Текст книги "Руны земли"
Автор книги: Георг Киппер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 8 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
* * *
Инги вышел из-за бани первым, ожидая каких-нибудь глупых шуток и на ходу придумывая ответ, но в это время сыновья Грима, Офейг и Вигфус, приволокли свеженаполненную бадью эля. Все, толкаясь, расхватали черпаки. Эйнар же, выбравшийся из воды на четвереньках, быстро подобрался сзади к девчонкам, зарычал и попробовал цапнуть одну из них за задницу…
– А-а-а! – в смешливом ужасе закричали девчонки, раздаваясь в стороны.
– Умираю, дайте, дайте напиться, а-а-ха-ха, – вопил Эйнар, подбираясь к бадье и делая вид, что сейчас начнет лакать оттуда, как пес. Его братья смеялись громче других, они все-таки гордились своим старшим братом, умевшим и побеждать, и дурачиться.
Но тут мимо костра к реке прошел Инги, и все с подначками перекинулись на жениха. Инги что-то буркнул в ответ и, окунувшись, быстро вышел. Он как раз получил черпак из рук Эйнара, когда из-за бани появилась и Салми. В головах братьев Эйнара что-то сложилось, лица вытянулись, но Эйнар закричал сестре, что бьёр вот-вот кончится. Инги, не допив, подал ковшичек подошедшей к нему Салми. Все продолжили веселиться, и, казалось, никто ничего не заметил.
Салми с задумчивым выражением на лице медленно пила, смакуя каждый глоток. Оттар скользнул глазами по ее ладному телу.
– Мой отец никогда не разрешил бы мне жениться на девушке из вадья, – проговорил Оттар, то ли осуждая, то ли завидуя Инги.
Салми взглянула на Оттара и пошла к воде. Оттар, обернувшись, проводил ее взглядом.
– У меня там есть подружка из них, дочь местного лекаря, обещала дождаться, но вряд ли отец позволит взять ее в жены, родители живут бедно, за помощь берут только то, что сами люди могут предложить.
– Обычное дело: за починку ножа или лодки люди готовы отдавать серебро, а за свое здоровье не очень, – ответил Инги, чтобы поддержать разговор.
Оттар продолжал смотреть на Салми.
– Как думаешь, даст? – прищурил он глаз.
– Это у ее братьев спрашивать надо, – махнул Инги на братьев Салми.
– О, парни, я не знал! Извините! – засмеялся Оттар.
Подростки побежали в баню. Поддавать пар охотников не было, так что хлестались вениками просто для шума и забавы.
Начались вскрики и смешки. Пьяный голос Хотнега, шутившего со своей горластой Туоми, скрывал тишину других парочек, не терявших времени даром. Рядом в темноте кто-то громко сопел. Салми скользнула поближе к Инги, он предложил попарить ее. Она села и нагнулась вперед, опершись локтями в колени. Инги несколько раз провел пальцами по ее шее, сдвигая пряди волос со спины, затем погладил скользкую спину и тихонько начал похлестывать ее легким березовым веником так, словно боялся обжечь горячим паром. Пара, правда, по его понятиям, уже не было. Но он тщательно обрабатывал ее поясницу, лопатки, затем одно плечо, затем другое, а она поворачивалась под его веником, касаясь и прижимаясь к нему. Это было странное действо.
Тут кто-то плеснул на камни отвар можжевельника, приятный запах заполнил парилку. Инги сел рядом с Салми. Она с улыбкой обратила взгляд внутрь себя, словно забыла о нем.
– У твоей будущей тещи сильное слово, так что сведет она меня из твоей жизни, – услышал Инги ее шепот. – Так или сяк. Лучше прямо сейчас попрощаться. Встретимся еще когда-нибудь – хорошо, нет – просто буду тебя помнить.
Инги молча чмокнул ее в щеку, встал и через мыльню, в которой девчонки скребли лыковыми мочалками свои распаренные тела, и сени вышел наружу. Народ с красными лицами еще бултыхался в реке. Мимо, задев его плечом, окутанная паром, идущим от разгоряченной кожи, прошла, не оборачиваясь, Салми и медленно, словно чувствуя его взгляд на своей спине, где сплелись змейками мокрые белокурые волосы, вошла по щиколотки в воду. Инги стоял и стоял, глядя на Салми, на братьев Эйнара, плескавшихся у того берега, на девчонок, зябко болтающих у костра. «Неужели завтра объявят мою свадьбу?»
