–9). От сер. Ill в. до н. э. до нас дошли папирусные фрагменты с письмами некоего Зенона, который безуспешно пытался получить назад данное в долг: посланных им сборщиков выгоняют из деревни (ср.: Корпус иудейских фрагментов [CPJ] I, № 6, с. 129 сл.).


[Закрыть]Теперь суд грозил им уже по-настоящему. Что оставалось делать? Суд в Птолемаиде, ясное дело, решил бы все в пользу хозяина, особенно если городской судится с деревенскими. У них не было выбора, и они ушли в горы.

– У меня тоже есть друзья, которые прячутся в горах, – сказал я, думая в это время о Варавве. Его, впрочем, привела к зелотам не нужда, а убеждения.

Фоломей посмотрел на меня с благодарностью: я не осуждал его сына.

– Многие называют ушедших в горы бандитами. Но это лишь несчастные, у которых не оставалось другого выхода. Элеазар и Филипп – хорошие люди.

В разговор вмешалась его жена:

– Не все уходят в горы. Со вторым нашим сыном, Язоном, было по-другому. Чтобы прокормить себя, нам приходится не только возделывать свою землю. Мы должны еще наниматься к другим людям поденщиками и на сезонные работы. Поэтому Язон часто ходил на рынок, куда собираются все, кому нужна работа. [102]102
  Социальная проблема безработицы лежит в основе притчи Мф 20:1 – 16.


[Закрыть]Там богатые крестьяне и управляющие нанимают тех, кто им требуется. Иногда ему приходилось ждать ужасно долго. Часто он простаивал там по целому дню и так ничего и не находил – и к тому же его тогда еще называли лентяем. А ведь он ничего так не хотел как получить работу. И вот, когда он стоял там с другими безработными, они рассказывали друг другу истории о больших городах, где у таких, как они, больше возможностей. И чем меньше здесь было работы, тем больше они мечтали об этом. Наконец, Язон тоже решил, что так дальше нельзя. Он знал, что рано или поздно получит часть нашей земли, но этого было слишком мало, чтобы прокормить семью. В один прекрасный день он собрал вещи и отправился в Александрию. В прошлом году мы получили письмо. Сын писал, что у него все хорошо, что когда он накопит денег, обязательно приедет к нам повидаться. Но пока он так и не приехал.

Фоломей кивнул.

– Как бы не вышло, что мальчишки сочинили себе сказку, да сами в нее и поверили. Они любят рассказывать друг другу только о тех, кто добился на чужбине богатства и положения. А о многих других ведать не ведают.

Сусанна снова заговорила:

– Но уж лучше уехать в чужие земли, чем сойти здесь с ума. Ты когда будешь уезжать от нас, обязательно встретишь пару-тройку выживших из ума попрошаек. И у них когда-то были свой дом и хозяйство. Когда навалилась нужда, они лишились рассудка. Они сумасшедшие. В них вселился бес. Сейчас они ютятся в могильных склепах или слоняются по дорогам. Большинство очень скоро умирает. А до того они кормятся теми крохами, что по старой памяти дают им в деревне. Слава Богу, что наши сыновья не сошли с ума. Но зато я чуть ума не лишилась, когда последний сын ушел от нас.

У женщины на глазах выступили слезы. Она вопросительно взглянула на Фоломея. Он пояснил:

– Хуже всего, что и Варфоломей покинул нас. Моя жена до сих пор не может в это поверить.

– А он-то почему ушел? После того как двое других оставили дом, вряд ли ему было тяжело с вашей земли прокормить небольшую семью!

– Как раз поэтому и нам так трудно его понять, – вздохнула Сусанна, – Другим поневоле пришлось уйти. Им ничего больше не оставалось. Но последний-то мог бы остаться. Хотя бы один должен остаться с родителями!

