Текст книги "Руны земли"

Автор книги: Георг Киппер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]

– Возможно, эти пловцы создадут новую страну, – проговорил Инги, повторив слова отца.

Ингигерд внимательно посмотрела на дренга. Банщицы промывали отваром ее волосы. Тишина затянулась.

– Жаль, Хербьерна нет с нами, был в Алаборге такой сказитель, – вздохнула Ингигерд. – Вот кто мог бы рассказать на пиру славную сагу о людях, ушедших из Алаборга, о дочери конунга, замыслившей месть за отца. Но он погиб там, у реки, на том поле, где погибли мои друзья… А теперь кто расскажет о совершаемом нами? Некому. Получается, что и мы уйдем в никуда.

– Если нам суждено вернуться в Алдейгью, там сложится и сага, а если нет, кому ее рассказывать? – сказала одна из бойких служанок.

– Саги сами не случаются. Может быть, сын Хельги выкует слова, свяжет рассказ? – посмотрела на Инги дочь Хергейра. – Гёты давно уже не великие воины, но любят петь и делиться словами.

Инги задели слова девушки, он расправил плечи:

– Слышал я, что дочери конунга из другого теста, не млеют от песен скальдов, а вызывают их. Я, я… Если мне суждено быть с рядом с тобой на победном пиру, то я сложу сагу о вашем походе… И да будет победа дарована вам, и исполнятся клятвы, данные Ньерду Скули-ярлом.

– Давно ничего не слышала… подобного, – улыбнулась Ингигерд. – Среди бушующего моря – это да, понятно! У жертвенного огня, поднимающегося вверх и тем самым скрепляющего слово человека и волю богов, – мне тоже понятно! Но в бане, там, где смывается все, даже сказанное, мне кажется, не лучшее место для таких обещаний. Смешной сын у Хельги Лосося!

Служанки засмеялись, но Ингигерд заметила, что ранила Инги, поэтому тут же продолжила:

– Покажешь свои навыки сказителя на пиру, Инги? Я так давно не слышала ни вис, ни саг! Последний раз на пиру у Харальда-конунга, наверное, – Ингигерд вздохнула, как обычная девчонка.

Инги вспомнил об Эйнаре. Тот смотрел на Ингигерд во все глаза, но не участвовал в разговоре.

– У нас вот Эйнар настоящий скальд! Он сам складывает и песни, и висы, а я так, всего лишь деревенский рассказчик, знаю кое-что о древних временах от матери и деда.

– Вот и хорошо, хочу услышать и песни, и сказания о древних временах! – рассмеялась Ингигерд, и ее темные глаза скользнули по лицу Эйнара. – Да, расскажи какое-нибудь сказание о клятвах и выполненных обещаниях, которые исполнились наперекор всему. Хочу услышать песнь об исполнении задуманного! Хочу, хочу! Сможете?

Инги склонил голову. А Эйнар кивнул несколько раз, не отрывая глаз от лица Ингигерд.

* * *

На следующий вечер в пиршественном доме напротив друг друга сидели в окружении своих лучших мужей Миронег, староста волости, и напротив него Сигмунд, сын конунга Гётланда, хёвдинг большого войска, поднявшегося от моря сюда, в верховья реки.

Гестиры, пришедшие заранее к волоку, объяснили старосте и лучшим людям округи, что Сигмунд идет на Алдогу-крепость отомстить за сестру.

Миронег, как и многие местные, долго считал, что урманский находник убил старого князя Алдоги, а молодую жену его утопил, надругавшись, в Олхаве-реке. Потом, правда, стало известно, что она жива и живет с убийцей мужа. Для словен это было не очень понятно, женщины у них не имели своей воли, но местные рутсы понимали – победитель должен предложить вдове достойное возмещение. Но в любом случае честь семьи была порушена, ведь женщина, даже выйдя замуж, оставалась представительницей своего рода, и ее честь была равна чести рода, а Исгерд все-таки была дочерью конунга Гётланда.

Поэтому, получив весть о походе Сигмунда, Миронег и лучшие люди округи приняли весть о походе с пониманием – замысленная братом месть за бесчестье семьи означала восстановление порядка.

