Текст книги "Три нью-йоркских осени"

Автор книги: Георгий Кублицкий

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 18 страниц)

Квартал, который никогда не спит

Молодой доктор Блад, талантливый, но непризнанный ученый, приезжает к своему отцу в тихий провинциальный городок. Неожиданно в городке начинают таинственно исчезать люди. Вскрывается леденящая душу история: несчастных похищает доктор Блад.

Он одержим идеей – оживить мертвеца, пересадив ему сердце живого человека. В пещере среди меловых скал, над которыми надрывно кричат чайки, доктор устроил тайную лабораторию. Впрыскивая жертве препарат, делающий ее совершенно недвижимой, он вскрывает живому человеку грудную клетку, берет в руки трепещущее сердце.

С опытами не ладится. Доктору нужны все новые и новые жертвы. И ужасная участь угрожает даже молодой вдове, которой успел увлечься доктор-фанатик. Но вдова начинает смутно о чем-то догадываться. Вспыхивает ссора. И тогда доктор начинает ужасный опыт. С заступом он ночью отправляется на кладбище и выкапывает из могилы труп супруга вдовы, погибшего год назад при автомобильной катастрофе. На глазах несчастной – она связана, она в ужасе бьется в пещере – доктор вынимает сердце у похищенного им кладбищенского сторожа и пересаживает трупу. Труп оживает. Зеленый, полуистлевший, он одержим, однако, темными страстями. Увидев рядом со своей супругой незнакомого мужчину, оживший труп в припадке ревности душит доктора Блада.

Страшно? Погодите, то ли еще будет!

Беременной женщине впрыскивают ужасный змеиный яд. Она погибает при родах. Ребенка удается спасти. С годами он превращается в гибкую нелюдимую девушку со странными манерами и холодными, немигающими глазами.

Неожиданно в селении начинают таинственно умирать люди. Вскрывается леденящая душу история: несчастные погибают от укуса змеи, в которую по временам превращается девушка с немигающими глазами.

Молодой детектив, которому поручено это необычное дело, одержим идеей – найти настоящего виновника преступлений, потому что он не хочет верить, будто дезушка, которой он успел увлечься, действительно может превращаться в змею. Но смутно он все же о чем-то начинает догадываться. Местная колдунья, страшная как мертвец, с дьявольским хохотом дает ему совет, как вести себя в минуту ужасной опасности. Когда девушка во время свидания на пустыре превращается в кобру, чтобы вонзить зубы в отважного детектива, тот шепчет заклинания и выхватывает пистолет. Бах! Бах! Голова змеи размозжена, но в траве детектив видит умирающую девушку с холодной кровью и остановившимися глазами.

Вспыхивает свет. Люди, поеживаясь, покидают кинотеатр «Виктория». В нем показывают только «фильмы ужасов», по два в сеанс. Мы видели «Гроб доктора Блада» и «Женщину-змею».

Страшно было? Погодите, то ли еще будет! Вон у входа в кинотеатр развешаны увеличенные кинокадры новых боевиков с участием «короля монстров» Бориса Карлова. Вампир высасывает кровь из шеи бесчувственной красавицы, скелет душит какого-то старика с длинной бородой, двухголовое крылатое чудовище занесло когтистые лапы над юношей, прикрученным веревками к столбу.

Непутевые гуляки, бездомные, ночные сторожа и официанты ночных клубов, возвращающиеся с работы, никогда не покупают билеты в открытый с утра кинотеатр «Виктория»: там не выспишься, там такое показывают, что потом и со снотворным не заснешь. Не идут эти зрители, более всего дорожащие уютом мягкого кресла, и в соседний «Таймс-сквер»: его специальность – ковбойские фильмы. Какой уж сон, когда поминутно палят с экрана!

Зато в «Аполло» – благодать. В этом кино крутят только заграничные фильмы. Их не дублируют – это дорого, а дают пояснительные подписи на английском языке. Под незнакомую, непонятную речь отлично дремлется, тем более что в этом театре преобладает исключительно спокойная и неразговорчивая публика. Сюда со всего Нью-Йорка собираются глухонемые, для которых кино осталось «великим немым», изъясняющимся по-прежнему, как во времена Мэри Пикфорд, языком жестов и титров.

