Текст книги "Возвращенное имя"

Автор книги: Георгий Фёдоров

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 21 страниц)

– Зачем? – спросила Галка. – Ведь я ее уже определила. Это кость лошадиная.

Она взяла кость и положила ее в кучу. Но Атанас замотал головой и снова отложил кость.

– Да чья же это, по-твоему? – нетерпеливо спросила Галка.

Атанас негромко сказал:

– Верблюда.

Для убедительности он взял какую-то щепочку и очень похоже нарисовал прямо на земле двугорбого верблюда.

– Не может быть! – запальчиво закричала Галка. – Это лошадиная. Да и вообще, откуда здесь взяться верблюду?

Атанас упрямо покачал головой и ткнул щепкой в свой рисунок. Вдруг Николай, с злой насмешкой, сказал:

– Тоже мне, цыганский остеолог! Ты что, не только лошадей, но и верблюдов угонял?

Атанас побледнел, отшатнулся, как от удара, и вскочил на ноги. Вслед за ним вскочил и Помонис. Приглушенным голосом, в котором слышалось еле сдерживаемое бешенство, почему-то обращаясь на «вы», бросил он Николаю:

– Не смейте! Вы, вы… – и, не находя слов, замолчал.

Николай тоже мгновенно вскочил на ноги. Некоторое время он пытался смотреть в глаза Помонису, но потом опустил голову.

– Вот. Обязательно надо было дать медяки за топорики, – жалобно проговорила Галка, – а то вредная примета и сработала.

Атанас взглянул на Галку и улыбнулся.

Николай, резко повернувшись, пошел к дому. Помонис, делая вид, что уже успокоился, снова присел возле кучи костей. Он стал рассматривать злополучную кость и через несколько минут сказал:

– Не знаю, точно верблюда ли, но действительно не лошадиная.

– Послушайте, – вмешался я, – если Атанас прав, то и клад, и сфероконус, и эта кость – все связывается воедино. Откуда здесь верблюд? А вот откуда: в русской летописи при описании нападения татар на Киев в 1240 году упоминается, что в их войске было много верблюдов. Мы знаем, что после взятия Киева татары продвинулись далеко на юго-запад. Кочевали они и в низовьях Дуная. Если допустить, что здесь вскоре после взятия Киева остановился на несколько дней, а может и часов, отряд татар – вот и ответ. С ними попали сюда и серебряные вещи, и сфероконус.

Моя гипотеза после небольшого спора была принята, и, честно говоря, мне это было приятно.

Атанас ушел, сопровождаемый Галкой.

Но вот наступило время обсуждения итогов и задач раскопок. Я видел, что ребята заметно нервничают. Когда мы уселись за стол, под навесом около здания музейчика, я тихонько спросил своего соседа, Адриана:

– Чего это вы так волнуетесь, словно студенты перед экзаменом? Как будто ждете какого-нибудь подвоха?

– Вы еще не знаете как следует нашего старика, – довольно мрачно прошептал в ответ Адриан, – не знаете, на что он способен!

Мало что поняв из этого объяснения, я стал внимательно слушать. Все шло как нельзя лучше. Руководители раскопов рассказали о своих работах, продемонстрировав чертежи, планы, рисунки, фотографии, самые интересные вещи. Их выводы, датировки, классификация – все это показалось мне вполне убедительным. Ребята, Помонис и я время от времени задавали докладывающим разные вопросы, на которые получали вразумительные ответы. Старик слушал вполне благожелательно. Когда мы все тщательно просмотрели, Помонис сказал:

– Полевая документация в порядке. Теперь прошу вас поделиться с нами общими выводами.

Николай встал и, немного волнуясь, ответил:

– Мы все обсудили и пришли к таким выводам. Весь первый, то есть римский период существования крепости в основном раскрыт и изучен. Принципиально нам ясна вся жизнь и история крепости от времени ее постройки до разрушения варварами в конце четвертого века. Дальнейшие раскопки этого слоя нецелесообразны, они могут дать только количественное накопление уже известного материала. Хуже, меньше изучен второй, византийский период. Изучение этого слоя следовало бы продолжать, и вести это изучение нужно там, где существует только византийский слой, а не там, где он подстилается римским, чтобы не делать лишней работы. У нас уже и времени и денег на этот сезон в обрез, и такое направление дальнейших работ представляется самым правильным.