Фоломей тихо сказал:

– Он обязательно вернется. Однажды он уже навещал нас. Да, правда: ничто прямо не гнало его из дома. Но и это была своего рода необходимость. Варфоломей – чувствительный мальчик. Он дружил с детьми наших соседей, сыновьями Элеазара. Он никак не мог взять в толк, почему им пришлось превратиться в так называемых «бандитов». Он страдал от этого. Вторым ударом было для него, когда от нас ушли его братья. Он стал сомневаться в этом мире, который устроен так несправедливо. Ему было ясно: дальше так продолжаться не может. Богатые не могут бесконечно притеснять бедных, судьи не могут решать дела лишь в пользу сильных, чужаки не могут вечно держать страну в порабощении. Рано или поздно, но все должно измениться. Несправедливость, творящаяся на земле, вопиет к небесам. Бог все видит и все слышит. Он не допустит, чтобы так продолжалось и дальше. Он устроит переворот и позаботится о том, чтобы все были сыты, чтобы молодым людям было, куда девать себя в этом мире, чтобы богатым пришлось поделиться своим богатством, а угнетатели потеряли власть. Бог сам станет править миром!

– Многие ждут царства Божия, – сказал я, – но не все бросают родителей.

– Вот, точно! – сказал Фоломей. – Он, наш сын, тоже не сам это придумал. Его подбил один человек из нашей деревни. Его зовут Иисус. Он ходит по стране и проповедует, что царство Божие начинается уже сейчас. Дескать, не нужно ждать неизвестно сколько, пока все кругом вдруг изменится. Великий переворот уже идет. Это важнее всего прочего в жизни – важнее работы и семьи, важнее отца и матери. Варфоломей, когда был у нас, пересказывал некоторые речи Иисуса. Красивые речи:

 
Счастливы вы, бедные,
потому что вам принадлежит
Царство Божие!
Счастливы вы, теперь голодающие, потому что
вы насытитесь!
Счастливы вы, теперь плачущие, потому что вы
будете смеяться! [103]103
  Ср.: Лк 6:20–21. Параллельная версия Матфея делает из бедных в экономическом смысле «нищих духом» (Мф 5:3), что означает приблизительно «бедные пред Богом». В таком виде эта «заповедь блаженства» не соответствует первоначальному смыслу.


[Закрыть]
 

С такими речами ходит Иисус по стране и говорит молодым людям, которые больше не могут выносить то, что творится: «Идите за мной! Все изменится. Бедные больше не будут бедны, голодные больше не будут голодать, а плачущие – плакать».

Тут вмешалась Сусанна. Она была явно взволнована:

– Этот Иисус – мерзкий совратитель. Он губит молодых людей. Так хорошо звучит: «Счастливы вы, плачущие теперь, потому что вы будете смеяться!» А что выходит на деле? На деле выходит, что родители плачут по своим пропавшим сыновьям. Он обещает, чтовсе изменится. А что благодаря ему меняется? Только распадаются семьи, потому что дети бросают своих родителей.

Фоломей стал защищать сына:

– Разве не лучше, если он ходит с этим Иисусом, вместо того чтобы скрываться в горах? Разве не лучше, если у него появилась новая надежда, а ведь он мог бы потерять разум? И разве не лучше, что он по-прежнему в Галилее – а ведь мог бы отправиться в чужие земли? В любую минуту он может вернуться. Я не перестаю верить в это.

Сусанна была с ним не согласна:

– Почему он не хочет жить с нами?!

Фоломей отвел глаза. Ему не хотелось спорить при постороннем. Но Сусанну было уже не остановить. Вне себя от возмущения, она возвысила голос:

– Когда он был тут,я потребовала от него ответа. Я сказала ему: то, что тыделаешь – безнравственно. Мы с отцом стареем. Мы вырастили вас, детей. А теперь вы бросаете нас в беде. Так знаете, что он мне ответил? Как-то к его учителю пришел человек, который хотел идти с ним, но сначала предать земле своего умершего отца. Иисус же сказал ему: «Предоставь мертвым погребать своих мертвецов!» [104]104
  Мф 8:21-22


[Закрыть]и потребовал, чтобы тот сей же час пошел с ним. Разве не противно это всему человеческому? Разве родители уже вовсе ничего не значат? Неужели мы, родители, стоим так же мало, как трупы животных, которые человек не должен предавать земле?