И «Виктория», и «Таймс-сквер», и «Аполло», и «Лирик», и «Селвин», и еще многие другие кинотеатры, названия которых я не запомнил, сгрудились в одном месте. Они заняли обе стороны Сорок второй улицы возле Таймс-сквера. Это квартал, который никогда не спит и в котором никогда не гаснет свет над десятками заведений, поставляющих духовную пищу для нетребовательных представителей «крупного рогатого человечества».

Ночью в этом квартале при фотографировании надо давать более короткую выдержку, чем днем. Электрическую энергию тут тратят расточительно, но без выдумки. Света бессмысленно много. Перед входом в каждый кинотеатр – предлинный, нависающий над тротуаром балкон, весь утыканный лампочками. Их хватило бы на праздничную иллюминацию Смитвиля или Смитборо. То же и на другом балконе. Лампочки высвечивают названия фильмов и имена популярных артистов, рекламные фото и афиши с краткими зазывающими надписями.

Фильм «Спасибо дураку». О нем: «Тут полуправда и исковерканная жизнь, горькая любовь и страшная ненависть, которые делают день опасным, а ночь – кошмарной».

Не хотите смеси полуправды с горькой любовью? Тогда посмотрите спортивный фильм, о котором выразительно сказано, что он снимался «без предохранительного клапана». Или «Бесстыдницу» с известной «секс-бомбой» в заглавной роли: «По телевидению вы этого никогда не увидите! Только для взрослых!»

А рядом – «Голубь, который завоевал мир». Что-нибудь пацифистское? Плохо же вы знаете вкусы квартала, который никогда не спит: «Наконец-то картина, которая доставит вам удовольствие! Итальянская «клубничка», наполненная сексом!»

Но вот «Рай на природе». Снимки нагих людей, по соображениям благопристойности заклеенные в известных местах изящными черными звездочками. Однако реклама намекает, что на экране звездочек не будет: «Строго для взрослых! Лагерь любителей солнца, показанный откровенно настолько, насколько это возможно. Взгляд на самый необычайный, нудистский стиль жизни!»

Нудизм – от английского корня, означающего «нагой», «обнаженный», «голый». Нудисты говорят: нагота прекрасна и естественна, давайте ходить нагишом. Там, где позволяет климат, приблизимся к прародителям нашим, к Адаму и Еве.

Короленко, побывав в Америке, рассказывал об одной сельской коммуне, члены которой отправились однажды на ярмарку. Среди них был страстный противник всяческих одежд. Он гордо взгромоздился на один из возов. Однако каждый встречный фермер норовил покрепче вытянуть его кнутом. На ярмарке нудиста хотели посадить в бочку, обвалять в перьях и затем затравить собаками. Но, как свидетельствует «Рай на природе», времена меняются.

Кстати, и у нас бывали нудисты. Они появились на модных курортах Крыма перед первой мировой войной. Следующая вспышка наблюдалась во времена нэпа. Было даже что-то вроде общества «Долой стыд». Милиция штрафовала голяков и сообщала о их непристойном поведении по месту работы.

Теперь нудизм моден на Западе. «Рай на природе»? Плачу полтора доллара.

Фильм цветной. Оффис самый обычный, с дыроколами и телефонами. Но секретарша – в чем мать родила. Это приемная нудистского лагеря. Потом голые заполняют уже весь экран. В лагере на лоне природы все делают вид, что совершенно не замечают наготы своих ближних. Отмахиваясь веточками от мух, две голые дамы сплетничают о третьей. Голяки устраивают конкурс на лучшие линии таза, изгибаясь перед деловитым голым жюри, снабженным измерительным инструментом. Следующие три части фильма заняты ужасающей тягомотиной с купанием, беготней по лесу, собиранием цветочков.

Примерно в пятой части у двух голяков почему-то рождается дитя. Это воспринимается как нечто совершенно противоестественное. Все вокруг было настолько пресно-добродетельным и подчеркнуто бесполым, что возникает предположение о непорочном зачатии.

