Текст книги "Партизанская быль"

Автор книги: Георгий Артозеев

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 20 страниц)

Партизанская арифметика

Командование направило в разведку, в Семеновский район трех партизан: Ивана Плечистого, Антона Гопчаренко и Сергея Саленко.

По пути эта тройка остановилась погреться и закусить на хуторе «Буревестник» Ивановского сельсовета у знакомого им гражданина Сенько. Дело было ночью, перед самым рассветом.

Хата Сенько с краю, сам хутор – в густом лесу, – оккупанты появлялись здесь не часто. Хозяин, хоть и удивился приходу партизан, принял приветливо. Он их накормил, уложил отдохнуть, а когда они уснули, пошел за три километра к другому хуторянину одолжить соли. Поговорил с соседом о том, о сем, – в лесу новостей не много; не удержался, рассказал, что у него гостят партизаны. А сосед потихоньку вышел, запер Сенько в своей хате, запряг лошадь и поскакал на станцию Костобоброво.

Партизаны сладко спали в тепло натопленной хате, когда пятьдесят хорошо вооруженных солдат окружили двор и с двухсот шагов открыли сильный пулеметно-винтовочный огонь.

Разведчики проснулись. В хате, прошивая стены, свистели пули; сыпалась с печи глина и вообще было довольно шумно. Разведчики быстро скатились с печи и поползли в сени. Солдаты приближались и кричали:

– Рус, сдавайся! – им была обещана большая награда в том случае, если удастся взять партизан живыми.

Наши товарищи не торопились отвечать на крики и на огонь противника. Надо было обсудить положение.

У каждого по автомату и по запасному диску, пистолеты, по две гранаты за поясами.

Вокруг хаты земляная насыпь, пол тоже земляной: лечь па пол – насыпь хорошо укроет от пуль. Согласились на том, что оборону держать можно.

У дубового стояка двери Саленко прокопал ножом щель. Теперь можно было вести наблюдение. Когда враг стал приближаться, эта щель послужила и бойницей: Саленко уложил автоматной очередью трех гитлеровцев. Плечистый, лежа за печью, держал на прицеле окно.

Гончаренко пошел разведать нежилую часть дома, примыкающую к сараю. Через минуту он уже кричал:

– Сюда, ребята!

Саленко и Плечистый перебежали за ним в сарай. И – во-время. Не решаясь ворваться в хату, гитлеровцы подожгли соломенную крышу зажигательными пулями. Через несколько минут она вся полыхала.

Пока хата горела, обе стороны молчали. Но вот все кончено. Гитлеровцы явно ничего не понимают: пусть партизаны были убиты, а потом сгорели. А где же патроны? Почему не было слышно ни одного разрыва?..

Солдаты настороже, с оружием наперевес подошли к пепелищу. Тогда партизаны ударили по ним огнем из трех автоматов. Семеро осаждавших упали. – Начался обстрел сарая. В нем, кроме наших разведчиков, находились еще постоянные обитатели: пала раненная насмерть лошадь, завизжал раненый кабан, мычит в страхе корова. Раскудахтавшись, мечутся из угла в угол куры. Но вот от зажигательных пуль вспыхнуло сено, все застлало дымом. Трое товарищей пробили заднюю стенку сарая и под прикрытием дымовой завесы выскочили в огород. Залегли там.

Сарай горел, как костер. Каратели радовались, что наконец уничтожили партизан. Потихоньку подобрались ближе. Ждут разрыва патронов. Но неожиданно в самый центр их толпы упали и разорвались три гранаты. Кровь обильно окрасила белый снег. На нем остались лежать пять гитлеровцев. Остальные бросились врассыпную.

Когда гитлеровцы опомнились – партизаны уже были далеко.

Гончаренко ранило – в левую руку, плечо и шею. Он совсем ослабел от потери крови. Саленко и Плечистый положили товарища под куст, разорвали рубашки, забинтовали раны, а сами побежали в Ивановку за подводой.

И вот все трое разведчиков благополучно приехали в лагерь на подводе и сдали командованию рапорт. Ими было уничтожено двадцать гитлеровцев. А наш Гончаренко, на счастье, ранен оказался не тяжело. Через месяц вступил в строй.

