Текст книги "Революция.com. Основы протестной инженерии"
Автор книги: Георгий Почепцов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 37 страниц) [доступный отрывок для чтения: 14 страниц]
Требования социальных изменений сопровождают человечество все время. Христианство, возникшее как религия рабов, в этом плане также компенсировало страдания в мире реальном блаженством в мире после смерти. Но и здесь опора состоит в учете требований несовершенства данного мира. То есть человечество испокон веков имело методологии по трансформации данного вида несовершенств:
• эволюционный проект;
• революционный проект;
• компенсаторный проект.
Джеймс Скотт предложил также вариант смешанной формы – скрытого варианта протеста, реализуемый подчиненными классами, которые не хотят вступать в активную конфронтацию. По нашей классификации, это будет сочетанием революции и компенсации. Особенностью этой формы протеста является то, что за ней не следует возможность наказания [21]. Это ежедневные формы протеста, которые в результате не порождают заголовков газет. Открытые конфликты чаше приносят наказание, чем победу. Дж. Скотт считает открытую форму конфликта «роскошью», которая редко доступна подчиненным классам. В качестве примера подобных скрытых форм приводится отказ называть виновников, чтобы полиция могла их наказать, и так далее.
Че Гевара и Р. Дебрей предложили теорию фоко, которая гласит, что не следует ждать созревания экономико-политических условий для революции, как этого требовал марксизм, активная группа повстанцев сама может дать толчок пробуждению активности широких народных масс.
Че Гевара вынес из кубинской революции три фундаментальных урока [22]:
• народные силы могут побеждать армию;
• не следует ожидать наступления всех необходимых условий для революции;
• в неразвитой Америке основой военного конфликта становится сельская местность.
По сути эти уроки представляют собой мотивацию для вхождения в революционную ситуацию при любых погодных условиях.
Народное партизанское движение не находится в пассивной самозащите, это защита с прикреплением к врагу. Разница между насильственными и ненасильственными действиями не измеряется количеством выстрелов. Революция, которая постоянно не движется вперед, это революция, которая отступает. Основной стратегической целью является захват власти.
Революционный фокус – это группы малого объема, которые сами выбирают тактику: или контратаковать, или подождать лучших условий. В первые моменты слабость такой группы столь очевидна, что все свои усилия она должна распространять на контакты с людьми, на те области, которые станут ее поддержкой.
Партизаны должны следовать трем ключевым условиям:
• постоянная мобильность;
• постоянная бдительность;
• постоянная подозрительность.
Без опоры на эти элементы партизанская борьба невозможна. Они вновь акцентируют элемент самодостаточности революционной ячейки.
Рэджис Дебрей, называя эти три правила золотыми, раскрывает причину акцента именно на этих элементах. Гражданские лица в зоне операции наиболее уязвимы, противник может их засылать в партизанские отряды [23]. Поэтому следует тщательно дезинформировать таких людей в отношении того, куда идут партизаны, откуда они пришли и так далее.
Мобильность и гибкость составляют преимущества партизанской боевой единицы. Контратака партизан служит катализатором, способным трансформировать фоко (партизанскую силу) в силу для подражания всей страны. Но не следует путать войну и пропаганду. Никакой прекрасный фасад не заменит реальных действий.
Следует двигаться от малого к большому. Наименьшей единицей как раз является фоко как ядро партизанской армии. Р. Дебрей рассматривает его как «малый мотор», который включит «большой мотор» масс в движение. Чем слабее революционная ячейка, тем меньше она может верить союзам с другими. По этой причине как раз фоко как ячейка должна быть независима от гражданского населения.
Рэджис Дебрей был арестован в 1967 году боливийскими властями и спустя три года отпушен на свободу из-за протестов французских интеллектуалов и политиков, среди которых были Жан-Поль Сартр, Андре Мальро и президент Шарль де Голль. В восьмидесятые годы он был специальным советником по отношениям с Латинской Америкой президента Франсуа Миттерана. Сегодня он является основателем такой науки, как медиология [24]. Уже в этом качестве он цитирует Томаса Эдисона, который сказал, что тот, кто контролирует киноиндустрию, имеет наибольшую силу влияния над людьми. [25]. По этой причине он подчеркивает роль США, которая управляет мечтами через киноиндустрию, чего не может сделать Франция, выпускающая 320 сортов вина или сыра.
