Текст книги "Сказки балерин-прим(СИ)"

Автор книги: Георгий Эсаул

сообщить о нарушении

Текущая страница: 1 (всего у книги 9 страниц)

Эсаул Георгий
Сказки балерин-прим

АКАДЕМИЯ ЛИТЕРАТУРЫ

БЕЛАЯ СЕРИЯ «ЛИТЕРАТУРНОЕ НАСЛЕДИЕ»

Эсаул Георгий

СКАЗКИ

БАЛЕРИН-ПРИМЪ

«Литературное наследие»

Москва

2016

ОХУ-ын хууль тогтоомжоор хамгаалагдсан хэвлэгдсэн утга зохиолын ажилд зохиогчийн эрх

Авторското право публикувани литературно произведение, защитено от законите на Руската Федерация

Awọn aṣẹ fun atejade ìwé kiko ise ni idaabobo nipasẹ awọn ofin ti awọn Russian Federation

А╒тарск╕я правы на апубл╕каванае л╕таратурны твор ахо╒ваюцца заканада╒ствам Рас╕йскай Федэрацы╕

Ауторска права за об╪ав ене к°ижевно дело зашти·ено законодавством Руске Федераци╪е

The kukopera kwa lofalitsidwa zolembalemba ntchito kutetezedwa ndi malamulo a Russian Federation

Авторские права на опубликованное литературное произведение охраняются законодательством Российской Федерации

СКАЗКИ БАЛЕРИН-ПРИМЪ: Литературно-художественное издание.

╘ Эсаул Георгий, 2016

╘ "Литературное наследие", 2016

╘ "Академия литературы"

Published in Cambodia, Phnom Penh

Publisher: Public Association "Literary Heritage"

ПРЕДИСЛОВИЕ

– Что у тебя, голова деревянная? – Папа Карло с ужасом воткнул стамеску в рот Буратино, искал Правду в носоглотке полена. – Деревянный ты, поэтому – в гримерку к любой балерине пустят, обласкают, чаем с пустырником напоят, а от пустырника твоя деревяшка отсыреет, мхами и лишайниками покроется.

Очи деревянные вылезут, удивят балерину до коликов в животе; улыбнется красавица и меня прогонит, а тебя оставит вместо вешалки.

Чёрт ты, а не сын мне из чурки!

– Не скажу, что вы сошли с ума в театре кукол, папенька, но защитная реакция закоренелого подлеца у вас ослабла! – Буратино – с нежностью приемного сына полка – вонзил прутик пальца в левое масонское око кандидата Кукольных наук! – Моя оскорблённая честь требует морального удовлетворения.

Прочитайте мне на ночь сказку балерин-прим, да не войте, как эль-койот, батюшка!

Миний хувьд дулааны таны нүднээс хол хаягдаж, мөн үлгэр хүсэн хүлээж байна.

РУМПЕЛЬБАЛЕРИНЕН

Много-много веков назад жил фармазон, бедный-пребедный, голь перекатная: ни «Порше», ни усадьбы на Рублевке, ни яхты – козёл в трусиках стрингах.

Дочь у фармазона – красавица балерина без трусов.

Пуси-пуси! Ножку выше головы поднимет – птицы замертво падают от восторга.

Случился фармазон с Королем и пришлось ему поговорить, а для придания себе побольше весу, похвастался фармазон, слюни ядовитые пустил на подушку:

– Дочь у меня прима-балерина, красавица без трусов!

Ногу выше головы поднимет – онемеешь, леща вяленого проглотишь.

Волосы у тебя на лобке повыдергает и из них золотую цепь для ученого кота сплетет!

Король почесал пейсы, усмехнулся и с улыбкой мудреца произнес, а голос короля – голос бездны:

– Искусство – плести золотые цепи из королевских волос – недурное!

Если твоя дочь красавица балерина, то приведи её завтра ко мне во дворец голую, я испытаю её в танце и подарю официальную машину Большого театра БМВ.

Утром мельник на цепи привел свою дочь красавицу – грудями Солнце прикрыла.

Король отвел нагую балерину в особую каморку (для бесед с нежными продавцами гагачьего пуха), состриг волосы со своего лобка, дал девушке в лусало и сказал величественно – мыши закудахтали от страха:

– Садись без трусов на шпагат; если ты в течение этой брачной ночи до завтрашнего утра Стрелецкой казни не перепрядешь мои лобковые волосы в золотую цепь, то велю горцам тебя казнить.