На это он привел мне другие слова Иисуса, не менее мерзкие:

«Если кто приходит ко мне и не возненавидит отца своего, и матери, и жены, и детей, и братьев, и сестер, а притом и самой жизни своей, тот не может быть Моим учеником!» [105]105
  Лк 14:26.


[Закрыть]

Что же тогда остается в жизни, если нельзя положиться на своих родных? То, что молодежь бросает нас в беде, – грустно. Но то, что они оправдывают свой поступок такими речами – просто ужасно!

Я спросил:

– Но ведь этот Иисус – из вашей деревни. Его-то родные что говорят о том, чему он учит?

Сусанна рассмеялась:

– Они считают его сумасшедшим! Однажды они хотели насильно привести его домой. Только им не удалось даже близко подойти к нему. Столько народу собралось вокруг него. Тогда они попросили сказать ему: здесь твоя мать и твои братья, они хотят поговорить с тобой. Знаешь, что он ответил? Он спросил: «Кто мать моя и братья мои?». Потом показал на людей кругом себя и сказал: «Кто будет исполнять волю Божию, тот мне брат, и сестра, и мать!». [106]106
  Мк 3:21.31–35. То, что при жизни Иисуса у него были напряженные отношения с семьей, скорее всего верно. Но впоследствии родные Иисуса вошли в христианскую общину (например, брат Иисуса Иаков – ср.: Гал 1:19).


[Закрыть]

Сусанна заплакала. Фоломей обнял ее и нежно погладил по волосам. И у него на ресницах тоже блестели слезы.

Между тем Тимон и Малх закончили укладывать оливки и делали мне знаки, что пора ехать. Еще до захода солнца мы собирались быть в Сепфорисе. Так что на этом нам пришлось распроститься.

Честное слово, этот Иисус – довольно неприятная личность! Что-то в нем заставило меня вспомнить о ессеях. Как и там, налицо пугающая власть над молодыми людьми, решительный разрыв с прочим миром, презрение к богатству! Как и там, надежда на великий грядущий переворот! И в то же время у них было одно важное различие: за Иисусом не стояло никакой организованной общины с неизвестно где спрятанными сокровищами! Он не обещал ни крыши над головой, ни безопасности. Он вообще ничего не обещал. И он не уводил в пустыню, а ходил по деревням. Излюбленными его местами, по словам этих людей, были окрестности Геннисаретского озера, между Капернаумом и Вифсаидой. Случись мне как-нибудь встретить его, Сусанна на прощание попросила меня передать от них привет Варфоломею.

Представлял ли Иисус угрозу для государства или нет, пока я не мог сказать. Но вот для семей в Назарете – да, безусловно, представлял. Мне на память пришло одно из пророчеств о последних временах: «Ибо сын позорит отца, дочь восстает против матери, невестка – против свекрови своей; враги человеку домашние его». [107]107
  Мих 7:6. В Лк 12:53 подразумевается, что пророчество Книги пророка Михея сбывается в проповеди Иисуса.


[Закрыть]Неужели этим словам о семьях суждено теперь сбыться?

* * *

Уважаемый господин Кратцингер,

На этот раз Вы как историк настроены скептически, потому что я отношу Иисуса к низшим слоям общества. По Вашим словам, мы слишком мало знаем об Иисусе, чтобы уверенно говорить о том, какое место в обществе он занимал. В данном случае, в отличие от того, что нам известно о Пилате, мы не располагаем никакими внебиблейскими источниками, если не считать нескольких упоминаний у древних писателей, которые, впрочем, по мнению большинства современных ученых, не сообщают о нем ничего существенного.

