Текст книги "Три нью-йоркских осени"

Автор книги: Георгий Кублицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 18 страниц)

Близнецы

Мы отлично знаем существо американской демократии. Нам превосходно известно, что в результате президентских выборов группа политиков, представляющая одних королей «большого бизнеса», может либо остаться у государственного руля, либо уступить место другой группе политических дельцов, представляющих интересы других королей «большого бизнеса». Это не очень скрывают и сами американцы. Я слышал в Нью-Йорке выражение: «Условия бизнеса создают президентов, президенты не создают условий бизнеса».

– Но как у них все происходит там, за океаном, во время выборов? – спрашивали меня друзья, когда я вернулся из Америки. – Есть ли у них агитаторы, избирательные участки, доверенные лица, бюллетени? А машина для голосования? Это действительно машина, или только так говорится?

Вот мне и хочется рассказать теперь главным образом о политических нравах, связанных с выборами, о некоторых выборных обычаях и традициях, об американской избирательной технике наконец. Тут, на наш взгляд, много странного, даже диковатого. Но чужое вообще нередко кажется странным. Наш большой американский друг, ныне покойный Альберт Рис Вильямс, который бывал у нас в первые годы революции, рассказывал такой случай. Он гостил в поволжской деревне, где в избу заходили куры и поросята. «Странный обычай!» – однажды вслух удивился гость. Через некоторое время грудной ребенок хозяйки начал стучать ногами по столу. «Перестань! Убери ноги со стола. Ведь ты не в Америке», – сказала та ребенку и вежливо добавила, обращаясь к гостю: «И странные же у вас в Америке обычаи».

Так вот, не будем всему удивляться и тем более осуждать все, что кажется странным. Лучше постараемся понять формы чужой политической жизни. А для начала узнаем, что думают о своих партиях, о своей избирательной системе сами американцы.

Как-то работник Нью-йоркской публичной библиотеки, человек просвещенный и, как он говорил о себе, критически мыслящий, сказал мне то, что говорят нам многие:

– Ваша демократия? Но позвольте, что это за демократия если у вас одна партия?

– А у вас? Какая же может быть демократия при двух партиях!

– То есть как это?! – изумился он.

– Да так. Вы же, в сущности, отрицаете не только однопартийную, но и трехпартийиую или многопартийную систему. Вот уже сколько лет вы обходитесь только двумя партиями, из которых у власти – только одна. Я, понятно, имею в виду партии, которые действительно имеют шанс встать к государственному рулю. Бог знает сколько времени ваши президенты – либо республиканцы, либо демократы. И большинство в конгрессе либо демократическое, либо республиканское. Или – или. Вот и весь выбор!

– Да, но это все же две разные партии!

– С диаметрально противоположными или резко расходящимися взглядами?

– Нет, этого утверждать нельзя. Но кое в чем они расходятся.

– В чем именно?

– Это очень трудно объяснить иностранцу, нас не всегда понимают даже англичане. Но если вы хотите, я подберу вам несколько книжек. Серьезных книжек, разумеется. Хотите?

И с американской обязательностью он подобрал мне несколько популярных работ, посвященных разбору американской политической системы. Вот выжимка из них.

Конституция Соединенных Штатов вообще не упоминает о партии или партиях. В первый период существования страны действовала однопартийная система. Джордж Вашингтон был ее сторонником и предостерегал против создания второй партии, считая, что во главе страны должно быть однопартийное революционное правительство. В начале XIX столетия началось разделение, причем партия, которая впоследствии стала называться демократической, первоначально как раз именовалась республиканской. Потом одна из партий распалась, а оставшаяся, республиканская, позднее раскололась на национальных республиканцев и демократов-республиканцев. Уже за этой переменой и чересполосицей названий угадывается скорее сходство, чем различия.