Через длинный очаг разговор и шел о порядке. Восстанавливает ли месть порядок, да и что такое этот ряд, договор, между человеком и непрерывно становящимся мироустройством.

– Высокий в своих речах сказал прямо, злом называй злые поступки, мсти за злое немедля! Но быстро возместить поруху у меня не получилось, давал я обещания Харальду-конунгу, поэтому только теперь надеюсь завершить это дело, – оправдывал свое позднее появление Сигмунд.

– Один фриз, пришедший с Рориком, все твердил про своего Распятого бога, что тот заповедовал не мстить, не отвечать на причиненное зло, – с сомнением сказал Миронег.

– Может, и вирой все закончится, но расплатиться за обиду серебром или кровью – это правильно! Честь семьи, что может быть важнее? Кроме нас, братьев, у Исгерд никого нет, так что я действую по закону.

– Брат бережет сестру, даже когда она замужем, так говорят и наши руотсы. Поэтому я и предоставляю тебе помощь на волоке, ведь ты исполняешь закон!

– За годы странствий увидел я, что беззаконие и зло без наказания порождает распущенность и пепел на полях, – согласился Сигмунд.

– Да, крепкого мира без возможности воздаяния не получается, не зря наши слова «ряд» и «радость» звучат так похоже! Радуется человек, глядя на устроенное крепко!

– Многим сидящим рядом с тобой людям известно, что на северном языке слово радо означает и порядок в гребле, и совет людей, принимающих решения. В Гётланде на полях тингов раньше строили каменные корабли, тогда за спинами собравшихся людей оказывались стоячие камни, а рядом в высоких могилах лежали их знаменитые правители. Решения на таких тингах принимались слаженно, как во время гребли. Бессмысленно тянуть весло сильнее или медленнее, чем другие, корабль начнет крутиться на месте! Родс-дружина сильна слаженностью, крепость сильна не стенами, а советом мудрейших.

– Да, руотсы знают толк в принятии решений, – кивнул Миронег. – Но ты же видел в том нашем походе, что словене любят поспорить и не слышат друг друга, поэтому и здесь многие возмущаются, мол, на вече все происходит слишком медленно. То ли дело решить все по-быстрому, без оглядки на всех!

Миронег посмотрел на своих лучших мужей. Руотсы, словене, чудины – все крепкие хозяева, главы больших семей готовы были терпеть соседей и ладить с ними, но и им иногда хотелось решить дело за счет другого.

– Видимо, я этому научился у вендов, по мне, так всегда казалось проще и быстрей самому решать, ни с кем не советоваться! – усмехнулся Сигмунд. – Но знаешь… с возрастом я все чаще вижу, что быстрее не значит лучше. На долгом пути важно согласие, как на борту корабля, так и на земле. Соседи с тобой рядом на долгие годы, и даже дети твои будут соседствовать с ними!

– Спешка нужна при ловле блох, а не при подборе слов, – кивнул головой Миронег.

– Я вот привык покупать время, платить серебром или брать его мечом, но у Клюфанданеса Гутхорм-херсир посоветовал мне пройти кружным путем для того, чтобы застать врасплох норвежцев в Алдейгье. Ты же знаешь Хельги-годи с Лемо-реки? Так вот Хельги в ночном разговоре добавил к совету Гутхорма, что путь по медленной реке сделает мое войско более сильным.

– Да, Лауга на лесном языке значит «медленная», Хельги-гуды любит вслушиваться в знакомые слова! – улыбнулся Миронег. – Недаром слывет он и у нас знающим человеком!

– Он говорил мне тогда, что мудрый человек следует порядку вещей. Тому самому, который породил йотунов, а потом и богов. Этот становящийся порядок на древнем языке зовется радта. Когда-то он порождал богов, для поддержания самого себя. Боги, упорядочивая мир, создали Асгард[118]118
  Жилище богов.


[Закрыть], создали людей и Мидгард[119]119
  Срединная ограда, Средний мир.


[Закрыть] для защиты людей от йотунов. Теперь для мудрого человека этот изначальный порядок создает благоприятные условия на его пути.

– Хельги всегда отличался глубиной мысли.

– Со мной пошел его сын; посмотрим, достоин ли он отца и деда. Ты уже выбрал парней для нашего дела? Ты же знаешь, что по старому праву мне придется забрать кого-либо из твоих ближних, дабы поддержать за спиной мир.