Затем Король своими руками прибил гроб к двери в каморку и пошел в кабак к французским балеринам – Правду искать.

Захохотала прима-балерина, удивлялась: глупый Король не посмотрел, как она ножку элегантно – стрела к Звездам – выше головы поднимает в танце.

Золото затмило ум нищего короля – пусть у него шея заболит, голова наклонится к коленям, а зеркало души замутится.

Где это видано, чтобы прима-балерина опустилась до роли золотошвейки?

Ничего не придумала, лишь бранилась грязно, по-матросски.

Вдруг, гроб отвалился от входной двери, и в каморку вошел Принц – низкорослый, с болезнью гипопитуитаризм, в народе называется – гипофизарный нанизм.

– О чем плачешь, прима-балерина, дочь фармазона?

Лифчик китайский жмет?

Нога выше головы стрелой башенного крана не взлетает?

– Ах, гнусный лилипут! Нет тебе горя, потому что ты – богатый Принц! – красавица зарделась маковым полем. – Я – красавица-содержанка, должна перепрясть вонючие лобковые волосы старого короля в золотую цепь.

Думала, что танцевать меня пригласил, а он в душу гранитных обломков с кладбища накидал.

– А что ты мне дашь за свою работу, если честь давно потеряла? – карлик Принц загнутым носком красной балетной туфли робко чертил в пыли слово "Х...й".

– Ленточку подарила бы – напиздник – для особых гуляний со спонсорами, но я голая, и нет у меня ленточки! – прима-балерина вскричала, прижала груди к затылку карлика. – Ногу правую выше головы для тебя в танце подниму! – балерина легко, воздушно подняла правую ногу выше головы.

Лилипут вздрогнул, протер очи, прилепил челюсть на клей, затем схватил самопрялку да – об твою немецкую фрау мать – шуры, муры! – три раза вокруг голой прима-балерины обежит, и шпулька полна золота.

Вставил другую – и снова звенья золотой цепи готовы.

Лобковые волосы короля закончились, лилипут свои волосы состриг с лобка – роща у него ниже пояса.

До самого утра пыхтел, краснел, и все лобковые волосы перепрядены, и все шпульки замотаны золотыми цепями.

При восходе Солнца пришел побитый, измочаленный Король – смотреть противно!

Увидел золотую цепь – дорогу в никуда – обрадовался, но сердце его дурное жаждало не плясок прима-балерины, а золота и золота.

Он состриг все волосы с тела и приказал дочке фармазона и эти волосы перепрясть в одну ночь, если не хочет быть разорванной между двумя трамваями.

Прима-балерина прокляла короля, зарыдала, обещала, что научит себялюбца любить водку и пьяных публичных пастушек.

Вновь отвалился гроб от входной двери, и карликовый Принц сказал с робость африканского гиганта:

– Что я поимею, если и эти зловонные волосы возьмусь перепрясть в золотую цепь для кастрата?

– Левую ногу мачтой корабля для тебя выше головы подниму! – девушка подняла левую ногу, ошарашила гнома блеском и роскошью картины "Междуножье"!

Карлик налюбовался, скрипнул зубами и к утру перепрял свои пейсы и волосы с тела короля в золото – мать его – свинец.

Король утром увидел золотую цепь длиной в сто метров, примерил, спина у него треснула, позвоночный мозг лопнул, но Король жаждал золота, а не здоровья и плясок голой прима-балерины – дурак в овечьей шкуре.

– До утра в одну ночь ты должна перепрясть мою бороду, и, если тебе это удастся, подарю тебе официальную машину балерин Большого театра – БМВ! – Король захихикал, побледнел, и подумал про себя – хитрый мясник с Пушкинской площади. – "Золота напряла на тысячу БМВ, глупая балерина, не видит своего счастья в моих волосах!".

Балерина осталась одна в людской, и изумлённый карлик в третий раз к ней явился без трусов, произнес медовым голосочком – стены сахаром покрылись:

– Что ты мне дашь, если я и в этот раз перепряду помойные волосы короля в золото?

