Текст книги "Полустанок"

Автор книги: Георгий Граубин

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 12 страниц)

ТАЙНОЕ ОРУЖИЕ

Наутро я рассказал Вовке о вчерашнем событии. Насупясь, Костыль собрал свое разношерстное войско и построил его в кустах, напротив конторы санатория.

Мне он велел встать рядом с собой.

В ломаном строю перед нами стояло восемь пацанов. Всех их я видел в первый раз, кроме Захлебыша. Кунюши среди них не было, он бежал от справедливого гнева. Хотя пулемет утром и оказался на месте, щиток у него был сломан пополам. Уже одно это свидетельствовало о преступных замыслах Кунюши, которые мне удалось сорвать.

Костыль мрачно посопел, а потом велел всем разойтись, разыскать предателя и сказать ему, чтобы он больше не попадался на глаза. А Генке Монахову передать, что сражение состоится завтра, как и условились.

К обеду Костыль сделал новый щиток, сунулся в сарай, но от пулемета и след простыл. Костыль поморгал глазами и свирепо сказал:

– Ну, подожди, Кун Иваныч, я тебе устрою трам-тарарам. Кому-то все-таки запродал мой пулемет. Может, даже Генке Монахову. Ворюга, короед проклятый!

Без пулемета нечего было и думать о предстоящем сражении. С одними деревянными винтовками и наганами не устоять перед хорошо вооруженным противником.

Костыль еще долго чертыхался и на чем свет стоит костерил Кунюшу, а потом мрачно сплюнул и заявил:

– Новый пулемет мы сделать не успеем, а завтра бой. Надо перенести игру, вот что. А сейчас пойдем к Славке Лапину, он хоть и ненормальный, но может такое придумать, что закачаешься.

– Как ненормальный?– удивился я.– Сумасшедший, что ли?

– Да не то, чтобы совсем ненормальный, но как приехал сюда, так и уткнулся в свой огород. Книжонки почитывает да цветочки выращивает.– И Вовка сплюнул.

– Разве читают книжки и выращивают цветы только ненормальные?– попробовал я возразить.– И ты можешь выращивать цветы, сколько тебе вздумается.

– Не мальчишечье это дело,– презрительно отрезал Костыль.– Георгинчики, лютики... В отряд ему надо идти, а он цветочки выращивает. Видел картину «Если завтра война»? Нет? То-то же!

По дороге мы встретили мальчишку в железнодорожном кителе. В поселке его все называли Мишкой-Который час. На его лбу блестели капельки пота. Отогнув рукав кителя, Мишка-Который час посмотрел на часы и задумчиво сообщил:

– Пятнадцать часов сорок минут. Вчера в это время я ходил на охоту, большущего волка подстрелил!

– Ну уж,– недоверчиво сплюнул Вовка-Костыль.– У тебя и ружья-то нет.

– Я петарды на траве ставил,– не моргнув глазом, отозвался Мишка-Который час.– Ка-ак бухнут – и волк в клочья. Только шерсть полетела.

– Ботало,– беззлобно пробурчал Вовка.– Все Артамоновы такие. Приходи лучше завтра в войну играть, то ли дело.

– Не, я теперь на линии дежурю. Мне нарком серебряный рожок из Москвы выслал, а потом еще серебряный ключ пришлет,– мечтательно сказал Артамонов.

– А то, Мишка, может, пришел бы завтра?– с надеждой в голосе крикнул вслед Вовка,– принес бы штуки четыре петарды, а?

Но, не дождавшись ответа, вздохнул:

– И совсем не идет ему форма, плеч л как у цыпленка. То ли дело у меня плечи – во! – и выпятил грудь, прикрытую полосатой тельняшкой.

Славкин дом стоял на горе, возле самого леса. Был он низенький, подслеповатый, с прохудившейся крышей.