– Мирослав пойдет, мой средний сын, с друзьями своими. А то слишком беспокойная ватага подросла, силушки выросло бездумной много, а разумения не выросло вовсе.

– Могу посадить его на корабль Хаварда, где сын Гутхорма с молодыми дренгами, и сын Хельги там же.

– Надеюсь, Мирослав подружится с ними. В Островном гарде[120]120
  Островной гард – Хольмгард.


[Закрыть] тамошние гуты и рутсы тебе дадут еще молодых воинов, глядишь, к Алдоге ты подойдешь с силой, равной урманской, а когда воинов равное число, то и разговор с Эйстейном может случиться без драки.

– Видишь, как странно, я пожертвовал временем, сдержал самого себя, вечно спешащего, и оказалось, обретаю в кружном пути больше союзников.

– Люди, приносящие правильные жертвы с благородными помыслами, поддерживают не только богов, но и весь изначальный миропорядок… и этот порядок сам начинает помогать им.

– Да и Хельги говорил так, – качнул задумчиво головой Сигмунд. – Сказал он мне, что любые трое, жертвующие своим мнением ради общего дела, умеющие слушать друг друга, образуют круг, коловорот, через который ветер силы проворачивает Мидгард, превращая пограничные пространства йотунов в упорядоченный мир асов.

– Девушки, ведущие хоровод на лугу, – что может быть краше для взгляда и слуха! Все лешие и злые духи затихают при их песне. Значит, мужчины договорились о порядке, и, значит, радость присутствует в этом мире. Поэтому мы, здесь на волоке, чтим праздники и ваши, и наши, и лесных людей! Любой праздник требует мира и согласия. Радость общения ради управления порядком на вверенной тебе земле – что может быть более желанным?

– Что может быть более радостным, чем слаженная гребля родс-дружины в неизведанные края? Но никогда не поверил бы, что праздниками можно поддержать мир! Хотя у вас действительно получается! – окинул взглядом Сигмунд лучших людей волости. – Я с удивлением вижу тут и северян, и вендов, и финнов, живущих рядом в согласии.

– Три конца у нас! На этом берегу руотсы и мы, словене, сидим, а на той стороне нерева. У всех свои, кончанские вече собираются, потом общее вече подтверждает согласие. Всё как руотсы в давние времена установили, поэтому ни малых, ни больших конунгов мы не выбираем, так у нас здесь повелось. У руотсов тинг, у нас вече, у неревы сейм – вот и вся власть наша! Все равны!

Сигмунд улыбнулся в ответ:

– Да, таковы правила ротсменов, которые бежали от моих дедов-прадедов. Не хотели они никакой власти над собой.

– Тебе ли не знать, любой князь норовит решать не для людей, а для себя, особенно если долго правит. Чуть он засидится, и ему кажется, что на нем свет клином сошелся. А так, как заповедано предками, земля – вся наша! Мы ее сами и делим, и расчищаем, и скот пасем на ней, и за путём-волоком по ней следим!

– Земля нашей не бывает, – пожал плечами Сигмунд. – У каждого клочка пашни хозяин должен быть, иначе земля как гулящая девка: вся наша и ничья, и украшения на ней никудышные, и судьба у нее незавидная! Истинная жена за мужем держится, и он ее холит и украшает. Бонд – муж своей земли, конунг – муж всей страны, и радеет он за нее день и ночь.

Лицо Миронега выразило сомнение:

– Это хорошо бы, да обычно эти так называемые лучшие люди свои выгоды за общее дело выдают! Мне вот скажет вече уйти, я уйду. Пчелами заниматься буду. У нас всему предел есть – и власти, и празднику, и дружбе, и терпению!

– Ну, вот Эйстейна-конунга ведь терпите, а он силой власть взял, не по закону!

– А он нам худа не делал! Подтвердил права городка нашего, даже со словен местных по девке-кунице с рода дань не берет, как в других местах. На устье Лауги-реки вон Гутхорма оставил, а у нас с ним дружба старая. На реке благодаря ему порядок, морские находники не балуют, купцы идут спокойно! Торговля-то она не на море происходит, а на реках!