Р. Дебрей во многом предвосхищает теорию мягкой силы Дж. Ная, когда говорит, что власть сегодня покоится не столько на материальных факторах, как на факторах нематериальных, к числу которых он относит способность хранить, управлять, распределять и создавать информацию, то есть, другими словами, на знаниях, культуре и информационных системах [26]. В этом плане Советский Союз, по его мнению, был силой только в традиционном смысле, в танках и обычных вооружениях, поэтому и равенство с США было только в военном смысле.
Кампания 1963 года в Никарагуа продемонстрировала провалы теории фоко, когда 60 слабо обученных студентов с июня по октябрь пытались развернуть патизанскую борьбу [27]. В результате они вернулись в Гондурас, откуда и пришли. С другой стороны, подобные теории имеют огромный мобилизируюший потенциал, поскольку предоставляют потенциальные возможности для социальных единиц меньшего объема.
Дж. Гейтс говорит, что после неудачи применения идеи фоко в сельской местности ее попытались применить в городах [28]. На практике же и городские революционеры не доказали свою большую эффективность.
Однако есть также и мнение, что как раз в Латинской Америке в ее «городах-государствах» относительно небольшие, но хорошо организованные и мотивированные группы вооруженных людей могут поддерживать внутреннюю войну в течение долгого времени [29]. Это не значит, что у них нет народной поддержки, которая может возникать время от времени. Речь идет о том, что всенародная поддержка не является в этих странах обязательным элементом.
Что из этого опыта (а Че Гевара говорил о партизанской борьбе именно как о методе) может помочь нам проанализировать оранжевую революцию?
Первое – скорость, поскольку революция должна постоянно двигаться вперед, тем самым максимальным образом используя это свое преимущество. И как раз запаздывание в скорости реагирования было характерно для властей в период событий в Киеве.
Второе – это идея фоко, группы, энергетика которой должна включить в действие энергетику больших масс. К этому типу следует отнести движение «Пора», которые выступили в роли определенного катализатора событий.
Третье – роль мобильности, гибкости малых групп, которые одновременно должны обладать, особенно в период своего становления, подозрительностью и бдительностью.
Четвертое – это идеи Дебрея об управлении мечтами. Именно лидеры оранжевой революции более адекватно работали в этой сфере, разбудив активность масс в борьбе за справедливость, честность, моральность. Виктор Ющенко как раз оказался в центре этого движения, поскольку это было поле, где он оказался наиболее силен.
Есть разные представления о революции, революционности, адекватных моделях подобного интенсивного построения будущего. Но принципиальным всегда является противопоставленность методов повстанческой борьбы тому инструментарию, который имеется в руках у регулярной армии. Можно провести следующий набор противопоставлений, акцентирующий асимметричность этих подходов (см. табл. 14) [30].
Таблица 14
Противоположные измерения войны
Приведем более подробно различия по параметру солдат – боевик: боевик функционирует в более свободной форме организации и дисциплинарной системе, он живет ближе к земле и ее людям, в определенных условиях он будет таким же эффективным, как современный профессионал.
Айвон Гренье, опираясь на большой объем исследований революций и путчей в латиноамериканских странах, подчеркивает некоторые их черты, интересные и для нас [9]. Мы попытаемся выделить некоторые важные параметры:
• сложно объединить оппозиции при отсутствии четкой фигуры во власти, например, Сальвадор не имел Сомосы, как в Никарагуа, что делало задачу оппозиции сложнее;
• главными повстанцами в Латинской Америке стали представители среднего класса, молодые люди, имеющие университетское образование;
• экономические детерминированные теории революции не работают, скорее речь может идти о социоэкономических факторах;
• переход к революциям имел символическую или идеологическую природу, а не материальную, чему способствовал и успех кубинской революции;
• проведенные под эгидой США выборы в Сальвадоре имели негативные последствия, поскольку не дали создать реальный пакт между враждующими сторонами, выработанный на основе переговоров;
• радикальные идеологии прошли по латиноамериканским университетам в 60-е и 70-е годы и прекратились в 80-е вне зависимости от каких-либо социоэкономических изменений, политическая арена везде является более меняющейся, чем социоэкономическая «структура».