Ну пусть бы нудизм возник как протест против ханжеской морали, что ли! Так нет, ничего похожего, в нем самом до черта елейного ханжества. Пьют фруктовые соки, предварительно раздевшись, – вот и весь протест…

Рядом с «Раем на природе» – о рае всерьез. Демонстрируется фильм «Царь царей», снятый по сценарию четырех авторов: евангелиста Матвея, евангелиста Марка, евангелиста Луки и евангелиста Иоанна. Он рассказывает о жизни Иисуса Христа от рождения до распятия на кресте. Натурные съемки сделаны в Палестине. В массовых сценах снимались десятки тысяч человек. Критики с редкостным единодушием признали высокое качество цветной пленки, на которой был снят фильм, однако отметили, что образы Понтия Пилата и трех разбойников можно считать спорными, не вполне соответствующими замыслу четырех сценаристов-евангелистов.

Я не видел в кинотеатрах никогда не спящего квартала фильмов о нашей стране. Но такие фильмы есть. Содержание одного из них, поражающее глубиной замысла и высокой осведомленностью Голливуда о всем происходящем в нашей стране, я привожу в газетном пересказе – правда, иронически-пародийном.

Молодому американцу поручено вывезти «в царство свободы» видного советского ученого. Ученый обитает в подмосковной деревушке Пассейк-на-Дону, возле безлюдного холма, на котором до революции жили два князя, некие братья Карамазовы, Сторожит ученого русская красавица Наташа Наташевич. Она агент ГПУ. Однако сердце у нее не камень, и Наташа Наташевич влюбляется в красавца американца. А влюбившись, взрывает ГПУ на воздух и решает бежать вместе с возлюбленным, прихватив для компании и крупного ученого. Ловко переодевшись коллективными фермерами, все трое благополучно перёходят границу.

В Америке есть хорошие фильмы. Некоторые из них мы видели на фестивалях, часть обошла все экраны страны. Но хороших фильмов мало. Огорчительно мало. Можно неделями кочевать из одного кинотеатра в другой, так и не увидев ничего стоящего.

И здесь я снова хочу прибегнуть к свидетельству г-на Дэвида Саскайнда, который, конечно же, разбирается в делах американского кино куда лучше иностранца, посмотревшего полтора-два десятка фильмов.

Так вот, г-н Саскайнд считает, что в кинематографии Соединенных Штатов духовные ничтожества буквально заполонили все, что хорошие картины составляют не более пяти процентов голливудской продукции. «Остальное же вздор, вроде картины типа «Я был кровожадным любовником»; типа дешевой библейской драмы, которая, я верю, скоро раскроет историю жизни Иуды Искариота; типа «Давайте-ка изучим свою больную душу и увидим, как умер секс». Саскайнд находит возмутительными картины, рассчитанные на вкусы глупых подростков, которым подобная безвкусица нравится не менее, чем безвкусица их популярной музыки.

«Эти образчики так называемого голливудского искусства не заслуживают даже презрения», – говорит Саскайнд.

В квартал, который никогда не спит, мы отправляемся сегодня вдвоем.

В качестве опытного, прожженного нью-йоркца я веду туда впервые попавшего за океан журналиста Д. Он молод, впечатлителен, много читал об Америке. Теперь хочет видеть все собственными глазами и как можно скорее.

Погода сегодня не для прогулок, но Д. неймется.

– Ну прошу вас… Может, такая погода будет все две недели. Я ведь только на две недели.

Идем. Серо-желтое вечернее небо сеет мелкий дождичек. На мокром асфальте блики всех оттенков. Возле аптек выставлены на вешалках плащи на один раз, из тончайшего пластика: пришел к дому и бросай в мусорную корзину.

Кинотеатры Д. не интересуют. Он считает, что американские фильмы ему покажут и в Московском доме кино. Он хочет видеть быт вечернего Нью-Йорка.

– Давайте так. Вот мы с вами провинциалы из Висконсина. С долларами у нас не богато, но мы решили посмотреть все, о чем можно будет потом рассказать в семейном кругу. Идет? О-о! Что это такое?