Миронег знал, о чем говорил. Серебряный путь, проторенный через огромную равнину по бесконечным рекам торговыми людьми с севера и юга, обещал часть своего богатства и словенам, занявшими своими ватагами многие волоки и реки от Двины до Ильмери, и их союзникам, родственным племенам криевисов и веси.

– Главным товаром на реках до сих пор остаются рабы, а без сильного войска легко самим стать рабами.

– Да, к нам переселяются люди ради безопасности все больше. Городок умеет себя защищать. Огнищане содержат наших воинов! – Миронег показал руками на своих людей.

– Ополчение хозяев эльдхусов одной долины не сможет выстоять против крепкой дружины. Конунг собирает людей с разных мест, собирает лучших из лучших. Он ведет людей не ради себя, а ради народа и земли, чтобы старые песни не пелись в неволе.

– Ты прав, Сигмунд! Здесь, на этом берегу, мы мир можем удержать, как и там, ниже по реке Хельги-гуды поддерживает. Порядок держится на людях! Да! – вдруг сказал Миронег. – Но вот на всем большом пути от моря до хазар с законным князем порядку больше будет! Чтобы не лезли бродяги-ушкуйники на соседей, чтобы все по ряду было, по сговору! А то никто не слушает друг друга, ведь князь потому и имеет право судить, потому что умеет слушать! А люди Алдоги ни с кем не советуются. Ни с корелами! Ни со словенами. Только, если так делать, скоро распря начнется! Нет порядка, каждый тянет, во что горазд!

– В Алаборге порядок был и, надеюсь, будет! – усмехнулся ярл Скули, сурово глядя в глаза Миронега.

Миронег, склонив голову, взглянул исподлобья на кривую усмешку зеленоглазого громилы. Забыл, что перед ним беглый ярл из того самого Алаборга, что на Пассе-реке стоит крепостью самородной.

Блестело оружие, развешенное за спинами сидящих, блестели глаза и улыбки белозубые, проблескивал смысл осторожных вопросов и ответов.

* * *

Ингигерд в этот вечер была в женском платье. Она болтала с сидящими рядом женами лучших людей волости, одетыми в северные и вендские наряды. Многочисленные украшения сверкали на ней, ткани рукавов и передников переливались вышивкой, красивое обручье гётской работы подчеркивало красоту ее руки.

Ярл Скули, чтобы свернуть разговор к более приятным для женщин вещам, напомнил Ингигерд о песнях, которые, кажется, обещали ей юные вадландцы. Она сказала всем женщинам, о чем идет речь, и обратилась к дяде, а тот к Миронегу.

Рядом с Миронегом сидели огнищане Волокового гарда – венды, руотсы, чудины – хозяева больших домов, эльдхусов. Все они, конечно, знали морской язык в разной степени, но даже простой рассказ, хорошо исполненный на незнакомом языке, часто завораживает, что уж говорить, если исполнение сопровождается игрой на каннеле. Объявили, что сейчас молодые дренги исполнят песнь, посвященную клятвам.

Инги был уже изрядно во хмелю. Усталость этих дней, баня и голод валили с ног не хуже браги, но и браги он выпил немало. Поэтому он не сразу понял, о чем это возгласили, говоря о клятвах, и почему стали смотреть на них, на вадландцев, толпящихся с трэллями и прочими вендами у самого входа. Инги обернулся, ища, на кого все смотрят, но тут Эйнар ткнул его в бок. Инги проснулся. Он вдруг понял, что началась его первая битва. Эйнар подал ему многострунное каннеле.

Ингигерд, склонив голову, рассматривала одежду того, кто был чуть раньше вместе с ней в бане. Одежда была бедной, и украшений на юноше почти не было. В Гётланде так ходят трэлли. Но речь его была приятна для уха, совсем не было в ней глухости и немоты сельского жителя, и она вздохнула, надеясь не разочароваться.

Слушая перед этим разговор Миронега и Сигмунда, она вновь наполнилась ожиданием будущей мести за погибшего отца. Ненависть – вот из чего строит воин путь к победе, вот его путь радости. Теперь неважно, кто перед ней, куда важнее слова, которые она услышит. Никто не знал, о чем будет петь Инги, и она хотела угадать будущее по его словам.