– Он с матерью из Киева на каникулы нарисовался,– шепнул у калитки Вовка-Костыль.– Отец его командир, в армии служит. Вот-вот тоже в отпуск приедет. Только о том, что Славка ненормальный, ты – ни гу-гу. Это я просто так брякнул.

В это время из калитки вышла невысокая румяная женщина в белом платье с красивыми бусами на шее. В ее ушах переливались сережки, а на пальце поблескивало золотое кольцо. Она широко улыбнулась и спросила:

– К Славе?

Вовка одернул тельняшку и неуклюже переступил грязными босыми ногами.

– Ну заходите, чего вы такие несмелые.

Вовка торопливо пошарил по калитке и, не обнаружив знакомого кольца, чертыхнулся. И только тут заметил какой-то странный рычажок и табличку «Поверни направо».

Костыль повернул рычажок, за калиткой что-то щелкнуло, и она распахнулась сама собой. При этом на крыльце послышался какой-то звон.

– Изобретатель,– понизил свой голос Вовка.– Я же тебе не врал!

Во дворе на завалинке сидели дед Лапин и наш сосед Кузнецов. Лапин был в красной, в горошек, рубашке и старых, подшитых валенках. Кузнецов сидел босиком. Они оба неистово дымили самокрутками. Когда мы вошли, старики как по команде повернули головы и уставились на нас. По двору сонно бродили куры, в конуре мирно спала собака, лениво отгоняя хвостом надоевших мух.

– Шлава, Шлава,– прошепелявил дед Лапин,– к тебе, хрусталик, пришли!

– Штоба им не ходить: без твоего Славы никто теперь обойтись не могет,– задумчиво подхватил дед Кузнецов.– К моей унучке тоже, бывало, ходили.

Дед Лапин невозмутимо показал прокуренным пальцем на воротца:

– Он там, за штайкой.

Мы прошли мимо воткнутого в землю шеста с расходящимися от его основания лучами.

– Солнечные часы,– шепотом пояснил Вовка и осторожно толкнул воротца.

Славка сидел на корточках к нам спиной и ковырялся в земле.

Услышав скрип, он обернулся, смущенно захлопал белесыми ресницами и что-то торопливо сунул под лист фанеры. От него сильно пахло омулем. Зто был тот самый мальчишка, которого я окрестил очкариком.

Очкарик вопросительно посмотрел на нас и проворно спрятал за спину руки.

– Все выращиваешь, да?– неуклюже переступил с ноги на ногу Вовка-Костыль.– Это у тебя что – гладиолусы, да?

– Нет, это флоксы,– не очень приветливо ответил Славка.– А это золотой шар, его еще называют рудбекией.

– А это примулы? – неуверенно показал я на соседнюю грядку. В деревне мать всегда сажала цветы и заботливо ухаживала за ними.

– Да, это действительно примулы. Они уже отцвели, но осенью зацветут снова.

Цветы в огороде занимали четыре грядки, некоторые кусты были закрыты фанерными ящиками.

– А это для чего?– потрогал я странный ящик.– Ведь до заморозков еще далеко.

– Да так, чтобы крупнее выросли,– неопределенно процедил Славка. Он, видимо, все еще боялся подвоха, но было видно, что его недоверие медленно тает.

– Ну, уж так и крупнее. Для крупности их надо поливать компостом.

– Удобрять фосфором. Кстати, ты не знаешь, почему в тропиках цветы большие и пышные?

Я этого не знал и удивленно пожал плечами. Костыль скучающе сплюнул и с безразличным видом сел на листы фанеры.

– А потому,– покосившись на него, объяснил Славка,– что там день равен ночи. Днем растение отдает кислород, а ночью поглощает углекислый газ. В тропиках оно сколько поглощает, столько и отдает. А здесь ночь короткая, с гулькин нос. Углекислого газа растение потребляет мало, а кислорода отдаст много. Вот и тощает поэтому.

– Это вы в школе, наверное, проходили?– позавидовал я ему.

