Текст книги "Тень Галилеянина"
Автор книги: Герд Тайсен
Жанр:
Современная проза
сообщить о нарушении
Текущая страница: 12 (всего у книги 16 страниц)
Господи! Когда мы видели Тебя алчущим и накормили?
Или жаждущим, и напоили?
Когда мы видели Тебя странником, и приняли?
Или нагим, и одели?
Когда мы видели Тебя больным,
или в темнице, и пришли к Тебе?
И Царь скажет им в ответ:
«Истинно говорю вам: так как вы
сделали это одному из сих братьев
Моих меньших, то сделали Мне.
Разве можно было объяснить все это римлянину? Разве можно было сделать понятным для него то, чего и в нашем народе многие не понимали? Разве римляне не будут встревожены до крайности, когда услышат: некий «Человек» собирается вершить суд над всеми людьми – и над римлянами в том числе! Что некий «Человек» станет судить каждое оскорбление, каждое унижение и притеснение против людей так же, как если бы оно было направлено против него? Проповедь Иисуса о суде нужно скрыть от римлян, это ясно.
А как быть с обещаниями? Как и большинство пророков, Иисус обещал поворот к лучшему и внушал надежду. Было время, многие верили: несправедливость и страдания свидетельствуют о том, что Бог уступил власть над миром сатане. Что зло воцарилось в мире. Оно спряталось за множеством одержимых, которые не могли вести достойную человека жизнь. Оно спряталось за всем, что несет человеку вред. Иисус же внушал надежду, что царству зла настанет конец. Он говорил:
Большинство людей были словно бы связаны злом. Они говорили: «Разве мир не полон борьбы и войны? Разве войны не показывают, что правит зло?». Иисус же иначе истолковал это. В мире зло воюет со злом. Именно это и есть знак того, что злу настает конец.
Вместо царства зла должно утвердиться Царство Божие: оно наступает там, где зло теряет свою власть над людьми, где демоны изгоняются, а больные выздоравливают, где голодные накормлены, а отчаявшиеся утешены. Оно начинается там, где люди бросают все, чтобы приготовиться встретить этот великий переворот:
Подобно Царство Небесное сокровищу,
скрытому на поле, которое, найдя, человек утаил,
и от радости о нем идет и продает все,
что имеет и покупает поле то.
Еще: подобно Царство Небесное купцу,
ищущему хороших жемчужин,
который, найдя одну драгоценную жемчужину,
пошел и продал все, что имел, и купил ее. [213]213
Мф 13:44–46.
[Закрыть]
Иисус был больше, чем странствующий философ и поэт. Иисус был пророк, пророк, каких раньше не бывало. Большинство пророков грозят судом Божиим, потому что люди попирают установленные мерки. С Иисусом дело обстояло иначе. Он учил, что власть должна перейти к тем, кто, согласно установленным меркам, не представлял никакой ценности, – к детям, к чужестранцам, к нищим, к кротким и к скопцам. И мерило должно было остаться одно: как вел себя человек по отношению к этим людям, вообще ко всем, кто зависит от других. Иисус был пророк, единственный в своем роде.
Или Иисус был больше, чем пророк? Не сравнил разве он себя как-то с пророком Ионой и учителем мудрости Соломоном, сказав: «Здесь больше Ионы» и «Здесь больше Соломона». [214]214
Мф 12:41–42.
[Закрыть]Разве не назвал он счастливыми людей, на долю которых выпало пережить то, о чем мечтали пророки и цари?. [215]215
Ср.: Лк 10:23–24.
[Закрыть]Разве то, о чем они мечтали, не превосходит всех пророков и царей? Так, значит, правдой были слова Иисуса, когда он сказал, что Закон и Пророки действовали до Иоанна. И что «от дней Иоанна Крестителя Царство Небесное силою берется»?. [216]216
Ср.:Мф 11:12–13/Лк 16:16.
[Закрыть]Не началось ли с Иисусом что-то новое, превзошедшее даже пророков?