Мне эти выводы и предложения тоже показались вполне убедительными и разумными, но Помонис не спешил присоединиться к моему мнению. Вместо этого он задумчиво спросил:

– Так вы считаете, что вам ясна, хотя бы в главных чертах, вся жизнь и история крепости в римский период?

– Да! – уверенно подтвердил Николай. – Это наше общее мнение.

Тогда старик неожиданно предложил:

– Ну что же, давайте вместе проведем хотя бы один день в римской крепости, представив себе, что сейчас, скажем, середина четвертого века.

По просьбе Помониса, Адриан принес и положил на стол план крепости и отдельных раскопанных участков. Прищурив глаза, он дал мне понять, что вот тут-то что-то и должно произойти. Но ровным счетом ничего не произошло. Николай играл роль проводника и комментатора:

– Рассвело. Мы вслед за центурионом обошли посты на стенах и башнях, сменили караулы. Воины спускались со стен по лестницам. В домах зажгли печи, стали готовить еду. Заработали ремесленники. Мы видели их мастерские, орудия их труда, их продукцию. Окрестные варвары привезли для продажи на повозках свежее мясо. Их встретили на другом берегу жители крепости, состоялся торг, потом лодки доставили в крепость закупленные продукты. Воины тренировались на специальной площадке в беге, прыжках, владении оружием… Так прошел весь день.

Все было обосновано, все подкреплялось полученными во время раскопок данными, логикой и разумом. Я видел, что ребята постепенно успокаиваются, и мне было досадно, что Адриан поспешил насплетничать.

Потом наступил второй этап этой своеобразной реконструкции былого. Когда мы благополучно добрались до позднего вечера и римляне, жившие в крепости, за исключением часовых, погрузились в сон, а мы удостоверились, где, на чем и как они спали, Помонис сказал:

– Так. А теперь ответь мне ты, Адриан. Какова была главная цель постройки римлянами этой крепости?

Адриан, слегка пожав плечами, пробурчал:

– Это же ясно – защищать границы империи от варваров, как и другие крепости на Дунае.

– Прекрасно, – быстро сказал Помонис, – вот и посмотрим, как служила этой цели наша крепость. Я предводитель варваров, ты – глава крепости. Начинаем поединок. – Помонис оживился, голос его стал звонче, он говорил быстро, решительно, требуя от собеседника также быстрого ответа. – Нас несколько тысяч. Мы подходим к крепости.

– Вас увидели часовые со стен и подали сигнал тревоги, – так же быстро ответил Адриан. – Подаю команду: всем немедленно войти в крепость. Увести с другого берега все лодки, все средства переправы. Поджечь деревья и строения, чтобы варвары не смогли построить из них плоты. Приготовить катапульты. Лучникам подняться на стены. Ворота закрыть.

– Мы подошли к берегу, – подхватил Помонис, – камни из катапульт и стрелы из луков, летящие со стен крепости, не причиняют нам особого вреда – расстояние слишком велико, но они удерживают нас на почтительной дистанции и не позволяют пуститься вплавь. Принимаю решение организовать длительную осаду.

– Стены крепости крепки и высоки, гарнизон многочислен и вооружен до зубов, – с надменностью истого римлянина парировал Адриан, – нам не страшна эта осада. А то еще и разобьем варваров неожиданной вылазкой.

– Разбить не получится, – улыбнулся Помонис, – у меня несколько тысяч воинов. Они умеют владеть оружием.

– Ничего, – спокойно ответил Адриан, – так отсидимся.

– Пошлем за подмогой в ближайшие крепости, – не выдержав, вступила Галка.

– Гонцы будут перехвачены, – отозвался Помонис.