– Да нет, в книжках вычитал. Вот и решил укоротить им день. Может, что-нибудь получится, а?

– А не задохнутся они под сундуками? ― засомневался я.

– Для этого в ящиках просверлены дырки. А чтобы в них не попадал свет, вставлены изогнутые трубки. Теперь ящики побелить надо, а то сильно нагреваются.– И Славка впервые по-доброму улыбнулся.

– Так значит это ты покупал омуля,– напомнил я.– Такой рыбы в Киеве не бывает?

– Да ну,– снова засмущался Славка,– это я не для себя, для удобрения. В Японии огороды удобряют рыбой. Вот я и решил попробовать, вдруг что получится.

Он сунул облепленную чешуей руку под фанеру и вытащил скользкую, вонючую рыбину.

– Только лучше всего ее закапывать весной, под лунки. А теперь приходится подкапываться сбоку, чтобы не повредить корни.

Костылю наш разговор окончательно надоел, он нетерпеливо поднялся и просительно дернул Славку за рукав:

– Славка, слышь, изобрети гранату, а? Такую, чтобы зашибить ей было нельзя, но чтобы было видно, что это граната.

– Да какой же я изобретатель? – как девчонка зарделся Славка.– Я больше цветы люблю.

– Ну, вот защелку-то и ящики придумал, и гранату сможешь.

Славка задумался, потер переносицу, а потом оживился.

– А что, если сделать ее вот так?– и он принялся быстро чертить на земле щепкой.

Мы с Костылем придвинулись к нему. Славка объяснял:

– Вот смотри: делаем из бумаги пакет, насыпаем в него золу, привязываем шпагат и – готово. Граната летит, шпагат натягивается, бумага в воздухе разрывается – вот и весь фокус. Знаешь, сколько полетит пыли!

Костыль крякнул от удовольствия, но тут же нахмурился.

– Не пойдет, где же я наскребу столько шпагату? Ведь на каждую гранату его надо метров по десять, а мне, может, надо сто гранат?

– Чудак,– рассмеялся Славка.– На пакете можно сделать петельку, а на конце шпагата крючок. Только успевай прицепляй, можно с одной шпагатины тысячу штук забросить!

– Верно! – стукнул себя по лбу Вовка Костыль. – Молодец, Славка, я бы никогда до этого не додумался! Приходи в наш отряд, а?

Славка отрицательно замотал головой, а когда мы уходили, проводил нас до калитки и, стесняясь, шепнул мне:

– Приходи, когда время будет. Может, и вправду у меня что с цветами получится. Интересно ведь, верно?

Весь следующий день мы просидели возле речки в кустах, тайно изготавливая новое оружие. Перед этим Костыль собрал ребят и велел каждому принести бумагу, золу, шпагат – кто сколько сможет.

– Если проболтаешься – вот,– совал он под нос каждому свой тугой, густо покрытый цыпками, кулак.

Мальчишки помалкивали. Только одни из них, кривоногий и ерепенистый Захлебыш, зло сверкнул глазами, затараторил:

– Что ты все кулак да кулак, вон Генка Монахов никогда кулака своим не показывает, а они все равно нас побеждают!

В ту же секунду Вовка подскочил к Захлебышу, ловко дал ему подножку и положил его на лопатки.

– Ну, кто у нас в отряде самый сильный, а? Если еще будешь хлюздить, попробуешь кулака, понял?..

Помятый Захлебыш резво вскочил, отряхнул брюки и, как ни в чем не бывало, продолжал:

– Раздымился, Костыль, как бумажный фитиль. Отчего ты Костыль: потому что мать кастелянша, да? Или всех костылять любишь?

Вовка снова шагнул к Захлебышу, но тот невозмутимо достал из кармана зоску, расправил ее на ладони и высоко подкинул ногой перед самым Вовкиным носом, напевая:

– Ты еще соску сосал, а я уже в зоску играл.