* * *
Не степенно, не размеренно, без лишних ожиданий, но и то ладно, что до полудня явились сваты к гнезду Гордой Илмы. Там их уже ждали.
– Идут, идут, – бросились в дом с выпученными глазами ребятишки, путаясь в своих и чужих одежках, толкаясь в ногах женщин, пытающихся выйти наружу, и застревая всеми конечностями во всевозможных препятствиях. Наконец все с треском вывалились наружу, только Илма, затаившись в доме, смотрела сквозь щелку, как приближалась к стоящей в окружении родственников ее матери толпа вооруженных руотси во главе с Гутхормом и Хельги. Сердце бешено заколотилось в груди, она закусила губу. Руотси в чистых рубахах, в дорогих гривнах и запястьях, все причесанные и умытые, встали сурово полукругом перед ее родственниками.
Раздались приветствия. Важно помолчали, как бы сомневаясь, кто зачем пришел и кто что задумал.
Илма, бросив подглядывать, начала натягивать на себя юбки. Прибежали, хихикая, подружки с младшими сестрами, таинственно сообщили: «Торгуются!» – и стали помогать одеваться. Когда все опять выскочили наружу, Илма прильнула к дверям.
Слово за слово шла торговля, приближаясь к рукобитью. Тут от волнения Илма перестала почти слышать, только шумело в ушах и колотило сердце. Наконец уговорились по земле и скоту… И тут Илма подумала, что ослышалась, но свадьбу назначили уже назавтра! А как же угощенья, дальние гости, обмен дарами? Впрочем, народа на осеннее жертвоприношение съехалось предостаточно, нечего прибедняться! Ударили по рукам, обнялись, помянули отца Илмы.
– Все! Топите баню! – услышала она голос матери. Девичьи голоса запели песню о прощании с девичьей волей.
– Э-э-э, а смотреть невесту-то! – вспомнили сваты.
– Так ведь по рукам уже ударили…
– Не-е! – зашумели все разом. – Зови невесту, а то сейчас дом раскатаем! Покажь девку!
Илма не заставила мать идти в дом, сама вышла, покачивая подолом платья и позванивая украшениями, улыбнулась, потупила глаза…
– Что ж ты, матушка, за купцов иноземных дочку родную заповыдала, – начала обычное причитание Илма, и чем дальше говорила, тем больше удивлялась чистоте и спокойствию своего голоса, словно знала все, что должно сказаться. Слушала себя и чувствовала, как завороженно слушают ее руотси, даже не понимая, возможно, всех слов, и как улыбки восхищения растягивают их задубевшие рты. Скользнула взглядом по их лицам, полыхнули огнем глаза навстречу. Вновь потупила очи, подняла руки с вышитым полотенцем, подошла, поклонившись, к Хельги:
– Коли баню топить, коли париться, стару жизнь выводить и избавиться, осушить мои слезы пусть жених приготовится и за мной пусть придет, поневолится.
* * *
Следующим утром, когда туман не пожелал уходить с полей, Инги с подарками и новым полотнищем, данным ему Руной в обмен на придирчиво проверенное полотенце Илмы, пришел с Эйнаром и друзьями за невестой, к дому ее матери. Моросил мелкий-мелкий дождь, наполняющий влагой весь воздух. Стоя на дворе, они долго со смехом препирались с подружками невесты. Молодежь не хотела выдавать невесту, особенно усердствовал тут Тойво с лесными ребятами, доведя Инги чуть ли не до ярости, на что Эйнар тихо-тихо пообещал другу, что расквасит вечером Тойво рожу за все его издевательства.
Невеста же отвечала из-за дверей родительского дома, что пусть земля раскиснет болотом прямо во дворе так, что никто не сможет из него выбраться, и что пусть деревья колючие загородят дом ее так, что никто не сможет через них продраться, и что пусть гроза набежит так, что скроется лебедь от сокола востроглазого, – но не выйдет она подобру, по-хорошему к охотникам…
Ее все-таки выманили посмотреть одним глазком на гостинцы, и она тут же попалась под вышитое покрывало Инги. Дру́жки жениха дали выкуп, и Гордая Илма позвала гостей в ригу, где уже ждали столы с угощением.