В народе потихоньку говорили друг другу: «Он – мессия!». Мог он быть мессией? Ни из чего нельзя было заключить, что он намеревался силой изгнать римлян! Но разве он не стремился к власти? Просочилось очень немногое. Вроде бы он и правда обещал своим ученикам, что они воссядут на двенадцати тронах и с ним вместе будут править Израилем! [217]217
Ср.: Мф 19:28 и Лк 22:29 сл. Это предсказание, данное «двенадцати ученикам», едва ли могло возникнуть после Пасхи: трудно представить себе, чтобы после предательства Иуды кто-то стал придумывать такое предсказание, в котором и ему была бы обещана как одному из двенадцати власть над Израилем.
[Закрыть]Кроме того, я слышал сплетню, что будто между его учениками вышла свара, кто займет почетные места справа и слева от него. [218]218
Мк 10:35–45.
[Закрыть]Но Иисус, как говорят, резко оборвал такие разговоры. В грядущем Царстве Божием не будет иерархии. Тот, кто захочет быть там первым, пусть, как раб, служит остальным! Зато будет восстановлен народ: двенадцать колен Израилевых будут собраны вновь. Они – вместе с язычниками – от всех четырех ветров устремятся в Палестину. Центром державы станет новый Храм. Будет дан великий пир. Бедные разбогатеют, голодные насытятся, грустные развеселятся.
Это и подобное передавали друг другу на ухо. Но все продолжало оставаться таинственным. Ясно одно: во время великого переворота Иисусу с его учениками отводилась главная роль. Может быть, он и будет тем «Сыном человеческим», о котором то и дело говорил. Теперь он и его свита двигались по стране как партизанский отряд, засланный с территории другого царства. Однажды он даже назвал своих учеников разбойниками, силой берущими Царство Божие. [219]219
Мф 11:12.
[Закрыть]Ничего удивительного, что для народа он занял место мессии!
Я же хотел выставить его перед римлянами безобидным странствующим философом и поэтом! Я хотел спрятать пророка, вовсе умолчать о том, кем стал Иисус благодаря надеждам и чаяниям народа! А что если теперь он выступит как пророк? Что если римляне узнают его не с той стороны, с которой я его им изобразил?
Кто он был на самом деле? Это оставалось загадкой. Знал ли я хотя бы то, какую роль он играл в моей собственной жизни? Уже давно он перестал быть для меня только объектом расследования. Иначе мне не было бы так мучительно при мысли, что мои изыскания могут предать его в руки римлян. И точно так же невыносимой для меня была мысль, что моя деятельность может повредить Варавве. Предав одного из них, я предал бы и выдал на расправу часть себя самого!
Чего же собственно я искал в Иисусе? Когда я читал греческих и римских авторов, мне пришла в голову мысль: может быть, на самом деле я ищу такое учение, которое объединило бы всех людей – и евреев, и язычников. Разве не подобное учение предлагал Иисус? Разве не было понятно и грекам то, что он проповедовал как странствующий проповедник? И разве римляне не понимали того, о чем он говорил как поэт? Возможно, когда Иисус ограничивал заповеди, отделяющие нас от прочих народов, – заповедь о субботе и заповедь чистоты – он делал это не случайно? А если в то же время он еще ужесточил заповеди, связывающие нас с остальными – запрет убийства, прелюбодеяния, клятвопреступления? Этот пророк был понятен всем, но корнями своими он глубоко уходил в наш народ. Что бы он ни делал и ни говорил, все это делалось и говорилось во имя того Бога, который встал на сторону изгоев и слабых и был могущественнее фараонов и правителей!
А что если Иисус мог решить мои собственные проблемы? Проблемы, которые все возникли из предубеждения и напряженности между евреями и язычниками! Разве я сам не стоял на линии, разделяющей эти два фронта? Где-то между Пилатом и Вараввой? Между язычниками и евреями? В этой пограничной области я попал в унизительную зависимость от римлян. Разве Иисус не встретился мне именно здесь – как свободный человек, который остался верен себе и своему народу?
Или ему тоже грозит опасность, что на него когда-то станут ссылаться люди, видящие в нем только странствующего философа и поэта? Которые увидели в нем лишь то, что смогло легко преодолеть границы нашего народа? Люди, которые будут использовать Иисуса как оружие против нашего народа? Которые закроют глаза на то, что он – пророк угнетенного народа!
