Текст книги "Полустанок"

Автор книги: Георгий Граубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 8 (всего у книги 12 страниц)

Почти целый месяц, изредка затихая, шел нудный, въедливый дождь. То, что природа недодала летом, теперь решила отдать с процентами. Улицы деревни превратились в сплошное месиво, речка вздулась и почернела. Вечерами ребята возвращались с работы грязные и усталые.

Продуктишки, которые мы взяли с собой, давно кончились, а в колхозных кладовых было хоть шаром покати. Выдавали нам немного творога, простокваши и горьковатый, плохо отвеянный хлеб. Мы на большой сковородке жарили ячмень и пшеницу, варили из свеклы кисель.

Кунюша приволок откуда-то полмешка кормового турнепса, но оказалось, что это редька.

На другой день он притащил морковь.

– Где взял?– строго спросила Глафира.– По огородам лазил?

– Не,– отводя глаза, ответил Кунюша.– Достал тут в одном местечке.

– Унеси в то местечко и больше не доставай,– прокурорским тоном сказала Глафира.– Еще не хватало, чтобы о нас пошла дурная молва.

Кунюша отнес морковь, но вечерами чем-то похрустывал в постели.

Работать приходилось много и тяжело. Мы на несколько раз перелопатили бурты с хлебом, очистили его от мякины. А то, что надо было везти на приемный пункт, пропустили через сушилку.

Зерно было сырое, дрова тоже. В топке они едва шипели, не давая нужной температуры. Славка придумал заталкивать поленья в бурты, в которых прела пшеница. Дрова отнимали тепло, сохли сами и пшеница портилась меньше.

Потом притащил из кузницы старый мех, приладил его к поддувалу. Сушилка стала работать, как еще не работала никогда, но качать воздух на голодуху было муторно и противно.

– Хитер бобер, сахару тебе на язык,– улыбался сторож дядя Игнат.– Чево тебе тут отираться, шпарил бы прямо в академию ихних профессоров учить. Сколь они головы ломали, а до такого не докумекали.

Славка тер переносицу и стеснительно улыбался.

* * *

В последние дни сентября дождь сменился колючим снегом. Сначала, падая на землю, он тут же таял, потом белых островков стало появляться все больше и больше. Вечером замело, с севера налетел холодный ветер, а утром ударил крепкий мороз. Под ногами упруго зазвенел ледок, земля стала гудучей, твердой.

Прощаясь с нами, бригадир Сенька Парфенов по очереди тыкал каждому узкую замасленную ладонь и, стесняясь, повторял:

– Спасибочки за помощь, выручили.

– Чего там, не стоит,– солидно ответил за всех Вовка-Костыль. А Надя Филатова запрятала за спину руки, тряхнула головой, раскосо повела глазами и невпопад сказала:

– Да, да – спасибо.

Когда мы по лесной дороге возвращались домой на станцию, Захлебыш злорадно шепнул:

– Артамонов мосол проглотил, а Кунюша не меньше барана. Вон его как раздуло!

– Да иди ты, иди, чего пристал, – попытался увернуться Кунюша.– У меня живот распух, много воды выпил.

Но кривоногий Захлебыш клещом вцепился в его рукав, зло дернул за полу телогрейки. Из-под рубашки посыпалась отборная семенная пшеница.

– Вот... вот... живоглот, вот ты кто!– задохнулся от гнева Генка, не замечая, что говорит в рифму.

Кунюша попытался вырваться из цепких рук Захлебыша и невзначай ударил головой в живот Вовку Рогузина. Костыль взвыл, петухом наскочил на Кунюшу, а Федька стал выворачивать ему руки.

Кунюша скривился, из глаз брызнули слезы. Ноги его подломились, он упал на колени, а сверху вдруг на него навалился Мишка-Который час.

– Отпустите его сейчас нее, как вам не стыдно, что вы делаете,– запричитала вдруг невесть откуда взявшаяся Надя.– Сейчас же отпустите, а то я кричать начну!

Не обращая на нее внимания, Федька пригнул Кунюшу до самой земли и яростно зашептал:

– Жри, жри, не стесняйся: колхозное же, не свое!