Вовка на лету поймал зоску и забросил ее в кусты. Захлебыш сунул руку в другой карман, вытащил новую и стал подкидывать ее, демонстративно повернувшись к Вовке спиной.

– Зануда,– сплюнул под ноги Вовка и с безразличным видом направился к кучке ребят.

Все молча принялись за дело. Мы раскроили газету, склеили пакет и насыпали в него золу. Конец пакета завязали суровой ниткой и привязали к нему шпагат.

От немудреной конструкции мальчишки были в восторге.

– Здорово получается,– удивлялись они.– Так и целую бомбу сварганить можно. Ловко же ты ее выдумал!

– Ловко-ловко,– грубовато передразнивал Костыль, косясь в мою сторону.– Может, еще ничего и не получится.

Так оно и случилось. Вовка-Костыль намотал один конец шпагата на руку и размахнулся. Граната полетела, шпагат натянулся, но бумага порвалась в том месте, где была стянута ниткой. Пакет невредимо шлепнулся на землю и лопнул.

– Черт очкастый!– вполголоса выругался Костыль.– Чтоб ему пусто было. Тоже мне, изобрел!

– Подожди,– осадил я его,– ведь тут все правильно. Пакет будет лопаться в середине, надо только иголкой вокруг дырки напротыкать, как на марках. По ним он и будет рваться.

– Дырки, дырки! Без тебя знаю, что дырки, да, сам видишь, иголки нет.

– На,– подначил Захлебыш, вытаскивая иголку из кепки.– Тут и гвоздем можно, не только иголкой. Соображать надо.

Второй пакет лопнул точно посередине, и зола густым облачком посыпалась из него.

Костыль ликовал.

– Ну, теперь мы из Монахова косточки вытрясем,– радостно пообещал он.– Только смотрите, ой, смотрите, не проболтайтесь!

В это время затрещали кусты и послышалось громкое сопение. Мы замерли, а Вовка-Костыль моментально содрал с себя тельняшку и накрыл готовые гранаты.

– Эй, кто там?

– Это я, Кунюша,– раздался жалобный голос, и на полянку с мешком за плечами вывалился потный Кунюша.

– Вот, командир, трофеи принес,– заискивающе сказал он. – Ты, поди, думал, что я запродал твой пулемет? А я синих обжулил: пришел к Генке Монахову и сказал, что драпанул к ним. Генка обрадовался и сделал меня своим пулеметчиком. А когда они отвернулись – я хап ихний пулемет и ходу. Здорово, да?

Мы ждали, что Костыль сейчас задаст ему трепку, но к общему удивлению командир великодушно похлопал Кунюшу по плечу, похвалил:

– Молодец, теперь у нас два пулемета. Завтра Генка Монахов сам приползет к нам на коленях. Ты вот лучше скажи, зачем ты наш пулемет продавал Ваське?

Кунюша озорно сверкнул глазами и искренне удивился.

– Да что ты, командир, это он сам ко мне приставал, продай да продай. Да я лучше свою рогатку задарма отдам, чем чужое взять. Гад буду, ты меня знаешь!

– Вот врун!– чуть не задохнулся я, поднимаясь с земли. Но Вовка-Костыль встал между нами и перехватил мою руку.

– Ладно, бросьте. Сегодня дрыхнуть вполглаза, завтра соберемся пораньше. Запросто выдернем Генке ноги и спички вставим. Видали, сколько у нас оружия?

ПОРАЖЕНИЕ

Утро выдалось жаркое, знойное. Воздух был сухой, а в небе ни тучки, ни облачка.

Небо за последние дни заметно изменилось: из голубого оно превратилось в пепельно-серое, словно вылиняло от июньского солнца. В воздухе пахло гарью; где-то в Сибири горели леса. Днем солнце было огненно-рыжим, но утром и вечером казалось малиновым шаром.

Старики предсказывали засуху и поговаривали, что пол;ары дойдут к до нашей тайги. Мы с тревогой и любопытством ожидали этого часа.