Инги прошел вдоль столов и сел у края длинного очага между столами хёвдингов. Коснулся струн. Тишина затаилась в темных углах халла. Он начал неловко, казалось, его сказ не слишком выстроен и он на ходу подбирает слова. Но это казалось только поначалу.

Исстари слово мы слышим о девах-валькириях, по небу носившихся. В грома раскатах являлись с просторов небесных девы в кольчугах, обрызганных кровью. Из битв выносили павших героев, удачу вершили, весть разносили, дарили судьбу и имя давали.

Звали валькирию Хильд-Сигрдрива. Два рода исстари враждовали друг с другом, конунги были не равны опытом. Стар был один, другой был молод. Старому Воден-седой безжалостно отдал победу, никто не взялся помочь молодому. В битве решилось все по-иному, дева небесная мчалась на помощь, яростно сшиблись стальные клинки, вороны ран славно напились.

В железной пурге нашел свою смерть тот, кому Воден победу назначил. Разгневан валькирией Даритель побед, шипом уколол он ослушницу деву, предрек ей, что никогда она не одержит победу и будет выдана замуж…

Но своенравная Хильд успела поклясться, что пойти не сможет в жены тому, кто ведает страх. Свершилось, и сонные руны не сможет она уже сбросить. Не будет в силах она кому-либо помочь, не понесется по небу, в забрызганной кровью кольчуге вернуться не сможет из битвы.

Годы прошли за пламенем стойким, что Воден воздвиг вокруг спящей валькирии. Кольчугой закована, спит дева небесная, пока не явился муж, облитый кровью дракона. Прошел он сквозь стену губителя леса, от тяжкого сна освободил непокорную деву.

– Славься день! – сказала она. – И вы, дня сыны! И вы, сестры ночи! Взгляните на нас, победу даруйте, славьтесь асы и ты, земля благодатная! Речь, и разум, и руки целящие нам даруйте, к свету восставшим!

Насытила медом познания и памяти воина юного мудрая дева, отправила в путь свершений великих, не ведая горечи будущей встречи. Ведь не под силу мудрости даже валькирий бороться со словом Отца древних песен. Дерева груз пересилил желанное, свершилось допрежде назначенное.

В жизни другой родилась она дочерью конунга гуннов, сестрою великого Атли. С детства могучие силы подвластны ей были, сокрытые в ветре и в свете огня, в устое земли и в течении вод. Звали теперь ее Брюнхильд, Хильд-шлемоносной звали теперь ее мудрые люди.

В этой жизни ей было двенадцать, когда, смеясь, он возник, юный воин, гуннов смелый союзник, Сигурд, боец из храбрейших, лучший во всем. Желала с ним встречи. Внезапно там, где под дубом девы, восемь тайных сестер, обряд свой справляли, украл он одежды девчонок – беспечный, не думал о том, что сулит ему встреча. Потребовал выкуп удачливый воин, и обещана помощь ему была той, которую Воден когда-то удачи лишил.

Не узнал ее Сигурд в жизни иной, но рок не обманешь, встреча свершилась, и Водена слово меж ними лежало.

Время прошло. Любила юная дева лучшего в братней дружине. Клятвы дали друг другу о том, что скоро возьмет ее в жены, пир сыграют такой, что запомнят по всей державе от моря до моря, от Данпа до Рейна. Приданое собирала, растила судьбу полная надежд и мечтаний юная дева.

А он все ходил в походы суровые, успешно делая то, с чем не каждый сладит и в мыслях. Кольца златые дарил он дружине, в битвах искусной, сам среди воинов словно луковый стебель средь травы тонколистой, как легкий олень между тварей лесных… Всем хорош для друзей, в бою и на пире, лишь грустил он, не видя ее, был молчалив, слишком долго с ней не встречаясь.

Вот послал его Атли, Бёльверк верно шепнул ему, службу служить в краю борнхольмцев далеком. К союзникам Атли дань собирать отправился Сигурд. Там опоила его напитком забвения старая мать конунгов этой земли коварная Гримхильд, хотела, прослышав о золоте Фафнира, о даре древнейшем, навеки его к своей светловолосой Гудрун привязать.

Трещину дали клятвы крепчайшие, первую битву свою не выиграла дева Брюнхильд. Зря горевала о том, кто уехал в далекие страны, зря выходила к дороге и вскакивала к каждому стуку копыт. Зря не спала по ночам, дни уходили, но не было вестей от любимого.