Бой на хуторе «Буревестник» вызвал среди партизан много разговоров. Что ни говори, такие истории приключаются не каждый день.

Одни считали, что трое против пятидесяти – это такая арифметика, которая только раз в жизни может дать хороший итог. Другие возражали: если по законам арифметики подобный случай не пройдет, то есть еще на свете высшая математика.

Так или иначе, жизнь вскоре предоставила нам еще один подобный пример. Партизан на этот раз было четверо, но зато противников – сто двадцать. Разумеется, при таком соотношении сил речь не могла идти об уничтожении врага, тем более, что было опять неожиданное столкновение, а не организованная операция.

Дело было так: Иван Кудинов, Саша Березин, Аркадий Савчук и я выехали с заданием штаба в партизанское село Елино.

Почему партизанское, что это такое? Были такие села, которые находились как бы в постоянном уговоре с нами. Все жители в них – и женщины, и старики, и детишки – считали себя партизанами и помогали нам, чем могли. Вот и Елино было одним из таких сел. Там даже староста был свой, поставленный подпольным обкомом партии. Каратели давно точили зубы на это село, но боялись нашего соединения, знали, что начни они только палить и стрелять – жители вызовут партизанскую подмогу.

Но к тому времени, о котором пойдет рассказ, соединение отошло. Елинцы решили покинуть хаты и перейти на лесную, партизанскую жизнь. Подготовились и ждали указания нашего командования.

Мы четверо поехали на связь, передать старосте пакет. Задание легкое, такие не часто получаешь. Мы катили в свое удовольствие, весело погоняя гнедого красавца жеребца.

Быстро добрались до нашей заставы. Проверили, какие новости в Елине. Ребята сообщили, что не так давно оттуда приходили связные – в селе противника нет. Поехали дальше.

Утро тихое. Только потрескивают ели от мороза да скрипят полозья саней. На востоке загорелся горизонт. При восходе солнца по небу раскинулись разноцветные лучи. И поездка наша такая спокойная, что в самый раз и природой полюбоваться.

Вот и Елино. Миновали гумно, крупорушку. Еще издалека увидели на перекрестке, возле столба с указателями дорог, человек пять. Все в гражданском. Без винтовок. Они не вызвали у нас подозрений. Скорее всего – сельский патруль.

Но когда доехали мы до перекрестка, людей почему-то уже не было – разошлись. Мы даже посмеялись: хорошо елинцы службу несут – патруль как корова языком слизала!

Едем дальше. Уже миновали первые хаты, вдруг позади крик:

– Стой!

Обертываемся и видим: немецкий солдат, с винтовкой на изготовке.

Что за привидение? Откуда он взялся?.. Уж не ошиблись ли мы только что на перекрестке? Не из той ли он пятерки? – В размышлении останавливаем сани. Ничего не можем сразу сообразить. Сидим и смотрим на этого солдата. А он, видимо, тоже не знает, за кого нас принять. Выстрелил в воздух.

Мы опомнились, соскочили с саней, легли в снег и сразу же открыли огонь. Подбили солдата не совсем удачно – в ногу. Гитлеровец упал и боком-боком пополз к подворотне.

В селе поднялась тревога. На улице показались выскочившие из хат гитлеровцы. Мы дали залп: я стрелял из «Дегтярева». Кудинов из винтовки, Березин из полуавтомата. Улица опустела. Только несколько подбитых нами врагов остались лежать поперек дороги.

Мы прыгнули в сани, Савчук развернулся и погнал коня из села.

А там делалось что-то странное. Вместе со словами немецкой команды явственно раздавались голоса, кричавшие по-русски: «За мной, давай, ребята, окружай!» Но прислушиваться не время: за нами бросилась погоня. Огонь моего «дегтяря» не дал ей ходу. Да и товарищи не зевали. Мы успели истратить довольно много патронов и, как следует партизанам, – не напрасно.

Добрый конь мчал нас к лесу. А в Елине разрасталась суета, продолжалась беспорядочная стрельба. Она поднялась почему-то и на хуторе Млинки, отстоящем от Елина за два километра. Что бы это могло быть? Кто же это ведет бой? Кто кричал по-русски? Не следует ли нам вмешаться в эту потасовку? Может быть, там каким-нибудь чудом оказались наши?