Важным, с нашей точки зрения, здесь является уход от чисто экономических причин революций к причинам нематериального свойства.
Дж. Бут, которого активно цитирует А. Гренье, проверял на латиноамериканском материале ряд гипотез, которые в основном получили подтверждение [31]:
• высокий уровень активности гражданского общества способствует высоким уровням формирования социального капитала;
• высокий уровень активности гражданского общества способствует высоким уровням формирования политического капитала;
• высокий уровень активности гражданского общества будет связан с высоким уровнем демократичности режима;
• высокий уровень социального капитала будет связан с высоким уровнем демократичности режима;
• высокий уровень политического капитала будет связан с высоким уровнем демократичности режима.
Петр Кропоткин в своих «Записках революционера» приводит пример того, как русская молодежь, вместо того чтобы заняться агитацией, просто пошла в народ для того, чтобы жить его жизнью: «Молодые люди не строили теории социализма, а становились социалистами, живя не лучше, чем работники, не различая в кругу товарищей между «моим» и «твоим» и отказываясь лично пользоваться состояниями, полученными по наследству» [32]. То есть это тот же вариант фоко и, кстати, другой вариант активности, также ведущий к разрушению имеющегося на тот момент типа общества.
И Михаил Бакунин выступал только за стихийную революцию, считая все другие виды искусственными и в принципе невозможными [33]. Он считал так, поскольку рассматривал силу государства как достаточно сильную, способную распознать наперед любой вариант заговора. То есть менее подготовленный вариант переворота имеет больше шансов на успех, чем вариант подготовленный. И это можно трактовать как другой вариант реализации идеи фоко, которая строится на энергетике, активности малой группы, способной преодолеть инерцию среды.
Противоречат идее стихийности воззрения Рендол Коллинза, который в своем интервью говорит следующее: «Согласно результатам исследований государственных переворотов и революций, подобные драматические события происходят не потому, что низы недовольны своей жизнью, а из-за кризиса государственного управления, в первую очередь из-за кризиса госфинансов. Как правило, в этот момент народ, конечно же, тоже бывает неудовлетворен своей жизнью, но даже озлобленный народ никогда не может выиграть, если государство уже не рушится само по себе» [34]. То есть акцентируется та точка, которую ощущают многие участники уже бархатных революций, во время которых наблюдается реальное бездействие власти. Частично оно создается определенными методами по нейтрализации власти, например, усиленным давлением из-за рубежа, требующим исключительно ненасильственных методов наведения порядка.
Саул Алински, которого определяют как отца американского радикализма, создавал стратегию и тактику эффективной антигосударственной, антиинстуциональной и антикорпоративной борьбы. Кстати, его тексты – это тексты практика, а не теоретика, поскольку всегда строятся на разборе конкретных примеров собственной борьбы.
С. Алински разграничивал либералов и радикалов. Либералы принимают резолюции и ничего не делают, радикалы являются людьми решения и действия. Либералы боятся применения силы, радикалы – наоборот. В целом можно дословно повторить следующие его слова как наиболее характерные: «Либералы протестуют, радикалы восстают» [35 – С. 22]. Или такая фраза [35 – С. 23]: «Либералы мечтают, радикалы строят мир по человеческой мечте».
Война становится основой деятельности радикальной организации. При этом это не интеллектуальная забава, поскольку в такой войне нет правил. Главным правилом тактики конфликта становится, по его мнению, использование традиций данной местности. Нарушение традиций может включить невиданные силы, в качестве примера чего приводится эпизод из французской революции.