Солидные американские исследователи не только не отрицают, но, напротив, доказывают разумность и даже необходимость сходства нынешних партий-близнецов. Программы как демократической, так и республиканской партий кажутся американским избирателям практически одинаковыми: разница лишь в кандидатах, выдвигаемых партиями. «Партия – это организация для победы на выборах и овладения правительственным руководством, а вовсе не для ведения какой-либо идеологической борьбы с целью утверждения одной идеологии вместо другой».

Я прочел это в книге «Политическая система США и как она действует», выпущенной в Нью-Йорке издательством «Ф. Прегер». Прочел и подумал, что мы иногда ломимся в открытую дверь, тратя силы на доказательство того, чего не отрицают сами американцы. В той же книге говорилось, что избиратели в штатах, по традиции считающихся республиканскими или демократическими, «в сущности, не имеют никакого выбора».

И вот еще одна цитата: «В настоящее время две существующие партии почти одинаковы… Каждые два года эти партии-близнецы по уговору вступают в битву, в которой обе стороны достаточно хорошо защищены и потерпевшая сторона не несет серьезного урона».

Это могло бы быть выдержкой из какой-либо нашей газеты. Но я цитирую работу американского социолога Дэвида Койла.

Пожалуй, ни один американский историк не рискнет утверждать, что за последние десятилетия победа какой-либо из партий-близнецов приводила к резкой перемене курса, к крутому повороту государственного корабля: условия бизнеса создают президентов, президенты не создают условий бизнеса. Это не значит, понятно, что на политике великой державы совершенно не сказывалась индивидуальность президентов, среди которых были как выдающиеся деятели, так и прискорбно заурядные личности.

Последнюю четверть века у власти в Соединенных Штатах стояли и демократы и республиканцы. После кончины Франклина Делано Рузвельта место в Белом доме занял вице-президент Гарри Трумэн. Этого демократа, при котором была сброшена первая атомная бомба, началась «холодная война» и горячая война в Корее, сменил республиканец, отставной генерал Дуайт Эйзенхауэр, вернувшийся на родину с ореолом полководца, командовавшего экспедиционными силами союзников в борьбе против гитлеровцев. Самый распространенный плакат при его переизбрании был предельно лаконичен: «Ай лайк Айк» – «Я люблю Айка». Люблю – потому и голосую.

Айк, как сокращенно называли президента, говаривал, что он – за мир. Помните, были времена, когда президент Соединенных Штатов намеревался посетить Советский Союз? Но вместо него незваным гостем на шпионском чернокрылом самолете «У-2» пожаловал Пауэрс.

И пошатнулся Айк! Республиканцы, которые надеялись легко втолкнуть своего кандидата в Белый дом, стали готовиться к упорной предвыборной борьбе. Шансы на победу демократического кандидата, напротив, поднялись, ибо что бы там ни говорили о Джо Смите, он обычно голосует за того, кто, по его мнению, способен удержать Америку подальше от войны.

Джо Смит – это американский Петр Иванов или Иван Петров. Смит – самая распространенная в Америке фамилия. Сотни американских городов и местечек носят название Смиттаун, Смитборо, Смит-филд илй еще как-нибудь в этом роде.

Джо Смит – типичный американец, средний американский избиратель. От его голосования зависит, кто окажется в Белом доме – республиканец или демократ.

Но кандидатов отбирает не Джо Смит. Это делают вместо него и без него верхушки обеих партий на своих национальных съездах – конвентах.

В добрые старые времена кандидатов намечали на так называемых кокусах – закрытых собраниях партийной головки. На американском политическом жаргоне это называется «договориться в накуренной комнате». Но в «накуренную комнату» не пускали даже крупных партийных боссов из провинции. Те взбунтовались. Появились конвенты и «прай-мериз».

«Праймериз» переводится как «предвыборное собрание» или «первичные выборы». Я бы назвал это явление примеркой. Она бывает задолго до дня выборов, иногда за полгода. Боссы прикидывают, каковы шансы на успех у разных кандидатов их партии. Им важно знать, кто именно может рассчитывать на голоса клерков или фермеров, рабочих или домашних хозяек. На «праймериз» клерки, фермеры, рабочие, домашние хозяйки действительно намечают кандидатов, но их «выдвиженцы» не обязательно будут баллотироваться: окончательно решат на конвенте.