После подарков и укоров невеста встала, попрощалась с домом и подругами и в сопровождении толпы родственников и лесных людей, воющих праздничные песни, двинулась вслед за женихом через поля мимо желтеющих опушек леса к дому Инги, к дому будущей жизни. Правда, волосы стричь ей пока не будут, походит она в девичьей красе до возвращения Инги из похода.
* * *
Вот скамеечка, на которой они целовались с Инги. У межевого камня встретили их Хельги и Гутхорм с людьми.
Проводили к дому. Столы уже были накрыты, но сначала молодых обвели вокруг дома и подвели к кузнице. Хельги выгнал спрятавшихся там мальчишек и остался один с молодыми. Там, в черной полуземлянке с заросшей травой крышей, кузнец скрепил их договор по-своему.
Народ с любопытством ждал снаружи. Гутхорм улыбался в бороду, вспоминая, как Ивар, отец Хельги, когда-то освящал его с первой женой своим молотом, водил вокруг очага и скреплял их руки над огнем. Воздух, вода, земля и огонь освятили их союз. Кузнец – мастер времени, помогающий своими кознями превращаться руде в железо, а тому застывать в клинке с узорами инея и бронзе оборачиваться искусной красотой.
Молодые вышли, щурясь от неожиданно выглянувшего солнца. Уставшая до крайности Илма чувствовала, что вот-вот упадет в обморок. Все это столь занимательное со стороны действо теперь изводило ее, и она лишь терпела и мечтала, чтобы все быстрее кончилось. По спине между лопаток стекали капли пота. После коротких обрядов молодых ввели в дом и наконец усадили.
Пользуясь свадебным правом мужчины и женщины, парни и девчонки расселись вперемежку, тесно прижимаясь друг к другу. Женщины – в ярких покрывалах на головах, все как невесты, мужчины – в крашеных рубахах, в многочисленных украшениях из бронзы и серебра, янтаря и сердолика. От терпеливой торжественности не осталось и следа. После застольной молитвы расхватали еду, словно три дня не ели. На третьем поднятии чаш, когда гёты пьют за Фрейра, за урожай и приплод, молодые встали и в сопровождении родителей отправились к своей новой постели, отделенной от общего стола расшитым ковром.
Перед постелью, покрытой покрывалом такой красоты, какой Илма никогда прежде не видела, она вдруг испугалась, что их заставят прямо сейчас возлечь перед всеми. Инги сел на край постели, и она разула его у всех на виду, посматривая снизу в его темные глаза, чувствуя, как щеки разгораются румянцем. Тут всех вновь пригласили к столам, и молодых оставили наедине. Илма наконец заулыбалась.
Она хотела задуть светец, но передумала, повернулась к Инги и, улыбнувшись, стала распоясываться, скинула передники-полотенца, верхние юбки, крученые запястья из серебра. Инги засуетился. Пока он стягивал с себя рубашку, она вылезла из всех юбок и из длинной нижней рубахи. Звякнув оставшимися на шее украшениями, бросилась на постель. Золотые волосы размахнулись тенями на подушках, височные подвески мерцали вдоль раскрасневшихся щек, и покрытая мурашками матовая кожа пряталась под кружевом бус.
Инги обернулся к ней. Тени ее тела, блеск серебра, переливы ее волос и огонь из-под ресниц. Его рука медленно коснулась ее бедра. Она лежала, раскинувшись на ложе, красивая и вечная – такой она всегда будет для него и для всего мира, с этой улыбкой из-под полуприкрытых глаз.
Его рука медленно прошла к животу, так что мурашки опять побежали по ее телу, и легла на переливающийся светом тайный пояс. Этот пояс, который передаст ему ее силу, ныне он снимет и с ним пройдет все, что сможет, и до тех пор, пока хватит сил. Пояс, с которым он когда-нибудь, если на то хватит удачи, будет погребен.