Однако ночью подул теплый восточный ветер и разогнал наплывшую с запада дымку. С утра заголубело небо, обещая погожий день.

Костыль лесом, за огородами, повел нас на место предстоящего сражения. Через полчаса мы вышли на полянку под высоким обрывом. Впереди было шоссе, за ним железнодорожное полотно. Налево – пригорок, за который ныряло шоссе. По нему давно никто не ездил, и оно густо поросло полынью. В трех километрах отсюда несколько лет назад сгорел мост через Зон-Клюку, и теперь в город можно было проехать только через Жипки.

Отряды Вовки Рогузина и Генки Монахова наступали и оборонялись по очереди. Об этом договорились заранее, на кануне "сражения".

Место сражения выбирал тот, кто оборонялся. Эту площадку Костыль выбрал вчера, о чем через Захлебыша сообщил Генке.

– Сзади обрывистая гора, им не спрыгнуть,– рассуждал Костыль, устанавливая пулемет. Себе он взял обещанный мне новый, а мне отдал тот, который приволок Кунюша.– Спереди им не подлезть – вон какое место открытое. Два пулемета, девяносто гранат – да Генка сразу полетит отсюда вверх тормашками! Только пятками засверкает!

И вот начался «бой». Из-за пригорка на шоссе с диким криком вдруг выбежало пять пацанов, растягиваясь в цепь. Мы с Вовкой стали неистово крутить трещотки пулеметов. «Враг» залег и стал осторожно подползать, прячась в полыни.

– Эй ты, мамсик, ты убит наповал! – возмущенно закричал кому-то Костыль.– А ты ранен.

– И ничего я не ранен,– возразил откуда-то из полыни мальчишка. – ты меня даже не видел, ты и сейчас не знаешь где я.

И снова вся цепь, включая убитых и раненых, упрямо поползла вперед. Когда они подползли совсем близко, Костыль скомандовал бросать гранаты, которыми мы запаслись вдоволь.

– Что, съели!– ликуя заорал он, когда мальчишки, засевшие в полыни и засыпанные золой, стали чихать и плеваться.– Еще скажите спасибо, что мы к золе перцу не подмешали! Ну, теперь вы убиты? А может быть еще добавить по гранате на каждого?

«Вражеские солдаты» согласились с этим, вышли из игры и молча сели в сторонке, с завистью поглядывая на оставшихся в строю.

Теперь у Генки оставалось всего четыре воина, и песенка его была спета. Но не успел Костыль высказать эту мысль, как из за пригорка вынырнуло какое-то чудовище и покатилось прямо на нас. Из-под огромного фанерного ящика виднелись тележечные колеса и загорелые босые ноги.

– Броневик! – изумился Вовка и заорал благим матом: – Ну, чего же ты, стреляй!

Я бешено закрутил ручку трещотки.

– А броня из пулеметов не пробивается!– крикнули насмешливо из башни.– Сдавайтесь, а то засандалим из пушки.

– Сдавайтесь! – повторил кто-то сзади.– Ну, живо!

Мы растерянно оглянулись. Позади нас, довольно ухмыляясь, стояли два чумазых пацана с деревянными винтовками и передергивали сделанные из оконных шпингалетов затворы. За их спинами раскачивались ременные вожжи, привязанные к стоящей наверху сосне.

Костыль сморщился, сплюнул и сердито поднялся.

– Ладно, ваша взяла, сдаемся.– И, обернувшись, шепнул Кунюше: – Затырь гранаты, пока не увидели, живо!

Башня в «броневике» медленно открылась и из нее вылез веснушчатый кудрявый мальчишка. Его открытое лицо приветливо улыбалось, словно он собрался нас попотчевать чаем. Конопатый нос был смешно вздернут вверх, большие уши торчали наподобие лопухов. Удивительнее всего были его глаза: пронзительно-голубые, словно их несколько дней вымачивали в подсиненной воде.

