Текст книги "Революция.com. Основы протестной инженерии"
Автор книги: Георгий Почепцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 9 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Глава вторая
Революция: теоретические основания
Теории путча, революции и толпы
Исторический аспектИНТЕНСИВНЫЕ СМЕНЫ политических режимов сопровождают человечество все время. Более того, именно они в ряде случаев кардинальным способом меняют человеческую историю, задавая ее новое направление на многие десятилетия вперед. Это произошло с французской революцией, это произошло с русской революцией. По этой причине революция как объект изучения или инструментарий действия всегда будет представлять особый интерес.
Эдвард Луттвак одним из первых строит теорию путча, опираясь на широкий набор материала [1]. При этом анализируются разные способы нейтрализации как вооруженных, так и политических сил для достижения поставленных задач.
Рекрутирование новых сторонников ведется с помощью сообщения им трех вещей о путче:
• политические цели;
• то, что уже рекрутировано множество других лиц;
• суть задач, которые ему предстоит выполнять.
Цели путча следует формулировать в терминах политических отношений, а не конкретных персоналий, поскольку они могут вызвать определенное отторжение. Цели должны быть сформулированы с точки зрения данной страны, предлагать решение ее проблем и по форме совпадать с политическими представлениями большинства населения.
Нейтрализация политических сил строится на нейтрализации основных фигур, поскольку будет наличествовать нехватка сил. На следующем этапе возможна нейтрализация других фигур как бы из списка № 2 [1. – С. 112].
Сами политические силы могут действовать против путча по двум направлениям:
• собирать массы против нового правительства;
• манипулировать техническими средствами, находящимися в их распоряжении, чтобы препятствовать консолидации новой власти.
При этом не все силы следует нейтрализовать, есть силы, которые считаются более экстремистскими, и их агитация против даст следующие положительные результаты:
• можно будет получить поддержку тех политических сил, которые боятся их больше, чем тех, кто совершил путч;
• будет получена возможность бороться с другими враждебными группами, после того как они будут ассоциироваться с этими экстремистами.
Как видим, предлагается даже такой достаточно тонкий ход, который активно используется (в том или ином виде) на просторах СНГ и без этой формулировки. Экстремистские хотя бы по высказываниям группы всегда получают возможность высказаться как в России, так и на Украине.
После путча основным элементом становится контроль над информационными потоками. Анти-путч 1967 года в Греции передавал набор сообщений, исходящих от короля, но сделано это было с рядом ошибок:
• передатчик был слабым, работающим на нестандартной волне;
• вместо громкого голоса власти транслировался слабый крик о помощи.
Из последних событий можно увидеть сходное невидимое поведение экс-президента Киргизии Аскара Акаева, который даже выехал за пределы страны, когда началась революция.
Бюрократия и население должны физически увидеть реальность и силу путчистов, поэтому целями для захвата должны стать следующие типы зданий:
• помещения, где размещена реальная политическая сила страны;
• основные административные здания;
• символические здания.
Одной из важнейших задач, возникающих после совершения путча, становится его легитимизация. Акцент при этом может делаться на том, что нелегитимность предыдущего режима была сознательной и постоянной, а нелегитимность путча является только необходимой и временной.
Послепутчевая информационная кампания призвана выполнить две задачи:
• отбить охоту к сопротивлению, подчеркивая имеющуюся у путчистов силу;
• останавливать страхи, которые могут дать рост такому сопротивлению.
Следует продемонстрировать реальность и силу путча с помощью перечисления того, над чем установлен контроль, подчеркиванием восстановления закона и порядка, акцентированием того, что всякое сопротивление прекращено. Новости о сопротивлении будут порождать новое сопротивление, поэтому такие сообщения должны быть изъяты.
Теория Эдварда Луттвака акцентирует аспекты силовой смены режима, теория Джин Шарп строится на методологии ненасильственного сопротивления власти. Ненасильственное сопротивление показало свою эффективность, поскольку механизмы власти, наоборот, настроены на борьбу исключительно с силовыми вариантами противодействия.
Джин Шарп учит, что можно быстро развить возможности по ослаблению источников силы режима [2]. При этом стратегия работы с мобилизованной силой состоит в движении от цели к цели, ведя ограниченные кампании за конкретные малые цели. В этом случае нет нужды в харизматических лидерах, которые несут только негативный эффект.