* * *
Они вернулись к ярко горящему огню под общий одобрительный шум. Всех занимало, что они так долго там делали. Может быть, Инги не знал, что делать? Да уж точно не знал! Видно, тесемки на штанах не развязывались! Или никак не мог попасть туда, куда нужно… Нет, просто Илма забилась от него под лавку… Угу, и он все это время выковыривал ее оттуда… Попал? Ну, ты молодец, надо же, попал! Илма, ты довольна? Наши гётские мужики знают толк, да…
Красные лица пьяных гостей выражали восторг от собственного остроумия. Все наперебой провозглашали пожелания, все пили не переставая. Мальчишки, поставленные подносить еду и питье, вскоре сбились с ног. Наконец пожелания утихли, разговор вернулся в прерванное появлением Инги и Илмой русло. Говорили о войне.
Говорили о кораблях, об оружии и ранах, которое оно наносит, о походном счете, раскладе еды, днях пути, сменах гребцов, о торговле там-то и тем-то… Вспоминали о том, где кого потеряли и как кто умер – от потери крови, переохлаждения, по глупости или медлительности, кому что отрубили, сломали, вывернули наружу…
Илма переводила взгляд с одного говорящего на другого. Эти безумцы говорили о чем-то не имеющем отношения к жизни. Ее Инги должен растить репу и рожь, охотиться и ловить рыбу, готовить дрова, чинить постройки и изгороди, заботиться о скоте и учить разным играм их детей.
На мгновение Илме показалось, что она сидит в подземелье, с маахийсами, подземными духами, на пиру у смертной Маналы-реки. Серым подернуты их глаза, серым осыпана одежда, серыми кажутся лица.
– Да, поспешил наш Инги! – расслышала она речь Оттара. – Ведь там, на Лауге-реке его ждут Скули-ярл со своей приемной дочерью Ингигерд!
– Теперь она невеста не самая завидная, без приданого вряд ли кому нужна!
– Красивая, я тебе скажу, девушка! – не унимался Оттар.
– Просто ты не видел раньше таких темненьких!
– Да всяких я видел! И глаза у нее зеленые, а не черные! А кожа очень светлая! Ну а волосы не темней, чем у Инги, – огрызнулся Оттар.
– Девчонка действительно хороша, – поддержал его Альвстейн. – Правда, Ульв? Ты думаешь, наш Инги не пара конунговой дочке? Смотри, какой молодец! Хергейр-конунг был бы счастлив породниться с таким парнем, как наш Инги!
Все засмеялись, только Илма сжала губы.
Глаза Илмы столкнулись с жестким взглядом серых длинных глаз Салми. Та насмешливо смотрела на нее и отвела глаза не куда-нибудь, а на Инги. Илма побледнела. Позавчера еще эта соперница резвилась с ее мужем, как доложили ей соседские девчонки. Мужчины продолжали говорить ни о чем, а лицо Илмы с каждым их словом становилось все более суровым.
Скоро она останется одна, они все уйдут. Почему им так радостно? Холодными глазами она скользила по хищным улыбкам мужчин, по отрешенным лицам женщин и восторженным глазам мальчишек. Все они словно сговорились обокрасть ее будущее. Они мечтали о золоте и удаче. Но будущее, которое вдруг взглянуло на нее насмешливыми глазами Салми, прострелило все ее настоящее, обрывая на лету все жилы и устроение внутри. Было больно, но она не постарела, а просто почувствовала себя старше и молчаливей. Люди вокруг забирали у нее Инги, как того парня-пленника, вздергивали на священный дуб, осталось только кровь из ребер пустить. И ведь не забиться в крике, не заплакать, чтобы все это остановить.
А сидящий рядом Инги, с которым ей обещалось счастье, глупо улыбается и мычит что-то одобрительное о своем будущем знакомстве с воспитанницей ярла Скули.