– Ну, что же, – упрямо настаивал Адриан, – отсидимся, будем ждать месяц, если нужно, два. Варвары сами уничтожат все живое вокруг и вынуждены будут уйти или за это время все-таки подойдет подмога.

– Хорошо, – согласился Помонис – Ну а чем же ты будешь кормить эти два месяца многочисленный, по твоим словам, гарнизон? Да не забудь еще жен и детей ветеранов.

– В городе несколько колодцев. В каждом доме есть запасы еды, – снова горячо вмешалась Галка.

Но Адриан уже все понял и помрачнел.

– Я говорю не про воду, а про еду, – терпеливо разъяснил Помонис. – Тех запасов, что есть в каждом доме, может хватить всего на несколько дней, а предстоит выдержать осаду в два месяца. Где находятся запасы еды?

– Ну, в храмах, – процедил Николай, который тоже уже все понял и отбивался только из упрямства.

– В храмах нет для них места. Пространство храмов нужно для молящихся, – безжалостно припирал ребят к стенке Помонис – Нет места для запасов продовольствия и на улицах и площадях, и потом, они должны находиться в охраняемом помещении и быть надежно укрытыми от непогоды.

– Сдаюсь, – с мужеством признал Адриан. – Наши выводы поспешны. Не все главные линии жизни римской крепости мы знаем. Раскопки римского слоя необходимо продолжать. Они не только могут, но и должны дать новое качество. Мы должны найти продовольственные склады – склады запасов зерна, масла, фасоли и других продуктов.

Помонис же, проявляя несвойственное предводителю варваров великодушие, не стал продолжать экзекуцию…

После ужина, когда крепость опустела, до самой темноты Адриан, Галка, Николай и еще несколько человек с лопатами в руках бродили повсюду, то там, то здесь производя зачистку. Как-то само собой получилось, что и мы с Помонисом занялись этим делом, но все безрезультатно.

Помонис злился.

– Крепостные склады должны быть очень большими, это не придомный погреб, – ворчал он. – Может быть, вход в них как раз под не раскрытым еще византийским слоем? Да, может быть, – отвечал он сам себе, – но маловероятно. Ведь раскрыто почти три четверти всей площади римской крепости. Потом, раскрыт весь центр. Где-то здесь и должны быть входы или вход в склады.

Из крепости в дом нас загнала только темнота и внезапно пошедший, редкий в этих местах, дождь. Мы с Помонисом присоединились к ребятам, которые сидели в столовой при свете керосиновой лампы, тихо и лениво напевая что-то.

Дождь так же внезапно, как начался, перестал. Сильный ветер разнес тучи, огромная полная луна поднялась над крепостью. Помонис, вместо того, чтобы лечь спать, снова предложил мне походить по узким древним улицам, уверяя, что, освещенные лунным светом, они особенно живописны. Так оно и было, но я-то понимал, что сейчас дело не в этом. Помонис сам больше всех мучился загадкой, которую он загадал ребятам.

Больше часа бесцельно бродили мы по развалинам крепости. Я уже давно хотел спать, но меня удерживало чувство товарищества.

Неожиданно пришло счастье, то самое археологическое счастье, которое иногда приходит, когда все чувства обострены до предела, а мысль упорно бьется над одним и тем же вопросом. Счастье, которое чаще всего результат напряженной работы подсознания, еще не разгаданного механизма интуиции.

Омытые дождем, ярко блестели в лунном свете камни домов. Вот мы дошли – уже в который раз! – до центра крепости, где возвышались остатки преториума.

– Смотрите, какую густую и правильную, почти прямоугольную тень отбрасывает стена преториума, – обратил я внимание Помониса.

Помонис довольно безучастно посмотрел и вдруг застыл. Несколько секунд он пристально всматривался, а потом прошептал:

– Это не тень, это совсем не тень!

– Почему? – удивился я и, вглядевшись, понял, что соотношение положения луны и стены преториума было таким, что тень не могла быть отброшена в эту сторону.

– Что же это?