Именно на конвенте, а вовсе не конвент. Тут я еще раз вынужден обратиться к трудам американского буржуазного социолога Дэвида Койла. Он говорит, что, наблюдая пеструю и шумную толпу в огромных, как стадионы, помещениях, где собираются национальные конвенты, трудно понять, как великая демократическая страна может терпеть, чтобы ее президент избирался на таких диких, кричащих, свистящих, хохочущих сборищах. Но, замечает Койл, думать так – значит принимать видимость за действительность: «Делегаты, составляющие эту толпу, не выбирают кандидата в президенты. Они знакомятся с товарищами по партии и как бы поддают жару избирательной кампании, в то время как опытные, искусные политические лидеры работают за кулисами, маневрируя друг против друга и пытаясь найти кандидата, который объединил бы партию и привлек голоса «независимых» избирателей».

Партийные лидеры не пренебрегают желаниями делегатов, но учитывают их в закрытых помещениях, в тех же «накуренных комнатах», куда не заглядывают операторы телевидения. А на экранах телевизоров гремят оркестры, показываются факельные шествия и различные церемонии. Все это напоминает танец диких, готовящихся к провозглашению вождя. Они пляшут, воинственно размахивая томагавками, а тем временем жрецы и старейшины, собравшись в вигваме, намечают подходящую им фигуру.

Республиканский конвент в Чикаго сопровождался шумными торжествами с участием живого слона. Ожидалась потасовка из-за двух главных соперников – Нельсона Рокфеллера и Ричарда Никсона. Но перед съездом соперники по настоянию партийных боссов тайно встретились и о чем-то говорили всю ночь. Наутро будущие участники конвента узнали, что отныне они страстно хотят видеть в Белом доме не «Рокки», а «Дика».

Дело было вовсе не в уступчивости Рокки. Просто короли «большого бизнеса» побоялись, как бы Рокки не сделал Белый дом филиалом своей могущественной «империи Рокфеллеров» в ущерб всем конкурентам. Дик-президент устраивал их больше. Кэбот Лодж, ветеран «холодной войны», был признан подходящим для поста вице-президента.

На конвенте демократов, открывшемся в спортивном зале Лос-Анжелоса, наиболее сильными претендентами были Джон Кеннеди и Линдон Джонсон. Джонсона знали лучше, нежели Кеннеди. Его считали достаточно искушенным политиком. Как лидер демократического большинства в сенате, Джонсон пользовался большим влиянием в правительственных и деловых кругах.

Он родился на ранчо в Техасе, в семье коренных жителей этого южного штата, по традиции добивавшихся выборных должностей из поколения в поколение. После окончания учительского колледжа молодой Джонсон два года преподавал в школе. Потом и он «вступил на тропу политики», став секретарем техасского конгрессмена-республиканца. В 1937 году Джонсона выбрали от демократов в палату представителей конгресса, а двенадцать лет спустя – в сенат.

Перед национальным конвентом демократической партии он предстал в расцвете сил и опыта. Ему было 52 года. Его состояние оценивалось в сравнительно крупную сумму. Джонсону принадлежало богатое ранчо и доходная радиостанция. В родном штате сенатора поддерживали не только миллионеры-нефтепромышленники, но также полунищие негры и мексиканцы, поскольку в их представлении он был человеком, который в отличие от большинства влиятельных южан выступает против сегрегации.

Кто знает, о чем говорили боссы демократов на закрытых совещаниях во время конвента: «накуренные комнаты» умеют хранить тайны. Но, как предполагали позднее, боссы, видимо, нашли, что у Линдона Джонсона все же меньше шансов на победу, чем у Кеннеди. Джонсон – южанин, и уже одно это может отпугнуть от него небелых избирателей. Он не популярен среди профсоюзных деятелей, которые хорошо запомнили, что некогда техасский конгрессмен подал голос за принятие печально известного антирабочего закона Тафта – Хартли. Возможно, отмечалась некоторая односторонность его симпатий в области «большого бизнеса»: он якобы слишком близко принимал к сердцу интересы влиятельных земляков из техасских нефтяных монополий.