– Правую ногу поднимала выше головы голая; левую ногу поднимала – пик искусства балерины, а больше я ничего не умею и не имею, даже чести у меня нет! – прима-балерина округлила глазки-плошки, захохотала звонко, призывно, покрывалась розовым туманом счастья.

– Так обещай же, как только Король с тобой расплатится – отдашь мне официальную машину балерин Большого Театра БМВ и своего приемного – по примеру американских киноактрис – афроребенка! – карлик опух от внутреннего напряжения, ткнул в лицо балерины горящую головешку.

"Кто знает, подарит ли кастрат Король мне БМВ, и позволят ли мне усыновить будущего баскетболиста?" – балерина нервно закусила нижнюю миленькую – сю-сю губку (свою) и пообещала карлику, что исполнит его дурное желание, если он еще раз перепрядет волосяной покров короля в золотую цепь имени Диктатуры пролетариата.

Утром Король пришел, нашел золото и разнеженную нагую прима-балерину, обрадовался, продал несколько звеньев из золотой цепи и купил прима-балерине БМВ новенькую, зелененькую, блестящую – муси-пуси машинка!

Балерина от радости наплела в Собесе небылиц, задурила кучерявую голову Американскому послу и усыновила семнадцатилетнего афроамериканца баскетболиста, умного, как Ромео и Джульетта.

Она совсем позабыла думать о гнусном карлике – пролетарии Принце – трудился, прял, золото королю давал на гОра, а тут – унижения, мольбы, стоны и упреки с усмешками.

Прима-балерина ногу в комнате поднимала выше головы – репетировала перед вечерним спектаклем обнаженная, капельки пота выгодно блистали на мраморном – не испоганенном шаловливыми лучиками Солнца – теле.

Вдруг, в комнату ворвался взволнованный гном, упал на колени, взор его безумно блуждал, останавливался на миг на прелестях прима-балерины и снова убегал в ад:

"Отдай мне обещанное, королева красоты!" – карлик прокричал в исступлении, зарыдал, поцеловал опорную ногу балерины.

Прима-балерина перепугалась, высохла, словно бесплодная смоковница в синайской пустыне, предлагала сплясать перед карликовым гномом, если он оставит ей афроребенка и официальную машину Большого Театра БМВ.

Но непреклонный человечек отвечал, а в уголках национально меньших глаз его светились лучики среднерусской вековой скорби обиженных и обделенных:

"Нет, мне афрочеловек в БМВ милее всех танцев народов Мира!"

Тогда прима-балерина горько заплакала, жаловалась на бедное детство без трусов, на отца пьяницу, на мать потаскушку, на разбитые мечты о карьере шпалоукладчицы – Космос любит всех!

Человечек в очередной раз сжалился над балериной (ООН должен занести прима-балерин в Жёлтую Книгу Природы) и предложил (с нотками древнекитайского конфуза в голосе):

"Я даю тебе три дня на репетицию с оркестром в Санкт-Петербурге!

Если ты узнаешь моё имя, то – будь ты проклята трижды, а твой Король навеки – афроребенок и автомобиль останутся тебе".

Вот и стала прима-балерина в течение долгой липкой ночи – когда идолы выглядывают из-под стола, а простыня прилипла к безупречным ягодицам – припоминать имена всех своих спонсоров и благодетелей.

Послала гонца в Амстердам и поручила ему узнать новые имена геев – вереницы и клубков имен, подобных Амстердаским – даже в Прибалтике не найти.

Когда утром к ней робко пришел любящий карлик Принц и отдал своё сердце, прима-балерина начала перечислять имена любовников – мнимых, забытых и будущих – сколько их – не упомнит, начиная с Карла Маркса и Фридриха Короленко.

Перечислила все мужские имена Вселенной, даже назвала все имена лукавого, но после каждого имени гном с душевной тоской – нищий волонтер – отвечал:

"Нет, в Амстердаме меня не так зовут в общую баню!"

На другой день прима-балерина расспросила подружек об их диковинных спонсорах, даже пингвины в любовниках балерин, и на ложе, распахнувши ноги, восхитительная в щемящей наготе, от которой озлобленные сердца размягчаются – называла самые дурацкие имена:

"Шишел Мышел!

Ингеборг Папуасович!

Черепиц Крышевич!"