Он бросается к ярко освещенному окну нью-йоркской забегаловки. Прямо у окна двое кудесников-итальянцев с черными усиками и потными лицами показывают трюк. Раскатывают кусок теста, подбрасывая в воздух, растягивают его все тоньше и тоньше. Вот он взлетает уже выше головы, полупрозрачный на свет. Вот, наконец, шлепается на стол. Немедля его намазывают взрывчатой смесью перца, тертого сыра и томатной пасты, суют на жаркий огонь. Три минуты, и пицца – итальянский пирог – попадает уже под нож. А кудесники хватают следующий кусок теста, повторяя все снова.

– О-о! – стонет мой спутник. – Попробуем, а? Глупо не попробовать.

Я и сам давний поклонник чудесной пиццы. Обжигаясь жаром теста и перцем начинки, пожираем треугольные ломти. Официант молча ставит на клеенку два запотевших стакана напитка «пинаколада».

– Мы же не заказывали? – вопросительно смотрит на меня Д.

– Но все равно заказали бы, он знает. Нет человека, который не захотел бы после пиццы тотчас залить пожар в желудке.

В пиццерии – так называют подобные забегаловки – людно. Какие-то девицы, внимательно оглядывающие входящих. Парень в очень пестром лохматом свитере, о чем-то по-итальянски перебрасывающийся с поварами-кудесниками. Двое оливковых пуэрториканцев, вполголоса разговаривающих за пустым столом в углу. Обычная публика, насколько я могу судить.

Д. тянет меня за рукав: нечего, мол, терять золотое время, раз пицца съедена. Выходим в раскрашенную вечерними огнями плотную сырость. Д. обходит стороной рекламы кино: после, после! А вот что в этих маленьких лавчонках-щелях?

В щелях торгуют табаком, сувенирами, галстуками. Над одной витриной – скромная вывеска: «Галстучный центр мира». Другая завалена поддельными индейскими амулетами, изготовляемыми для торговцев всех стран в Японии. Тут «трубки мира», кисеты, томагавки, головные уборы вождей с перьями из синтетического волокна.

– Давайте спросим парочку скальпов! Есть у них скальпы, как вы думаете? – смеется Д.

Заведение «Увлекательные игры». Двери распахнуты; оттуда несется ржание и повизгивание какого-то модного какофонического джаза.

– Зайдем, а? – тянет Д. – Почему бы нам не развлечься? Или вы уже пресытились здешними развлечениями, сознайтесь?

– Ничего интересного, – небрежно говорю я. – Но если вы хотите…

Большой заплеванный зал с бетонным полом. Это как бы продолжение улицы. Все заставлено автоматами, готовыми погрузить вас в пучину удовольствий.

Д. застывает перед стеклянной будкой, где разложила карты гадалка-цыганка, изготовленная не без мастерства в натуральную величину. Черный кот весьма зловещего вида примостился возле ее руки. «Что-то скажет бабушка?» – написано на будке.

– Да, так что же она скажет? – вопрошает Д.

– Ничего-то она не скажет, пока вы не сунете вот сюда никель. Пять центов, с вашего разрешения.

Звякнула монетка – и, глядите, оживилась бабушка, грудь алчно вздымается, руки ворошат карты! И кот за те же деньги выгнул спину.

– Но что же она молчит? Очень даже нехорошо с ее стороны! A-а, она отвечает в письменном виде!

Д. хватает кусочек картона, выскакивающий из щели сбоку будочки. На нем изображена ладонь с таинственными линиями. Старая цыганка тотчас разгадала характер моего спутника с проницательностью, которой позавидовал бы отдел кадров.

«Ваша рука показывает, – было написано на картоне, – что вы очень любите наслаждаться радостями жизни. Поэтому и ваши сны бывают такими странными.

Ваши счастливые дни – воскресенья, четверги и тот день в каждом месяце, который соответствует дню вашего рождения, за исключением месяца до и после месяца вашего рождения».

– О-о, видите, воскресенья и четверги, – радуется Д. – Сегодня как раз четверг. Было бы глупо не попробовать…

И он кивает туда, где леди и джентльмены дуются в пинболл. Они сидят у наклонных столов вдоль стены и закатывают шарики в лунки. Надо закатить так, чтобы образовалась определенная комбинация.