Во всяком случае, на конвенте демократов Кеннеди получил более сильную поддержку и собрал больше голосов, чем Джонсон. По традиции кандидат в президенты сам намечает кандидата в вице-президенты. Кеннеди обратился к своему менее удачливому сопернику. Тот принял предложение. Это удивило многих. Джонсон отвечал им вопросом на вопрос: «Когда Кеннеди попросил меня баллотироваться вместе с ним – что я должен был делать? Сказать «нет» и поехать дуться в Техас?»

После пышных церемоний конвенты демократов и республиканцев номинировали, то есть утвердили, своих кандидатов.

Началась борьба за Белый дом.

Первые раунды

Обычно возбуждение, царящее на конвентах, вскоре выплескивается из залов на улицы. В предвыборном карнавале обе партии спешат взбудоражить умы, завертеть, закружить обывателя, заворожить обаятельным обликом своих кандидатов, чтобы в конце концов склонить его в свою пользу.

Но в год президентских выборов выдалась особая осень. Все понимали, что на Генеральной Ассамблее ООН происходит нечто куда более важное, нежели предвыборная двухпартийная дуэль с пистолетами-хлопушками.

«Нью-Йорк миррор» образно представила это так. Вся первая страница газеты посвящена схваткам на берегу Ист-ривер. Двое рассерженных мальчуганов тщетно стараются втиснуться туда же. Мрачноватый, с утиным носом и тяжелым подбородком, размахивает микрофоном, другой, вихрастый, зажал подмышкой телевизор с надписью по экрану: «Великие дебаты».

«Великие дебаты» – это давно объявленные диспуты в телевизионных студиях, словесные поединки между кандидатами, которые должны показать, чего каждый из них будет добиваться, если его изберут президентом.

Я был неискушенным новичком, каких презирают настоящие болельщики любых состязаний. Меня поставило в тупик уже само начало «великих дебатов». На экране промелькнул г-н Никсон, поглаживающий массивный подбородок и спрашивающий у кого-то, не лучше ли ему все же побриться? Но тут женский голосок прощебетал:

– О, он находит вас более чудесным, чем когда-либо!

Я счел это незаслуженным комплиментом г-ну Никсону. Но выяснилось, что просто студию включили раньше, чем следует, а реплика ворвалась из другой программы, передававшей популярную пьесу «Отец знает лучше».

Потом с техникой уладилось, и я смог разглядеть кандидатов.

Г-н Никсон был удивительно похож на свои карикатурные изображения. Его лицо относится к тем, о которых Гоголь говаривал, что они похожей на редьку хвостом вверх. Неприятно поражало несоответствие между привычной широчайшей улыбкой и холодным, даже злым выражением глаз. Выглядел он усталым. Говорили, что был плох грим: Никсон всегда гримируется перед выступлением по телевидению. Позже Кеннеди шутил, что в любом гриме Никсон остается, к сожалению, всего лишь Никсоном.

Кеннеди обладал счастливой внешностью, вызывавшей расположение. Сухощав, простоватое лицо, копна волос, улыбка… Самая обыкновенная нормальная улыбка, не автоматический оскал привычного политикана. Было в нем что-то мальчишеское, какой-то скрытый задор.

Эту моложавость противники ставили ему в вину: как, такому мальчишке доверить Белый дом?

Кеннеди было в то время 43 года, Никсону – 47, Эйзенхауэру – 70, причем на пост президента Айк вступил 62 лет. За всю историю Соединенных Штатов лишь Теодор Рузвельт стал президентом в 42 года, но не на выборах, а после убийства Мак-Кинли, при котором он был вице-президентом.

Возвращаюсь к «великим дебатам». Дебаты? Корректный разговор о субсидиях фермерам, о страховании престарелых от болезней, об оплате неквалифицированных рабочих. Противники кивали головами в знак согласия друг с другом и признали, что цели, в сущности, у них одинаковы, разница лишь в методах их достижения.