Вот наконец радость, о радость! Сигурда войско идет, они возвращаются, вьется отряда по ближней дороге змея, знамена сверкают, плащи развеваются. Резвые девичьи ноги стучат о стылую землю, бежит к нему так, что сердце готово отчаянно выпрыгнуть, улыбка, как свет, все освещает.

В воротах встречает его, только едет он мимо, кратко кивает, словно не ждал этой встречи прежде клятвы дававший. Мимо ведет своего он коня, словно не знает он деву, что жизнь для него всю свою приготовила.

Птицы замолкли, и листья застыли. Словно воздух в кисель изварился. Все вокруг шепчут о свадьбе, о сватах пришедших. Все говорят, замолкая при ней. Только вот наважденье, какой такой брат жены Сигурда милого свататься хочет к ней, Брюнхильд ясноликой. Какой такой брат жены ее милого Сигурда?

Капают слезы из глаз потемневших. Плачь, девушка, плачь. Не веришь, но Сигурд женился на Гудрун, дочери могучего Гьюки, конунга славных борнхольмцев. Братья ее искусные воеводители, здесь на дворе речи ведут с Атли достойные. Славный наш Сигурд привез их, он стал сватом для них, к Атли пришел, твою руку для Гуннара, старшего гьюкинга, просит.

Где же ей знать, неопытной в тайном коварстве и кознях, что Гримхильд поила забвенья вином простодушного Сигурда. Сердце молчит, воля брата закон, но она вспоминает старые клятвы свои и условия ставит, знает, что только один из людей может ее победить.

Кто может сравниться с той, что помнит в себе силу валькирий? Бросает копье она так, что воин не каждый докинет. Бежит она так, что птица отстанет, никто не мог бы догнать быстроногую Хильд. Прыгает с места она дальше тяжелого камня, брошенного от плеча. Откуда ей знать, прямодушной, что своему же сопернику она обещала всю помощь тогда у дуба далекого, как выкуп за платье девическое.

Обученный Регином старым, братом ловкого Отра, менял обличья Сигурд ради обмана доверчивой девы, и выполнил якобы Гуннар все то, что сила позволить могла только Сигурду, первому из первейших.

Все совершилось, как оговорено, кто здесь придраться мог? Сигурд все перевыполнил, что она ни сказала.

Сила ветров и листьев, сила земли и вод, сила огня не поможет юной Брюнхильд превозмочь то, что сама допрежь обещала. Сам Воден ведь против. А Атли союзник нужен, достойней сейчас не сыскать! Будет хорошим мужем тот, что в союзе семейном с Сигурдом наихрабрейшим, чем тебе Гуннар не мил? Атли ворчит, Атли грозит, что приданого он лишит сестру неразумную. Все, что было запрошено, сделано гьюкингом знатным, что ж ты хочешь, сестра? Ответ надо дать, воины смотрят.

Свадьбу свершили достойную щедрые конунги. Богато одарены все приезжавшие. Только ночью пояс могущества Гуннар не может снять с той, что спорила с Воденом-ансом. Не каждому сила дана и удача. Клятвы сдержав перед Гуннаром, Сигурд вошел к ней следующей ночью, снял с нее пояс таинственный, рядом возлег в темноте, меч, положив между ними, клялся на нем он Гуннару, меч положил он преградою между собой и женою чужою.

Нет, не дотронулся ночью воин до той, что когда-то клятвы дарил, обещания. Она, лишь о Сигурде думая, не посмотрела в сторону якобы Гуннара, постылого гьюкинга. Так совершилося зло – не по любви одна вышла замуж за Гуннара, другая по колдовству стала женой победителя Фафнира.

Счастливы были мужчины, надеясь, что в свадьбах своих укрепили судьбу. Один породнился с Атли, другой стал наследником Борнхольма и честно исполнил деяния свата. Весело было им возвращаться, не знали, незоркие, что, выполнив клятвы одни, древние клятвы порушили.