С. Алински разрабатывал то, что в сегодняшних терминах называется «асимметричными действиями». Например, он предлагал, что если власти должны отвечать на сообщения, их следует забрасывать ими в таком количестве, чтобы заблокировать их действия. Или такой пример: в борьбе с администрацией Чикаго было предложено заблокировать все туалеты аэропорта. Только узнав об этой угрозе, администрация города пошла на попятный [36].
Кстати, по этой причине привязки к местности разведке армии, воюющей против партизан, приходится учитывать культурные традиции, чего нет в таком объеме в случае конфликта «армия против армии». Одновременно разведка должна перейти к методам анализа полицейского типа, применяемых при исследовании бандитских группировок: семейная генеалогия, матрицы ассоциаций, контактные сети [37].
В малых войнах в Латинской Америке морские пехотинцы США подчеркивают отсутствие очерченного или линейного театра операций, а также особую роль налаживания отношений с населением [38]. Во всех подобных видах войн, включая Вьетнам или Ирак, именно население становится одним из основных игроков. Кстати, и военная сила трансформируется (а в ряде случаев и рушится) при столкновении с мирным и не очень населением.
Революция как раз является революцией из-за необходимости преодолевать сопротивление другой силы. Именно поэтому перед нами возникает не чисто военная или чисто политическая конструкция, а военно-политическая ситуация. Нейтрализация контрсилы является главным компонентом революции.
Революция обладает большим числом недостатков, к ней всегда с подозрением относятся, но она одновременно обладает заражающей других энергией, в то время как властные институции как раз испытывают дефицит всего нового, включая энергетику. В революционной структуре всем нужно все, во властной – никому и ничего. Столкновение этих двух разнонаправленных энергий и определяет революцию.
Современные теории социальных движенийВ области исследования социальных движений на Западе сменилось уже несколько поколений исследователей и, соответственно, произошла смена основных парадигм. Главные страны СНГ оказались не готовы к своим революциям ни со стороны практики, ни со стороны теории. В этой области есть как свои классики-практики (например, Дж. Шарп и Р. Хелви или С. Алински), так и классики-теоретики, об идеях которых и пойдет речь ниже.
Сегодня в этой области выделяется два направления: структурное и культурное (символическое), например, именно так видят данное поле Дж. Гудвин и Дж. Джаспер [39]. Структурное опирается на экономические ресурсы, политические, формальные организации. Культурное – на символические ресурсы (значения, фреймы, эмоции). Если структурное направление было исходным, то символическое направление постепенно сменяет его, что говорит о переходе от факторов материального порядка к факторам нематериальным. Это также можно понять как типичный путь развития науки, когда сначала подлежат изучению более явные факты, потом развивается работа с менее четко проявленными объектами.
Дуг Мак-Адам подчеркивает важность следующих трех факторов для возникновения социального движения [40]:
• расширение политических возможностей;
• наличие мобилизационных структур;
• фрейминг и другие процессы интерпретации.
Изменение политических возможностей меняет конфигурацию силы, позволяя выйти на арену новым участникам. Мобилизация позволяет осуществлять коллективные действия. Мобилизационными структурами признаются те «коллективные средства, формальные и неформальные, с помощью которых люди мобилизуются и включаются в коллективные действия» [41. – С. 3].
Фреймы важны по той причине, что не структурные изменения заставляют людей выступать, но общее понимание происходящего и акцентуация общности («мы» против «них»).
Дуг Мак-Адам считает, что следует разграничивать политические возможности и другие варианты изменений, способствующих активации социальных движений [42]. Он же в свое время предложил, например, четыре типа расширения культурных возможностей:
• драматизация бросающегося в глаза противоречия между видимым культурным значением и принятыми социальными практиками;
• внезапно нанесенная обида;
• драматизация уязвимости системы или нелегитимности;
• наличие инновационного фрейма, позволяющего всем остальным располагать в нем свои обиды и требования.
Тут следует подчеркнуть важную, на наш взгляд, вещь. Это серьезная продуманность предлагаемых построений, которые при этом могут быть легко проиллюстрированы теми же примерами как оранжевой революции, как и любой другой.