По мнению репортеров, первый раунд закончился вничью.

Второй раунд, состоявшийся несколько дней спустя, прошел куда бойчее. Никсон, на этот раз загримированный под цветущего здоровяка, олицетворял энергию, волю, натиск. Он не смотрел в сторону соперника. Вперив взор в зрителей и сдвинув брови, он говорил с выражением непоколебимой убежденности. Железный лидер!

Кеннеди, слушая его, саркастически улыбался и нетерпеливо раскачивался над своей трибункой. Как хотите, но внешне «на миллион долларов» выглядел не миллионер Кеннеди, а величественный Никсон!

Противники спорили о престиже страны. У нас огромные достижения, мы сильны и едины, как никогда, утверждал Никсон, сердито поглядывая с экрана и как бы разыскивая среди зрителей столь ненавистных ему «пораженцев». А Кеннеди, подняв руку с растопыренными пальцами, сказал:

– Спор между нами – о будущем страны. Никсон считает, что никаких экономических заминок и спадов у нас не будет, что наша мощь велика, что наш престиж за границей велик, что мы сильнее коммунистов и уверенно идем вперед. Я с этим не согласен.

Но когда же спорщики заговорят о программах своих партий? Я не дождался такого разговора ни на этот раз, ни в дальнейшем. Партии идут на выборы не с программой, а с «рикорд», что можно перевести, как «репутация».

Они всячески стараются внушить избирателям мысль, что именно их партия – «о’кэй», что она хороша, крепка, знает народные нужды, что Джо Смит вполне может на нее положиться.

Республиканцы напирают на то, что у них деловые и честные парни, тогда как демократы – сборище неспособных, некомпетентных людей, к тому же склонных потакать коммунистам.

Демократы утверждают, что в отличие от республиканцев, этих приспешников богачей, они служат всему народу, что они, демократы, всегда идут в ногу со временем и прогрессом, тогда как их политических противников приходится чуть ли не на аркане тащить из прошлого века в нынешний.

А программы… Да, они вырабатываются на конвентах, но кто же их помнит? У кандидата в президенты должна быть собственная программа, которая не во всем совпадает с общепартийной. Он меняет, уточняет ее на ходу, приноравливаясь к обстоятельствам.

Программы партий-близнецов не могут дать настоящих поводов для предвыборных опоров. Политиканы в таких случаях специально выдумывают «опорные вопросы», и это стоит им немалых трудов.

Третий и четвертый раунды «великих дебатов» по остроте несколько превзошли первые два, но спор вертелся вокруг все тех же вопросов о престиже и будущем страны.

Кстати, «секунданты» Никсона обвинили Кеннеди в нарушении джентльменского соглашения. Ведь договорились же, что будут серые костюмы! Никсон так и облачился и поэтому терялся на фоне занавеса. А Кеннеди надел темно-синий костюм, сразу получив сильнейшее преимущество над противником!

Эти «великие портняжные дебаты» вообще заставили задуматься, в какой мере диспуты по телевидению помогают правильно оценить кандидатов. Ведь тут, пожалуй, главную роль играют чисто актерские данные. Даже во время знаменитых «великих дебатов», состоявшихся век назад, внешне победа осталась не за нескладным, медлительным Авраамом Линкольном, у которого к тому же был несколько скрипучий голос, а за медоточивым говоруном Стивеном Дугласом.

Сравнивая шансы на победу перед телекамерой некоторых бывших президентов Соединенных Штатов, знатоки приходили к выводу, что вспыльчивый Джексон легко бы потерял равновесие и сгоряча наговорил бы разных неосторожных вещей. Вашингтон не имел бы успеха, поскольку он медленно думал, взвешивая каждое слово, а Вильсон ни за что не уложился бы в отведенное время из-за своей любви к подробному разъяснению каждой мелочи. Выиграть в глазах зрителей мог бы лишь Клей, который обладал талантом прирожденного актера, и, возможно, Франклин Рузвельт, остроумный, уверенный в себе, обладавший превосходной дикцией.