– Ну чего вы, я же для всех старался,– хныкал Кунюша. Но Костыль стукнул его по шее и заорал:

– Жри, кому говорят!

Но тут подскочила Надя, рывком подняла Кунюшу, залепила пощечину Федьке и больно завернула руку Вовке Рогузину. Ее раскосые глаза горели синим огнем, развязавшаяся коса разметалась по воротнику пальто. На Надиных щеках яблоками пылали красные пятна.

– Урки вы, а не мальчишки,– гневно задыхаясь, выпалила она. Федька остолбенело смотрел на нее, а Вовка-Костыль растерянно хлопал ресницами.– Коля,– успокаиваясь, сказала Надя,– собери это зерно и отнеси в колхоз. А вы не смейте изгиляться над человеком!

Кунюша заелозил по земле, собирая пшеницу, а Надя повернулась и быстро зашагала вперед.

– Мальчики, ну чего вы там мешкаете?– окликнула издалека Глафира.– Догоняйте живее.

– Они переобувались,– как ни в чем не бывало, крикнула за всех Надя.– А Николай Голощапов вещи в колхозе забыл, обратно пошел в деревню. Да вы не беспокойтесь, он догонит – это же рядом!

ИСЧЕЗНУВШИЕ ЛЕКАРСТВА

Всю обратную дорогу мы рассуждали о том, что нам делать с нашей плантацией. Травы, наверняка, замерзли или засохли, но мы все же решили их убрать и отправить для пробы в город. Но когда я заглянул в огород, увидел, что грядки голые: на них не было ни одной травинки. Только открыл дверь в избу, как навстречу бросилась мать. Она суетливо помогла мне раздеться, потом так же быстро ушла в комнату, и я услышал, что она всхлипывает. В прихожей на табурете сидел насупленным Шурка и ковырял пальцем в стене.

– Чего натворил, говори сейчас же,– подступил я к нему.– Чем маму обидел?

– Я не обидел, я греться ходил,– собираясь заплакать, зашмыгал братишка носом.– А оно взяло и сгорело.

– Что сгорело, где сгорело?– не понял я.

– Да сено я тут купила, оно и сгорело,– заступаясь за Шурку, через стенку сказала мать.– Глупый он еще, ничего-то не понимает. Зажег костер в огороде около стога, а сено и вспыхни. Но теперь оно нам больше и ни к чему...– Голос матери дрогнул и она заплакала.

Еще никогда я не видел ее такой растерянной, жалкой. Даже когда отец сидел в тюрьме, она никогда не падала духом. Возвращаясь после тюремного свидания домой, она как ни в чем не бывало радостно хлопотала около печки:

– Потерпите, сынки, сейчас подою корову, напою вас парным молочком. А это что – снова чашку разбили? Ну, ничего, силенки в вас прибывает – вон на какие мелкие куски расхлестали. Будем пить из консервных банок: опять же посуды мыть меньше.

Горестное предчувствие сдавило мне сердце.

– Корову украли? – чуть не закричал я.– Или под поезд попала?

– Беги, сынок, к кому-нибудь, зови на помощь людей,– быстро запричитала мать.– Надо ее дорезать, пока она еще теплая. Подохла наша корова, за стайкой лежит Буре-енка!

Не помня себя, я стремглав бросился к Кузнецову. Дверь оказалась на замке. Тогда я перемахнул через забор к Савченко.

– Савелич, у нас корова подохла, дорезать надо, помогите скорей!

– Чего же ее дохлую резать,– флегматично заметил Савелич, отесывая бревно.– Собаки ее и так съедят.

– Да нет, она еще теплая, надо кровь выпустить. Пойдемте скорей!

– Мясниковская работа законных денежек требует,– назидательно протянул Савелич, втыкая топор в бревно.– Потом за неделю в бане не отмоешься.

– Да мама заплатит, вы не бойтесь. И вашей собаке потроха будут.

Савелич засунул за голенище нож, взял оселок, фартук, ведро.