Но Помонис исчез. Впрочем, он появился через несколько минут с лопатой и рулеткой в руках. Движения его были снова быстрыми, четкими, сильными. Прежде всего он процарапал лопатой полоски по периметру темного прямоугольника. Потом, обернувшись ко мне, сказал:

– Да, это совсем не тень. Тут по-другому высыхающее от дождя место, чем почва вокруг. Оно высыхает медленнее, потому что плотнее окружающей почвы. Но скоро эта разница в цвете исчезнет. Потому я и торопился очертить его. А правильная форма говорит о том, что это не случайное уплотнение почвы, а дело рук человеческих.

– Но ведь вся площадь вокруг преториума замощена известняковыми плитами! – воскликнул я.

– Да, – отозвался Помонис, – вот и надо вскрыть эту мостовую там, где темный прямоугольник, и выяснить, в чем дело.

Не скрою, я плохо спал в эту ночь и несколько раз зажигал спички, чтобы посмотреть, долго ли еще осталось до подъема.

Едва позавтракав, мы с Помонисом и ребятами, прихватив с собой еще несколько землекопов и вооружившись лопатами и ломами, подошли к преториуму. При ярком солнечном свете темный прямоугольник исчез совершенно, но очертания его, зафиксированные вчера Помонисом, виднелись четко. Интересно, что этот прямоугольник как бы вписывался в две плиты мостовых, был лишь немного меньше их по размеру. Когда мостовую в этом месте подняли, под ней оказалась плотная и тяжелая песчаниковая плита с вделанным в нее железным кольцом. Чтобы поднять эту плиту, понадобились еще десятка полтора рабочих, канаты и лом. Мы все работали, не давая себе ни минуты передышки, и все же только часа через два подняли плиту. Зато под ней оказались полузасыпанные землей ступеньки. Первой, как ящерица, скользнула по ним вниз Галка, и мы услышали ее приглушенный восторженный крик. Мне пришлось пропустить вперед Помониса и Николая, и лишь потом, с трудом протискиваясь сквозь полузасыпанный лаз, спустился вниз и я, за мной Адриан. Свет наших фонариков метался по какому-то большому помещению. Могучие, выдержавшие испытание на прочность в течение многих столетий каменные своды, такие же крепкие, как сама скала, на которой построена крепость, уходили вдаль. Это было огромное прямоугольное помещение, вырубленное прямо в скале. Оно в основном находилось под преториумом, лишь небольшая часть выходила за его пределы. Вход, который мы нашли, был, видимо, запасным. Мы протискивались между колоннами, на которые опирались своды. Повсюду ровными рядами были вкопаны в землю огромные глиняные сосуды – пифосы. Диаметры их были полтора-два метра. Весь этот заключенный в каменную коробку склад, надежно прикрытый сверху зданием преториума, сохранился прекрасно. Только в немногих местах треснули арки сводов и рухнули колонны, разбив ближайшие пифосы. На полу возле одного из пифосов Адриан нашел бронзовую монету Константина Великого.

Склады или, во всяком случае, один из складов, о которых говорил Помонис, существование которых он предсказывал, были найдены. Теперь оставалась только расчистка, разборка, описание, фотографирование, зарисовки, классификация, словом, как говорят, только начать и кончить, но это была уже совсем другая работа. Когда мы вылезли, изрядно перепачканные, на свет божий, у входа в склад толпилась вся экспедиция. Волей-неволей, работы пришлось прервать больше чем на час, пока каждый хотя бы одним глазком не взглянул со ступенек вниз. В помещение склада Помонис запретил входить кому-либо, кроме тех, кто будет заниматься расчисткой.

Настроение у всех было радостное. Вчерашние обиды прошли, и я с удовольствием видел, с каким восторженным выражением смотрят ребята на своего учителя.

А все-таки открытие склада было не последней и даже не главной неожиданностью, которая произошла в этот день.