А «великие дебаты» между Кеннеди и Никсоном заставили только лишний раз вспомнить эзоповскую басню о горе, родившей мышь.

Слон против осла

До выборов осталось около месяца, и в Нью-Йорке с удивительной быстротой, несвойственной этим животным, стали размножаться ослы и слоны. Они лягались, они размахивали хоботами на газетных страницах, они заполонили магазинные витрины.

Слон – старинная эмблема республиканцев. Демократы выбрали осла. Кажется, прообразом эмблемы послужило не мирное домашнее животное, известное выносливостью и упрямством, но дикий быстроногий осел.

Когда-то был еще лось. Его избрала своей эмблемой прогрессивная партия, основанная Теодором Рузвельтом. Членов этой партии называли американскими лосями. Но лось свалился под ударами ослиных копыт и был окончательно растоптан слоном. Никакие лоси, куницы, бобры и прочие представители животного мира не выдерживают борьбы с двумя фаворитами. В лучшем случае малые партии – это их общепринятое название – могут лишь поддержать слоновьего кандидата или оттянуть часть голосов, на которые сильно рассчитывал осел.

Слонов в Америке маловато, ослов – сколько угодно. Живого слона, как я уже говорил, для сплочения республиканских рядов привели из зоопарка прямо в зал заседания Национального конвента, где четвероногое под восторженный рев двуногих важно проследовало к президиуму. Живых же ослов приверженцы демократов приводили почти на каждую встречу с кандидатами своей партии. Снимки Кеннеди и Джонсона, дружески обвивавших шею осликов, пестрели тут и там. Я жалел, что партии не поменялись эмблемами. Мне лично больше хотелось видеть в обнимку с ослом г-на Никсона…

Легко приноровилась к общественным потребностям торговля. Универмаг «Сакс-34» открыл продажу темных носков с белым ослиным профилем и с белой слоновьей тушей. Тем самым значительно облегчилось определение политических симпатий джентльменов, имеющих устойчивую привычку класть ноги на стол. Носками торговали на самом бойком месте – при входе в магазин.

– Вам пора включиться в кампанию! – возглашал продавец. – Покажите всем ваш партийный символ! Если вы еще не сделали выбор, покупайте сразу две пары и носите по одному носку из каждой пары! Слон на правой, осел на левой, если вы думаете, что впоследствии все же склонитесь к республиканцам!

Прямо на улицах продавались недорогие предвыборные галстуки с набивным рисунком. На галстуке оо слоном, стоящим на задних ногах, как в цирке у Дурова, было написано: «Никсона – в президенты!» «Кеннеди – в президенты!» – надрывался на другом галстуке осел в цилиндре «дяди Сэма».

Как-то я пошел в знаменитый мюзик-холл «Радио-сити». В полутьме – звуки великолепного электрооргана, заполняющие весь огромный зал. Но вот открывается занавес. Звучит «Янки Дудль». Вспыхивают огненные буквы; «Как его имя?» Чье имя? Да будущего президента, конечно!

С потолка спускается знак вопроса высотой с трехэтажный дом. Тотчас из-за кулис появляются… Вы угадали: осел и слон. Они пляшут под вопросительным знаком. Хор запевает песенку, которая в вольном переводе звучит примерно так:

– Как его имя? Как его имя? Кто скажет это сегодня? Кто может сказать это завтра? О-ла-ла-ла-ла! О-ла-ла! Мы знаем лишь, что он будет президентом! И он будет идти вперед, это главное!

– О-ла-ла! Э-гой! Может, он пойдет немного вправо, может, немного влево, но в общем вперед, мы это знаем! Ла-ла-ла-ла! О-ла-ла! Э-гой!

Осел и слон, кончив танец, обнялись в знак двухпартийной гармонии. Словно с небес раздался голос:

– Граждане великой страны! За кого бы вы ни голосовали, вы будете голосовать за него!