Да, он уйдет, и каждое мгновение стучало в ее сердце о том, что их летнее счастье не повторится. Каждый взгляд, прикосновение, улыбка, вздох – все это в последний раз… Все эти обряды и прощание с девичьим прошлым всего лишь игра, которая дала время забыться. Слегка. Только что на суйме объявили, что он пойдет в этот злосчастный поход, к ним в дом приходили сваты, праздник продолжается, а между ними повисла тень. Он уже почти не с ней, а там, с воинами, конунгами, ярлами, и с затеявшей свою месть злой Ингигерд…
Дочь конунга, о которой, закатывая глаза, говорили Оттар и Альвстейн, вела свою войну, в которую теперь был втянут Инги. Имя ее обжигало сердце Илмы нехорошим предчувствием. Илма уже ненавидела еще одну соперницу, пришедшую невесть откуда и ведущую на верную смерть таких молодых парней, как Инги. Бесстыжие глаза Салми рассказали ей, как коротко было ее счастье. Ненамного дольше, чем у соперницы… Илма взяла в руки кусочек пряного хлебца и, не обращая внимания на окружающих, тихо зашептала:
– Пошла-пошла де́вица, пошла-пошла Илма по теплой дороге в теплую сторону да в южные страны, пошла через теплые поля на теплую гору. На той горе теплой стоит сухое дерево, на том сухом дереве сидит сухой человек, ножки-то у него сухонькие, ручки-то у него сухонькие, сам не горит, да в ручках держит тот сухой человек пламя. Пламя горячее, горячее-светлое, так пусть Илма станет для Инги светлее месяца светлого, теплее солнца теплого, роднее отца матери родных, да не остынет любовь их, да пусть присохнет сердце Инги к Илме на веки вечные, на все времена!
– Съешь, дорогой, кусочек, закуси, пожалуйста! – подала она пряник мужу.
* * *
Вечером второго дня свадьбы Хельги сказал Гутхорму, что еще в середине лета отобрал очень красивого бычка. Гутхорм все понял и сказал, что всегда удивлялся тому, как Хельги не только предвидит то, что произойдет, но и готовит для этого все необходимое. Хельги продолжил, что сегодня утром он велел бычка не кормить. Гутхорм кивнул и посмотрел на сына.
Ранним утром босая девчонка в некрашеной рубахе пошла от эльдхуса Хельги через поле, распевая звонким голоском веселую песенку. В ее руке благоухал пучок травы, к которому тянул свою морду молодой бык. За ним следовал Хельги. Одной рукой он держал веревку, охватившую шею и рога бычка, в другой нес широкобородую секиру, на щеках которой в последние дни перед приездом Гутхорма наводил врезкой плетеный узор из серебра.
Далее шел Хотнег-старший, помощник Хельги, за ним подростки: Оттар и Инги, Эйнар, Тойво и младший Хотнег. Все в светлых рубахах. Вслед за ними в лучших одеждах шли Гутхорм со старшими дружинниками, замыкали шествие трэлли, которые несли корзины с элем, хлебом и луком.
Люди с быком, миновав поле, не сразу вошли во двор святилища, а сначала медленно двинулись вдоль забора и, только обойдя круг, остановились перед широкими воротами. Хельги дал бычку лизнуть со своей ладони немного соли, девчонка передала годи зеленый пучок трав и убежала домой, а мужчины вслед за быком и Хельги вошли в священный двор. Теперь Хельги повел быка вокруг дуба в обратном направлении и, вернувшись к каменной плите, отдал веревку Хотнегу-старшему, а сам поднял лицо к висельнику. Пробормотав приветствие, Хельги обернулся к мальчишкам и велел им раздеваться. В их глазах явно мелькнул страх, что сейчас кого-нибудь из них принесут в жертву богам вместе с быком.
Хельги положил траву на большой камень, на который ставили недавно пленника, и сделал шаг в сторону. Бычок потянулся к траве, а Хотнег, обошедший ствол дуба, ловко подтянул рога животного вперед. Тут годи перехватил недавно скованную секиру. Светлая кленовая рукоять плотно легла в руки – бык, кося глазом, пытался разглядеть секиру в руках хозяина, но тут же упал на колени с перерубленным загривком. Шагнувший с другой стороны Гутхорм боевым ножом ловко перерезал быку горло.
Кровь жирным густым потоком хлынула на камни. Трэлли, захлестнувшие задние ноги бычка, и Хотнег, натянувший веревку спереди, удержали умирающее животное. Люди привычным движением пробили голени бычка и, пропустив через них веревку, подняли рыжую тушу на мощную ветвь дерева. Кровь животного полилась на выложенные вокруг дерева камни и в подставленные чаши. Чуть выше туши среди ветвей висел человек с пробитым боком. Кровь человека и животного смешалась на камнях у корней дерева.