Земляные работы дня закончились. Мы собирались уже идти в столовую обедать, а рабочие стали расходиться, вернее, разъезжаться по домам. К Помонису подошел один старый крестьянин, уже не первый год работавший землекопом. Смущенно помявшись, он сказал:

– Господин профессор, может, оно, конечно, все это так себе, а все же…

Помонис молча смотрел на него, и старик, приободрившись, продолжал:

– Так, господин профессор, вчера у меня в гостях свояк был из соседнего села – вон оттуда. – И он указал рукой на видневшиеся вдалеке крыши: – Так он сказывал, господин профессор, вот у них прошлый год осенью бригада колодец копала. А как прокопали с метр – так тут и крышка каменная. А под ней каменный же ящик. А в нем, господин профессор, чего-чего не было!

Помонис продолжал молчать, но я видел, чего ему теперь стоило это молчание.

А совсем разошедшийся старик продолжал и сам увлекаясь:

– А в том ящике и косточки, и горшочки, и бусины, да еще, сказывал свояк, кукла глиняная! Вот он рассказал, а я подумал, может, вам в этом интерес какой будет.

– Спасибо, – порывисто сказал Помонис, – а как зовут свояка?

Крестьянин сказал, и Помонис, еще раз, уже на бегу, поблагодарив его, бросился к берегу. Я без приглашения побежал за ним. Едва переправившись, мы по счастливой случайности наткнулись на крестьянина, сидевшего в запряженной телеге, и тот, сразу же согласившись, рысью погнал свою пару каурых к селу.

Село это было похоже на этнографический музей: дома разного типа, с крытыми галереями вокруг всего дома и с застекленными террасами, выкрашенными в синий, салатный, белый, розовый цвета. На крышах фигурные железные вертушки – флюгеры, гнезда аистов на старых тележных колесах. Было бы очень интересно осмотреть это село, но было не до того. Мы без труда нашли свояка, такого же пожилого крестьянина, который сидел на скамеечке у забора собственного дома. Чтобы не обидеть, пришлось распить с ним традиционный графин с красным вином, и только тогда Помонис приступил к расспросам. Вокруг между тем, привлеченные нашими костюмами и неожиданным приездом, стали собираться любопытствующие.

Свояк подтвердил все уже известные нам сведения. Более того, он сказал, что после разговора с родственником один из соседей дал ему несколько глиняных шариков и обломок горшка из того каменного ящика. Помонис впился взглядом в керамические, покрытые разноцветной поливой бусины – ягодки и обломок амфоры, которые свояк вынес из дома. Потом он взял их и после беглого осмотра сказал мне:

– Расцвет эллинизма. Вторая половина четвертого века. И каменный склеп типичен для этого времени и культуры.

Обернувшись к свояку, он попросил:

– Опишите глиняную куклу.

Свояк, однако, только пожал плечами:

– Стар я, батюшка, куклами-то интересоваться…

Помонис нетерпеливо перебил его новым вопросом:

– Какой высоты кукла?

Свояк нехотя отмерил расстояние чуть поменьше его вытянутой заскорузлой ладони.

– Так, так, – пробормотал Помонис. – Хорошо. Кукла глиняная?

Свояк утвердительно кивнул. А один из окружающих нас крестьян добавил:

– Твердая, как кирпич. Да еще и крашеная, видно, была, да облезла та краска почти вся.

– Ну, и кого же изображала эта кукла?

Свояк недоумевающе развел руками:

– Кукла она и есть кукла.

– Я не про то, – отмахнулся Помонис, – мужчина, женщина, старик, ребенок, может быть, животное какое-нибудь?

– Да ведь сказано – кукла, – с досадой ответил свояк, – кукла она и есть кукла – не старик, а кукла, баба то есть или девчонка, кто ее разберет!

– Да, да, – пробормотал, обращаясь не то ко мне, не то к самому себе, Помонис, – это я и сам мог понять. Что она делала, эта кукла, стояла, лежала, говорила, думала?

Свояк даже поперхнулся от негодования.

– Да слыханное ли дело – чем кукла занималась?

Однако один из крестьян, окружавших нас, молодой еще парень, в кожаном расшитом жилете, ответил:

– Стояла она, господин профессор, так это спокойно вроде стояла, задумалась и вроде как улыбалась.

– Все ты врешь, – неожиданно вмешался другой крестьянин, – плакала она, а не улыбалась.