Я, признаюсь, никогда не понимал, что влечет сюда игроков. Рассчитать движение шаров, рикошетирующих от бортиков по наклонной доске, довольно мудрено. Значит, игра вслепую со счастьем? Но азарта не заметно, физиономии игроков скучные-прескучные. А счастье – что за счастье выиграть дурацкую вазу, палку для гольфа, бронзовую Свободу или набор открыток? Должно быть, просто убивают время.

– Нет, – я решительно взял Д. за локоть, – давайте уж в следующий счастливый день, предсказанный вам цыганской бабушкой.

Мы направились было в комнату, где давал представления «Блошиный цирк профессора Хеклера». Но Д. сказал, что его не устраивает балаганное зрелище уездной ярмарки прошлого века. Его влечет к современной технике. Он потащил меня к аттракциону «Лунная ракета»:

– Смотрите, на мысе Канаверал еще нет, а здесь – пожалуйста!

Он влез в кабину, взгромоздился на сиденье и стал двигать рычагами, пытаясь прилуниться. Сквозь окошечко иллюминатора перед ним мерцал холодный лунный пейзаж. Я-то прекрасно знал это, потому что однажды тоже не утерпел…

После успешной посадки на Луну Д. решил отовариться жетоном, прикалываемым к пиджаку или платью. Тут были всяких размеров, рассчитанные на любой вкус и на любые жизненные ситуации: «Я ненавижу работу», «Давай потанцуем твист», «Мне нужна любовь», «Я рожден для скандала», «К черту школу!», «Нужна девушка, можно без опыта», «Я ненавижу секс», «Я обожаю секс», «Мне надо, чтобы меня любили».

Д. колебался между жетоном «Я битник» размером с блюдечко для варенья и другим – с надписью «Я ненавижу работу». Продавец, театрально оглянувшись, достал тем временем из-под прилавка трубочку вроде калейдоскопа и доверительно протянул мне. Взглянув в нее на свет, я мог убедиться, что сообщения об успешной борьбе нью-йоркской полиции с порнографией по меньшей мере сильно преувеличены.

– Я прицеплю это, когда мне поручат подбирать вспомогательный материал для статьи маститого автора, – сказал Д., расплачиваясь за жетон, свидетельствующий о его отвращении к работе. – Но вы говорили, что где-то здесь торгуют черт знает какими книжонками?

Это совсем рядом с «Увлекательными играми». Небольшая вывеска: «Книги и журналы, бывшие в употреблении». Знаю я эти книги и журналы! Однажды по неведению хотели мы заглянуть сюда с Наталией Сергеевной С., советской журналисткой, которая разыскивала уже распроданный в киосках номер какого-то еженедельника. Но едва я открыл дверь, пропуская вперед Наталию Сергеевну, как владелец магазинчика выскочил навстречу, предостерегающе поднял руку и замотал головой, бормоча: «Только мужчина! Только мужчина!»

Рассказываю об этом Д. Он заинтригован. Входим. На стене надпись: «Не достигшие 21 года не обслуживаются». Ерунда! Вон двое подростков роются в ящиках-картотеках. Д., разумеется, тотчас туда же. А там в запечатанных конвертиках из целлофана снимки не слишком одетых красавиц, комплектами в дюжину и полдюжины.

Продавец слышит незнакомую речь: иностранцы.

– Господа понимают – пикантные карточки внутри? – говорит он нам, прищелкивая пальцами.

Часть книжек, которыми набиты полки, тоже в целлофановых запечатанных пакетах – разумеется, не для того, чтобы их не испачкали. Это маленький психологический трюк. Сначала купите, потом смотрите.

Целлофан скрывает книжки с самыми «завлекательными» обложками, например «Иллюстрированную технику секса». Простоватый любитель «клубнички» клюет на эту удочку. Дома, нетерпеливо вскрыв целлофан, он убеждается, что купил популярную лекцию о гигиене половой жизни, иллюстрированную рисунками из учебника гинекологии. Настоящую порнографию не продают открыто, не раскладывают по прилавкам.