Хельги взял левой рукой полную вязкой крови чашу за край, пальцы сразу скользко намокли, но он держал ее твердо. Другой рукой он зажал поданный ему веник из веток омелы, обмакнул его в красную жижу и пошел вкруг святилища, обрызгивая плахи забора.
Парни, оставив одежду на скамьях у стены вейхуса, сгрудились, словно стадо овец, следя за обходом годи. Наконец Хельги взял очередную чашу крови, подошел к ним и принялся обрызгивать парней кровью, пока не покрыл их красным с головы до ног. Годи произносил на древнем языке слова, обращенные к духам-защитникам, призывающие ветер силы, который дарует целостность и удачу в бою.
Гутхорм вручил мальчишкам кресала с кремнями. Те, согнувшись, так что на голых спинах проступили позвонки, дрожащими руками высекли искры, от которых с разных краев костров зажглись комки розжига.
Разгорелись заготовленные дрова на трех кострах, пошел дым вверх, выше дерева, к небу, где осеннее солнце разлило в высоких перистых облаках светлую реку. Распрямились парни, с улыбкой взглянул на них херсир, подал им братину с элем. Отпил Оттар, передал Инги, тот, отпив, передал далее по кругу.
– Отныне мы более не отцы вам, а братья, – сказал Гутхорм.
– Отныне вы все стали братьями-защитниками, – добавил годи.
Вдруг Инги дернулся и пошел, высоко поднимая колени, в пляске, его плечи развернулись, шея гордо несла голову, согнутые в локтях руки поднялись в стороны, каждый шаг его был увесист, словно он стал тяжел как бык. Вот он согнулся и закинул руки за спину, вот опять поднялся и развернул плечи… Пока Хельги и Гутхорм в изумлении смотрели на выходку Инги, Эйнар прыгнул за ним, а дальше и Тойво, и Оттар, и Хотнег.
Молодые воины понеслись в пляске вкруг дерева. Знаменосец Гутхорма запел боевую песню, мужчины затопали пятками и захлопали в ладони. Стало весело. Мальчишки пошли на второй круг, а дальше просто побежали, резвясь и радуясь, с прыжками и криками. Наконец Инги остановился, поднял голову, взглянул на висельника, на быка и простерся перед ними на землю. Остальные парни также упали головой к корням дерева. Хельги, прихватив еще одну чашу с кровью, быстро прошел между ними и обильно обрызгал их пятки, икры и бедра.
– Да, – проговорил Гутхорм. – Самые уязвимые места.
Когда чаша опустела, Гутхорм крикнул:
– Вставайте воины, да пребудет с вами ветер силы, побеждающий смерть и дарующий жизнь!
Парни вскочили, довольно сверкая глазами, исполненные веселой жизненности. Схватив врученные им бадьи, они вприпрыжку побежали к реке умываться. Кровь из туши перестала струиться. Хельги выплеснул остатки из деревянных чаш на камни и подставил руки под воду, которую поднес Хотнег. Гутхорм протянул Хельги братину с элем.
Молчаливые мужчины, стоя у костров перед деревом, теряющим свои ржавые листья, передавали друг другу братину и пили за новых воинов.
Работники Хельги скинули рубахи для кровавой работы с тушей. Они срезали уши, надрезали в нужных местах кожу, орудуя короткими ножами, содрали шкуру, вскрыли шею и грудную клетку быка, перевязав пищевод, вывалили внутренности на расстеленную тут же у корней дерева шкуру. Как раз пришли омытые от крови мальчишки. Инги вздрогнул, увидев груду внутренностей.
Хельги приказал им одеваться, а сам, подойдя к туше, срезал быку щеки, вырезал язык и, очистив, бросил в висящий над костром котел с водой, потом извлек печень и бросил туда же. Трэлли полили ему на руки, он велел им довести воду до кипения и слить ее, потом снова залить котел водой и добавить туда очищенные луковицы.
Трэлли, взяв за разные концы шкуру, вынесли внутренности в яму далеко за забором. Хельги проследил за тем, как они начали разделывать быка, выкладывая мясо на вновь расстеленную шкуру, затем кивнул головой, что все правильно, и, обернувшись к Гутхорму и другим, поднял руку, приглашая в вейхус.