Более важным компонентом является массовость, поскольку именно она позволяет осуществить паралич бюрократии. Кстати, в программе «Время новостей» («Пятый канал», 21 декабря 2004 года) один из руководителей «Поры» В. Каськив назвал число своих членов – 35 тыс. человек. Именно молодежь задавала массовость в украинских событиях, поскольку, как отмечает руководитель «Поры», если бы не было 30–40 тыс. студентов на площади, киевляне не вышли бы на поддержку Майдана [3].
Полковник Роберт Хелви, один из главных практиков ненасильственной сферы, подчеркивает, что не индивиды являются основной поддерживающей силой режима, а организации и институции [4]. Для борьбы с ними следует определить их сильные и слабые стороны, построив в результате точки их уязвимости. С другой стороны, студенты, как правило, стоят на стороне оппозиции, поэтому задачей становится усиление их агрессивности. Как видим, опора на студенчество входит в азбуку ненасильственного протеста.
Институт Альберта Эйнштейна в Бостоне, который ассоциируется с именем Джина Шарпа и который теперь возглавляет Роберт Хелви, сформулировал следующие десять пунктов характеристики ненасильственного действия:
• ненасильственное действие не имеет ничего общего с пассивностью и трусостью;
• ненасильственное действие не должно ассоциироваться с чисто вербальным или психологическим убеждением;
• ненасильственное действие не строится на представлении о том, что люди исходно хорошие;
• люди, проводящие ненасильственные действия, не являются пацифистами или святыми;
• успех ненасильственного действия не требует разделяемых всеми стандартов и принципов;
• ненасильственное действие является как западным, так и восточным феноменом;
• в ненасильственном действии нет представления о том, что оппонент воздержится от использования насилия против ненасильственных активистов;
• в ненасильственном действии нет ничего такого, что бы предотвращало его использование как для хороших, так и плохих дел;
• ненасильственное действие не применяется только для внутренних конфликтов в демократических системах;
• ненасильственное действие не всегда требует больше времени для достижения победы, чем борьба с помощью насилия.
Данная теория очень четко выделяет несколько ключевых моментов, в рамках которых затем происходит обучение будущих протестантов и проведение самой борьбы [5]. Это опоры режима, это стратегия, это лидерство. Отдельным параграфом книги Р. Хелви является рассмотрение вопросов влияния на внешнюю аудиторию. Это понятно, поскольку процессы глобализации позволили сегодня очень активно использовать в качестве собственных союзников внешних игроков, среди которых выделяются три основных типа: правительства, неправительственные организации, медиа.
Р. Хелви выдвигает определенные требования к поведению лидера:
• создавать примеры для других;
• знать людей, которых собираешься вести;
• самому уметь выполнять ответственную работу;
• искать и принимать на себя ответственность;
• создать системы взаимодоверия внутри организации;
• знать оппонента;
• обучаться из опыта;
• знать возможности и таланты подчиненных и опираться на них.
Толпа как термин достаточно условно отражает феномен, который существует, поскольку перед нами активная часть общества. «Размер толпы совершенно не имеет значения, будет ли это «всего 700 худо-бедно мобилизованных», как в Бишкеке, или 700 тыс. «профессиональных демонстрантов» на киевском Майдане. По той простой причине, что живая воля народа разворачивается в действии прямо на наших глазах. В этот момент социологические проценты уже становятся неважны. Раз активная часть населения (авангард народа) оказалась на улице в виде «толпы», то именно ей делегируется право представлять «волю народа как таковую». Молчаливое «большинство» всегда сидит дома, и тем самым оно выражает свое согласие с происходящим. Как показал опыт киевского городского восстания, очевидное меньшинство, собравшееся на Майдане Незалежности, весьма эффективно противостояло социологическому «большинству» [6]. Подобная толпа сама может быть организованной силой, а может быть рычагом, которым пользуются политики, решающие таким образом свои проблемы.
Лев Лерман связал пассионарность населения по Льву Гумилеву с серией бархатных революций, прошедших последнее время [7–8]. Одним из указателей на непассионарность он считает феномен активного положения женщин в обществе и пассивного мужчин, что характерно для периода, в который вступили западные страны и еще не вступили страны бывшего СССР.