– Ну, показывай, где дохлятина.

Я повел его за стайку прямо по огороду. На наших грядках были отчетливо видны следы коровьих копыт. Возле лежала наша Буренка. Савелич стал точить нож.

– Когда сгорело сено, корова открыла рогами воротца и сама зашла в огород,– вышла на крыльцо мать,– Надо было ее выгнать, а я подумала, пусть пощиплет напоследок вашей травы, пока она не совсем засохла. Прихожу на обед, а она уже мертвая!

У меня комок подкатился к горлу. Я сел рядом с Буренкой, обнял ее за шею и горько заплакал. Прижимаясь к ней, я вдруг почувствовал, что под рукой что-то стукнуло: тук-тук. Я наклонился и услышал, что Буренка храпит.

– Савелич, да она живая,– что было мочи, закричал я. – Сердце у нее бьется!

– Сейчас перестанет,– вытер Савелич нож о пиджак. – За работу отдадите заднюю ногу.

– Не дам, не дам! – как клещ вцепился я в шею Буренки.– Корову резать не дам!

Буренка сонно открыла глаза, жалобно замычала и опять захрапела, жалобно, еле слышно.

– Воды, скорее ей дайте воды! – закричал Кузнецов, с трудом перелезая через, забор. – Да она что, белены объелась?

– Не белены, а травы, ну, той, которую мы сеяли. Резать не дам, она спит, валерьянки наелась!

– Ах, оголье, вот тебе и лекарство! «От желудка лечат, успокаивают». Вот тебе и успокоили! Ишобы вы тут стрихнину насеяли.

Савелич недовольно забрал ведро, фартук и, что-то бурча под нос, поплелся задами домой. Петр Михайлович принес теплой воды, стал растирать Буренке спину и шею.

К вечеру корова окончательно очухалась и, как ни в чем не бывало, замычала, требуя, чтобы ее подоили...

ЗАБАВНАЯ ШКОЛА

К нашему возвращению заведующей школой назначили Славкину мать. Она долго отнекивалась, но потом ее все-таки уговорили. В Киеве она преподавала английский язык, а здесь пришлось учить первоклассников и третьеклассников. Во время уроков она часто задумывалась, и ребятишки вовсю списывали друг у друга диктанты и задачки. Злой Захлебыш сразу же прилепил ей кличку Печальная Лиза.

Славка уехал учиться на соседнюю станцию, и теперь видеться с ним мы могли только по воскресеньям. Там была семилетка, а при ней интернат.

Школа у нас была забавной: в одном классе учились сразу два класса. Два ряда парт назывались вторым классом, два – четвертым. После обеда наши места занимали первый и третий классы. Так мне учиться еще не приходилось.

Пока меланхоличная Мария Петровна объясняла нам материал, второклассники решали задачки. Когда классную работу выполняли мы, она занималась с ними.

Мы с Генкой сели на последнюю парту во втором ряду, Артамонов с Костылем пристроились поближе к печке, Кунюша и Захлебыш – возле окна. Первые парты облюбовали девчонки. Место рядом с Надей Филатовой пустовало: на нем в прошлом году сидела Кузнецова Галка.

На первой же перемене Кунюша чуть не подрался с Вовкой Рогузиным. Это было невероятно: Кунюша всегда заискивал перед Костылем, стараясь ему во всем угодить. Костылю это нравилось, и он простил ему летом даже историю с украденным пулеметом.

Сегодня во время уроков, когда Мария Петровна что-то объясняла второклассникам, Кунюша настраивал музыкальный инструмент. Засунув лезвие безопасной бритвы в щель парты, он оттягивал ее пальцем и блаженно закрывал глаза. Лезвие пело, как надоедливый комар, ребятишки оглядывались. Кунюша довольно ухмылялся. Захлебыш открыл беглый огонь по второклашкам из малокалиберной рогатки, сворачивая пульки из газетной бумаги. Перед, звонком раскачался и Вовка Костыль. Он незаметно подкрался к Наде Филатовой и привязал ее косу к спинке парты.