Там Хельги взял с каменного стола кольцо и встал рядом со священной скамьей. Гутхорм сел напротив, остальные расселись на скамьях вдоль длинных стен. Хотнег наполнил элем братину и подал Хельги, тот, сдвинув кольцо на локоть, вознес братину перед священной скамьей меж резных столбов, затем плеснул на каменный стол и передал ее Гутхорму. Пока братина шла по кругу, Хельги держал такую речь:
– Ныне вы, молодые и сильные, стали не просто братьями Древнего быка, взявшего вас под свою защиту, вы сами стали им! Века назад воины разделились на два потока. Одни воспевают красоту и благородство рогатых, защищающих свое стадо, другие, хитрые и безжалостные, подражают волкам. И те и другие нужны в этом мире. Волки лучшие убийцы, чем олени, но волки не умеют создавать красоту. Рогатый самец, будь то олень, лось, тур или бык, стоящий на краю поля, освящает своей статью весь окружающий мир. Бык не спит глухой ночью, когда волки крадутся к спящим коровам и телятам. Рогатый стоит на страже, недаром конунги древности украшали свои шлемы рогами туров. Они – защитники.
Братина, совершив круг, вернулась к Хельги, и он испил остатки. Хотнег снова наполнил братину, и Хельги, сделав глоток, снова пустил ее по кругу.
– Бегущая стая волков наполняет этот мир движением времени. Пасущееся стадо под присмотром быка – что может быть красивее? Красота и бегущее время. И то, и другое важно в этом мире. Но сейчас наступает время войны, поэтому так важно для всех нас созидать мир. Гутхорм, и я, и наши братья смогли обустроить здесь, в Ормаланде, мирную жизнь, в которой вы выросли, но теперь мы с горечью отправляем вас на войну! Но… молю вас: пронесите через этот поход в самих себе мир и умение создавать и обустраивать жизнь!
Хотнег опять наполнил братину и подал Хельги. Тот, сделав глоток, передал ее Гутхорму.
– Любая жертва – это залог будущего. Благородные люди понимают время и жертвуют ради него. Никчемные живут сегодняшним днем и простыми порывами, как животные. Сегодня мы почтили дух быка ради вашей целостности и ради будущего нашей земли, теперь вы ее защитники. Защитники упорядоченного хода вещей. Даже в горячке боя не опьяняйтесь кровью, как волки! Не убивайте зря, берегите свою честь и спокойствие внутри себя. Хейлаи, ясени битвы! Хейлаи!
Трэлли подали хлеб и очищенный лук, внесли деревянные миски с ложками, а скоро поспела и мясная похлебка. На каменный стол установили котел. Годи черпаком с длинной рукоятью стал наполнять миски. Совместное застолье воинов в священном доме проходило спокойно и с пониманием важности свершенного.
* * *
Уже в эльдхусе, продолжая застолье, Гутхорм сказал Хельги, что не припоминает, чтобы во время их посвящения говорили такие слова, какие Хельги говорил сегодня про волков и рогатых.
– Нам и не говорили, – признался Хельги. – Просто за прошедшие годы я встречался со многими знающими людьми и много что понял. Обряд Древнего быка совершается так давно, что все уже забыли, что он обозначает, помнят лишь о наделении неуязвимостью и о скреплении братства.
– А пляска Инги? Ты его научил? – спросил Гутхорм.
– Нет, я сам был поражен тем, что вспомнило его тело. Знающие люди говорили, что в былые времена молодые воины так плясали, но мы с тобой ведь так не делали.
– Ну, знаешь! Нас тогда спускали в яму и заливали сверху кровью убитого быка. В яме особенно не попляшешь.
– Да уж. Это было как смерть и новое рождение из земли и крови.
– Спустя годы понимаю, что это так, – кивнул Гутхорм. – А тогда были одновременно ужас и радость. Получается, твой Инги не только эрил, знающий руны, но и… нойда?
– Не знаю. Хотя давно уже замечаю, что многие вещи он понимает лучше меня.
Гутхорм с удивлением взглянул на друга.
– Надеюсь, он станет хорошим советчиком для моего Оттара! Таким же, каким ты был для меня.
– Надеюсь, Оттар будет его так же оберегать, как ты берег меня!
За вечерним возлиянием Гутхорм объявил своим дружинникам, что пора и честь знать. Выпито, съедено и сыграно столько, что об этом можно будет еще долго вспоминать.