– Это Генка,– подтолкнул меня локтем Захлебыш.– Я же говорил,– проглатывая слова, затараторил он,—что Генка никогда кулака никому не показывает, а они все равно нас всегда побеждают!

Генка Монахов ловко спрыгнул на землю и радостно закричал :

– А гранатами вы нас здорово, молодцы! Из чего вы их сделали, а?

– Так мы вам и рассказали, держи карман шире,– осклабился Вовка. И, чтобы замять разговор, завистливо сказал:

– Нам бы такой броневик, мы бы вам показали!

– А что, возьмите да сделайте,– простодушно предложил Генка.– Он простой совсем, на тележке. И фанеры немного надо, у Славки еще осталась. Броневик на броневик – вот интересно будет! Если хотите – заберите этот, мы себе новый сколотим. Спасибо Кунюше – если бы он не стянул пулемет, мы бы до броневика не додумались. Хотел он нам продать ваш, а мы турнули его за это. Тогда он и наш уволок.

Опасаясь возмездия, Кунюша незаметно отполз назад и тенью юркнул в кусты. Вовка сердито погрозил ему кулаком.

– Ну что, ребя? – обратился Генка к своим ребятам.– Побежали купаться, а? Куда лучше – на Трояновскую или Терехову купалку?

– На Игнатовку!– раздалось сразу несколько голосов.– Там сейчас с ручками и ножками.

– Ну давайте на Игнатовку, только наперегонки, кто кого, ладно?

Генкино войско, разом сорвавшись с места, весело гогоча, вприпрыжку понеслось к речке. Мы сидели жалкие и растерянные, с завистью глядя им вслед.

– Ну чего рты поразевали!– прикрикнул подавленный вконец Вовка-Костыль.– Речки, что ли, не видели? Пусть бегут, может, пристукнет молнией. Тоже мне – победители!..– И он смачно плюнул в ту сторону, куда убежали ребята.

ПРЫЖОК В БЕСПАМЯТСТВО

Вечером отец сказал:

– Бросили бы вы эти пустые игры да занялись настоящим делом. Хочешь, я поговорю с военруком пионерлагеря, чтобы он вас всех брал на стрельбище? А там, глядишь, и на «Ворошиловского стрелка» сдадите.

Я даже подпрыгнул от радости:

– Хотим, да еще как!

Пионерлагерь и санаторий были для поселковых ребят запретным местом, а значки ПВХО и «Ворошиловский стрелок» – пределом мечтаний.

– Тогда я сейчас же побегу к ребятам, ладно? Я быстро – одна нога тут, другая – там.

– Ну беги,– улыбнулся отец,– только недолго.

На перроне я наткнулся на Артамонова. Китель его был застегнут наглухо.

– Хочешь в стрелковом кружке заниматься, на значок сдать?– с ходу выпалил я.

– Не до этого мне сейчас,– задумчиво посмотрел на часы Артамонов.

– Не хочешь оттого, что живешь далеко, да?– попытался я растормошить его.—Так ведь все равно же каникулы!

– Мне капкан сейчас нужен,– ни к селу ни к городу брякнул Мишка-Который час.– Возле нашего дома здоровая рысь отирается. С теленка! Хочу ее шкуру наркому послать.

«Правда, ботало»,– подумал я и побежал к Вовке. Через пять минут я рассказывал ему о предложении отца.

– Здорово! – восхитился Вовка-Костыль.– Потому-то я тебя и взял помощником командира, что тогда еще об этом подумал. Только ты об этом никому, понял? Будем ходить с тобой вдвоем.

– Отец сказал, чтобы все,– заартачился я и от себя добавил: – Патронов, говорит, у нас на всех хватит, так что пусть не беспокоятся.

– Эх ты, да разве в патронах дело. Когда значок будет даже у Захлебыша, это неинтересно. А вот если только у нас с тобой – это да. У Генки был «ПВХО», да ладно, что потерял.

– Все равно я завтра всем передам, а Артамонову уже сказал,– упрямо повторил я.