После звонка Надя резко вскочила и, вскрикнув, опустилась на парту. Из ее раскосых глаз брызнули крупные слезы, Костыль довольно загоготал. Кунюшу словно стукнули поленом по голове: сначала он побледнел, потом покраснел, схватил Вовку за воротник и тихо, но твердо шепнул:

– Выйдем, хмырь, потолковать треба.

Вовка иронически смерил его с головы до ног и снисходительно разрешил:

– Пойдем, потолкуем.

Когда мы выскочили во двор, Костыль уже держал Кунюшу за грудки и старался угодить кулаком в подбородок. Кунюша изворачивался и пытался оторвать ему ухо.

Мы бросились к драчунам, силой растащили их в стороны. У Кунюши вздулась отвислая губа, Вовкино ухо пылало июньским маком.

– Погоди, я тебе кишков отмотаю,– пригрозил Костыль, отплевываясь и ощупывая покрасневшее ухо.– Совсем ошалел, что ли?

– Не будешь на девчонок рыпаться,– огрызнулся Кунюша, вытирая губу.– Нашел кого задевать.

– А ты что – девичий пастух, да?– успокаиваясь съязвил Вовка.– В щенятника превратился?..

Занятия проходили шумно, с гомоном и шепотками. Мария Петровна разрывалась между двумя классами.

Когда второклассники, отдуваясь, писали диктовку, краснощекий мальчишка с соседнего ряда бесцеремонно подтолкнул меня локтем.

– Слышь, ты хорошо пишешь диктовки? Проверь, десятушку дам. Только чтобы ошибок не было.

– Это кто же установил у вас такие расценки?

– Кунюша, кто. Да ты читай, читай, а то другому отдам.

– Читай сам,– рассердился я.– А еще октябренок!

Мальчишка надулся, попытался передать тетрадь Захлебышу, но получил от него щелчок.

После уроков мы остались всем классом. Я рассказал о случившемся, Кунюша уставился в парту, а Костыль с готовностью поддержал меня:

– Во-во, у него руки медовые, все к ним прилипает, а еще туда же – драться полез.

– Ладно, чтобы этого больше не было,– примирительно сказал Генка.– А теперь давайте займемся делом: будем всем классом изучать противогаз. Кто сдаст зачет – получит значок. Идет?

Генка был единственным, кто отдыхал в пионерском лагере. Там он в прошлом году занимался в кружке «ПВХО», и теперь Глафира поручила ему вести такой кружок в школе.

– Идет,– под нос буркнул Костыль, хотел сплюнуть, по раздумал и вытащил носовой платок. Потом пересел к Захлебышу и стал с ним о чем-то переговариваться.

– Рогузин,– одернул его Генка.– Повтори, как называется эта часть.

– А ты что учитель, что ли?– угрюмо огрызнулся Костыль. – У нас тут кружок, а не классные занятия.

– Ну вот, а мы еще хотели поручить ему вести стрелковый кружок,– развел руками Генка и нарочито вздохнул.

– Какая, какая часть?– сразу встрепенулся Костыль.– Она... она называется...– и беспомощно посмотрел на ребят.

– Вот эта,– показал Генка на гофрированную трубку.– Ты ведь внимательно слушал.

– Дыхательная кишка,– подсказала вдруг Надя, делая серьезные глаза.

– Дыхательная кишка,– как эхо, повторил Вовка, не поняв подвоха.

Ребята захохотали, а Костыль незаметно лягнул Захлебыша.

– А эта? – еле сдерживая смех, опросил Генка.– В ней еще находятся клапаны.

Захлебыш пожал плечами, а Надя сузила раскосые глаза и услужливо подсказала:

– Закупорка.

– Закупорка,– машинально повторил Вовка и погрозил кулаком Наде.

Ребята хохотали, упав на парты.

– Значок сейчас получать будешь или принести на дом?– закатилась Надя, вытирая глаза.

Костыль сердито засопел и снова лягнул под партой ни в чем не повинного Захлебыша.

НА ЗАРАБОТКИ

В воскресенье, чуть свет, к нам постучал Савелич.