Свояк, тоже уразумевший, о чем идет речь, поддержал того крестьянина, который утверждал, что кукла вроде бы плакала, но молодой крестьянин твердо стоял на том, что она улыбалась.

– Ладно, – прервал этот спор Помонис, – потом разберемся.

К сожалению, больше в селе, как заверил нас свояк, никто и не видел этой куклы.

– А где же она? – спросил Помонис.

– А кто знает, – равнодушно ответил свояк, – должно, бросили куда-нибудь.

– Нет-нет, – снова вмешался молодой парень, – я точно знаю – ее дядя Ангел взял.

– Какой еще Ангел? – удивился я.

– Бригада у нас работала – колодезники, прошлый год, – как маленькому ребенку, стал объяснять мне свояк. – Четверо мужиков – они целую осень по селам ходят, колодцы копают. И к нам что ни год наведываются – такие мастера нужны – то починить колодец, то новый сделать. Вот он и говорит: один из мастеров – Иван, по фамилии Ангел, и взял куклу, а только я этого не видел.

– Взял, взял, – подтвердил парень, – еще сказал, что дочкам отнесет, поиграть.

Помонис попросил, чтобы нам показали, где копали колодец. Мы внимательно осмотрели и колодец и все вокруг.

Ничего, конечно, не нашли. Надгробная плита склепа, сделанная из грубо обработанного известняка, лежала возле колодца, слегка вкопанная в землю строителями. Несколько костей возле плетня, вот и все, что нам удалось найти. Остальные камни, по свидетельству крестьян, были меньше, их просто разбили и разбросали кто куда, а кости выбросили.

После осмотра мы с Помонисом зашли в избу к свояку. Помонис, даже рискуя обидеть хозяина, решительно отклонил предложение выпить еще графин вина и попросил пока что нам не мешать.

– Погребение эллинистического времени. Судя по бусинам и амфоре – вторая половина четвертого века, точнее, время Александра Македонского. Терракотовая статуэтка из погребения, что это именно она – вне сомнения, – это Танагра. Именно Танагра, – возбужденно сказал он.

– Почему Танагра? – спросил я. – А может быть, это статуэтка типа Танагры, но из какого-нибудь местного центра, где их делали?

Помонис только досадливо отмахнулся:

– Да нет! В четвертом веке такие статуэтки делали только в Танагре. В колониях их стали делать позже.

Он попросил хозяина позвать тех двух крестьян, которые видели статуэтку. Свояк и оба крестьянина с важностью уселись у стола. Помонис на вырванных из полевого дневника листах нарисовал несколько схем танагрских женских статуэток и попросил крестьян сказать, на какую из них больше всего похожа та, которая была найдена при рытье колодца.

После небольшого спора крестьяне, не перестававшие удивляться, как это Помонис, не видя статуэтки, так хорошо ее нарисовал, остановились на одном из изображений.

Помонис с торжеством посмотрел на меня.

– Видите, – сказал он, – они все показывают на статуэтку с высоким цоколем – такие всегда делали именно в самой Танагре, а в колониях – статуэтки без цоколя.

Да, видимо, в этом эллинистическом погребении в каменном склепе была найдена терракотовая статуэтка из Танагры. Но ее унес человек со странной фамилией Ангел. Впрочем, как мне потом объяснили, в здешних местах такая фамилия вовсе не редкость, но от этого, как говорится, не легче.

Помонис между тем вместе с молодым крестьянином куда-то ушел, попросив меня подождать.

Мучаясь нетерпением, я от нечего делать рассматривал пестрое убранство дома – кувшины с разноцветной поливой. Целая вереница их, один за другим, висит на потолочной балясине. На кроватях пестрые рядна и расшитые подушки, сундуки и полки покрыты узорчатой геометрической резьбой или раскрашены яркими большими цветами по зеленому полю. На стенах ковры, тоже с вышитыми на них цветами. Цвета и резьба подобраны и выполнены со вкусом. Впечатление несколько портило висящее возле самого большого ковра белое полотнище с вышитым на нем изречением: «Выходит из цветка Елена, самая красивая, ранним утром» – и изображение голой толстой женщины, прикрывающейся огромным красным цветком.