Мы с Вами оба считаем, что большой отрывок об Иисусе у Иосифа Флавия (Древности, XVIII, 3,3= 18.63 сл.) подвергся позднейшей переработке христианами, возможно, даже представляет собой интерполяцию. Подлинным я считаю то место, где Иосиф Флавий говорито казни брата Господня Иакова в 62 г. н. э. (Древности XX 9,1= 20.197–203). Он пишет здесь об «Иисусе, прозванном Христом». Точно так же не вызывает сомнения место в «Анналах» Тацита, где он говорит о «хрестианах», которых Нерон обвинил в поджоге Рима в 64 г. н. э. Тацит возводит их имя к «Христу» и сообщает, что тот «был казнен в правление императора Тиберия по приказу прокуратора Понтия Пилата» (Анналы XV, 44,3).

Из этих упоминаний мы можем заключить, что Иисус находился в конфликте с правящей верхушкой общества. Ответственность за его смерть лежит на римском наместнике. Еврейская аристократия позднее преследует его единомышленников. Светоний (Клавдий, 25) и Плиний Младший (Письма X, 96) упоминают об Иисусе, говоря о столкновениях между его приверженцами и властями.

Так неужели в этих источниках и правда не содержится ничего существенного? Они говорят нам, что Иисус с очень большой долей вероятности не принадлежал к высшему слою и что не «евреи», а римский чиновник ответствен за его казнь. Если бы о том и о другом помнили, история христианства выглядела бы иначе. Эти немногочисленные античные источники говорят нам многое об Иисусе, а также и о тех представителях историко-критической экзегезы, которым они говорят так мало!

Вопрос о месте Иисуса в тогдашнем обществе не теряет своей важности и для дальнейшего повествования. Может быть, мне еще удастся убедить Вас в своей правоте?

С наилучшими пожеланиями,

искренне Ваш,

Герд Тайсен

Глава IX
В пещерах Арбелы

Я воспользовался первой представившейся возможностью, чтобы, якобы по делам, совершить поездку из Сепфориса в Вифсаиду Юлиаду. Мы с Тимоном и Малхом ехали через Азохидскую равнину в направлении Геннисаретсксго озера. На обратном пути я собирался заглянуть в Тивериаду к Хузе с Иоанной.

Я надеялся где-нибудь на северном берегу озера встретить Иисуса или по крайней мере наткнуться на его следы. И в то же время я вовсе не горел желанием лично знакомиться с ним. Нам скорее всего вряд ли удалось бы найти общий язык. Мы принадлежали к разным мирам: я был выходцем из обеспеченной семьи, жившей в самом современном городе Галилеи, а его семья жила в бедности в одной из маленьких деревень. В моих ушах все еще раздавались его резкие и непримиримые слова, услышанные мной от Фоломея:

Удобнее верблюду пройти сквозь угольные уши, нежели богатому войти в Царствие Божие. [108]108
  Мк. 10:25. Речь идет о том, что богатый не имеет возможности войти в Царство Божие.


[Закрыть]

Никто не может служить двум господам: ибо или одного будет ненавидеть, а другого любить; или одному станет усердствовать, а о другом нерадеть. Не можете служить Богу и маммоне. [109]109
  Мф 6:24.


[Закрыть]

Горе вам, богатые!. Ибо вы уже получили свое утешение. [110]110
  Лк 6:24. Было представление, что каждому человеку достается в удел определенная доля «счастья». Богатые уже получили свою долю, поэтому теперь очередь бедных.


[Закрыть]

Разве в таких высказываниях не сквозило презрение бедных деревенских жителей к богатым горожанам? Если человек сам был богат, эти слова вызывали в нем смешанные чувства. Может, Иисус – один из тех, кто использует нужду простых людей, чтобы устраивать беспорядки? Кто разжигает ненависть к богатым? Кто внушает людям неосуществимые надежды, что все переменится, стоит лишь отнять у богатых их имущество и лишить сильных власти? Нечего удивляться, что молодые люди из бедных семей бегом бегут за ним!