– Я вот к Василью, помощи просить. Сам только с дежурства, всю ночь законно звезды считал. Приходится до утра дежурить, время теперь такое.

– Да ведь вы и во двор не выходите, собаку к магазину привязываете,– удивленно подняла брови мать.– Сколько раз проверяла, никак вас на месте не обнаружу.

– Собака у меня злющая, что твой Гитлер,– ушел от ответа Савелич.– Я ее теперь так и зову. Как тявкнет...

– А если ее отравят?– усмехнулась мать.– Если она и тявкнуть не сможет?

– Ну, это вы, Яколевна, зря. Она из чужих рук ничего не берет, хоть мармелад ей давай. Исключительная зверюга! Так вот, за помощью я,– продолжал Савелич, обращаясь ко мне.– Картошки немного невыкопанной осталось, промотался в лесу с этими бревнами, законно. Хоть и малость осталось, да жалко ее бросать. Помог бы со своими дружками, а? Везде она нынче выгорела, а у нас внизу как брюква вымахала, исключительной крупноты! Жалко, вы не успели посадить, а то бы все подполье заполнили.

– Как же ее теперь копать, земля уже сверху замерзла,– недовольно сказала мать.—Ломами ковырять, что ли?

Савелич засмеялся:

– А я природу перехитрил. Я на то место ботвы натаскал, соломки натрусил сверху. Как в печке лежит!

Мать хлопотала возле плиты и не отвечала. Видно было, что ей не хочется отправлять меня к этому не особенно приятному человеку.

– Значит, договорились,– по-своему истолковал ее молчание Савелич.– Оно ведь не только нам жить надо, людям тоже картошка нужна. Кому надо – с законным удовольствием завсегда помогу. Ну, так я жду,– напомнил Савелич, суетливо надевая треух.– Спасибочки, Яколевна.

Мать растерянно поставила чайник на стол.

– Помочь-то ему, может, и впрямь надо,– вслух рассуждала она,– да человек он какой-то скользкий, есть в нем второе дно. А с другой стороны, тоже ведь человек. Так уж и быть, помогите ему, если делать вам нечего, только не очень-то там надсаживайтесь.

Ребята приняли мое предложение в штыки.

– Такой лоб, сам бы мог выкопать. Уж если помочь, так кому-нибудь попутевее. Бабке Терещихе, например: одна живет, да и старая вон какая.

– А давайте мы этим ей и поможем,– нашелся Генка.– Заработаем на копке картошку и отнесем ее Терещихе. У нее картошка не уродилась, вот и будет ей от нас вроде подарка.

Такой поворот ребятам понравился. Бабку Терещиху любили: еще год назад она была самой бойкой старухой в поселке, и никто не знал столько ягодных мест, как она. Согнувшись в три погибели, постукивая кривой палкой, она ходко шла впереди, и когда приходила на место, все ее спутники оказывались далеко позади. Возвращаясь с полным горбовиком, она собирала их по лесу и сердито отчитывала за лень и медлительность.

В прошлом году у Терещихи умерла двадцатилетняя дочь Оля. Бабка сразу сдала, ноги у нее отнялись, и теперь она еле-еле передвигалась по комнате.

Идти на «заработки» вызвались Генка, Мишка Артамонов и Вовка Костыль. Уже у ворот нас догнали Славка – он приехал на выходной – и Кунюша.

Кунюша на всякий случай держал руку в кармане. То ли у него бил там камень, то ли свинчатка. Костыль исподлобья посмотрел на него и пригрозил:

– Если еще будешь задираться, ноги выдерну и спички вставлю.

Кунюша ничего не ответил. Он покрутил носом, втянул в него воздух и мечтательно протянул:

– Свининкой попахивает, сало едят. Может, отвалят нам по граммульке?

Савелич и Фекла Михайловна встретили нас приветливо.

– Проходите, проходите,– поднялся хозяин из-за стола, заворачивая скатерть и набрасывая ее на стол.– Мы тут законным чайком пробавляемся, исключительно полезный напиток.

Фекла Михайловна что-то торопливо убрала со стола и разлила по кружкам чай.