Но карлик в глубочайшей скорби жителя Чернобыля качал уродливой теннисной головой, протирал ладонями огромные чёрные очи, в которых скрыта многовековая печаль карликового народа:

"Нет! По батюшке и матушке меня не так зовут!

Во как!"

На третий день к балерине на огонёк заглянул банкир с простым русским именем Иван Петрович и рассказал столичную небылицу, от которой скулы сводит, словно после трех лимонов:

"Я вчера в Москве не мог отыскать ни одного нового гея с розовыми щечками и выбеленным анусом, чтобы гей – для романтики – подрабатывал кладбищенским сторожем.

Но, когда я поднялся на последний этаж Москва Сити, куда только горные орлы с турецкими зайцами заглядывают, то увидел коробку из-под ксерокса, а в ней скорчился жалкий голый карлик, пресмешной кловун Ракомдаш.

Человечек выскочил из коробки, поджег её и приплясывал веселый, а пенис у него – лишь в Амстердаме оценят мизерность:

"На всех работаю бесплатно!

Королю золота напрял гору!

Теперь получу БМВ и афроребенка!

Потому что прима-балерина не знает, что меня зовут

Румпельбалеринен!"

Прима-балерина обрадовалась, обласкала банкира со скидкой и с болезненным жаром расхохоталась.

Когда снова гном из национальных меньшинств посетил её с экономическим вопросом:

"Как меня называют в Амстердаме?", – прима-балерина решила пошалить, ответила со злобным упорством беременной кухарки:

– Может быть, Карл Ясперс?"

– Нет, милая нежная балерина, сочная груша!

– Николай Сергеевич?

– Снова не в яблочко, а в – анус!

– Тогда – Румпельбалерон? Русишшвайн? – прима-балерина с ужасом поняла, что её маленькая очаровательная головка – прозрачная, объект поклонения, не вместила всё имя карлика; слишком мудреное, как высшая математика.

Ихданкелибеншулен?

Донатис Балерон?

– О! Это сам дьявол тебя скинул с верного пути, прима-балерина!

Лукавый попутал, а чёрт вилами в затылок тычет! – карликовый Принц от радости провалился по пояс в Полесское болото, схватился за ногу балерины, а девушка в ярости накрыла гнома промежностью.

Промежность растянулась – О! Радость! Супер растяжка – новое в истории танцев в кабаке на столе среди бутылок с фиолетовым крепким!

Радужные перспективы с удивительной растяжкой!

Гном оторвал себе мошонку, прихватил новенький БМВ и афроребенка семнадцати лет, укатил в Милан, устроился оперным певцом кастратом, ребенка – отправил на хлопковые плантации в Узбекистан.

И афросын, и карлик Принц исправно высылают прима-балерине деньги, потому что искусство танца нуждается в деньгах.

БЕЛОСНЕЖКА И СЕМЬ ГОМОВ

В середине ядерной Чернобыльской зимы падал Магнитогорский желтый снег с ядовитыми оттенками марихуаны.

Королева прима-балерина сидела в ванной, омывала огромные – гусары и послы шеи сворачивали, когда смотрели – груди, рассматривала личико в зеркало с чёрной африканской рамой, играла с золотыми сережками.

Загляделась на свою умопомрачительную правую грудь, уколола пальчик булавкой из сережки, упали три жирные капли голубой королевской крови на белоснежную – мать её Афродита – пену.

Голубое на белом выглядело эпатажно, поэтому королева задумалась – впервые в жизни после бала:

"Если бы родилась у меня дочка – тоже прима-балерина – белая, как пена, с голубой кровью, и черноволосая, как мои узники из Африки!"

Долго после бани королева упорствовала с разнеженным королем, намеренно таила от кухарок слезы радости, и наконец, после беременности, отдалась богатому спонсору дровосеку.

Родила в положенный срок дочку – белую, как мел, с благородной голубой кровью и чёрными Донецкими волосами.

Афрорабы со злобой прозвали девочку Белоснежкой – самое оскорбительное прозвище для белокожей красавицы, после него лишь – пустота, безысходность и отчаянные танцы с чертями.

После родов королева долго хворала, болезнь её усиливалась от призраков ночи, и вскоре умерла королева – не хватило спонсорских денег на лекарство – эхо Российской медицины; не по электричкам же королеве с плакатом и справками из больницы ходить на костылях...