Костыль поднял было сжатый кулак, но тут же его опустил.

– Как хочешь, я ведь это по дружбе.– И он недовольно сплюнул.

* * *

Проснулся я, когда в окнах забрезжил сонный июньский рассвет. Где-то пробовали голоса ранние жаворонки, за огородом глухо шумела речка. Спать не хотелось. Вспомнилось вчерашнее сражение, Вовкина растерянность, радостное лицо Генки Монахова.

«Все-таки здорово они придумали спуститься сверху! Я бы так не сумел».

Наскоро сполоснув лицо, я на цыпочках вышел из дому. «Надо проверить перемет, вдруг кто зацепился».

Вчера, переборов страх, я все же сходил на речку и закинул сплетенную из конского волоса леску с крючком из загнутой английской булавки. Вода в речке была ключевой, жгучей, не то что в Жипках, и бродить по ней с вилкой было невмоготу.

До речки от нашего непаханого огорода было метров сорок, не больше. Тропинка влажная, от проступавшей сквозь дерн воды ноги сразу закоченели.

Желтые цветы одуванчиков еще не раскрылись после холодной ночи. По берегу речки неприкаянно бродил одинокий кулик, словно дожидаясь свидания со своей куличихой.

Я подошел к кусту, к которому была привязана леска, и дернул за плетеный волос. Леска не поддавалась. Заглянув в воду, я увидел, что она запуталась в коряге.

– Черт с ней,– решил я и вдруг заметил, что из-за коряги выглядывает черная голова, медленно поводя глазами. Я чуть не задал стрекача, но тут же сообразил, что голова – рыбья.

Не помня себя, я плюхнулся в воду, и схватил рыбу за жабры. Сразу же все тело покрылось синими пупырышками, мне показалось, что в меня вонзились тысячи игл. Но я не замечал холода и дрожащей рукой начал распутывать леску. Потом перекусил ее зубами и торжествующе вылез на берег. В руках у меня трепыхался огромный черный налим, каких я до сих пор еще не видывал. Приплясывая от радости, я прилетел домой, вытащил в сени таз, налил в него воды и дугой уложил туда рыбину.

«Вот встанут наши, обалдеют от удивления»,– самодовольно подумал я, лязгая зубами от холода.

Потом снял с себя одежду, выжал и, чтобы разогреться, полез по углу дома на чердак.

На чердаке, около самого края, я обнаружил волосяную веревку. Она давно уже валялась тут, мы с Шуркой поднимали на ней сюда всякую всячину.

«А вот я сейчас докажу, что я тоже не лыком шит,– подогретый удачей, подумал я.– Привяжу ее к концу крыши, ж-жик! – и съеду вниз, как с катушки».

Взяв веревку, я перебрался на крышу и привязал один конец к выступающему с торца коньку. Потом бросил другой конец вниз и невольно зажмурился: до земли было метров пять. Но тут словно кто-то подтолкнул меня в бок: «Генкины дружки не боялись. Спущусь как раз вон на то бревно, а потом пойду будить наших». Я закрыл глаза, обеими руками ухватился за веревку и стал торопливо сползать с конька крыши. В это время в доме скрипнула дверь, потом хлопнула калитка, и я услышал сердитый голос отца:

– Спрыгни, бот только попробуй, спрыгни!

Я было хотел подтянуться, но почувствовал, что веревка под моими руками стала расползаться, неуклюже дернулся и вместе с лопнувшей около самого узла веревкой полетел вниз, на распластавшееся внизу бревно.

Потом я почему-то очутился на кровати, и около меня истошно завопил Шурка: «Васька по-ме-ер!». Потом меня куда-то понесли, дробью застучали колеса, и кто-то повторял бесконечную фразу: «Проклятое, проклятое, проклятое место». «Считай, считай, считай...» – приказывал другой голос. Я досчитал до пятнадцати и словно куда-то провалился.