– Ох ты, господи, и угостить-то нечем, в магазине один хлебушко да селедка. Ну, да ничего, накопаем картошечки, свеженины изжарим.

После чая все отправились в огород.

На том месте, где была выкопана картошка, огромными штабелями лежали неошкуренные бревна. Славка присвистнул :

– Крепость можно соорудить! Новый магазин будут строить?– спросил он.

– На пристройку к магазину привез, да обмишурился малость,– отмахнулся Савелич.– Перестарался, лишку привез. Ну ничего, не пропадет, смотришь, из остатков себе какую-нибудь сараюшку слеплю. Пойдемте, картошка вон в том углу.

Оценив, сколько нам предстоит копать, Генка без обиняков заявил:

– Куля полтора будет с вас причитаться, не меньше.

– Расчет не в счет, была бы работа,– отшутился Савелич.– Что накопаем, то и съедим, а что не съедим – людям продадим.

Земля под соломой оказалась холодной и мокрой.

– Ничего, ничего,– утешал Савелич,– холод не голод – живот не сосет,– так к сыпал он прибаутками.

Мы ковырялись в мокрой земле, дыханием отогревая стынущие руки, а Савелич приговаривал:

– Не дай бог, морозом прибьет. Соломкой прикрывайте ведра, соломкой.

А выковыривая большие, краснобокие клубни, вслух радовался:

– И как сподобило припахать целик! Будто кто в бок толкнул. Припахал так, на всякий случай, а вишь ты, что получилось. У Кузнецова овес и табак с теленка вымахали, а у меня, поди ты, картошка.

Петр Михайлович, заглянув через изгородь, подтвердил:

– Табачок у меня, сусед, и вправду отменный. Только ты зря припахал лишку, супротив нормы это. На одну семью – и два огорода.

– Почему же у нас одна семья?– вспыхнул Савелич.– Она Прянова, а я Савченко, временно проживаю в ее квартире. Теперь вот сараюшку буду себе лепить. Овощ законно пойдет пополам.

– Н-нда-а,– неопределенно протянул бывший единоличник.– И ты хошь, штобы тебе поверили? Хитри, хитри, да хвост береги: как бы не пришшимило.

Савелич будто не слышал:

– Давайте, давайте, ребята, ишь как морозит. Зимой каждая балаболка в дело пойдет. «Картошка – хлебу присошка»,– исключительно сильно сказано!

Когда мы, замерзшие, грязные, высыпали в подполье последнее ведро картошки, Савелич довольно потер руки:

– Ну вот, и мне пособили, и мышцы свои размяли. А теперь ешьте законно, не стесняйтесь – заробили ведь.

Фекла Михайловна поставила на стол большой чугун, притрусив вареную картошку сушеным укропом. С голодухи нам показалось, что мы никогда ничего вкуснее не едали.

Но когда дело дошло до оплаты, хозяин сухо сказал:

– По нонешним временам могу отсыпать вам от силы ведра полтора-два. Есть у вас какая-нибудь хламида?

Генка при этих словах поперхнулся, а Костыль растерянно почесал в затылке.

– Вот это гребанули! Давайте, закопаем ее обратно?

Савелич насыпал два ведерка в драный рюкзак и, показывая на Артамонова, предложил:

– Вот часы бы я у тебя купил, куля бы картохи не пожалел. Как приспичит продавать – приходи, завсегда выручу.

И не дав нам опомниться, крикнул вдогонку:

– Рюкзак потом не забудьте. Или лучше с Васькой переправьте.

Мы на чем свет костерили Савелича, один Кунюша хитро ухмылялся под нос. Когда перешли через насыпь, он распахнул пальто и вытащил большой кус сала.

– Куркулево, не колхозное. Зырила, зырила на меня свекла-Фекла, а я все разно закрючил. Отдадим Терещихе или сами съедим?

Мы стали в тупик, не зная, что делать. Ворованное – факт, но и Савелич нас крепко обжулил. Решили отдать сало Терещихе вместе с картошкой, только не говорить, где его взяли.