К счастью, мне не нужно было тут же искать решения всех этих вопросов. Теперь речь шла только о том, чтобы переслать в Рим реалистичный, но в то же время безобидный рапорт. Поскольку я понимал, что включил в него лишь половину правды, я добавил к нему короткую записку для Метилия, где пояснил, что мое донесение не окончательно, и работа еще не завершена. Об Иисусе можно было бы сказать гораздо больше. После этого я запечатал отчет и письмо. Вышло так, что Варух как раз высказал желание на Пасху поехать в Иерусалим. У меня получилось передать с ним оба письма. Ему и в голову не должно было прийти усомниться, что речь идет о деловой переписке насчет ближайших поставок зерна для римских когорт.
Варух попросил отпустить его на длительное время. Уже несколько недель, пока я был занят чтением книг, он выполнял мою работу. Он вполне справлялся с этим. И все равно я чувствовал, что мысли его где-то далеко.
«Когда человек пристал к ессеям и научился презирать богатство, нелегко заниматься его преумножением», – вздыхал он.
Разговаривая с ним, я чувствовал, как сильно недостает ему его общины. Он понимал, что они никогда уже не примут его обратно. Он был исключен окончательно и бесповоротно. Однако нового дома ему пока не удалось найти. Даже в нашей семье.
* * *
Дорогой господин Кратцингер,
Вы обратили мое внимание на одну интересную вещь: из тактических соображений Андрею пришлось преуменьшить «единственность и неповторимость» Иисуса. В то же время, согласно «критерию отличия», это имеет решающее значение для различения истинного и неистинного предания об Иисусе. Не следовало ли мне с самого начала сделать больший упор именно на неповторимость Иисуса, вместо того чтобы уменьшать значимость его проповеди множеством аналогий?
Не думаю, что вообще следует руководствоваться этим критерием. Если в иудейской традиции мы не находим параллели тем или иным речениям Иисуса, это еще не означает, что такой зависимости не существовало. Иисус мог испытывать влияние со стороны устного предания. Или предания, содержавшегося в несохранившихся текстах.
Кроме того, критерий отличия оставляет в небрежении все, что Иисус имеет общего с иудаизмом, как будто в отличие от всех прочих людей его невозможно понять, исходя из исторического окружения. Критерий «невыводимости» (как еще называют критерий непохожести) представляет собой замаскированную догматику: получается, Иисус сошел прямо с небес. И эта догматика носит выраженный антиеврейский акцент: невыводимым оказывается именно то, что есть у Иисуса в иудаизме отсутствует.
Поэтому мне хотелось бы так изменить формулировки критерия отличия: претендовать на истинность могут те предания об Иисусе, которые, хотя исторически возможны в контексте тогдашнего иудаизма одновременно несут особую печать, позволившую в дальнейшем выкристаллизоваться из иудаизма раннему христианству. Не только Иисус, все раннее христианство «выводимо» из иудаизма.
Вы, кстати, совершенно правы, когда говорите, что «маскировка» Иисуса под безобидного странствующего философа и крестьянского поэта призвана, среди прочего, послужить критикой современных образов «безобидного» Иисуса.
Ваши замечания навели меня на новые мысли. С нетерпением жду следующего Вашего письма.
Искренне Ваш,Герд Тайсен
Глава XV
Социальная реформа и реформа храма
Через несколько дней, после того как Варух отправился в путь, увозя мое послание Метилию, до меня дошло известие, разом изменившее все. Теперь уже мне самому нужно было в Иерусалим, и как можно скорее. Римляне арестовали Варавву, а с ним еще двух зелотов. При задержании они оказали сопротивление. Один римский солдат был тяжело ранен и вскоре умер от ран. Я должен был отправиться в Иерусалим немедленно. Я думал, что, лично доложив обо всем Метилию, смогу как-то помочь Варавве. Я был обязан ему жизнью, и мой долг состоял в том, чтобы попытаться выручить его.
В компании Тимона и Малха я поехал в Иудею через Самарию, не делая объезда через Перею – путь, который выбрал Варух. [220]220
По Иосифу Флавию, этим путем можно добраться из Галилеи до Иерусалима за три дня (Жизн. 269). Многие не любили путешествовать через Самарию из-за натянутых отношений между иудеями и самаритянами. Согласно Евангелиям от Марка и от Матфея, Иисус тоже ходит в Иерусалим в обход Самарии (ср.: Мк 10:1; Мф 19:1). Однако по Евангелиям от Луки и от Иоанна, он идет через Самарию (ср.; Лк 9:51 слл.; Ин 4:1 слл.).