При этом критика структуралистского подхода строится и на том, что есть варианты революций, например, в Иране, которые развивались вне предоставленных политических возможностей [43].
Система таких возможностей не порождала, но люди все равно выходили на коллективные акции протеста.
Социальное движение имеет перед собой ряд барьеров, преодоление которых является необходимым для достижения успеха. Среди них Дуг Мак-Адам выделяет следующие [44. – С. 339–340]:
• привлечение новых членов;
• поддержание духа старых участников;
• обеспечение освещения медиа;
• мобилизация поддержки публики;
• ограничения социального контроля у оппонентов;
• формирование публичной политики и действия государства.
Первые две цели являются внутренними, остальные – внешними. В принципе важно видеть и ставить подобные цели, что уже является определенным залогом эффективности действий, поскольку исчезает несистемное поведение, а все теперь подчинено конкретным целям.
Интересны также наблюдения Дуга Мак-Адама по поводу того, как в приниипе удается привлекать внимание массмедиа. Он подчеркивает три фактора, способствующих этому [44. – С. 346–348]:
• действия, нарушающие публичный порядок;
• идейный (содержательный) фрейминг, например, Мартин Лютер Кинг говорил, как никто из черных лидеров до этого, акцентируя христианские темы в своих выступлениях;
• владение стратегической драматургией, когда каждое выступление было продумано в целях создания большей эффектности.
Это определенное введение сценического фактора в политику, что, кстати, было немаловажным для оранжевой революции в Киеве. И в принципе это единственная оптимальная стратегия, поскольку пройти сквозь фильтры официальных СМИ оппозиция может только с помощью порождения нетрадиционных событий.
Чарльз Тилли, еще один классик этого направления, выделил два параметра, позволившие ему построить классификацию по применению насилия [45]. С одной стороны, это степень контроля правительством всех сфер – правительственные возможности. С другой – параметр демократии как степень контроля со стороны граждан над правительственными ресурсами, людьми и так далее. При этом следует помнить, что даже демократические режимы применяют насилие по отношению к внешним врагам.
В результате образуется следующий набор стран:
• высокий уровень контроля, недемократичность – Китай, Иран;
• низкий уровень контроля, недемократичность – Сомали, Конго;
• высокий уровень контроля, демократичность – Германия, Япония;
• низкий уровень контроля, демократичность – Бельгия, Ямайка.
Здесь, как видим, существуют и демократические страны, которые все же накладывают высокий уровень контроля, в том числе и на своих граждан. Демократия увеличивает возможности по взаимодействию между имеющимися политическими акторами.
Государства с низким уровнем контроля в сильной степени уязвимы от координируемых усилий в области внутренней политики, поскольку они разрешают диссидентам и повстанцам организовываться для борьбы. Примером этого является Колумбия или близкий нам пример распада СССР, явившийся по сути результатом потери уровня контроля. Общесоюзный уровень контроля сошел на нет при сохранении уровня контроля внутри бывших республик.
Политические акторы, по Тилли, работают с политическими идентичностями, которые отвечают на вопросы: «кто ты?», «кто мы такие?», «кто они такие?» Для политических идентичностей важными являются следующие параметры:
• границы, отделяющие «нас» от «них»;
• общие истории об этих границах;
• социальные отношения между этими границами;
• социальные отношения внутри этих границ.
Политические силы делят такие политические идентичности на правильные и неправильные, легитимные и нет. До американской и французской революций не использовались национальные идентичности, люди выдвигали требования и предпринимали коллективные действия на основе религиозных и культурных традиций.
Чарльз Тилли вводит очень интересное понятие политического предпринимателя, функция которого состоит в создании новых связей между ранее разрозненными социальными единицами. Они активируют (иди дезактивируют), координируют, соединяют, репрезентируют. В последнем случае имеется в виду выступление представителем каких-то социальных групп.
Реально политические предприниматели заняты созданием границ, историй, отношений. Когда они направлены на насилие, они воссоздают те примеры, которые обладают такой историей насилия.