Хельги подготовил каждому уходящему из его годорда юноше оружие – копья, топоры, щиты. На щиты его помощники прикрепили куски шкуры жертвенного быка, что издревле считалось лучшей защитой для молодого воина. Такой же щит подготовили и для Оттара.
Когда подростки разошлись по родственникам, Хельги обнял сына за плечи и отвел в свои покои, прихватив масляный светец. Там отец вручил Инги тяжелое копье с длинным наконечником, которое стояло в вейхусе рядом со священной скамьей. Отдал сыну и свою старую кольчугу с рукавами до локтей и доходящую почти до колен. Трэлли еще днем почистили ее и смазали жиром. Хельги опустил кольчугу на поднятые руки Инги и расправил на нем, затем опоясал ремнем с навешенными на него боевым ножом и поясной сумкой. Достался Инги и кожаный шлем с подшлемником. Такому вооружению могли позавидовать и люди херсира. Инги, правда, в боевом наряде чувствовал себя несколько неловко.
– Ты видел свои руны на этот путь? – спросил Хельги, оглядывая сына.
– Много препятствий, задержек, несвязностей. Возможно, это к лучшему… Дольше проживу, – усмехнулся Инги, удивляясь весу кольчуги. – Весь поход под знаком льда! Сплошное промедление… А в конце пути опять эта странная руна Альгиз.
– Это жертвенный дуб, раскинувший свои ветви, это лось, поднявший рога, это окончание и начало нового. А руна льда – не только промедление, но еще и стойкость! Воля стоять, когда хочется убежать и спрятаться! Тебе придется проявить упорство, чтобы выжить и вернуться.
Хельги достал свой ларь и отсыпал сыну серебра. Инги удивился щедрости отца, но Хельги сказал, что сыну нужно будет встретиться с живущим близ Хольмгарда Ахти.
– Передашь ему вот это обручье, чтобы он принял тебя как подобает. А от него мне нужны такие присадки, – и Хельги стал долго объяснять, какие составы ему нужны для травления и прочей работы с железом, серебром и бронзой, что можно взять у Ахти, а что лучше выменять в Алдейгье, где рано или поздно они с Сигмундом окажутся.
Инги топтался перед Хельги, покрываясь потом, а тот прервал вдруг свои перечисления, взглянул на него и сказал:
– Сын есть истина для отца. И сейчас, когда мне надо тебя отпустить, я понимаю, сколько всего не сказал и не передал тебе, как растратил время. Ты не обучен для боя, и это моя вина! Я так уверовал в то, что Ивар и его соседи, а потом мы с Илмой научились поддерживать правильный ход вещей на этой земле, что забыл о внешнем мире. Больше тратил время на свою кузницу и размышления о рунах, чем на твои умения и навыки. Я растил из тебя бонда и эрила, а не воина. Прости меня! У времени свои законы, а я вообразил, будто мы создали островок вне окружающего мира, но война там идет тысячи лет, и к ней надо быть готовым.
Инги с недоверием смотрел на озабоченное лицо отца.
– Даже свой меч я не отдаю тебе, так как эта вещь для тебя пока не оружие. Ты не умеешь им владеть, а нет бо́льшего позора, чем погибнуть от своего меча. Вот тебе секира, которую я недавно закончил, она легкая и не пляшет в руке при ударе. Рубить деревья ты можешь, но рубить людей труднее, чем деревья.
Хельги смотрел на огонек, прикидывая, стоит ли говорить то, что он собирался сказать.
– Ты не силач, не велик ростом, я не могу передать тебе тайных предметов силы, наложить на тебя заклятие неуязвимости, ты всего-навсего сын бонда, хозяина участка земли и нескольких трэллей. Все наше богатство – лишь пара десятков коров, стадо овец и станки для пряжи. В играх ты не был последним, но убивать по-настоящему трудно. Надеюсь, что знание и понимание рун все-таки окажется для тебя более полезным, чем умение убивать. Со временем ты поймешь, сумеешь ли справиться с мечом. Если это произойдет в Хольмгарде, – Хельги задумался на мгновение, глядя на огонек, – то купишь меч у Ахти. Простой меч стоит пару коров, а что значит корова для жизни, ты знаешь.