[Закрыть]Мне нужно было спешить, чтобы попасть в Иерусалим еще до Пасхи.
В пути я размышлял, как мне помочь Варавве. Изобразить его самым вменяемым из зелотов, которого нужно пощадить? Рассказать, как он заступался за меня? Или будет лучше вовсе умолчать об этом? А вместо того просить за всех троих пленников, не заостряя внимания на наших отношениях с ним? Но разве римляне не захотят, несмотря ни на что, наказать виновных в убийстве римского солдата? Все три дня пути из Галилеи в Иерусалим эти мысли не давали мне покоя. В конце концов я кое-что придумал.
Лишь только мы прибыли в Иерусалим, я сразу же явился к Метилию. Он принял меня в своем служебном кабинете в претории. Чувствовалось, что римляне чем-то напуганы. Метилий выглядел напряженным, но при этом встретил меня как старого знакомого.
– Ты очень кстати. Мы должны срочно заняться этим Иисусом из Назарета. Я прочел все, что ты написал, но тут случилась еще одна вещь. Инцидент во дворе Храма. Ты уже слышал?
– Я только что приехал!
– Вчера Иисус помешал работе Храма.
Метилий взволнованно ходил взад-вперед.
– Наши солдаты, дежурившие во дворе Храма, докладывают: Иисус со своими людьми пришел в храмовый двор, куда открыт вход и евреям, и язычникам. Там он устроил потасовку, а именно прогнал торгующих жертвенными животными, опрокинул столы и запретил ремесленникам проносить через Храм инструменты. Инцидент вроде бы незначительный. Со времен истории с водопроводам нашим солдатам хватает ума не вмешиваться и избегать провокаций. Храмовые власти, по-видимому, как-то справляются с ситуацией. По крайней мере после потасовки между ними и Иисусом даже состоялся диспут. [221]221
Ср.: Мк 11:15–19; 27–33.
[Закрыть]
Я лихорадочно соображал, можно ли выдать это выступление за эксцентричную выходку странствующего философа. Попробовать стоило – хотя бы ради достоверности:
– Скорее всего, он вел себя так вызывающе как раз для того, чтобы затеять спор с храмовыми служителями. Желая привлечь к себе внимание, странствующие философы иногда используют эффектные приемы.
– Может быть! Но я вынужден добавить это к тому, что уже есть. Ведь за последнее время это – не единственный случай. На днях мы схватили троих зелотов, которых уж никак нельзя считать безобидными.
Он, это было ясно, имел в виду арест Вараввы и двух его товарищей. Здесь уж я с чистым сердцем мог заверить его, что связи с происшедшим в Храме здесь нет никакой. Но сначала я спросил:
– Есть какие-нибудь доказательства, что Иисус связан с этими зелотами?
– Именно об этом я хотел поговорить с тобой. Как твое мнение?
На какое-то мгновение я задумался. Потом сказал:
– Вся деятельность зелотов направлена против римлян, инцидент в Храме – против еврейских духовных властей.
– И все же здесь может быть связь: зелоты ведь борются в том числе и против сплотившейся вокруг Храма аристократии. Критика Храма и критика храмовой аристократии – одно и то же! Во всяком случае этим террористам только на руку, если у верховного священства возникнут трудности!
– И какой же, по-вашему, смысл имела эта акция в Храме?
Метилий остановился, пожал плечами и сказал:
– У меня есть только предположения. Первое: Иисус не дает ремесленникам пронести через Храм инструменты. Это означает протест против строительных работ в Храме. Уже полвека там идет стройка, а Храм до сих пор не готов.
Так вот, может быть, Иисус не принимает строительства этого Храма? Второе: Иисус опрокидывает столы. Хочет ли он тем сказать: точно так же должен «опрокинуться» и «низвергнуться» Храм? Не проповедует ли он разрушения Храма? Как бы там ни было, в этих действиях я вижу явную агрессию в отношении Храма. Третье: он мешает менялам и продавцам жертвенных животных делать свое дело. На поменянные деньги люди покупают животных и потом приносят их в жертву. Без этих торговцев культ существовать не может. Что же получается – Иисус против кровавых жертв? То есть он вообще против Храма? Ведь если нельзя приносить жертвы, то зачем тогда Храм? Как я уже сказал, все это только предположения.
Метилий, как обычно, смотрел в корень. Разве он не был прав? А ведь он еще не знал пророчества Иисуса о том, что нынешний Храм будет разрушен, чтобы освободить место для нового, нерукотворного Храма. [222]222
Ср.: Мк 14:58.
[Закрыть]Происшествие в Храме непременно связано с этим пророчеством: очищение Иисусом Храма было, скорее всего, одним из тех символических действий, которыми наши пророки делают свои пророчества более наглядными. Тем важнее было для меня дать его действиям более безобидное истолкование. Я сказал:
– Не уверен, что Иисус хочет отменить служение в Храме. Скорее, он хочет лишь устранить недоразумение: в первую очередь, смешение Храма и торговли. Отсюда и его выступление против продавцов и ремесленников! Против всех, кто зарабатывает деньги в Храме! Он хочет, чтобы вход в Храм был свободным. Это связано с тем, что он вообще заступается за бедных!
Метилий покачал головой. Мои слова убедили его не до конца:
– Я еще не рассказал тебе, что мне удалось узнать о споре, разгоревшемся сразу после инцидента. Иисуса попросили дать объяснения. Он должен был сказать, кто уполномочил его мешать нормальной работе Храма. Вместо ответа он спросил их: как, по мнению храмовых властей, было крещение Иоанна – от Бога или нет?
– И что они ответили?
– Ничего. Его противники промолчали. Тогда он сказал: если вы не говорите – от Бога Иоанново крещение или нет, тогда и я вам не скажу, кто уполномочил меня мешать нормальной работе Храма! [223]223
Ср.: Мк 11:27–33.
[Закрыть]
– Может быть, он только хотел уйти от неприятного вопроса?
– У меня на этот счет своя идея. Ты как-то объяснил мне, какую роль играет Храм для вашего народа и всего общества: грехи народа искупаются здесь через жертвоприношение. Креститель предлагает другой путь освобождения от грехов – крещение. Предположим, храмовые служители согласились бы с тем, что Иоанново крещение от Бога. Но это значило бы, что им пришлось бы ответить и на такой вопрос: зачем для прощения грехов вы приносите еще и жертвы? Зачем вы умерщвляете животных? Почему сами не пойдете к Иордану и в каком-то смысле не принесете в жертву самих себя – омывшись в его водах? Короче говоря, мне это представляется так: Иисус хочет вовсе упразднить Храм в его теперешней роли! Тот, кто утверждает, что освобождение от грехов может быть вообще никак не связано с Храмом, подрывает его авторитет!
– Возможно, ты и прав. Многие странствующие философы, в первую очередь последователи Пифагора, отвергают кровавые жертвоприношения.
– Если моя мысль верна, Иисус представляет угрозу для Храма, а значит, для связанной с ним священнической аристократии и жителей Иерусалима. Для них – да, но не для Рима. Мы не вмешиваемся в решение спорных внутрирелигиозных вопросов. Но я должен выяснить вопрос, есть ли тут связь с зелотами. Почему именно теперь они вдруг появились в Иерусалиме? Тебе удалось что-нибудь узнать о связях Иисуса с зелотами?
К этому вопросу я подготовился заранее. Еще по дороге сюда я самым тщательным образом продумал все, что следовало сказать:
– Согласно собранной информации, – начал я, – среди людей, сопровождающих Иисуса в его переходах с места на место, есть по крайней мере один зелот, а может быть, их даже трое. Что касается первого, по имени Симон Зелот, то здесь само прозвище не оставляет никаких сомнений. Что же до второго, по прозванию Иуда Искариот, то здесь у меня нет полной уверенности. Не исключено, что его прозвище соответствует слову «сикарий». [224]224
«Сикариями» в Римской империи называли всех разбойников и повстанцев. Иосиф Флавий использует это название для особой группы иудейского сопротивления Риму. Он описывает, как они убивали на рыночной площади людей, используя для этого маленькие кинжалы, а потом сразу громко возмущались совершенным преступлением посреди перепуганной толпы. Одним из первых их жертвой пал первосвященник. Однако по Иосифу Флавию, они открыто выступили впервые лишь при прокураторе Феликсе (ок. 52–60 гг.). Ср. о них: И.Ф Война 11,13,3 = 2.254.
[Закрыть]И, наконец, подозрение вызывает некий Симон Бариона: известно, что некоторые люди называют зелотов «барионим», что означает – люди, живущие в пустынных местах. Впрочем, имена Иуды и Симона допускают также и иные толкования. [225]225
«Искариот» может означать по-арамейски просто «человек из Кариота». «Бариона» – так назван в Мф 16:17 Петр – скорее всего нужно переводить как «сын Ионы».
[Закрыть]
Метилий увидел в моих словах подтверждение собственным мыслям.
– Вот как! Значит, между Иисусом и зелотами действительно есть связь.
Чего-то в этом роде я и ждал, поэтому не затруднился с ответом:
– Я сам решил разобраться в этом, и выводы оказались более чем удивительными. Сначала мое внимание привлекло то обстоятельство, что в числе самых близких соратников Иисуса есть некий сборщик податей по имени Левий – один из тех ненавистных мытарей и взимателей налогов, которым зелоты объявили войну. Затем мне в голову пришла вот какая мысль. Я подумал: если среди сторонников Иисуса есть некто по прозвищу «Зелот», это во всяком случае должно означать, что не все они зелоты, иначе не имело бы смысла давать такое имя одному, чтобы отличать его от других.
– Но это вовсе не отменяет моих подозрений! – возразил Метилий.
– Точно так же подумал и я. Но я разобрался во всем досконально. Мне удалось установить контакт с несколькими зелотами. От них я узнал, что Симон Зелот раньше был с ними, а теперь считается у них предателем, из-за того что ушел к Иисусу. Больше того, в этом Иисусе зелоты видят угрозу для себя: ведь он отвергает насилие. Он не признает методов, которыми действуют зелоты. Если число его сторонников в их рядах и среди населения будет увеличиваться, то для деятелей сопротивления это будет означать существенный урон.
– Если я тебя правильно понимаю, нарушители спокойствия делятся на две группы, борющиеся за сердца одних и тех же сторонников и сочувствующих. С одной стороны, это – зелоты, с другой – Иисус. Правильно?
– Я бы сказал так: зелоты указывают на существующую в нашей стране проблему. А Иисус может стать ее решением. Или точнее: он навел меня на мысль о возможном решении.
– Ты должен объяснить мне это так, чтобы я понял.
Метилий смотрел на меня с интересом. Он был явно растерян, не зная, как римским властям правильнее повести себя в такой ситуации. Мне показалось, что он будет благодарен мне за любую подсказку.
Я набрал в грудь побольше воздуха. Это был шанс, которого я ждал. Может быть, мой единственный шанс спасти Варавву. Теперь все зависело от того, удастся ли мне убедить Метилия.
– В галилейских деревнях я пытался понять причины, почему молодые люди бросают дома и хозяйство, уходя в горы к зелотам. В этом виноваты те стесненные обстоятельства, в которых находятся бедняки. Каждый раз, когда из-за неурожая или других ударов судьбы им приходится влезать в долги, они уже не могут заплатить налоги и скорее готовы искать спасения у зелотов, чем идти в рабство или садиться в долговую тюрьму. Все эти молодые люди не родились террористами. Террористами их сделали обстоятельства. Если предложить им что-то взамен – какую-нибудь разумную альтернативу, чтобы они могли вернуться к нормальной жизни – тогда многие перестали бы разбойничать.
И вот я хочу внести предложение. В нем три пункта.
Метилий был само любопытство. Уперев в стол растопыренные пальцы рук, он весь подался вперед, как будто боялся пропустить слово. Я продолжал:
– Первое. Римский префект Иудеи и Самарии объявляет всеобщую амнистию. Прощаются все преступления, которые человек совершил, состоя в банде зелотов. Амнистия касается каждого, кто готов вернуться к нормальной жизни.
Метилий уже не казался таким заинтересованным. Он выпрямился и снова начал расхаживать по комнате. В коротком взгляде, брошенном на меня, я прочел глубокое разочарование. Я понял, что проиграл. Но все же решил договорить до конца:
– Второе. Всеобщее списание долгов должно сделать так, чтобы бедняки, которые иначе стали бы искать спасения у зелотов, получили свой шанс. [226]226
Одним из первых действий зелотов во время Иудейской войны стало сожжение долговых архивов. Таким образом они надеялись привлечь на свою сторону в борьбе против римлян всех должников и бедняков (ср.: И.Ф. Воина 11,17,6 = 2.427).
[Закрыть]
Третье. В приграничных областях государство расселит людей, которые не имеют земли, в первую очередь – бывших зелотов. Эти люди привыкли к войне и могли бы оказаться полезны для защиты от внешних врагов.
Только устранив настоящую причину зла, мы можем надеяться на прочный мир в этой стране.
Помолчав, Метилий сказал:
– А какое отношение этот твой план имеет к Иисусу?
– Возглавляемое им движение – лучшее доказательство того, о чем я говорю. Что многие зелоты с радостью отказались бы от своей теперешней жизни, представься им такая возможность. Путь назад к нормальной жизни для них закрыт – или потому что человек уже совершил какие-то преступления, или потому что его скудное имущество тем временем пошло с молотка. Для них странствия с Иисусом и есть тот самый шанс порвать с бандитским прошлым. Жить рядом с Иисусом нелегко – для этого нужно быть очень и очень неприхотливым. Если бывшие зелоты предпочитают такую жизнь прежней, насколько охотнее они бы вернулись к нормальной жизни!
– А Иисус обещает им амнистию и списание долгов?
– Он не может отвечать за государство и кредиторов. Но он обещает всем амнистию у Бога. Бог прощает всякую вину, если человек покаялся и начал новую жизнь! И Он обязывает нас прощать друг другу! [227]227
Ср.: молитву «Отче наш» (Мф 6:12). Когда Иисус учит, что нужно просить Бога о прощении и при этом самому быть готовым простить своим должникам, он имеет в виду, конечно, в том числе и денежные долги!
[Закрыть]
– У странствующих философов часто бывают прекрасные идеи. Но политическая реальность грубее этих идей!
– А разве амнистия не отвечает насущным требованиям политики? Положение напряженное. Народ еще не успокоился после убийств демонстрантов в прошлом году, люди никак не придут в себя после смерти ни в чем не повинных галилейских паломников, после казни Крестителя, которая еще совсем свежа в памяти. Чтобы разрядить обстановку вполне уместно было бы проявить добрую волю. Римляне должны показать – да, они готовы подвести черту под конфликтами, случавшимися в прошлом. Иначе нужно готовиться к всплескам насилия, и симпатии народа окажутся на стороне тех, кто считает, что ответное насилие – единственный способ бороться против силы. Скоро праздник Пасхи. Праздник – лучший повод объявить амнистию преступлений, совершенных зелотами.
Метилий разочарованно покачал головой.
– Но разве всеобщее списание долгов – не пустая выдумка? Как государству заставить кредиторов по всей стране отказаться от требований вернуть им их деньги?
– В нашей стране такое возможно. У нас есть один древний закон, гласящий: каждые семь лет все долги должны отпускаться. [228]228
Втор 15:1 слл.
[Закрыть]Об этом законе редко кто вспоминает, но закон тем не менее существует. Его нужно только снова ввести в действие. Об этом можно поговорить с первосвященником и с Синедрионом. Синедрион заинтересован в том, чтобы разрядить обстановку.
Метилий взглянул на меня с явным раздражением.
– Ты предлагаешь радикальное решение. Даже не знаю, что и сказать.
– На мой взгляд, амнистия должна быть объявлена как можно скорее. Нужно успеть раньше, чем начнутся новые беспорядки.
– Такие вопросы относятся к компетенции префекта! И даже он не может решать их по своему усмотрению.
– Его следует по крайней мере ознакомить с моим предложением.
Метилий задумался.
– А твои идеи не исходят от Иисуса?
Я покачал головой.
– Все это мои собственные мысли!
– Я усматриваю близость между предложенными тобой мерами и планами этого Иисуса. Ты добиваешься реформы общества, Иисус хочет реформировать Храм – возможно, даже всю вашу религию. Иисус говорит: Храм перестал быть главным местом отпущения грехов. Теперь прощение грехов можно получить и за стенами Храма – через крещение или как продолжение его. Ты говоришь: когда в обществе бремя распределяется так, что люди сгибаются под его тяжестью, такое общество не может нормально существовать. Мы должны искать новые пути списания долгов. Иисус предлагает амнистию у Бога. Ты требуешь амнистии от государства. Все это как-то связано между собой.