Гнев уйдет черным облаком, снегом осталось молчание с Брюнхильд, поехавшей с мужем в страну дальше дальнего. Рядом скакал клятвы дававший, был он, как прежде, красив, теперь незнакомец, столь милый когда-то. Кровь еще будет литься, клятвы не раз нарушаться, братья погубят брата, любящая убьет любимого, за мужем чужим в погребальный огонь уйдет чужая жена. Атли, за сестру отомстивший, детей своих будет есть, вином, на крови замешанным, запьет молодую плоть.

Пламя еще будет виться, в землю зароют одних, с дымом запомнят двоих, сестра отомстит за братьев – все это еще впереди. Скачут рядышком двое, их клятвы уже нарушены, и клятвы все же исполнены. Таков мой рассказ для Отца древних песен.

Инги замолчал. Струны еще пели под его пальцами. Он сглотнул слюну, прикрыл глаза, сам не понимая, почему вдруг спел именно эту песнь о несчастной Брюнхильд. Да, там, во время гребли, ему снился сон о воине и валькирии, но это было почти в другой жизни. Только что он провалился в другое время и теперь, прислушиваясь к своему телу, с трудом возвращался из времени Сигурда и Брюнхильд сюда, в халл. Он открыл глаза и понял, что оказался в одиночестве, от которого стало не по себе. Инги посмотрел на окружающих, оглянулся на своих парней. Хотнег как раз встал и, махнув подбадривающе рукой Инги, вышел с одним из вендов. Эйнар смотрел мимо, и Инги знал, на кого тот смотрит изумленными глазами. Он посмотрел на нее. Она сидела с открытым лицом, темные ее глаза были неподвижны, и вся она была словно не здесь. Наконец все вокруг загудели и задвигались. Ингигерд улыбнулась, возгласы вокруг показали, что слушателям понравилось. Сигмунд что-то говорил, Инги не сразу понял:

– Все помнят с детства эту песнь, но через твои уста она вновь пробила нас до самого сердца… Спасибо, Инги, теперь я вижу, что среди нас есть не только искусные воины, умеющие выживать и добиваться своих целей, не только люди, знающие толк в ветрах и течениях, в строительстве и охоте, но среди нас есть человек, способный напоить нас истинным медом Одина… Подойди, дренг, хочу вручить тебе этот рог…

Вокруг одобрительно загудели. Инги, все еще оглушенный, подошел и вежливо принял дар, затем, отойдя на пару шагов, завел такую речь:

– Меня попросили рассказать о клятвах любви, и я постарался исполнить. Но я поведал лишь о череде событий, но все вы знаете, что скальды умеют в хорошо слаженных словах сказать то, что не передать обычным людям и за целый вечер болтовни. И сейчас, когда всем хочется сделать еще один глоток, когда кажется, что чего-то не хватает, есть человек, который может нам подарить этот последний глоток божественной тьмы.

– Пусть выйдет, вызови этого человека, Инги. – Сигмунд посмотрел с недоверием, опасаясь, что дренги не удержатся на той высоте, на которую поднялись только что.

Инги медленно повернулся и, глядя в глаза Эйнара, позвал его. Тот подошел и вцепился в руку друга, так что ему пришлось вырываться, иначе они так и стояли бы вдвоем, пока Эйнар говорил свои висы. Инги отошел в сторону и коснулся струн.

Эйнар сказал, что скажет висы о сердце Брюнхильд…

Он начал ровным глухим голосом, и уже от перелива слогов, еще только первых, не сразу понятных сочетаний кеннингов и простых слов, мурашки побежали по спине Инги. Он понял, что не зря позвал Эйнара. Тот говорил почти без нажима и ударений, но образы возникали в уме слушателей одни за другими, завораживая и унося в сновидения. Скальд продолжил чуть громче, то медленно, то срываясь в бег. Звуки сталкивались и переливались друг в друга, растягивались и крались к сердцу, нежно разрывая его на мельчайшие кусочки…

И если сердце Инги изнывало, опустошаясь и улетая, то что же было с сердцем той, к которой обращался Эйнар? Весь порядок слов звук за звуком проникал в нее, раня и тут же забываясь, чтобы уступить место новой томительной боли.