А. Обершалл предложил четыре измерения для анализа социальных движений [46]:
• неудовлетворенность и обида;
• идеи и представления о справедливости / несправедливости, правильности / неправильности;
• способность действовать коллективно;
• политическая возможность.
Как видим, тут по крайней мере два параметра расположены в области справедливости / несправедливости, которую можно отнести к сфере моральности политики, которая в последнее время стала одним из факторов и избирательной борьбы.
Чарльз Тилли подчеркивал, что правительство своими действиями может вызывать сопротивление в таких случаях [45. – С. 214]:
• когда устанавливаются границы, которые по местным стандартам явно нечестны, сравнивая с теми, которые предлагаются другими;
• когда берутся ресурсы (земля, труд, деньги и так далее), которые уже относятся к местным предприятиям и общественным отношениям;
• когда настаивается на принадлежности, признании, поставке информации, вступающим в конфликт с принятыми в местных условиях.
Подобные параметры в странах СНГ проявляются в конфликтах местного уровня, когда приходят, например, новые владельцы земли, фабрик и так далее, и которых начинает защищать власть.
В коллективных протестных действиях большую роль играет стратегия. Это признают как сторонники теории и практики ненасильственных действий [47], так и теоретики общественных движений. М. Ганц задает стратегию в плане перевода ресурсов в силу. Достаточно афористично он говорит о стратегии следующее: «Стратегия это то, как мы преобразуем то, что имеем, в то, в чем нуждаемся, чтобы достичь того, что мы хотим» [48. – С. 1 81]. При этом он акцентирует очень важное преимущество общественных движений в борьбе против государства: «Старые организации скорее всего будут иметь меньшие стратегические способности, чем организации новые» [48. – С. 194]. Последнее связано с тем, что применение новых алгоритмов становится более выигрышным, чем применение старых.
Соотношение стратегии с ресурсами создает следующие варианты сочетаний:
• «+ – » – хорошие стратегические возможности, минимум ресурсов;
• «+ +» – хорошие стратегические возможности, максимум ресурсов;
• «—» – малые стратегические возможности, минимум ресурсов;
• «– +» – малые стратегические возможности, максимум ресурсов.
То есть возможен вариант компенсации малых экономических, политических или культурных ресурсов за счет креативной стратегии.
В качестве нового типа ресурса мы должны упомянуть и об эмоциях, учитывая также и то, что стратегия также работает с новыми ресурсами. Эмоциональность сегодня изучается как новый тип объекта в разных вариантах, включая военных, которые создали, к примеру, Институт креативных технологий при одном из калифорнийских университетов.
Дуг Мак-Адам говорит, что ни одно исследование революции не может обойтись без понятия события, называя его не простым, трансформирующим событием. Это определенные поворотные пункты, после которых имеют место структурные изменения. «Событие имеет темпоральность, достаточно отличающуюся от долговременных процессов изменений или протестных циклов» [49. – С. 102]. Например, событие захвата Бастилии является значимым для французской революции. Но тогда само понятие революции было иным. Это была пассивная, а не активная категория. Оно использовалось по отношению к любому внезапному изменению. Только после Бастилии оно стало восприниматься как народное восстание. Революцию придумали в 1 789 году, после чего она стала выполнять роль политического шаблона для всех последующих действий.
Сегодня мы имеем уже иной набор базовых понятий. С организационной точки зрения предлагается разграничивать три элементарных типа общественных движений [50. – С. 188]:
• идущие снизу модели (grassroot), характеризующиеся относительно свободной, неформальной и децентрализованной структурой, акцентирующей радикальную политику;
• модели группы интересов, направленные на влияние на политику и строящиеся на формальных организациях;
• партийные модели, акцентирующие электоральные процессы, партийную политику и строящиеся на формальных организациях.
Д. Рухт подчеркивает, что ученые пытаются рассматривать возможности как объективные, а не социально конструируемые. Но они являются именно социально конструируемыми, поскольку, во-первых, их восприятие зависит от процессов фрейминга, во-вторых, возможности сами являются целью политических движений (С. 189). Все это требует принципиального расширения концепции политических возможностей.