Король немедленно взял себе другую жену – в сто раз краше прежней, потому что – молодая, перспективная прима-балерина из Киева.

Красивая, гордая, надменная – Александрийский столп ей в любовники.

Новая королева не терпела рядом с мужем других фавориток и просто красивых женщин, а мужчин – пусть пляшут, поднимают ноги в замысловатых зеленых чулках, звенят бубенцами на мудях, в мужчинах – утешение королей.

Часто королева вставала перед волшебным зеркалом, скидывала с себя одежды, поднимала ногу выше головы и со стыдом плакала от радости, спрашивала масонское зеркало:

– Зеркало – отражение души!

Кто красивей всех в СНГ?

И зеркало подластивалось, скрипело, а из него выглядывал чёрт, осматривал королеву, трогал, а затем хрюкал с восторгом и подобострастничал:

– Ты, душа моя, прекрасней всех прима-балерин и Королев!

Королева счастливо улыбалась, знала, что чёрт часто лжет, но фальшь приятная, медовая, растекалась по рукам и грудям, наполняла тело воздушной сахарной ватой.

Королева щедро награждала чёрта, дула ему в рыло, накручивала хвост, лакировала копыта грудью – гуталин в теле прима-балерины.

Белоснежка вскоре подросла, окончила детскую школу моделей, институт благородных балерин, и, когда ей исполнилось семь лет, танцевала на главных ролях в Большом Театре, восхищала политиков и банкиров, потому что в непосредственности девушки скрыта Правда.

Когда королева в очередной раз разделась, подняла ногу выше головы и с тоской разорившейся птичницы спросила:

– Зеркало души!

Кто прекрасней всех в СНГ? – зеркало с сарказмом скрипнуло, чёрт из зеркала с осуждением и болью смотрел на королеву, а затем произнёс незабываемым Палермским речитативом:

– Рождаемся! Устремляемся! Бегаем, а цели не видим, потому что цель – обман, ложь!

Стыдимся прямых путей в искусстве, к балеринам робко заглядываем в будуар, беззаветно проявляем свои чувства, открываемся, а в вариациях слышатся торжественные оды на могилах грешников и раздирающие сердца трагедии с большими достижениями и горькими ошибками алкоголиков.

Вы, королева, по статусу и размеру грудей – красавица, прима-балерина, но младая Белоснежка гибче вас, выносливей, поэтому – все ей поклоняются, лебезят, подластиваются и называют – Бутончик Розы Нераспустившийся!

Белоснежка – прима-балерина – красивей вас, венценосная, как журавль без трусов! – чёрт вздохнул, затем возгорелся, задрал рыло и – осмелел – ущипнул Королеву за правую шикарную – майский шар братьев Монгольфьеров – грудь.

Королева испугалась смелости чёрта, позеленела Магрибским крыжовником, пожелтела алычой Вах-Вах!

Ногу с размаха опустила на рога чёрта – треск пошел по всей Вселенной

От зависти губы Королевы сложились сердечком и произнесли:

– СЮ-СЮ-СЮ!

ЗЮ-ЗЮ-ЗЮ!

С того момента увидит Королева Белоснежку на репетиции – и сердце разрывается оборонительной гранатой.

Возненавидела Белоснежку, в её портрет иголки ржавые втыкала, в пуанты толченое стекло подсыпала, верила, что в стекле бесы сидят и через кровь из стекла в девочку войдут – так входит игла шприца с героином в горло белошвейке.

Зависть и ненависть росли, словно волосы неразумного человека.

С той поры Королеве нет покоя ни днём в греческих банях с оргкомитетом Большого Театра, ни ночью – в объятиях молдавских поэтов.

Однажды, подозвала Королева смотрящего по Сибирской тайге, подняла ногу выше головы – знак королевской милости – и приказала со справедливой обидой униженной красавицы в тонком мелодичном голосе:

– Отнеси ребенка на погост!

Пусть увидит могильные кресты и покосившиеся ограды с призраками – сойдёт с ума!

Убей Белоснежку и в знак доказательства принеси мне её ноги; по древнему обычаю вуду съем девочку, и её детский талант, гибкость и растяжка перейдут мне – так переходящее Королевское знамя переходит из казармы в казарму.