Правда, книги, красующиеся на полках, тоже не предназначены для чтения в монастырской келье: «Гомосексуальная революция», «Любопытные и необычайные любовные связи», «Энциклопедия эротики», «Гомосексуализм в Америке», «Женщины без мужчин», «Гомосексуализм с точки зрения культуры», «Сексуальная жизнь на Востоке», «Мужчины в моей жизни»…

Тут же груды журналов с обнаженными и полуобнаженными женщинами и… мужчинами! Последние либо супермены с прекрасно развитой мускулатурой, либо, напротив, совершенно женоподобные красавцы с длинными волосами.

Обнаженные женщины – это можно, обнаженные мужчины – это можно; нельзя, чтобы они были на одном фото или на одном рисунке в интимных позах. Здесь проходит еле заметный водораздел между широко распространенной полупорнографией и слегка преследуемой порнографией. В литературе этот водораздел уже стерт. Книги, где все вещи называются своими именами, причем на заборном жаргоне, свободно продаются не только в подобных лавчонках, но и в любых книжных магазинах самого высокого класса. Таков, например, роман Генри Миллера «Тропик Рака».

Мой Д. потрясен:

– Знаете, я, конечно, читал об этом. Но не думал, что все так открыто, так мерзко. «Гомосексуальная революция»! Тьфу!

– Вы же сами просили показать вам, а теперь плюетесь, – говорю я. – Зайдемте все же в соседнюю лавочку.

На этот раз мы не просто открываем дверь – мы попадаем в мир черной и белой магии. Тут по-настоящему следовало бы держать филина на жердочке, желтый череп у кассы и седобородого звездочета за прилавком.

В эти и подобные им двери ньюйоркца толкает, должно быть, жесткий рационализм окружающей его жизни. Ведь небоскребы начисто лишены привидений, которые водятся в самом захудалом замке доброй, старой Англии. Обитатель же квартиры с автоматической посудомойкой и цветным телевидением испытывает иногда тягу к общению с потусторонним миром, к чему-то таинственному и необъяснимому. Тогда он идет в такую вот лавочку и покупает для начала «Энциклопедию оккультизма», освещающую все аспекты мистицизма, метафизики, спиритизма, магии и демонологии. Он сносится с колледжем астральной науки. Он узнает адреса наиболее знаменитых спиритов, умеющих вызвать дух умершего через десять минут после начала сеанса. Он звонит в один из двухсот нью-йоркских оффисов предсказателей судьбы и гадалок, чтобы договориться о часах приема.

Лавочка, в которую я привел Д., торгует черно-книжной чертовщиной в глянцевитых обложках. На видном месте красуется «875 толкований различных сновидений», «Ключ к астрологии», «Мир снов», «124 случая успехов в жизни в результате верного понимания снов», «Звездный путеводитель (знаки Зодиака)».

Но главный, наиболее ходкий товар – гороскопы, от совсем тоненьких книжечек до томиков размером в детективный роман средней величины.

– Но ведь это же средневековье! – восклицает Д. – «Наш микрофон установлен в лавке известного нью-йоркского снотолкователя и составителя гороскопов». Вот бы закатить такую передачку по московскому радио! Но давайте купим книжечку, а?

Решено: покупаем мой гороскоп. Не персональный, это дорого, это может позволить себе богач с Пятой авеню. Нам бы попроще, подешевле…

– Могу я помочь вам? – спрашивает продавец. – Мистер хочет гороскоп? Когда мистер родился?

– Я? Тридцать первого декабря.

– О, под Новый год! Вы Козерог!

– Простите?

– Вот, мистер, гороскоп, который вам подойдет., Видите? «Для родившихся между 21 декабря и 9 января»? А это знак Козерога, видите? Вы родились под знаком Козерога.

В черном кружке на ярко-красной обложке изображено нечто вроде знака извлечения корня, но верхняя линия причудливо загнута рогом. «Ваш 1963 год, день за днем. Гороскоп и анализ характера». Это крупно. А помельче: «Предсказания на будущее лично для вас по месяцам и дням. Здоровье, работа, богатство, любовь, красота, путешествия, женитьба, удачные часы и дни бизнеса».