Толпа интересует нас, поскольку она обладает своим собственным поведением и мышлением, не только отличающимся от поведения и мышления отдельного человека, но и не вытекающим из него. Толпа становится «центром вселенной», способной судить самой, решать, кто прав и кто виноват. Она любит и ненавидит одинаково сильно. Она видит все и знает все. Без нее враг бы ускользнул незамеченным. Это определенное метаповедение, поскольку исчезает разнообразие деталей, как объекты реагирования, так и само реагирование становятся однотипными. В свое время Алесандр Богданов отмечал, что выравнивание в толпе может быть сделано только по низшим, а не по высшим реакциям, поскольку низшие реакции у всех одинаковые, а высшие различаются. Густав Лебон и Габриэль Тард заложили основы изучения толпы как отдельного объекта.
Когда же возникает подобное единение, ведущее к созданию толпы? Толпа начинается со 120–150 человек, это объем, на котором проявляется эффект толпы, когда из высокого уровня контактности следует высокое напряжение. Анатолий Журавлев подчеркивает, что часть людей выражает это поведение более интенсивно, заражая других: «Обратите внимание на подростков на концертах. Все они сначала ведут себя по-разному – двигаются, танцуют каждый по-своему. А через 30–40 минут они уже прыгают, кричат и машут руками одинаково» [9].
Акоп Назаретян также выделяет разное поведение в толпе [10]. Агрессивная толпа делится на ядро и периферию. В толпе погромщиков сравнительно небольшое число насилует и убивает, есть поддерживающие их криками и улюлюканьем, есть те, кто поддерживает не так активно, есть те, кто просто смотрит. Он говорит о толпе как об эмоциональной регрессии, когда работают самые низшие слои психики. А. Назаретян также акцентирует разные сценарии превращений, которые проходит толпа, например, конвенциональная – экспрессивная – стяжательская – паническая [11. – С. 43].
Психологическое воздействие на толпу извне рекомендуется осуществлять на периферию, для воздействия изнутри следует проникнуть в ядро, где внушаемость носит гипертрофированный характер [11. – С. 48]. Кстати, толпа как феномен, известный почти всем, пришла с перестройкой, когда по стране проходили бесконечные митинги.
Еще одним приемом воздействия становится использование ритма. Действующая толпа аритмична, громкий ритмический звук способствует превращению толпы из действующей в экспрессивную [11. – С. 57]. Есть также прием деанонимизации толпы, когда ее участников начинают усиленно фотографировать, тем самым задавая определенный уровень публичности их поведению.
Толпа (а к Майдану психологи просили не применять этот термин) создается не только с помощью физического присутствия. Эдвард Росс достаточно давно, еще в 1908 году, подчеркивал, что возможно ментальное, а не только физическое прикосновение [12]. И тут возникает понятие публики, к которой может принадлежать человек, одновременно входя в разные ее конфигурации. Если толпой может управлять случайный лидер, то на публику лидеры выходят сквозь редактора той или иной газеты, то есть существует определенный вариант отбора. Отсюда следует вывод, что сегодня мы имеем не эру толпы, а эру публики.
В главе своей книги, посвященной собственно толпе, Эдвард Росс выделяет три характеристики толпы, возникающие, когда ее достигает импульс в виде зрелища, события или лидера:
• расширение, состоящее в охвате все большего количества людей;
• интенсификация, возникающая, когда человек в толпе чувствует одинаковость своих чувств с другими;
• предиспозиция, под которой понимается, что будущее реагирование становится все более единым.
В результате через некоторое время из толпы формируется mob, то есть более однородная единица, реагирующая одинаково.
Флориан Знанецки рассматривает социальные действия как такие, которые направлены на влияние на других, на модификацию людей и групп в определенном русле [1 3. – С. 57]. Кстати, мы находим близкое понимание перформанса у Р. Шехнера как деятельности в присутствии других [14. – С. 30].
Социальное действие у Знанецкого становится относительно закрытой социально-психологической системой [13. – С. 61]. Социальная тенденция отличается от эмоций или сентиментов по следующим характеристикам [1 3. – С. 72]:
• тенденция является активным феноменом, эмоции – пассивным;
• тенденция определяется в соответствии с ее объектом и целью, которую следует достичь, эмоции, сентименты – по отношению к психологическим или физиологическим основаниям;
• тенденция не раскладывается на более простые компоненты, эмоции или сентименты являются психологически сложными и могут анализироваться дальше.