Смотрящий отвел девочку на Новодевичье кладбище, привел к старым могилам, а на могилах ворОн с красными глазами – как колорадских жуков на Белорусской картошке.

Вытащил заточку и отпилил бы ноги девочке – подающей надежде, Лауреатке Премии Московских Пионеров – так уходят легенды.

Девочка округлила очи до размеров блюдца, взмолилась, подняла ножку выше головы – свет захлебнулся в ноге:

– Ах! Правильный вы пацан, Смотрящий по Сибирской тайге; вепрь с глазами Армагедонского льва!

Необразованный, поэтому – маленький человечишко неразумный; по скрытым недомолвкам, по приметам друидов стараешься отличить Правду от лжи, подлинную страсть от мнимой и фальшивой половой увлеченности, разумную деятельность шахтеров от злобного копания добытчиков алмазов.

Поучай меня кнутом по глазам, унижай педантизмом, но я несу высокую справедливость между ног, а результат моего мышления, архинедоразвитого, архиблаголепного, но мышления начинающей формироваться стервы – призрак тебя.

Нет тебя, смотрящий, ты – плод воображения Королевы, призрак из ночи передо мной.

Не убивай меня, и я убегу в далекий Амстердамский парк, никогда не вернусь в вертеп разврата к королеве, острой на язык и тупой в грудях!

Смотрящий от ужаса – что не существует, что он призрак, воображение королевы – сжался в комок, заледенел и пожалел балерину – очень красиво по-тунгусски танцевала Белоснежка, профессионально взвизгивала, поднимала ножки выше головы, не девочка, а – достояние Республики!

Крышка гроба упала с головы Смотрящего, он преобразился, видел гамбургеры в еловых шишках.

Потому что Белоснежка – красавица, пожалел её (уродину не пожалел бы, освежевал живую, разрезал на торт для Королевы).

– Беги в Амстердам, девочка, не оглядывайся, молча и без разговоров беги, а то ноги твои превратятся в ужей.

На ту пор подбежал к Смотрящему вертухай – молодой, здоровый, с волосатыми ногами, будто павиан.

Смотрящий по Сибири убил вертухая, отрезал у него ноги и послал почтой России Королеве – доказательство, что, якобы, отрубил ноги Белоснежке с задом, закрывающим Вселенную.

Королева приказала повару навести на волосатые отрезанные ноги порчу и сварить их с портулаком и цибулей; съела их и верила, что сила и растяжка Белоснежки перешли в неё, оплодотворили искусственно.

И осталась бедная Белоснежка с бритыми целыми ногами одна в Большом Городе Амстердам, где однополые браки – закон Ньютона.

Испугалась балерина одиночества, отсутствия поклонников – каждая телефонная будка кажется рылом черта, а листья на деревьях – груди русалок.

Белоснежка не знала, как горю помочь; ногу выше головы поднимала, оглядывала лица прохожих – не мелькнет ли на потрепаном лусале жалостливая сестринская слеза.

Побежала девочка по спящим наркоманам, по однополым совокупляющимся поэтам, мимо бездушных мертвых зверей.

– Молодая балерина, без стыда и без совести!

Через десять лет подойдет тебе время рожать, а ты яловые сапоги на каблуках-шпильках не купила, изображаешь из себя Луну, а на самом деле ты – метеорит! – знахарки кричали вслед опустошенной Белоснежке, щипали её за линзовые выпуклые ягодицы.

– Не станцую без денег! Не выйду замуж без любви громогласной! – девочка блеяла, но ногу поднимала усердно, с осознанием, что Правда прилетит на поднятую ногу, соблазнится танцем – так журавль высматривает лягушку в болоте. – Дайте мне условный срок в Магадане с нефтяниками – мало мне денег!

Белоснежка каталась на амстердамском трамвае, где кондуктор без трусов.

Стемнело, и девушка вышла на остановке возле общей бани, откуда доносились приглушенные стоны – инквизиторы пытали балеронов.

Белоснежка отважно зашла в шалман, крикнула петухом – пророческое, хозяйское прорезалось в девичьем голосе прима-балерины:

– Об вашу мать, бояре!

Высуньте рыла из печки – кочергой вас накормлю и спать навечно в гробы уложу.

Мачеха Королева меня березовыми поленьями по ягодицам била в назидание потомкам, Правду из попы выбивала, а попа моя – наковальня.