Синтезировав ряд подходов, Дуг Мак-Адам предлагает следующие четыре измерения политических возможностей [42. – С. 27]:
• относительная открытость / закрытость институциализированной политической системы;
• стабильность / нестабильность конфигурации элит, вырабатывающих политику;
• наличие / отсутствие союзников элиты;
• возможности государства для репрессий.
При этом ряд исследователей считает, что большинство протестных движений не связаны с процессами изменения политических возможностей [51].
Сидни Торроу, еще один классик этого направления, говорит о структуре политической возможности как о «последовательных, но необязательно формальных, постоянных или национальных сигналах социальным или политическим акторам, которые либо убеждают, либо разубеждают их на использование их внутренних ресурсов для формирования общественного движения» [52. – С. 54]. При этом выделяется четыре основных типа таких сигналов:
• открытие политического доступа, например, перестройка и гласность;
• нестабильность меняющейся расстановки политических сил;
• влиятельные союзники;
• конфликт внутри элит.
Элитный конфликт был характерен как для Украины, так и для многих постсоветских стран.
Анализ взаимоотношений полиция – протестующие на базе акций в Италии и Германии позволил выйти на две гипотезы, позволяющие строить ответные контрреволюционные стратегии [53. – С. 90]:
• более толерантное, избирательное и мягкое поведение полиции благоприятствует развитию протестов;
• более репрессивные, широкие, жесткие техники отбивают охоту у масс, но одновременно радикализируют малые группы.
Эти гипотезы давно пройдены на территории стран СНГ, где были и процессы активизации и расхолаживания, радикализации и умеренных протестов. Но в принципе подобные формулировки происходящих закономерностей позволяют ориентироваться в имеющих место тенденциях. Следует также отметить, что радикальные слова и поступки имеют тенденцию к более широкому распространению в рамках информационного поля и, следовательно, дают более качественные результаты и в когнитивном поле. То есть протестный фон все равно будет удерживаться на активном уровне. Тем более что радикалы создают свои циклы общественного внимания: событие – арест – суд – «летие» события / ареста. Все эти точки начинают получать усиленное медийное освещение. Радикалы активно борются за навязывание своей интерпретации происходящего, своего фрейма событий.
Фреймы задаются как «когнитивная упорядоченность, располагающая события по отношению к друг другу, это способ говорения и думания о вещах, позволяющий размешать элементы идей в пакеты [54]. По сути это элементы картины мира. Фреймы в отличие от идеологий не говорят о ценностном компоненте. «Фреймы определяют, как думать о вещах, но они не указывают на то, почему это важно» [54. – С. 249]. Но при этом, как нам представляется, ценностный отбор здесь все равно присутствует, но он находится на более глубинном уровне, ведь выбор тех или иных ключевых элементов предполагает определенную ценностную ориентацию, поскольку отбор идет по принципу важности. Отбором тех, а не других элементов мы строим разную картинку действительности.
М. Залд говорит о фреймах в контексте «особых метафор, символических представлений и когнитивных сигналов, используемых для того, чтобы упорядочивать или распределять поведение и события в оценочном модусе и предлагать альтернативные модели поведения» [55. – С. 262] Как видим, здесь ценностный компонент уже проявляется. И появляется очень важный акцент на альтернативности. Ведь по сути фреймы важны как продвижение альтернативного взгляда на мир. Чем активнее одна из сторон будет проводить процесс фрейминга, тем больше шансов на успех будет иметь ее взгляд.
Фреймы по сути и способствуют созданию идентичности, их следует удерживать для образования и порождения коллективного действия. Возникает также проблема резонанса фреймов, которая должна ответить на вопрос, какой из фреймов, например, индивидуальные права, права человека, классовые права, будет работающим в данной культурной традиции [56]. Новые политические инициативы открывают новые каналы коммуникации и новые когнитивные фреймы, вокруг которых могут объединяться протестующие [52].