Инги, тихо касаясь струн каннеле, смотрел на дочь Хергейра. Она светилась всем своим телом, ее щеки раскраснелись, и расширившиеся глаза сверкали, как у владычицы Фреи, а вокруг распрямившегося стана дрожала почти видимая стена огня. Инги вспомнил, как отец на его вопрос о валькирии сказал когда-то, что смотреть на нее все равно что вглядываться в пламя. Теперь он воочию видел, что Ингигерд смотрит на скальда словно из-за стены огня, а тот, как Сигурд, прокладывает путь сквозь пламя. Инги, открыв рот, перестал играть на каннеле, и Эйнар вдруг тоже замолк. Многие пожалели потом, что не запомнили его слов.

* * *

Молчание было таким глубоким, что возня трэллей за дверями показалась особенно неуместной, там лаяли собаки, кто-то пьяно орал. Инги нетерпеливо обернулся. У дверей, из-за спин мужчин, вставая на цыпочки, махала рукой знакомая банщица с полоумными глазами и звала кого-то из вадландцев.

– Нетерпеливая девка, – процедил Инги и резко отвернулся. Альгис и Альвстейн, правда, двинулись к выходу. Инги это увидел и еще больше разозлился. Им бы только девку найти податливую. Истинный мед древних песен не для таких людей, они и песни-то поют все больше те, что состряпаны из дерьма!

Сигмунд взял обручье из серебра, отделанное золотой нитью…

– Отец древних песен сейчас кольнул каждого своим копьем под самое сердце, брага Одина очистила каждого из нас… Спасибо, Эйнар, ты настоящий скальд и не только можешь стучать зубами, приманивая филина, подойди же сюда. Ты добавил тот глоток, который освещает не только вечер или эту суровую осень, но и целую часть жизни… Хотя бы для тех, кто имеет уши.

Сигмунд протянул ему богато украшенное кольцо. Нетвердой походкой подошел Эйнар, одно плечо выше другого, руки болтаются… Только что он был воином, шедшим сквозь пламя, теперь это был нескладный подросток.

Инги и Эйнар утонули во всеобщем внимании. Десятки глаз светились, обращаясь к ним. Все хвалили их, искали дружбы, поили медом и элем и словно пытались остаться в их памяти. Инги поискал глазами Тойво и Хотнега, но, как и Оттара, с людьми их не было. Вендам очень понравились вирши Эйнара, хотя и мало кто понял их, но, видно, что-то передалось и без слов. Поднимали рога и чаши с брагой и медом. Веселье раскрыло людей, стало шумно, тут и венды пожелали спеть свои песни.

Вначале застонали грустные, словно о потерянной удаче, оставленной далеко-далеко родной земле или еще о каких злоключениях, как бы в продолжение сказания о Сигурде и Хильд. Потом песни становились все жарче. И, судя по лицам женщин, все более непристойными. Начали плясать рядом с огнем, и сын Миронега отличился своей ловкостью и неистовостью. И куда подевался сразу тот вендский страх, который Инги впервые почувствовал, когда сходила дружина Сигмунда на берег! Что-то сладкое было тогда в этом ужасе сотен глаз, смотрящих на рослых и умелых воинов. Но теперь не было этого вовсе.

Когда бешеные пляски перешли в соревнование на ловкость, руотсы опять смогли себя показать. Теперь уже венды ахали с изумлением, глядя, как морские люди управляются со своими телами и с оружием. Парни вращали в воздухе по несколько ножей, топориков, играли с копьями, на острие которых лежали скрещенные секиры. Но больше всех поразил вендов незамысловатый выход Льота с Гирдом с корабля Хаварда.

Гирд встал в одном конце халла с двумя секирами, а Льот приготовился у дверей, где теснились толпы оставшихся без скамей вендов, рабов и прочей молодежи. Гирд, зажав секиры в своих лапах, вдруг размахнулся во все плечи и с рыком бросил их в Льота. Народ, скопившийся за спиной Льота, с визгом рухнул на пол, но Льот поймал брошенные в него секиры в обе руки. Прокатился вздох не то облегчения, не то восторга. Инги сам такого никогда не видел и даже закричал от неожиданности. Льот более спокойно перекинул секиры одну за другой Гирду, тот подбросил их, закрутив перед собой, поймал, поигрывая. Оказалось, что на борту корабля Хаварда были далеко не самые простые люди, Инги ошалел от ловкости этих невыразительных до сего времени гребцов.