Но нет… Скорее всего это провокация карателей. Если бы тут развертывался бой с партизанами, штаб не послал бы нас на связь.

И только в лагере мы разобрались в том, что произошло, заодно и узнали кое-что новое о партизанской арифметике. Причем интересно, что в подробности событий, в которых приняли участие, мы были посвящены последними. Весь лагерь уже знал о них: из Елина раньше нас сюда примчались трое мальчишек. Они бежали напрямик по лесу, по известным им тропинкам, И рассказали, как было.

За полчаса до появления наших саней в село из Городни прибыли части карателей-новичков. Они не представляли себе, что такое партизанское село, и спокойно разместились по хатам.

Из Елина к нам в лагерь тотчас отправился связной – сообщить новость. Мы с ним разминулись.

Между тем немцы залезли по хатам греться. Они ожидали отставшие от колонны сани и нежились в тепле, думая после отдыха начать расправу с населением партизанского села.

Жители Елина, не растерявшись при появлении врага, вели наблюдение за дорогами. Они подсчитывали силы карателей, чтобы сообщить партизанам точные данные. Пятеро стоявших на перекрестке людей и были патрульной группой, продолжавшей нести свою службу.

Заметив партизанские сани, сельский патруль поступил согласно договоренности с нашим командованием: по этому условию, в случае появления партизан в занятом врагом селе, жители должны поднять панику и всячески содействовать успеху налета. Поскольку наше командование было оповещено о прибытии врага, елинцы, ни сном, ни духом не ведая, что к ним заскочила только четверка партизан, решили, что началось наше наступление.

Они поступили, как полагалось: подняли тревогу и открыли стрельбу.

А у карателей создалось впечатление, что партизаны напали на село с разных сторон. Они отвечали огнем.

Как раз в это время отставшие от своей колонны фашисты подъехали к хутору Млинки. Услышав стрельбу в Елине, они решили, что их передовая часть выбивает из села партизан. И они «пришли на помощь»: с расстояния двух километров поддержали своих огнем.

Тут уже гитлеровцы, находившиеся в Елине, начисто потеряли ориентацию: решили, что «главное наступление партизан» идет со стороны хутора Млинки. И они спаслись от «неравного боя» бегством. Удрали туда, откуда приехали.

Вот какая получилась арифметика: появление четверых партизан вызвало бегство более сотни врагов.

Почему это вышло? Если умножить партизанские силы на силы населения – все будет ясно. От этого простого арифметического действия всегда получался очень внушительный итог.

«Мадьярский проспект»

Вокруг нашего лагеря в Елинском лесу лежали села! Гута Студенецкая, Тихоновичи, Ивановка, Безутловка, Елино, Кирилловка, Хоромное и другие. Конечно, в каждом из них пришлось побывать не один раз.

Я теперь был разведчиком – пулеметчиком.

В Кирилловке мы с товарищами проводили мобилизацию призывного возраста в партизаны: расклеили по селу объявления, устроили на крупорушке мобилизационный пункт, там принимали народ, как в настоящем военкомате.

Но после с этим селом вышло плохо: налетели каратели. Они согнали сто тридцать человек – первых попавшихся – в ту же крупорушку, где за день до того работали мы, заперли и подожгли. Сожгли и часть села.

Вскоре районная полиция под командованием оккупантов прибыла в Гуту Студенецкую. В Ивановке расположился штаб мадьярского батальона. Появился противник и в других местах. Ходить стало труднее, а задачи разведки осложнились.

Помню, трудно мне было добыть данные перед нашей операцией в Гуте Студенецкой. Но мы сильно тогда потрепали полицейский гарнизон! После того, как три партизанские роты налетели на село, на его улицах осталось лежать пятьдесят шесть вражеских трупов. Крепко от нас попало оккупантам в Ивановке: каждое село в этом краю, каждая дорога к нему остались памятны на всю жизнь. Но есть среди тех дорог одна, получившая от партизан название «мадьярского проспекта». Ее партизаны помнят особенно хорошо.

Этот самый «проспект» (а точнее говоря – просека) ведет из села Луки на Ивановку. На некотором расстоянии от его центральной части в глубине леса располагался наш лагерь.