Социальная ситуация определяется, исходя из прошлого опыта. Правда, иногда она остается неопределенной в ситуации новых, быстро меняющихся социальных событий. Социальная ситуация состоит из трех составляющих: социального объекта, являющегося стабильным компонентом социальной ситуации, ожидаемого результата действия и инструментального процесса по достижению этого результата.
Интересно, что Сергей Переслегин, анализируя террористические акты, то есть также социальное действие определенного рода, разграничивает террористические подразделения (Т-группы) и аналитические подразделения (A-группы), взаимодействие которых приводит к планируемому результату [15]. В этом же плане выступает и Глеб Павловский, считающий, что планировщикам безразлична специфика конкретных стран, поскольку все это элементы более глобальной игры.
Кимболл Янг определяет толпу как «находящуюся в соприкосновении пространственно распределенную группу, в рамках которой циркулирует реагирование на общем языке и жестах по отношению друг к другу, а также имеющееся соприкосновение плечом к плечу или поляризация по отношению к какому-нибудь объекту внимания. Толпа имеет достаточное число членов, чтобы предотвратить личностный контакт лицом к лицу, особенно в случае некоторых стимулов, которые предоставляют обший фокус внимания» [16. -С. 534–535]. Поведенчески толпу характеризуют ненависть, нетерпимость, фанатизм, завышение собственной значимости. Он также подчеркивает тот факт, что в толпе начинают реализоваться идеи и действия, которые обычно оказываются подавленными. Доминирующими мотивами становятся эмоциональные, в то время как социальные и интеллектуальные уходят на периферию.
Альберто Мелуччи выдвинул в 1985 году понятие новых общественных движений (NSM – new social movements), заложив в основу их понятие коллективной идентичности, за выражение которой ведется борьба. Коллективный актор всегда является конструируемой реальностью.
Альберто Мелуччи подчеркивает, что общество создается человеческими действиями, что в современном обществе материальное производство трансформировалось в производство знаков и человеческих отношений [17]. Общество не просто транслирует доминирующие культурные правила в жизнь, а делает это сквозь конфликты в ситуации функционирования противоположных культурных значений. Конфликты возникают в тех сферах, где происходит наибольший уровень давления, чтобы заставить подчиниться.
Современная жизнь строится в рамках неповторяемости времени, что связано с потерей линейности времени и возможности катастроф (ядерной, экологической). Идентичность молодого поколения формируется только в современности, нужны новые способности для интуитивных, а не рационалистических контактов с реальностью.
Антагонизм молодежных движений является коммуникативным по своему характеру. За последние несколько десятков лет именно молодежь была центральным актором коллективной мобилизации.
Молодежное коллективное действие предлагает другой части общества другие символические коды, меняющие логику доминирующих кодов. Альберто Мелуччи предлагает три модели коммуникативного действия:
• пророчество: возможное уже является реальным, пророки представляют себя моделью сообщения, которое они провозглашают, тем самым молодежь распространяет свою культуру и тип жизни;
• парадокс: авторитеты доминирующих кодов предстают через преувеличение или низвержение;
• репрезентация: коды отделяются от содержания, которое их скрывает, образуются такие формы репрезентации, как театр, видео, медиа.
Общественное движение выступает в качестве своеобразного канала коммуникации для остального общества. Задачей такого канала становится проявление того, что не решается сказать система. Это молчание, это насилие, это сила доминирующих кодов. Общественное движение разговаривает с помощью действий.
Молодежные движения принимают форму сетей, объединяющих то, что в обычной жизни разбросано и фрагментировано. Такие сети возникают спорадически в ответ на конкретные проблемы. В такой ситуации коллективные акторы задаются по-иному:
• они не могут быть стабильными, поскольку существуют в рамках символических ресурсов, их средства идентификации постоянно меняются;
• они не все время получают противоположные требования системы, поэтому не могут находиться в одной общественной категории.
Мы вообще можем считать, что и сила подобных структур заложена в их нестабильности, непредсказуемости, в то время как сила формальных структур состоит в обратном – в стабильности. В этом смысле можно вспомнить отличия партизан от регулярной армии, активно изучаемое и используемое сегодня американскими военными понятие «роения», когда принятие решения опушено на самый нижний уровень. Децентрализация порождает другие типы эффективного поведения.
Украина с 1990 года находится в ситуации, когда молодежные движения проявляют себя в активной форме. 2004 год не стал исключением. Единственное отличие от теории Альберто Мелуччи – в том, что молодежное движение не стало самостоятельным фактором со своими требованиями, а присоединилось к «битве гигантов», хотя его роль также была значительной, поскольку, например, «Пора» смогла «реализовать» 7–8 млн. долларов [3], а это является немалой суммой.
Россия сегодня занялась активным выстраиванием молодежных структур под власть, поскольку получила обучающий толчок со стороны украинских позиций. Очень четко формулирует значимость молодежных движений Александр Дугин: «В критической ситуации проявляется третий фактор – фактор улицы, неформальных объединений, неправительственных организаций и фондов, в которых на самом деле и идет настоящая жизнь и которые при необходимости способны создать реальное революционное настроение, критическое мнение, спонтанный протест. Они не управляемы и не контролируемы властью просто потому, что не интересуют ее в силу их малой покупательной способности и нулевого административного ресурса. Они нужны только в периоды революций. Молодежь – это мотор и энергия таких движений» [18]. Здесь снова молодежь представляет интерес не сама по себе, а как тот тип рычага, который может попасть не в те руки.
Не только нарушенные ожидания ведут к революции старшее поколение, но и замедление процессов развития, которые не дают молодежи выдвигаться вперед в естественном, а то и интенсивном режиме. Молодежь скорее живет завтрашним днем, а ее возвращают в день вчерашний.
Страны СНГ после скоростного скачка 90-х в определенной степени «зависли» в своем развитии. И если для старшего поколения ожидание – это вполне приемлемая форма существования, то молодежь знает зависание только из работы с компьютером. Они хотят жить более ускоренной жизнью, а те формы, которые им предлагают, наоборот, строятся на специальном замедлении всех процессов. Это создает принципиально конфликтную ситуацию, которую один из исследователей описал в следующих словах: «Так было на Тяньаньмыне в 1989-м, а до этого рядом с Сорбонной в 1968-м. Все революции устраивались молодежью просто потому, что она менее всего отличается характерной чертой наших соотечественников – терпением. Современная российская молодежь волею старшего поколения оказалась лишена места под солнцем. Ротация кадров в политике и органах управления давно перезрела. Среди политиков федерального уровня самые молодые пришли в эту сферу как минимум 10–12 лет назад. А расставаться с властью по-хорошему, как известно, любят немногие» [19].
Поскольку массовая культура в отличие от культуры высокой строится на активной роли читателя / потребителя (Умберто Эко) и поскольку оранжевая революция опиралась на одновременное проведение концертов на Майдане, то возникает потребность посмотреть и на теории массовой культуры. Джон Фиск, как и ряд других исследователей, выводит массовую культуру из понимания ее как культуры подчиненного класса.
Рассуждения Дж. Фиска по анализу массовой культуры мы можем суммировать в ряде моментов [20]:
• Мадонна как текст является неполной, пока она не поставлена в условия социальной циркуляции;
• популярная культура реализуется интертекстуально как серия текстов (постер, плакат, пластинка, интервью и тому подобное);
• в популярной культуре объектом почитания являются не автор музыки или текста, а исполнитель;
• акцент на циркуляции значений, а не на отдельном тексте говорит о том, что популярная культура реализуется в повторении и сериальности, что соответствует рутине обыденной жизни.
Если проанализировать этот набор характеристик массовой культуры, то мы можем полностью перенести их на особенности оранжевой революции, что говорит о едином феномене массового поведения. Например:
• социальная циркуляция сформировала и феномен лидеров оранжевой революции;
• революция состояла в бесконечной череде действий, то есть сериальность явно присутствовала, к примеру, Владислав Каськив вспоминает, что ему 12 раз давалась команда быть готовым к активным действиям [3];
• революция строится на активизации масс, когда авторами становятся все, а не только власть;
• множество значений, противоречащих друг другу, все время создают ощущение незаконченности.
Революция, являясь коллективным действием, находится на другом полюсе по отношению к действиям индивидуальным. Молодежь в этом плане также противостоит старшему поколению, поскольку способна к нелинейному мышлению, выросшему в рамках видеоигр, ощущая, а не анализируя взаимоотношения. Революция как раз была принципиально нелинейным событием, которое смогло быть прочитанным и активизированным именно молодым поколением.