Тут на секунду наступила полная тьма, а затем там, где висел вопросительный знак, появился портрет «дяди Сэма».

– Голосуйте за «дядюшку Сэма» тысяча девятьсот шестидесятого года!

Тут «дядя Сэм» и сам обрел дар речи:

– Если вы спросите меня, какой штат я люблю больше всего, я отвечу вам…

Добрый дядюшка скороговоркой перечислил все пятьдесят под несмолкающие аплодисменты: должно быть, в зале сидели уроженцы всех штатов. Одним хлопали дружно, другим – пожиже, но не обидели никого.

Снова выскочили осел и слон, появился хор, опять вспыхнула надпись: «Как его имя?» – и грянула песня о том, что, конечно, ты пока не знаешь его имени, но можешь помочь сделать так, чтобы это было то имя, которое тебе больше нравится. В припеве повторялись слова: «Голосуйте! Голосуйте! Голосуйте!»

Потом были и «сто гёрлс», в такт вскидывающих ножки уже без участия представителей животного мира, и фильм «Тьма на верху лестницы». Но пол-программы заняли выборы. Здесь искусство, как и торговля, поставляющая предвыборный товар обеим партиям, оказалось нейтральным, не отдав предпочтения никому из кандидатов.

Еще один предвыборный обычай: ношение жетонов, или, как их называют, «пуговиц», с портретами кандидатов. Фабрики изготовили около ста миллионов таких штуковин размером от двадцатикопеечной монеты до чайного блюдца. Их прикалывали к пальто и костюмам. Уверяют, что первые жетоны появились еще при Линкольне. Иноігда на них писались короткие лозунги. На «пуговице» с портретом Франклина Рузвельта было обещание быстро покончить с депрессией. «Наш опыт – для лучшего будущего Америки», – предлагали Никсон и Лодж на «пуговице» с парным своим портретом. На жетоне, где улыбались Кеннеди и Джонсон, говорилось: «Руководство для шестидесятых годов».

Можно было понять фабриканта, ответившего корреспонденту:

– Зачем я выпустил столько «пуговиц»? Потому что спрос обеспечен. Если кандидат действительно хочет собрать голоса, он прибегнет еще и не к таким штукам, как мои жетоны!

А те, кто покупает? Один остроумный психолог так объяснил мотивы, заставляющие некоторых раскрыть кошелек. Для чего раскрашивали себя индейцы, собираясь схватиться с врагом? Окраска придавала им решимость, укрепляла веру в победу, устрашала врагов. Человек, нацепивший на лацкан Никсона, доказывает свою решимость бороться за кандидата. Чем больше жетон, тем яснее, тверже выражена решимость. А устрашение врагов? Если бы Кеннеди увидел Никсонов на каждом встречном, разве это не внесло бы смятение в его душу?

Фабрикант действовал наверняка. Вскоре партии закупили у него «пуговицы» и начали бесплатно раздавать на всех перекрестках. Какой-то делец недурно заработал, выпустив чистый, без всякого изображения жетон с надписью: «Ни тот, ни другой».

А одна «пуговица» с портретами Никсона и Лоджа и надписью «Спина к спине, бок о бок – наша сильнейшая команда» едва не стала причиной драмы в семье г-на Джеймса Форда, председателя республиканской организации в Стэнфорде. Его шестилетняя дочь ухитрилась проглотить этот здоровенный жетон и была доставлена в больницу, где ее хотели было срочно оперироівать, но потом предоставили дело естественному течению.

Ага, вот открылись и «агитпункты»!

Два – неподалеку от гостиницы, на Сорок второй улице. Ветер парусит растянутые на веревках полотнища: «Кеннеди – Джонсон». Чуть дальше поперек улицы – красно-синие буквы на белом фоне: «Америка нуждается в Никсоне – Лодже!»