Я трепетала, а сейчас страх улетучился с углекислым газом и сероводородом; Правда прогнала лживые газы.

Если на меня мышь упадет дохлая – зареву медвежьим голосом, испугаюсь и прокляну жителей баньки!

Когда совсем стемнело, пришли в баню семь гомов – повелителей открытых дверей.

Голубые, нежные, в глазах конфуз, а между ягодиц – бананы.

Гомы обнаружили, что шайки и лейки поменяли места (прима-балерина танцевала с вениками, ведрами, ушатами), вознегодовали, обещали, что выжмут из лиходея кровь.

Первый гом красиво отставил левую ногу, принял позу барана и проговорил томно, вибрируя языком, как молоточком:

– Кто на моем стульчике оставил отпечаток небольших аккуратных ягодиц – цена им – крик ночной птицы, придавленной дверью?

Второй гом робко ковырялся пальчиком в ухе друга:

– Кто в моей тарелочке оставил отпечаток губ в форме сердечка – СЮ-СЮ-СЮ?

Третий гом в удивлении потерял честь (опять):

– Кто обслюнявил кусок моего хлеба и оставил на нём аромат благодарности и любви?

Четвертый гом выдрал левый пейс, усмехнулся, насторожился и шагнул в печку:

– Кто превратил овощи в произведение кулуарного искусства дикарей?

Пятый гом – в девичьем синим сарафане, легкий, как туман над могилой – прошептал:

– Кто мою вилочку замысловато загнул в форме пениса?

Шестой гом понюхал цветок черемухи, вздохнул по-лебединому:

– Задаем вопросы, живём, а через двести пятьдесят миллионов лет никто не вспомнит о нашем хлебе, о вилке, о банане в попе – пустое всё, ерунда, и имя этой ерунде – вечность!

В вечности пропадет мой ножик, которым мерзавец терзал свою – надеюсь – крайнюю плоть.

Седьмой гом ущипнул себя за левую щёку, сжал руками левое колено и с – вырвавшейся болью ста поколений живых мухоморов – прохрипел:

– Кто пил фиолетовое крепкое из моего золотого кубка Лиги Чемпионов? Догоняйте меня! ДогОните, я – ваш! – гом сорвался, с проклятиями бегал вокруг жертвенного алтаря, но никто не последовал за ним, лишь провожали сочувственными взглядами ветеранов всех войн.

Первый гом нервно курил, взглянул на березовый веник в парилке бани, страшно захохотал, надавливал пальцами на свои глазные яблоки, и в хохоте его другие гомы слышали предостережения из ада.

– Для работы на сцене жизни – хлестать себя веником по выпуклым ягодицам – достаточно, а честь сберечь с помощью веника и восстановить достоинство – вымысел.

Кукушка подкладывает яйца в чужие гнезда, а капризный пианист использует чужие веники в бане.

Другие гомы тоже увидели, что их веники использовали – по назначению – ни одного листика не оставили на веточках, словно веником шкуру с вепря сдирали.

Глянул седьмой гом на полку в парилке, видит – Белоснежка на шпагате сидит, к выступлению в балете готовится – прима-балерина высшего сорта.

И настолько она бедненькая после веников, исцарапанная, что проснулась в гомах вековая жалость к животным из партии зеленых.

– АХ! Прима-балерина в нашей бане – чудесненько, прелестненько – луч света в погребе маркиза де Сада! – гомы восклицали, заламывали пальцы и ресницы, танцевали хороводом – милые, прелестные создания из Лунного света.

– Профессионалка бесплатно – лучшая реклама для семи больных парней! – гомы так обрадовались существу противоположного пола, что не стали приводить девочку в чувства, не обливали серной кислотой, не хлестали по щекам свинцовыми перчатками, не рассказывали о добродетелях

К вечеру пелена боли спала с глаз Белоснежки, девочка увидела семь белых мужских тел и испугалась до икоты, зарыдала – так рыдает безутешный котенок над трупиком слона.

Но ласковые гомы успокоили девочку, сказали, что Амстердамские парни девушек не преследуют по политическим и личным мотивам; бегали с ней, играли в догонялки, и вскоре кожа на легкой прима-балерине зажила – ни шрамика, ни прыщика – ледовый каток.