В начале февраля мы с товарищами Кудиновым, Березиным и Савчуком возвращались из разведки со стороны Гомеля. Подошли к своему лесу и слышим: с разных сторон строчат пулеметы. Судя по всему, на лагерь идет наступление.

Что мы застанем дома? Может, отряд уже сменил место? Не нарвемся ли мы на врага? Идти ли нам дальше? Еще разлетишься и попадешь прямо в лапы карателей. Состояние довольно беспокойное. Мы постояли в берёзовой роще минут пятнадцать – подумали, порассудили, как быть и пошли в лагерь. Ничего, прошли.

В землянке штаба кипела жизнь. Как пчелы в улей слетались бойцы с донесениями к Федорову и Рванову, руководившим отсюда всеми подразделениями.

Едва мы успели войти, как прибежал связной с заставы, обороняемой Ковтуном. Там создалось угрожающее положение. Целая рота мадьяр, которой только что преградил Прямой путь к лагерю ударный взвод пулеметчиков Авксентьева, двигалась теперь по просеке Луки – Ивановка. Стоявший там Ковтун нес большие потери и не мог задержать их своим огнем, просил подкрепления.

Как я понял, бой шел уже давно, неприятель окружил партизанский отряд о трех сторон. Уже не одна атака была отбита, и теперь враг бросил новые силы, а у нас резерва не оставалось. Казалось, в лагере только и были те люди, что сошлись в штабе.

Федоров еще головы к нам не обернул, а мы уже знали, что надо идти на помощь к Ковтуну.

– Соберите разведчиков! – приказал командир политруку нашего взвода.

Оказалось, что еще несколько человек из наших ребят были «дома». Вместе с ними мы и двинулись к заставе Ковтуна.

– Давай сюда! – закричал, как только увидел нас, Ковтун. – Мадьяры тикают. Еще маленько, добавим на дорожку!

Действительно с края просеки, где залегли наши бойцы, было видно, что неприятель уже поворачивает обратно. Но он вовсе не «тикал», как решил в горячке боя Ковтун, а пытался предпринять обходной маневр.

Тут Кудинову пришла мысль: обойти их сторонкой по молодому сосняку и устроить с другого конца встречу.

Мы с Куликовым и пулеметчик Ковтуна Ганкин обогнали мадьяр, лесом и залегли.

При этом никто из нас не подумал, что полный успех этой затеи вовсе не желателен. И что же получилось? Когда мы встретили колонну пулеметным огнем, мадьяры растерялись. Они решили, что нарвались на еще более сильную заставу, и повернули снова на Ковтуна.

Нам это было ни к чему. Получилось, что мы погнали их на ослабевший взвод, у которого» сами же еще увели пулеметчика.

Надо немедленно возвращаться. Тем же ходом, по собственным следам мы повернули обратно.

Успели.

Я расположился совсем близко к дороге, под кривой березкой, и погрузился в глубокий, рыхлый снег. Рядом со мной окопался Ваня Кудинов. А левее, у старого дуба, занял место Ганкин.

Дорога отлично просматривалась сквозь хорошо маскирующую нас елочку. Ее молодые ветви обвисали под тяжестью снега мохнатыми арками. Мы прицелились. Ждем.

Колонна приближается. Пусть подойдут. Пора! Первые сани в сорока метрах; мы ударили из пулеметов. Нас поддержали огнем автоматов бойцы Ковтуна.

Лошади взвились, заржали. Одни упали, другие кинулись в снежную целину. Восемь головных саней загородили дорогу. Мадьярам двигаться вперед уже невозможно. Крик, суета. Солдаты прячутся за сани, кони тащат в стороны, а мы – поливаем огнем.

Если бы все шло этим порядком и дальше – лучше бы и не надо. Но у Ковтуна боеприпасы на исходе, и с его стороны огонь притих. А мой сосед – пулеметчик Ганкин был страшно не экономен в стрельбе. Не знаю, как скоро это случилось, но слышу – работает один мой «Дегтярев».

– Скажи Ганкину, – кричу я Кудинову, – пусть ползет к Ковтуну на ту сторону просеки. Я прикрою его огнем. Пусть они смотаются до лагеря и подтащат патроны. Мы с тобой продержимся вдвоем.

Ганкин переполз, и мы остались с Ваней. «Сейчас, – думаем, – придет подмога!» Но время идет, а подмоги нет. Что держит – мы не знаем. А может быть, только кажется, что много времени прошло? В бою не всегда разберешь, где минуты, а где часы.

Пока что надо сражаться вдвоем. Наше счастье – хорошо замаскировались. Мадьяры никак не поймут, откуда по ним жарит пулемет. Но скоро стали ложиться возле нас мины. Совсем плохо дело.

Вдруг несколько мадьяр в белых халатах поднимают руки. Что такое? Винтовки за плечами, в карманах гранаты и в этаком виде хотят сдаваться. Мы с Ваней только переглянулись. На минутку я прекратил огонь: пусть подойдут поближе. Но им не очень-то хочется.

Обратно они, конечно, не ушли. Хитрость не удалась. Один успел кинуть гранаты, но больше ничего сделать им не довелось. А нас только забросало снегом, да от близкого взрыва запершило в горле.

И все же наши дела были не очень-то хороши. С задних саней мадьяры приподняли станковый пулемет и стали сеять очередями по просеке. Били неточно, однако расставаться с жизнью из-за случайной пули тоже не хочется. Нас могут достать и без точного прицела. Пришлось укротить этого активного «сеятеля». После этого при моем «дегтяре» остался только один диск.

Мы с Кудиновым видим: недалеко нам до смерти. Но зачем, спрашивается, гибнуть двоим?.. Я могу еще прикрыть отход его через просеку! Может, он успеет доставить патроны и привести подкрепление?..

Иван Кудинов – мой хороший друг. Вместе прошли не один бой. Я кричу: «Иди!» Он отказывается. Не хочет оставлять. Предлагаю снова, но он твердит: «Живыми они нас не возьмут. А помирать – так обоим».

Может, первый раз Ваня меня не понял. Я вовсе не хотел помирать. Как я мог принять такое предложение? В нем не было никакого смысла: расстрелять оставшиеся патроны я могу и без него. И я тогда приказал Ивану уходить.

– Успеешь – выручишь, – сказал я, – а нет – расскажешь командиру про наш бой.

Мы расцеловались. Пополз мой товарищ под прикрытием коротких очередей. Благополучно миновал просеку и оглянулся. В эту минуту прозвенела у моего уха пуля, попала в березку, и кусочки коры обсыпали мне лицо. Что-то попало в глаз – кусочек коры или щепочка. Я откинулся назад и потянул за собой пулемет. Ствол задрался.

Когда я присел в своем гнезде поглубже, вынул соринку и снова готовился к продолжению обороны, то заметил, что Кудинов, схватившись за голову, не оглядываясь, побежал в лагерь. Не иначе – он решил, что я убит, значит, патронов не принесет.

А я сидел за своей мохнатой елочкой, под кривой березой. У меня в диске оставалось несколько патронов, И в пистолете семь. Четыре гранаты. Вот и вся моя жизнь. Надолго ли хватит? Помощи мне вряд ли дождаться. Однако погибать неохота. Как самого себя выручить? Надо соображать, надо оглядеться. Если Ивану, показалось, что я убит, – может, и враги также считают. Надо сидеть тихо.

Вижу – у врага порядочная паника. Они уже вперед не рвутся. Не знают, как им справиться с обозом. Мобилизованные в селах ездовые побросали сани и расползлись по снегу. Лес в этом месте редкий, за ним светится поляна. Мне хорошо видно, что на ней, как мухи в сметане, барахтаются люди в черных куртках. Долго притворяться мертвым – ничего не добьешься. И я решил помочь мадьярам развернуться без ездовых в обратную сторону: выпустил по обозу последнюю очередь.

Видимо, это было последней каплей, переполнившей; чашу. Силы партизан показались мадьярам неисчислимыми. Исход боя был решен. А против их роты стоял один пулеметчик!

Враги отступили.

Теперь делать нечего – пора уходить. Я быстро закопал еще горячего «дегтяря» в сугроб. Броситься прямо к лагерю, через просеку? Не годится. И я кинулся со всех ног туда, где ползали ездовые. Там лес редок, но может, и я сойду за ездового.