Подхожу к окнам, декорированным национальными флагами. Внутрь лучше не заходить: я ведь корреспондент при ООН, «агитпункт» же относится к орбите внутренних дел Соединенных Штатов. Сквозь стекла видны девицы в белых пластмассовых шляпах с портретами Кеннеди и Джонсона. Они стоят за прилавком. Избиратель может купить смешного плюшевого ослика, шляпу с портретами, американский флажок, а также бесплатно получить листовки с жизнеописанием демократических кандидатов. Динамик над входом разносит по всей улице песенку:

 
В Белый дом, в Белый дом,
Джеку двери распахнем!
 

Новая пластинка, выпущенная фирмой Франклина Эллисона, называется «Белого дома победная песня».

От лагеря демократов перехожу к стану республиканцев. Разница лишь в портретах и эмблемах. Впрочем, нет: в окне на маленьком экране мелькают кадры документального фильма о Никсоне. Вот он с Аденауэром, потом с де Голлем, затем проходит мимо строя солдат в Южном Вьетнаме… Тут включается песенка:

 
Носкам ботинок Дика
Привычен Белый дом.
За славным парнем Диком
Идем мы в Вашингтон.
 

Это пластинка того же оборотистого Франклина Эллисона. Называется она… «Победная песня Белого дома». Торговля нейтральна!

Два дня спустя я увидел живого «славного парня Дика».

Колеся по штатам, он завернул на перепутье в Нью-Йорк и остановился в отеле «Коммодор» на Сорок второй улице. Этот отель не из дешевых, но ему далеко до роскошной «Уолдорф-Астории». Никсон же с первых дней кампании разыгрывает из себя человека, который не может позволить израсходовать лишний цент. В каком-то маленьком городке он, забыв кошелек в гостинице, демонстративно занял на скромный завтрак два с половиной доллара у своего телохранителя.

Против входа в «Коммодор» стоял белый открытый кабриолет с крупными надписями на бортах и капоте: «Пэт и Дик Никсон». Уменьшительные имена кандидата и его супруги красовались также на плакатах, с которыми выстроились у отеля почему-то одни девицы. Почти все плакаты были написаны синей краской и вполне уверенной рукой: вероятно, художник получил за них чохом, по одному счету. Я переписал некоторые лозунги: «Ура Никсону, врагу красных!», «Эй, Пэт, мы за тебя!», «Никсон – Лодж – наша команда!», «Пэт – первая леди!», «Хэлло, Дик, ты всегда был за нас!», «Мы хотим Никсона!», «Добро пожаловать, Пэт!»

Я уже слышал, что Пэт – главный актив Дика, что он всюду возит жену с собой и она участвует во всех его выступлениях. Каждый раз в подходящий момент Никсон обнимает свою супругу и обращается к толпе: «Скажите, разве из нее не получится прекрасная пеірвая леди?» Толпа аплодирует.

Первая леди – это как бы титул жены президента. Никсон женат на Патриции Райан, дочери бизнесмена, который был связан с авиакомпанией «Локхид» – той самой, что производит шпионские самолеты «У-2». Об этом деликатно умалчивается, зато подробно описывается, какая Пэт хорошая и экономная хозяйка.

В начале кампании возникла было полемика между Пэт и Джекки, как всюду зовут жену Кеннеди, молодую, очаровательную Жаклин, свободно владеющую четырьмя языками и в недавнем прошлом работавшую фоторепортером в вашингтонской газете «Таймс-геральд». Предметом полемики был не взгляд на воспитание детей и не вопрос о привлечении женщин на государственные посты. Спор шел преимущественно о том, кто больше тратит на туалеты.

Газеты утверждали, что туалеты Жаклин Кеннеди стоят 30 тысяч долларов в год. «Я бы не смогла истратить такую сумму даже в том случае, если бы носила нижнее белье из соболей», – ответила на это миссис Кеннеди. Миссис Никсон, о которой говорили, что она покупает платья по 300 долларов в дорогих магазинах Елизабет Арден, не стала отрицать этого факта, но заявила, что, по ее мнению, тряпки не должны быть поводом для дискуссии на президентских выборах. Репортеры были сильно разочарованы.