Наконец появился Помонис, очень возбужденный. Уже с порога он закричал:

– Я узнал фамилию и адрес брата одного из рабочих, копавших колодец! Поехали!

Да, конечно, хотя шансы были и не велики, но мы просто обязаны использовать их до конца. Мы поблагодарили гостеприимного хозяина и на повозке того же злополучного крестьянина, успевшего, впрочем, хорошо угоститься у знакомых, выехали. Оказалось, что путь не близкий. Нам предстояло проехать километров пятьдесят до городка, где жил брат одного из рабочих. Между тем верного Замфира теперь не было с нами. Крестьянин довез нас до автобусной остановки. Помонис попросил его передать ребятам в крепости, чтобы они не удивлялись и не волновались, если мы задержимся, расплатился с ним и отпустил с миром. Помонис внешне был совершенно спокоен, но по тому, как особенно легки стали его движения и походка, как весь он подтянулся и помолодел, я понимал, в каком он возбуждении, как увлекает его своими неожиданностями и надеждами этот поиск.

Из автобуса мы выскочили первыми и уже через несколько минут оказались в центре города. Помонис, подойдя к милиционеру, сказал:

– Я профессор Помонис. Разыскиваю одного человека, который живет на улице Сильфиды, дом два. Не знаете ли вы, где находится эта улица?

Милиционер встал как вкопанный. После секундного замешательства он оправился и начал кричать, размахивая руками:

– К нам приехал сам господин профессор Помонис! Ему нужна улица Сильфиды! Мы найдем эту улицу. Где бы она ни была, мы найдем ее. Пусть она будет даже на дне моря, мы все равно найдем ее.

Время было послеобеденное. На улице полно гуляющих. Крики милиционера привлекли всеобщее внимание. Вокруг сразу же собралась довольно большая компания зевак, которая увеличивалась с каждой минутой. Понимая, что ничего хорошего быть уже не может, я остановил такси, спрятался в глубь машины и поднял воротник плаща. Помонис, оглянувшись на меня, беспомощно пожал плечами. Между тем милиционер, полный кипучей энергии, еще только разводил пары. Он принялся в бешеном темпе опрашивать зевак:

– Вы не знаете, где находится улица Сильфиды? А вы, мадам, не знаете, где эта улица? Эй, ты, лоботряс, а ты не знаешь, где улица Сильфиды? Но ты-то должен знать? – обратился он неожиданно к шоферу такси.

Увы, никто не знал, где же эта улица.

Я уже начал надеяться, что избавление близко, но я просто недооценивал дружелюбия и служебного рвения местной милиции. Милиционер не унимался, а тут неожиданно к нему прибыло подкрепление в виде молодцеватого круглолицего лейтенанта милиции (тоже с усиками), который, растолкав толпу зевак, оказался нос к носу с нашей машиной.

Теперь оба милиционера начали вести опрос уже в два голоса. Когда вокруг нашей машины собралось по крайней мере население целого квартала и все они были опрошены, неустрашимый лейтенант крикнул милиционеру: «Вперед!» Они оба залезли в нашу машину, и мы поехали в паспортный стол. Там они подняли страшный шум и гам. Они звонили по всем телефонам, рылись в картотеках, вызывали заведующего. Наконец было установлено, что улица Сильфиды действительно есть в этом городе. Удалось даже выяснить, что она расположена в районе новостроек и существует всего два года.

С чувством необыкновенного облегчения поблагодарили мы милиционеров, выразили им нашу живейшую признательность и хотели было уехать, но не тут-то было!

– Как? – закричали они оба, перебивая друг друга. – Неужели господин профессор и его друг могли подумать, что мы бросим их? О, нет! Мы вместе найдем эту проклятую улицу Сильфиды. И мы найдем этого парня! Он никуда не скроется от нас!

После этого они снова уселись в машину.