– Сейчас мы точно узнаем, когда вы должны начать скупку земельных участков в Калифорнии, – подмигивает мне Д. – О, но, сэр, вы не должны упускать свой час удачного бизнеса!

Гороскоп для начала обрисовывает мой характер. Он настаивает на моем честолюбии и твердости в решениях, на том, что я никогда не удовлетворяюсь достигнутым и стараюсь делать свой бизнес как можно лучше.

– Гороскоп вам льстит! – веселится Д. – Смотрите, что тут дальше: «Если вы сильный Козерог, у вас светлый ум». Но должен вас огорчить: кроме светлого ума, рождение под знаком Козерога грозит вам некоторыми неприятностями. Тут прямо сказано: «Вы можете страдать от недостатка кальция, и это сказывается на зубах. Вас могут беспокоить кожные проблемы». Сознайтесь, вас действительно беспокоят кожные проблемы?

Продавец смотрит на нас с выражением крайнего неудовольствия. Он не понимает, что именно мы говорим, но ему не нравится наш смех: черная магия – штука серьезная, и смеяться тут не над чем.

– Нет, я не советую вам везти этот гороскоп в Москву! – продолжает Д. – Вы думаете, вашей жене будет приятно прочесть вот это: «Обычно муж Козерог не очень возвышенный компаньон для супруги. Он по натуре эгоистичен, и, несмотря на то, что денег у него много, он не дает жене свободу действий по дому»? А дальше о детях, видите, ничего не забыто, вот: «Дети Козерога выглядят старше своих лет…»

Но его перебивает продавец:

– Извините, господа. Я подумал, может, лучше завернуть эту книгу в пакет, ведь на улице дождь? Или господам угодно еще что-либо?

Это вежливый намек. Мы поблагодарили и вышли. Д. снова посерьезнел. Он сказал, что, побывав в таких вот лавчонках, можно потерять всякое уважение по меньшей мере к нью-йоркским книгоиздателям.

Я просил его не торопиться с выводами. Неверно думать, будто американские книжные магазины торгуют преимущественно сонниками, комиксами, гороскопами и полупорнографическими изданиями. В Нью-Йорке есть первоклассные книжные универмаги, где можно купить переводы любых классиков мира, превосходно изданные монографии, веселые и красочные книги для детей.

Всего в двухстах шагах от этих лавчонок, на той же Сорок второй улице, издательство «Мак-Гроу хилл» предлагает в своем магазине множество технических книг по всем отраслям знания, солидных книг, в том числе и переведенных с русского, потому что, например, наши учебники и труды по теории математики считаются здесь классическими.

– Да, разумеется, – кивал головой Д. – Но «Ключ к астрологии»! Нет, это все-таки черт знает что!

Дождь усилился. Летящие в потоках неистового света его капли, казалось, сами излучали сияние. Я увлек своего спутника к скользкой лестнице, ведущей под землю.

– Куда это мы? Надеюсь, не в пещеры Лихтвейса? Я читал когда-то об этих кошмарных разбойничьих пещерах.

Я успокоил Д. Мы спустились в подземную часть никогда не спящего квартала, в обширное подземелье внутренних переходов линий сабвея.

Но Д. не унимался: конечно, мы в пещерах Лихтвейса! Ну какое же это метро, если оно совсем Олизко от поверхности земли, без эскалаторов? А грязища? И потом, что это такое? Станция? Нет. Переходы? Нет. Целый подземный городок, пещерное подземелье под несколькими кварталами. Смотрите, тут и бары, и закусочные, и парикмахерские, чтобы брить разбойничьи бороды. А вон тот тип, что обшаривает глазами прохожих, чем не разбойник?

– Ладно, пусть пещеры Лихтвейса, – примирительно сказал я. – Хотя ваш разбойник, наверное, назначил свидание какой-нибудь мисс, только и всего. В другой раз мы с вами придем сюда специально для изучения разбойничьих нравов. А сегодня мне еще надо посидеть за машинкой.

И мы пошли к поезду.