Помчался, сколько было сил, наметив целью – достигнуть, пока не очухались мадьяры, высокого гребня снега. За тем гребнем небольшая полянка с лозовыми кустами, а там до нашего леса рукой подать. В первые минуты казалось, что лечу, как на крыльях, не сам бегу, а несет меня неведомая сила. Только ветер свистит в ушах.

Но я все-таки не птица, а человек, причем человек в больших сапогах, они тонут в снегу. Поэтому «летел» я недолго.

Заметили. Уже пули свистят, взрывая снег. Передвигаюсь все медленней. Сердце – как молот. Дышать больно. Пот заливает глаза. Сапоги, проклятые, застревают в снегу, как в капканах. Два раза проваливался выше пояса. А пули: «В-зз-жи!» – и тонут в сугробах.

И тут мне стало страшно. Почему они в меня не попадают? Нарочно? Живым взять хотят? – Я не дамся!..

Уже сунул руку в карман за пистолетом и – упал.

Секунду, не больше лежал я в снегу, но успел ясно представить себе растерзанное врагами тело нашего партизана. Видел пять дней назад, а сейчас будто он рядом со мной. Как ни люблю я жизнь, как ни больно мне расставаться с ней, но в тот миг, честное слово, мечтал, чтобы пристрелили! Только бы не даться в руки! Решил: если дотяну до высокого гребня, перевалю за него – значит жить. Не дотяну – надо стреляться.

Ползу, от дороги отделились пятеро мадьяр и – за мной. Щупаю пистолет – нету. Потерял. А пятерка тянется по моему следу. Им легче. Нагло идут за мной, будто я уже и не человек.

Эта наглость меня разожгла. Сейчас увидите, как партизана в плен брать! Сейчас встречу! Себя не пожалею.

И все-таки соображаю – остаться живым. Тащу из-за пояса гранаты. Если удачно подобью, можно двигаться дальше. Но вряд ли всех сразу возьмешь. Надо бросить и сразу бежать. А как тут побежишь? Сил уже нет. И тут пришла мысль. Не знаю, что они подумали, когда я ни с того ни с сего плюхнулся в снег. Сижу – будто их поджидаю, будто сдаюсь или ранен. А мысль моя такая: разуться, облегчить ноги. Раз, два – готово. Вскакиваю, прыгаю им навстречу, кидаю две гранаты. И дальше, через гряду, босиком.

Теперь у меня прыжки огромные. Ноги стали легкими, прямо-таки отскакивают от земли. Лес подвигается ко мне все ближе.

Один раз оглянулся. Бросив сани, солдаты уже отходят от места боя, отступают к Ивановке. И никто уже за мной не бежит. Двое лежат в снегу. Я обнял руками первое встретившееся в лесу дерево и глубоко набрал грудью воздух. Все! Спасен, живой.

В лагере действительно со слов Кудинова меня считали погибшим. «Покойнику» устроили теплую встречу. Приятно было узнать, что меня вспоминали как хорошего бойца и собирались ехать на просеку, чтобы осмотреть место сражения и подобрать своих, значит, и меня.

Вот я вместе со всеми и поехал в санях к «мадьярскому проспекту», как тогда же окрестили просеку партизаны.

Здесь мы нашли сорок девять подвод. На них: двадцать шесть тысяч патронов. Одиннадцать ящиков гранат. Семь ручных пулеметов. Один – станковый. Четыре ящика ракет и много другого вооружения, снаряжения и всяких полезных вещей.

На снегу лежали тридцать шесть мадьяр, тринадцать полицаев, шестеро ездовых и десятка три лошадей. Но мне было не до трофеев: ведь тут оставался мой пулемет Дегтярева. Не испытал бы я полного счастья, когда б не нашел его. Честно говоря: бросать оружие я не имел права. То, что закопал «дегтяря», очень меня мучило, хотя никто и не попрекнул.

Вот знакомая березка, вот сугроб. Мой славный защитник здесь. Обледенел, оделся корочкой, как будто лежит давно-давно.

Тут я даже «ура» закричал: как здорово все получилось! И враг побит, и я «убитый» жив остался, да к тому же «дегтярь» при мне! Как было не запомнить такой день.