Когда мы наконец оказались на улице Сильфиды и нашли дом номер два, шофер, по знаку Помониса, остановился, и профессор еще раз поблагодарил милиционеров. Но его наивная попытка была легко отбита, и мы все: лейтенант, милиционер, шофер, Помонис и я – ввалились в домик, стоящий в глубине большого тенистого двора. Там находился пожилой человек, как позже выяснилось, брат одного из рабочих, копавших колодец. Увидев такое шествие, он побледнел и в испуге выронил соты, из которых вытапливал мед в большой синий эмалированный таз. Но наши попутчики не дали ему погрузиться в свои переживания. Прежде чем мы успели поздороваться и просто вымолвить хотя бы одно слово, на хозяина напустился лейтенант.

– Старина, – закричал он, полный энтузиазма и благородных чувств, – ты только подумай! Какая честь для тебя! Из столицы к тебе приехал сам профессор Помонис со своим другом! Что же ты стоишь как чурбан? Бросай своих паршивых пчел! Проводи дорогих гостей в парадную комнату.

Слегка очумевший хозяин сделал слабый приглашающий жест рукой, после чего мы вошли в горницу и действительно расселись в кресла вокруг большого круглого стола. Пока мы извинялись за вторжение, старик дрожащими руками разливал по стаканам вино. Из его сбивчивых объяснений мы поняли, что его брат временно работает на судоверфи, находившейся на расстоянии нескольких километров от города, и там же живет в общежитии. Относительно терракотовой статуэтки старик решительно ничего не знал.

Когда мы с Помонисом вышли, лейтенант и его верный спутник уже сидели в машине. Но как ехать к судоверфи, находившейся на берегу Дуная, Помонис сам прекрасно знал, и, когда мы добрались до центра города, он остановил машину и, с безупречной вежливостью обернувшись к милиционерам, сказал:

– Ну, вот что, друзья мои! Я знаю, куда нам нужно ехать дальше, а вы этого не знаете. Вам этого просто нельзя знать. Спасибо за все. Мы долго не забудем вашего горячего участия. Прощайте!

Некоторое время после того, как мы остались втроем с шофером, мы молча с наслаждением вдыхали душистый степной воздух. Потом Помонис пристально взглянул на меня своими голубыми глазами и залился хохотом. Еще не отсмеявшись как следует, он сказал мне:

– Вот как! Вы же любите изучать быт и нравы! Думаю, что сегодняшние встречи дадут вам больше знания о наших южанах, чем цикл лекций и этнографическая монография.

Когда мы добрались до местечка, возле которого находилась верфь, совсем стемнело. Оказалось, что общежитие размещается на территории верфи, а входить туда посторонние, особенно после конца рабочего дня, могут только по пропускам. Пришлось нам заночевать в местной маленькой гостиничке, впрочем очень уютной. Зато с самого утра мы были уже возле проходной. Помонис попросил, чтобы его соединили с директором. Тот оказался в командировке, но к нам вышел главный инженер верфи – тридцатилетний скуластый черноволосый человек в синем комбинезоне. Инженер охотно согласился нам помочь.

Мы шли мимо уже почти готового океанского парохода, который стоял бортом к Дунаю. Огромный медный винт весом в несколько тонн, покачиваясь, висел на талях, и бригада не торопясь забивала масло в подшипники и подводила винт к оси. Нашего рабочего здесь не оказалось, и мы в поисках его пошли дальше. Неожиданно инженер спросил:

– Что это за Танагра?

– Город в Беотии, в Греции, – ответил Помонис – Там около ста лет назад в древнем могильнике четвертого века до нашей эры были найдены многочисленные терракотовые статуэтки. Особенно много их было найдено в 1870 году. Классические, совершенные по форме и выделке статуэтки привлекли внимание множества ученых да и просто собирателей. Коллекции их появились в разных музеях мира и в частных собраниях. Танагра прославилась как родина этих статуэток. А позже – в конце четвертого и в третьем веке до нашей эры – подобные статуэтки стали производить и в некоторых греческих колониях, часто на сотни и тысячи километров удаленных от самой Греции.