На это я сказал:
– Можно, я отвечу тебе притчей?
И я рассказал ему притчу Иисуса, опустив всякое упоминание о грядущем Царствии Небесном: «Бог подобен царю, который захотел сосчитаться с рабами своими. Когда начал он считаться, приведен был к нему некто, который должен был ему десять тысяч талантов; а как он не имел, чем заплатить, то государь его приказал продать его, и жену егo, и детей, и все, что он имел, и заплатить. Тогда раб тот пал и, кланяясь ему, говорил: «Государь! Потерпи и все тебе заплачу». Государь, умилосердившись над рабом тем, отпустил его и долг простил ему. Раб же тот вышел и нашел одного из товарищей своих, который должен был ему сто динариев, и, схватив его, душил, говоря: «Отдай мне, что должен». Тогда товарищ его пал к ногам его, умолял его и говорил: «Потерпи и все отдам тебе». Но тот не захотел, а пошел и посадил его в темницу, пока тот не отдаст долга. Товарищи его, видевшие происшедшее, очень огорчились, пошли и рассказали государю своему обо всем случившемся. Тогда государь призвал раба и говорит: «Злой раб! Весь долг тот я простил тебе, потому что ты упросил меня; не надлежало ли и тебе помиловать товарища твоего, как и я помиловал тебя?». И разгневавшись, государь его отдал его истязателям, пока не отдаст ему всего долга». [229]229
Мф 18:23-35
[Закрыть]
Метилий слушал внимательно. Несколько недоверчиво он спросил:
– Это притча. Действительно ли речь здесь о том, что нужно прощать долги?
– Ну да, ты прав. Это притча, – ответил я. – Но простым людям, по уши в долгах, к которым обращены притчи Иисуса, невольно приходят на ум их долги.
Метилий свернул листы папируса с моим докладом и заботливо уложил их в кожаный футляр. Очевидно, он считал официальную часть нашей беседы законченной. Но отпускать меня пока не торопился. Не спеша подошел он к низенькому шкафчику и положил футляр с моим докладом в ящик. Потом еще некоторое время смотрел в окно на улицу, по которой, как каждый год перед праздником Пасхи проходили толпы паломников. Наконец, он вернулся ко мне, положил мне руку на плечо и задал вопрос, которого я откровенно говоря, не ожидал:
– Андрей, почему бы вам не избавить свою замечательную философию о Боге от всякой ненужной мишуры?
Я не знал, что ответить. Неужели у Метилия не было сейчас более серьезных дел, чем беседовать со мной на религиозные темы? Он продолжал:
– Ты только что предложил мне радикальную реформу, которая по сути означает изменение всей нашей политики. Можно я теперь скажу, что, с моей точки зрения, вы могли бы изменить в вашей религии?
Метилий сел на стул напротив меня. Сосредоточился.
– За время нашей последней встречи мне довелось повстречать одного еврея из Александрии, и у нас с ним был долгий разговор на эти темы. Он полагает, что законы нужно толковать аллегорически. Так, заповедь субботы имеет тот смысл, что, лишь освободив душу от повседневных забот, человек может обратиться к Богу. Обрезание, согласно ему, символизирует украшение страстей и похоти. Ни субботу, ни обрезание не нужно понимать и исполнять буквально. [230]230
Филон Александрийский критикует в своем сочинении «О странствии Авраама» тех евреев, которые трактуют законы исключительно символически. В качестве примера он приводит вышеизложенное толкование субботы и обрезания (De migr. 89–93)
[Закрыть]Если подобные мысли пробьют себе дорогу, иудаизм мог бы стать влиятельной философией. Ее поборниками сделались бы все, желающие почитать такого Бога, который требует от нас милосердия к слабым, и кого сейчас отталкивает от нее требование обрезания и соблюдения субботы.
– Этот александрийский еврей придерживается точки зрения, которую принимают абсолютное меньшинство иудеев, – осторожно возразил я.
Метилий сделал нетерпеливый жест рукой, словно отметая возражение:
– Неважно, что думают какие-то александрийские евреи. Мне интересно, что об этом думаешь ты.
Я взглянул ему прямо в глаза. Что это, допрос? Метилий, очевидно, догадался о моих сомнениях.