Так, погруженный в свои мысли, ехал я потихоньку по дороге, ведущей из Сепфориса в Вифсаиду. Стоял чудесный день. Все вокруг было зелено и залито солнечным светом. На склонах холмов, как узор из параллельных полосок, пестрели террасы. Фруктовые деревья разнообразили яркость темными пятнами тени. Эта Галилея была чудесной страной – страной, где на всех людей могло хватить еды. [111]111
  Ср. описание Галилеи у Иосифа Флавия: Галилея «вся очень плодородна, изобилует пастбищами, в ней насаждены разнообразные деревья, так что это плодородие привлекает к сельскому труду даже того, кто его не любит. Поэтому вся земля обрабатывается, никакая ее часть не остается пустой, но и города многочисленны, а население деревень ввиду плодородия почвы повсеместно весьма велико, и даже в самой малой деревне живет во всяком случае 15000 человек» (Война 111,3,2 = 3.42–43). Приведенные данные о численности населения, вероятно, несколько преувеличены.


[Закрыть]Разве эта земля – не для всех? Разве здесь не может и в самом деле прийти на ум человеку, что нужда и нищета не обязательно должны быть частью творения?

 
«Создатель мира,
Ты бесконечно велик,
Облеченный красой
И окруженный светом.
Я чувствую Тебя в загадке времени
И в тайне пространства.
Явно в чудесах мира,
И тайно – в страдании живых существ.
Ты спишь в камне
И почиешь в цветке.
Ты движешься в звере
И говоришь с человеком.
Свет Ты превращаешь в жизнь,
А дождь – в рост,
Хлеб и вино произрастают волей Твоей
Для всех людей,
Для бедных и для богатых,
Для черных и для белых.
Господи, земля – Твоя,
Она – Твой сад, который Ты передал нам». [112]112
  По мотивам Псалма 103.


[Закрыть]
 

Это и в самом деле был чудесный день. И он так и остался бы чудесным, если бы из моих дум меня вдруг не вырвал ни с того ни с сего раздавшийся пронзительный крик. Все произошло неправдоподобно быстро. Толпа вооруженных людей устремилась на нас. Их было человек пятнадцать против нас троих. У нас не было ни единого шанса. Прежде чем мы успели опомниться и попытались сопротивляться, нас оглушили, стащили с ослов, связали по рукам и ногам и, надев на глаза повязки, погнали по каменистой тропинке в горы.

Меня снова охватил страх. Сердце стучало, готовое разорваться. Из всех пор выступил холодный пот, мышцы сводило. Какие виды на нас у этих преступников? Были ли это обычные разбойники? Почему же тогда они не отобрали у нас деньги и не бросили на дороге? Они переговаривались друг с другом обрывками фраз. Ничто в их словах не проливало свет на то, зачем они напали на нас. Я пару раз пытался с ними заговорить, но они делали вид, что не слышат меня.

Три часа мы шли по горам. Я заметил, что поднялись мы уже высоко. Тропа делалась все каменистей. Внезапно мы остановились. Кто-то сказал: «Теперь вы должны спуститься по ступенькам в скале и потом еще по нескольким приставным лестницам. Осторожно! Один неверный шаг будет стоить вам жизни! Пропасть совсем рядом». Даже сейчас они не разрешили нам снять повязки. У нас не должно было остаться ни малейшей возможности увидеть, где мы. Путь вниз вел отчасти по прорубленным в скале ступеням, отчасти – по шатким лестницам. Медленно, наощупь мы продвигались вперед. В трудных местах наши провожатые подсказывали нам, куда поставить ногу. И все это время меня не оставляла мысль: если они захотят избавиться от меня, им достаточно будет одного толчка.

Наконец мы снова ощутили под ногами твердую землю. Чтобы протиснуться через узкий вход, пришлось согнуться. Нас разделили. Я по голосам слышал, как Тимона и Малха в сопровождении части наших тюремщиков повели в противоположном направлении. Меня раскрутили в разные стороны, чтобы я окончательно потерял способность ориентироваться. Потом сняли с глаз повязку. Я стоял посреди темного помещения, освещенного тусклой масляной лампой. Стены были из камня. Судя по звукам, где-то поблизости еще находились люди Но сначала меня оставили одного, прежде связав из предосторожности ноги.

Мое сознание пронзила догадка: пещеры Арбелы! Это вполне могут быть они. Здесь во все времена находили убежище повстанцы. Отец часто рассказывал мне, как великий царь Ирод воевал с ними. Это была жуткая история. Я словно еще сейчас слышал его голос, как он рассказывал мне: [113]113
  Нижеследующее – почти дословно по Иосифу Флавию (Война 1,16,4 = 1,310–313). Пещеры Арбелы гораздо меньше тех, о которых идет речь выше. Но в Иудейской пустыне действительно существуют системы пещер, использовавшиеся повстанцами. Здесь они, так сказать, «перенесены» в Галилею.


[Закрыть]

«Пещеры Арбелы располагались в крутых горах и были неприступны ни с какой стороны: только очень узкие, извилистые тропинки вели вверх к ним. Скалы, на которых находились их отверстия, отвесно ниспадали вниз в зияющие пропасти. Эта недоступная местность долгое время делала Ирода беспомощным. Наконец, он придумал чрезвычайно опасное средство. Он приказал сильнейших своих воинов опускать вниз в ящиках на канатах, для того чтобы они могли проникать в отверстия, здесь они рубили разбойников вместе с их семействами и бросали пылающие головни в тех, которые сопротивлялись. Ирод хотел, чтобы некоторые из них были захвачены живыми, и с этой целью велел передать им, чтобы они сами вышли к нему. Но никто не сдавался добровольно. Многие предпочли плену смерть. Среди повстанцев был один старик, у которого было семеро сыновей. Его жена и сыновья, доверившись царским обещаниям, просили у него позволения выйти из пещеры. За это он убил их следующим образом: он приказал им выходить поодиночке, стал у входа в пещеру и заколол по очереди всех сыновей. Ирод, наблюдавший издали за этой сценой, был потрясен, простирал свою правую руку к старику и умолял его пощадить собственных детей. Но старик и слышать не хотел; он оскорблял Ирода, напоминая ему о его низком происхождении, убил вслед за сыновьями и жену, сбросил трупы в пропасть и сам спрыгнул за ними».

И вот теперь я находился в этих самых пещерах Арбелы! Мы попали в руки фанатиков! Кто был готов убивать собственных детей, убьет каждого, если того потребуют его убеждения. Разве этот умалишенный старик не мог бы повторить вслед за Иисусом: «Кто не испытывает ненависти к отцу своему и матери своей, жене своей и детям своим, тот не может быть моим учеником»? И разве этот Иисус – не зелот? И это только потому, что он не прячется в пещерах, а учит открыто и потому не так откровенно призывает к мятежу?

Я услышал шаги. От слабого огонька по стенам заходили неверные тени. Ко мне подошел человек. В руке он держал масляную лампу, которую прикрыл ладонью так, что мне не было видно его лица. Он сказал:

– Ты пробудешь у нас, до тех пор пока твоя семья не отдаст за тебя выкуп. Мы проверили вашу поклажу. Вы богатые люди. Мы хотим получить полталанта серебра, и в течение тридцати дней деньги должны быть выплачены. Твоих рабов мы отправим домой с соответствующим посланием. Сейчас ты напишешь письмо, в котором укажешь наши требования!

Я рискнул возразить:

– А если моя семья не заплатит? Полталанта серебра – это же очень много!

В ответ он спокойно сказал:

– Так им обойдется дороже: похороны тоже стоят немало. А уж о том, чтобы было кого хоронить, мы позаботимся.

– А если я откажусь написать письмо?

– Тогда придется хоронить троих.

– Неужели вы и правда убьете нас из-за денег?

– У меня приказ не вступать с тобой в переговоры. Пиши письмо! От тебя зависит, чтобы все хорошо закончилось. Его слова подействовали на меня, как удар плетью. Ненависть – единственное, чем я мог ответить на ледяную непреклонность своих похитителей. С этой минуты они перестали быть для меня людьми. Они превратились в бесов, в диких зверей. Одно лишь воспоминание о старике и семи его сыновьях оставалось в памяти жалким противовесом. Когда-то я восхищался тем человеком, считал его героем! А в наших похитителях, была ли в них та же не знающая жалости отвага? Эта мысль заставила меня снова попытаться завязать разговор:

– Зачем вам все это?

Но человек тут же грубо оборвал меня:

– Молчать! Пиши!

В полном молчании он распутал веревки, связывавшие мне руки. Я получил лист папируса, перо, чернила и маленькую доску для письма. Совершая необходимые приготовления к тому, чтобы начать писать, я в то же время продолжал напряженно думать. Стоило ли спрашивать его о Варавве? Я знал, что зелоты часто делятся на соперничающие между собой группы. Что если Варавва принадлежал к другой группе? Или он уже ушел от зелотов, и они считают его предателем? Нет, так можно попасть из огня да в полымя, если сейчас раньше времени раскрыть свои карты. Поэтому я принялся за письмо:

«Андрей приветствует своих отца и мать! Надеюсь, у вас все хорошо. Мысли о вас не покидают меня. К несчастью, мне снова не повезло. Сегодня меня похитили разбойники. Они хотят за мое вознаграждение полталанта серебра и дают вам тридцать дней, чтобы собрать деньги. Иначе они угрожают убить меня и остальных. Но не бойтесь: я нашел выход из римской тюрьмы, сумею освободиться и из этого плена.

Привет Варуху!

Тимон и Малх отвезут вам это письмо.

Мир всем вам!»

Прежде чем отправить письмо, думал я, они, конечно же, прочтут его. Если им станет известно, что я только недавно вышел из застенков Пилата, они могут сделаться посговорчивее! Я протянул листок своему тюремщику, с хмурым видом сидевшему рядом. Он взял письмо, даже не взглянув в него. А умел ли он вообще читать? Я ощутил разочарование. Перед тем как уйти, он связал мне руки. Потом я слушал, как его шаги постепенно стихали в лабиринте ходов. Я остался один.

Мне в голову начали приходить мысли. Не те ли это молодые люди, которые пропадали из галилейских деревень? Такие, как Элеазар и Филипп, пострадавшие от несправедливости? И которые теперь сами творили несправедливость? Что же им пришлось пережить, если теперь они хладнокровно грозили убийством невинным людям по приказу сверху, не повышая голоса, как будто речь шла о чем-то само собой разумеющемся?

Всего несколько дней назад в гостях у Фоломея я чувствовал сочувствие и симпатию к зелотам: кто восстает против безвыходной ситуации, невольно заслуживает нашего уважения. Но тут я заметил, что от уважения и симпатии к ним во мне не осталось и следа. Когда у тебя связаны руки и ноги, когда ты сидишь у них в пещере, предоставленный своей судьбе, и еще неизвестно, что тебя ждет, – поневоле перестанешь восхищаться мужеством бойцов сопротивления. На смену восхищению пришло презрение – презрение, подобное тому, которое я чувствовал к Пилату. Пришел страх оттого, что, беспомощный, я оказался один на один с кем-то, имеющим власть над моими жизнью и смертью. Была и горечь от бессовестного использования моей зависимости: разве не так же шантажировал и угрожал Пилат, пусть с большим умением и ловкостью? Разве не так же точно применял он свою власть ко мне? В чек здесь, собственно говоря, разница?