– Как твой псевдоним, прима-балерина? – гомы затаили дыхание, изредка – для храбрости – пили сладкую индийскую водку из бетеля.

– Мой творческий псевдоним – Белоснежка, в нём объединено все общечеловеческое в искусстве.

– Как ты без визы из Сибири попала в благословенный Амстердам, где на одного беженца приходится один гом – он же – беженец с пособием четыре тысячи евро в месяц?

Девушка рассказала, что Королева мачеха хотела её съесть, а Сибирский цирюльник сжалился, глаза его и разум увязли в танце, поэтому – убежала танцуя, целый день плясала для летчиков, и наконец, оказалась в Амстердамской бане, где веник заменяет диплом о высшем образовании.

Гомы спросили, и в уголках хитрых очей гномов плясали лукавые черти без трусов:

– Хочешь танцевать в Амстердамском балете, а деньги нам отдавать на развитие сети общих бань?

Всё у тебя будет, прима-балерина: поклонники банкиры с оскаленными зубами, восторженные хмельные спортсмены с каменными ягодицами, золотопромышленники с золотыми кастрюлями и ложками.

Ложкой – по лбу – вот и вся мудрость Вселенной!

Всё, что человек придумает – Вселенная примет с пониманием, потому что – бесполая, как яйцо.

Белоснежка не поняла своей выгоды, но согласилась, потому что боялась гнева мачехи – рука Москвы достанет до сердца в Амстердаме.

Она усердно танцевала в разных театрах и кабаках, развивала талант прима-балерины, усиливала чувства фанфаронства и горечи, постигала сложную внутреннюю механику спонсоров.

Гомы вечером уходили на пляски и песнопения по поводу распустившегося подснежника в Прибалтике, истязали себя вином и жирной свининой – всё, как у древних народов Гренландии.

Белоснежка по ночам оставалась одна, тоскливо выла на Луну, а гомы её предупреждали перед уходом, закатывали глаза, потрясали указательными пальцами – дубинками правосудия:

– Берегись своей мачехи Королевы; она скоро узнает, что ты в Амстердаме – афиши, реклама, Мир балета узок, как щель в таракане.

Не впускай Королеву в баню – всю воду выпьет, поселит в твоей душе тревожное чувство неотвратимой беды.

Мачеха Белоснежки в это время плясала голая перед зеркалом, потому что – прима-балерина и красавица, небо задыхалось от плясок прелестницы мачехи.

– Зеркальце, в тебе мудрость поколений иудеев!

Скажи, кто на свете всех прекрасней?

Кто искуснее в балете?

Чёрт из зеркала осторожно высунул рыло, и нет в глазах чёрта чугунной пыли труженников Магнитогорска:

– Ты, Королева – танцуешь восхитительно, а, когда раздеваешься перед открытым окном – торговля в городе замирает, даже воришки любуются твоей осанкой, алебастровой кожей, умопомрачительными грудями и ягодицами, место которым в Музее Современного Искусства.

Но в Европе, которую мы содержим на свои деньги, Белоснежка живая пляшет в театрах, содержит семь гомов, и никто не сравнится с молодой, перспективной – растяжка у неё ОГОГО – девочкой, красавицей из красавиц!

Королева с непониманием посмотрела на чёрта, не укорила его, что он не Ангел, испугалась, и в испуге вышла обнаженная на балкон – Полярная Звезда!

Поняла, что Белоснежка выжила, может быть, без ног танцует, а Смотрящий по Сибири – лжец, нет ему доверия и золота; утки в ушах Смотрящего плавают.

И задумала мачеха, как снова извести Белоснежку; не знала от зависти покоя, потому что не первая красавица и танцорка на Земле, ракета "Тополь" ей в помощь!

И, наконец, надумала – по закону гейш!

Наложила толстый слой штукатурки на лицо, тело покрыла фальшивыми татуировками: драконы, птички, кошки, Ленин и Карл Маркс – в профиль.

Никто бы не узнал в отчаянной обнаженной растаманке солистку Большого Театра, прима-балерину, Королеву с классическим вкусом и младогегельянским миросозерцанием.

Прилетела за семь стран в Европу, постучала в дверь общей бани и крикнула звонко, с молодым задором, потому что в Европе все молодые и здоровые, а умирают от проказы: