Текст книги "Руны земли"
Автор книги: Георг Киппер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 7 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Хельги встал, шагнул к Инги, заставил его сесть лицом к дереву и, стоя за спиной сына, поднял руки:
– Я, Хельги, сын Ивара, призываю всю свою свентаз-силу, всю свою хайлагаз-целостность и всю свою аудагз-удачливость сюда в это мгновение и в эти руки, и передаю тебе, Инги, моему сыну! – годи возложил ладони на голову Инги. – Да будет наполнена силой твоя жизненность, непоколебима целостность и неотъемлема удачливость!
Высоко-высоко над вершиной дерева звенела морозная тишина.
* * *
Во время осеннего суйма, как давно уже порядились люди округи, передавались и дары для херсира руотси. По кунице с лука взрослого охотника или с сохи землепашца. В обычные годы их принимал Хельги-годи, но он был не особенно требователен к точности исполнения, часто прощал до следующего года, а там и просто забывал. В этот раз на суйм прибыл сам херсир с дружиной, и все старались принести все в полном объеме. Это были давно установленные дары, которыми обмениваются руотси с вадья и лопарями ради мира и порядка. Как два рода, обмениваясь дарами, в конце концов объединялись через свадебный обряд, так и народы, обмениваясь дарами, упорядочивали мир. Древнее слово «ряд» в такое время воплощалось в видимый обряд по созданию порядка. В обмен на меха руотси поддерживали мир, а где мир, там продолжалась жизнь.
Гутхорм с дружиной вышел из гарда Хельги и двинулся к святилищу. От усадьбы Гордой Илмы подошли главы родов и старшие в семьях мужчины леса. Все расположились прямо на лугу, перед оградой священного места. На могильном холме, насыпанном над прахом Ивара, мальчишки поставили скамью, положили на нее подушку. Херсир в плаще и красной рубахе уселся на нее. С одной стороны от него встал знаменосец со стягом херсира, с другой – в синей рубахе Хельги, годи округи. Вкруг холма расположилась вооруженная дружина Гутхорма. Отдельно встали: Туки из дружины Скули-ярла и Альгис-прусс, Оттар со своими дренгами, Инги с Эйнаром, сосед Торд и гость Грим с сыновьями.
После недолгих слов, подтверждавших, что все делается по старине, лучшие люди вадья и лоппи передали херсиру вязанки мехов от лесных людей. Дренги Гутхорма сложили подношения на расстеленные кожи и так, чтобы всем было видно.
Казалось бы, о чем спорить в лесу, но люди всегда найдут, из-за чего сцепиться чуть ли не до смерти. Лесные люди могли бы решить эти дела на своем суйме, но раз уж так повелось, что руотси со своими дружинниками утверждали решения, то мало кто хотел сопротивляться ходу вещей. На этот раз споров особых не было, Гутхорм вел разговор миролюбиво, терпеливо слушал о местных делах, судил по законам северян, но с учетом местных обычаев.
– Время нынче опасное, – сказал Гутхорм, завершая обряд передачи даров. – Везде по Восточному морю, от Западных проливов до Кирьялаботнар[92]92
Карельские заливы, северные шхеры Ладожского озера.
[Закрыть], раздолье для всякого сброда и викингов. Курши нападают на береговых виру. Венды на юге воюют с тормой. Торма недавно напали на ваших родственников, живущих за Лаугой. Все лезут друг на друга, никакого порядка.
– Мы за долгие годы научились здесь жить мирно, но наш мир мал, и в случае вторжения викингов с запада или вендов с юга мы вряд ли сможем противостоять им. Нам нужно быть под властью и защитой конунга, который сможет дать всей этой земле порядок. Мирное время удерживается только силой, такой большой силой, которой либо доверяют, либо боятся. С хорошим конунгом на земли бондов приходит мир и достаток. Возможно, Сигмунд, сын конунга гётов, сможет стать конунгом Алдейгьи и наведет порядок на границах этой земли.
Мужчины одобрительно закивали головами.
Херсир объявил, что местным семьям было бы почетно дать людей Сигмунду в ополчение. Добавил, что сам отправляет в поход своего сына Оттара, и похвалил нового поселенца Грима, который решил послать двоих своих сыновей. Хельги уже хотел поддержать Гутхорма и сказать о своем Инги, как его опередил Торд и сказал, что он, безусловно, поддерживает херсира и заморского Сигмунда и готов своими силами снарядить в поход своего сына Эйнара. Тут уж и Хельги объявил, что готов выдать оружие всем из их годорда, кто выступит в поддержку Сигмунда, и добавил, что его сын Инги тоже изъявил желание идти в поход.
Херсир, услышав такое, с облегчением вздохнул и сказал, что во имя мира на этой земле и ради удачи ополченцев в походе он готов передать для жертвоприношения пленника.
– По пути сюда мы разгромили отряд тормы, который вырезал деревню Саукко, ваших родственников. Одного из взятых в плен я привез сюда, его и отправим к Одину-асу ради удачи наших воинов!
На волне всеобщего воодушевления Хельги объявил о сватовстве к дочери Гордой Илмы и о том, что малую свадьбу сыграют хоть завтра, а большую – по возвращении Инги из похода. Если он не вернется через год, к следующему осеннему тингу, а Илма не родит ребенка, то Инги теряет все права на нее, и она вправе снова принимать сватов. Мужчины, предвкушая большой свадебный пир, развеселились.
Тут попросил слова Тойво, сын Гордой Илмы. Так как его отец Техти из рода Лисицы давно погиб, он сам потребовал для себя права объявить решение и сказал, что тоже должен идти в поход. Парень объяснил:
– Если моя сестра Илма родит сына, то именно мне придется учить его всему и наставлять не только в охоте, но и в военном деле. Чего я буду стоить как наставник, если не схожу в поход с его отцом Инги?
Хельги ради своей соседки начал было отговаривать подростка, но остальные вадья, забыв о недавней участи Вильки и о том, что Гордая Илма может лишиться еще и второго сына, вдруг шумно поддержали Тойво. Воин из вадья тоже идет в поход! Какая честь для нас всех!
* * *
Солнце как раз подошло к вершине своего дневного подъема. Пленника с Сабы вытащили наконец из ямы в риге и вывели на луг. Он шел, расправляя плечи и вдыхая свежий воздух. Онемевшие ноги плохо слушались после долгой неподвижности. Холодный воздух обжигал ноздри, но солнце согревало плечи.
О его первом походе никто не споет песню, разве что погорюет вечно заботившаяся о его здоровье мать, а отец расстроится, что не вернулся он к дедовским дням. Пойдут они на могилы предков без него, помянут заодно и непутевого сына. Спасся ли кто-нибудь из их ватаги? Кто-нибудь да доберется до берега Пейпси-озера и расскажет, как плачевно закончилось задуманное на той свадьбе.
Вот оно, это место. Залитый солнцем забор вокруг святилища с толпой людей перед ним. Ржавые листья на вершине дуба, где его отдадут чужим богам. Древо жизни требует смерти.
Мужчины в красивых рубахах с копьями в руках ждали его у ворот – и те, что его привезли, которых он знал в лицо, и незнакомые, местные, лесные люди, говорящие с ним почти на одном языке.
Он слабо улыбнулся настороженным взглядам встречающих. Ему, как гостю-чужестранцу, подали чашу крепкого меда, и он долго пил из нее, празднуя каждый глоток. Вокруг стояли большие серьезные дети, и он вдруг оказался старше их всех. Его ждали боги, он был к богам ближе всех столпившихся вокруг него детей. Впереди была тайна смерти, поглощавшая все. Все эти боги охоты, рыбалки, урожая, которым он поклонялся всю жизнь, были ничем по сравнению с накатывающей на него безраздельной и всемогущей тайной. Глазницы черепов бессмысленно темнели на шестах.
Гость прошел под резной перекладиной ворот внутрь ограды. Местный нойда, стоящий справа, перед дверями священного дома, окинул его взглядом. Синяя рубаха из плотной шерсти с вышивкой по краю ворота, кожаный ремень с красиво расшитыми поясной сумкой и ножнами. Борода коротко подстрижена, вокруг шеи блестящая гривна, волосы на висках заплетены в косички, закинутые за уши. Желтые глаза приветственно улыбнулись, рука с бронзовым обручьем пригласила проходить дальше.
Гость-чужестранец прошел к кострищам, все молча двинулись за ним. Почему он не пытается бежать, не плачет, не кричит перед этой тайной, до которой остался один шаг? Он остановился у дров, выложенных на каменных ложах. Огонь не был разожжен, и гость нахмурился из-за непорядка. Мужские спины согнулись перед ним, из-под их рук посыпались искры, быстро занялись комки ро́зжига, наконец дым заструился вверх.
Местный нойда взял за руку гостя и вошел с ним в дым, провел его змейкой между очистительных костров, затем они оказались перед деревом, и нойда отпустил его руку. Гость сам двинулся в обход ствола.
Он шел медленно, ощущая каждый шаг, каждое соприкосновение с землей. Стопы пели от наслаждения под его весом. Он вытянул правую руку, пытаясь прикоснуться к складкам коры, но у корней были выложены камни, и рука повисла в воздухе, очерчивая круг его последней прогулки. У плоского камня, над которым, видимо, режут животных, он хотел развернуться и еще раз пройти вокруг дерева в обратном направлении, как это делают в его краях, но мужчины остановили его, сноровисто подняли на камень и накинули петлю на шею. Он огляделся. Тот самый человек, что взял его в плен на берегу реки, где так близка была удача, поднял руку с копьем и заговорил на морском языке.
Гость, уроженец озерного побережья, знал мало слов морского языка, но это уже не имело значения. Внутри все замолкло и остановилось. Скоро зима. Хорошо, что крышу успел с отцом починить. Холодно, холодно. Взрослые дети смотрят на него, и за них у неведомого просит этот человек с копьем. Руотси говорил ясным голосом, без завываний и распевов, просто заключая договор с правителями мира. Без страха и без униженности.
Веревка шершаво затянулась – и потянула его вверх. Легко подтолкнуло под сердце копье, и глаза детей, смотрящих снизу… Какое солнце!
* * *
Собираясь на тинг или суйм, люди всегда не только общались, но и соревновались – в богатстве одежды и в щедрости по отношению к союзникам, в умении вести переговоры и в знании законов, в навыках телесной борьбы и в точности владения оружием. Все это была большая игра, включая само жертвоприношение, поэтому, собираясь вместе, люди играли каждое мгновение.
Старшие еще обсуждали свои дела, а мальчишки уже разбились на два отряда для игры в лапту[93]93
Древняя игра с мячом.
[Закрыть]. Парни постарше втыкали ореховые ветви в землю, сооружая круги для борьбы.
Женщины, смекнув, что торжественная, мужская часть тинга закончилась, потянулись и от эльдхуса Хельги, и со стороны усадьбы Гордой Илмы на священный луг. Их песни перекликались и взлетали в голубое небо, в котором высоко-высоко летели осенние птицы.
Знаменосец Гутхорма выбрал место и воткнул знамя. Назначенные на поднесение еды и питья мальчишки тут же поставили рядом скамьи, постелили покрывала.
Гутхорм, усаживаясь на скамью, спросил у Хельги, почему же они сами не хотят отправиться с Сигмундом. Правда, тут же оправдал себя, сославшись на эстов и прочий сброд, мешающий спокойно жить и торговать на Лауге и Нарове. Хельги сказал, что у него тоже много дел дома.
– Мы с тобой постарели! – рассмеялся Гутхорм и показал Хельги на скамью рядом.
– Сыновьям пора. В их годы мы с тобой побывали не в одном походе, – согласился Хельги и сел.
– В жизни гребца самые главные походы – первый и последний. Хорошо, если в первом не погибнешь и обретешь друзей на всю жизнь, а в последний стоит отправиться самому, чтобы не сгнить в постели, – Гутхорм с шумом втянул воздух сквозь щель в зубах.
Хельги посмотрел на друга и промолчал.
Инги проиграл борьбу Оттару и уступил круг Тойво. Хельги нахмурился на мгновение, но Инги, сверкая синяком под глазом, удачно пошутил над собой, и все рассмеялись в его поддержку. Легко проигрывать в том, в чем не очень силен.
В круге наконец стали сходиться сильнейшие борцы, и Хельги с удивлением увидел, что не слишком крупный Альгис, отдав рубаху девкам, явно липнущим к нему, победил и Оттара, и еще пару могучих борцов Гутхорма. Мальчишки поднесли ковш с элем херсиру и встали за его спиной с кожаной флягой.
– Надеюсь, сыновья сделают больше нас! – проговорил Гутхорм и отпил пенного напитка. – На этом стоит мир. Так что и для твоего Инги, и для моего Оттара первый поход с человеком такого древнего рода, как Сигмунд, будет хорошим началом на дороге славы.
– Ты говоришь так возвышенно, – ответил Хельги, принимая ковш. – Что сдается мне, ты имеешь в виду дорогу к золоту, старый хрен!
– Конечно, я не могу упустить такой случай, а вдруг Сигмунд выиграет! – рассмеялся Гутхорм.
Солнце пригревало, как летом. Друзья заговорили о лошадях, Гутхорм обещал добыть для Хельги через знакомого купца тюрингских лошадей. Хельги вспомнил, что хотел бы купить еще и пару смышленых мальчишек для кузницы, так как Хотнегу пора жить отдельным домом и они уже заготовили древесину для строительства.
– Не знаю, – продолжил Хельги, – где смышленых трэллей найти. Может быть, у тебя на берегу поискать, или в Хольмгард податься, или к ливам на их рынки у Пиискавы. Кстати, я видел, ты рабынь привез?
– Хочешь взять? Недорого отдам.
– Может быть, одну отдашь победителю в стрельбе? Люди запомнят твою щедрость. А вторую я, так и быть, прикуплю.
– Ну, я знаю, что твой Инги хороший стрелок, тихоня!
– Щедрость украсит любого хёвдинга! – проговорил Хельги.
Гутхорм отпил немного эля и вытер усы. В это время Туки из Алаборга победил и Альгиса, и других сильнейших. Победителя подвели к херсиру и годи. Гутхорм одарил его серебряным запястьем, но многим показалось, что это не очень щедро.
А Хельги, глядя на опухший подбородок Туки, подумал, что вряд ли рискнул бы сцепиться с этим парнем, и чуть улыбнулся, посмотрев на сына. Инги, покричав со всеми в честь победителя, теперь звал народ соревноваться в стрельбе из лука. После объявления, что он идет в поход с Сигмундом, Инги стал шумным и веселым.
Вот и Эйнар уже готовится, надевает щиток на левую руку, смотрит узлы на тетиве, рядом вертится его сестрица, девушка ладная, как говорится, на выданье. Гутхорм искоса глянул на Хельги:
– Что за девка такая?
– Хочешь посватать Оттару? Это Салми, дочь Торда, сестра Эйнара.
– Хороша! Но Торд не лучшая родня, хотя Эйнар у него парень что надо.
– Он не его сын. Торд взял в жены его мать уже тяжелой. Помнишь Гудлауга? Это он с ней порезвился перед отъездом.
– Тот весельчак, что погиб на порогах по пути к Миклагарду?
– Тот самый. Поэтому Торд так легко отправляет мальчишку от себя подальше.
– Ну да, он так рьяно выступил, что тебя опередил. Впрочем, я не сомневался в твоей поддержке, тем более мой сын идет с Сигмундом. Уверен, они помогут друг другу.
– Конечно. Я надеюсь еще и Хотнега уговорить, чтобы отпустил сына с нашими парнями. Четыре человека от годорда – вполне приличная подмога для Сигмунда будет.
Парни выставили щит на трех жердях, с пятидесяти шагов в него попали многие. Передвинули цель еще и еще раз, но Инги и Эйнар выжидали, пока не останутся самые лучшие стрелки.
Гутхорм объявил награду победителю: одна рабыня на выбор из пары тех, что привезены им сюда. Зрители возбужденно зашумели. Соперники переглянулись.
* * *
Мальчишки отодвинули цель на сто шагов. Наконец началось главное соревнование. Хельги подумал, что составной лук, захваченный им много лет назад на Данпе, вероятно, тяжеловат для сложения и возраста Инги, а пять оставшихся стрелков были опытны и сильны.
Все стрелы Инги попали в цель. Но и другие стрелки не промахнулись.
Зрители решили, что щит надо передвинуть. Мальчишки гурьбой бросились исполнять решение, попутно выясняя, кто имеет больше прав на столь важное задание.
Снова приготовились стрелки, прислушиваясь к легкому ветерку, пришедшему с запада. Стреляли в том же порядке, и после подсчета промахов на линии стрельбы остались только Хуурту-охотник, Эйнар и Инги.
Тут появилась Илма, и Хельги проводил ее взглядом в то время, как она проталкивалась сквозь толпу молодежи к Инги. Прижалась к нему, не стесняясь, пока он ждал своей очереди. Принесет ли удачу ее близость? Все наперебой рассказывали ей, какой Инги молодец, и Илма улыбалась так, словно это она поразила всех своей меткостью. Хельги прищурил желтый глаз, глядя на невесту сына, и поэтому пропустил, как Эйнар быстро и метко послал свои стрелы в цель. Инги и Хуурту также не промахнулись.
Снова передвинули щит. Ветерок усилился, и оставшиеся три стрелка, поднимая носы, стали еще внимательнее прислушиваться к движениям воздуха.
Первым вышел из толпы братьев и зрителей Эйнар. Последняя стрела ушла далеко в сторону, и Эйнар, не очень приветливо окинув взглядом соперников, отошел к своим. Ветер увел и одну из стрел Хуурту.
Хельги провел языком по губам, глядя, как Инги выходит на стрельбу: если он сейчас не промахнется, то выйдет победителем. Инги медленно и твердо поставил ноги на линии, положил стрелу, взглянул на цель, поднял лук, оттягивая тетиву, и тут Хельги ощутил приближение ветра, не сильное, но отвлекающее. Так и есть – Инги, видимо, решил переждать, но, передумав в последнее мгновение, отпустил тетиву. Стрела прошла рядом со щитом, но мимо. Инги, мотнув головой, снова изготовился, поднял лук и, выпустив стрелу, проследил полет – есть! Народ радостно вскрикнул, подбадривая Инги. Запрыгали с визгом Илма и ее подружки. Следующую стрелу Инги отбирал особенно тщательно, наконец изготовился, поднял лук. Сыграла тетива. Все видели, что стрела Инги должна была попасть, но, задев край, она отлетела в сторону от щита. Мальчишки побежали проверить. Да, оцарапала самый край, самый-самый край! – кричали, еще не добежав обратно.
Две стрелы Инги не попали в цель – он выбыл из борьбы. Илма, прижав руки к лицу, стояла, испуганно глядя на него, дернулась было навстречу, но, видимо, наткнувшись на его взгляд, остановилась. Двое стрелков продолжили спор.
Теперь первым вышел на линию Хуурту, придирчиво осмотрев каждую отобранную стрелу, изготовился, перестал улыбаться и, не меняясь в лице и в скорости движений, не обращая внимания на крики зрителей, послал все три стрелы в цель. Обернулся по сторонам, снова вжал голову в плечи, словно ожидая осуждения, и улыбнулся всем своей странной улыбкой.
Народ возбужденно шумел, восторгаясь меткостью малознакомого лаппи-охотника. Дети кинулись дотронуться до стрелка, девчонки улыбались и что-то говорили ему все разом.
Эйнар, подойдя к линии, подождал, пока все успокоятся, присмотрелся к щиту, уже так далеко отодвинутому, что многим было и не дострелить до него, прислушался к воздуху. Примерился, поднял лук повыше. Только две стрелы попали в цель. Эйнар посмотрел на руки, на лук, пожал плечами и, склонив голову набок, пошел к своим. На лице его блуждала улыбка – он опять победил Инги да и всех участвовавших в соревновании руотси. Тут он хлопнул себя по лбу, развернулся и первым подошел к Хуурту сказать слова одобрения. Вдвоем, окруженные толпой зрителей, они подошли к хёвдингам.
Гутхорм подтвердил награду. Зрители зашумели, одобряя щедрость херсира. Привели молодых пленниц, привезенных с Саба-йоги. Добровольные советчики придирчиво осмотрели и чуть ли не ощупали каждую с ног до головы, все наперебой советовали, какую брать. Хуурту смотрел на них растерянно.
Гутхорм тем временем заговорил с ним. Хельги пришлось помогать в переводе. Лаппи, как и все охотники, тяжело говорил на северном языке. Гутхорм спросил о южных соседях, новых вендах, переселяющихся все ближе сюда, на север. Хуурту, подбирая слова, сказал очень длинную для себя речь:
– Лес подрубят, пожгут, запашут. Не глубоко, не как ваши. Скот немного разводят на брошенных полях. Охотятся… странно охотятся, словно следующего года не будет. Найдут стадо оленей или косуль, перебьют всех. Я им говорю, зачем всех бьешь? А они смеются: другим не достанется. Реку весной перегородят, запруду устроят, рыбы набьют столько, что половина сгниет, потом весь берег тухлятиной воняет. Я им говорю, куда столько бьешь? А они говорят, рыбы много, ее не жалко. Ну, так это слова… А сколько же река может родить? Для них эти реки чужие… А чужую девку, как ни повернешь, все одно, не детей же ей твоих растить.
– Как думаешь, останешься здесь или дальше на север пойдешь?
– Посмотрим, перезимую рядом с Доброй Илмой, поброжу по лесу. Охотники говорят, здесь косули много, бобра, куницы, да я и сам вижу. Путь здесь лосиный большой, сейчас идти будут и весной пойдут.
Девушки ждали. Охотник снова повернулся к ним, не слушая советов, взял за плечо одну. Она была выше него ростом, крепкая, вовсе не похожая на рабыню, в платье с вышивкой, передник в темно-синюю полоску, серые глаза смотрели холодно и насмешливо.
– Вот эту девчонку я, пожалуй, возьму, – охотник подтолкнул ее к Гутхорму. Тот подтвердил переход рабыни в его собственность. Хельги и неревцы свидетельствовали.
– Пошли, – взял Хуурту ее за руку. – Как тебя зовут-то? Саукко, Выдра? Лучшее имя для жены охотника!
– Ты назовешь ее женой? – строго спросила Гордая Илма, оказавшаяся у них на пути.
– Если Добрая Илма говорит за нее…
– Говорю! Я знаю род ее, если не обидишь, она может принести тебе удачу, а я хорошее приданое приготовлю для настоящей свадьбы!
– Сговорились! – На лице охотника застыло выражение изумления от происходящего. – Как по первому снегу схожу на охоту, добуду лося, тогда соберу свадебный пир, приглашу свидетелей на свадьбу, так!
Гордая Илма посмотрела на Хельги. Улыбнулась. Сосед знал свое дело. Осталась дочь Саукко в этих лесах! А уж Илма постарается, чтобы свадьба была настоящая, с приданым и свадебным даром от охотника. Хотя надолго ли задержится здесь этот странник, кто знает.
Вокруг радовались зрители, девчонки и мальчишки разносили ковши с бьёром – не было ни осени, ни грядущей зимы, ни войн, ни похода заморского вождя: как всегда в игре – большое время остановилось.
* * *
Луг, протянувшийся от дома Хельги до святилища, теперь превратился в поле для игры в мяч. Появился и сбежавший было после обидного проигрыша Инги, сумрачно веселый и сосредоточенный. Участники скинули верхнюю красивую одежду, игра предстояла жаркая. Расставили игроков по силам или ожиданиям. Годи установил мяч, отошел в сторону и крикнул начинать.
Побежали навстречу друг другу парни, столкнулись так, что отлетели друг от друга, сцепились, завертелись в схватках, пытаясь откинуть мяч своим. Земля тряслась от топота и падений тел, столкновения становились все ожесточеннее, женщины визжали от ужаса и восторга, а старики-лесовики, оставшиеся зрителями, лишь качали головами – если эти парни таковы в игре, каковы же они в бою?
Мяч надо было закатить в ворота святилища, и продвижение одних вызывало сопротивление других, но после перехвата мяча только что наступавшие занимали оборону.
Радости движения и преодоления хватило ненадолго. После нескольких заносов в ворота, когда грязные, потные и радостные игроки уже достаточно измотались, набили шишек и синяков, игроки преувеличенно замученными голосами стали требовать выпивки.
Годи, следивший за соблюдением правил во время игры, набегавшийся вместе со всеми, поднял руку и, окинув взглядом притихшую толпу мужчин и мальчишек, спросил Гутхорма:
– Согласится ли херсир помочь завтра в одном деле? Если дело удастся, Гутхорм с людьми могут остаться сверх обычного срока и попировать еще пару дней.
– Какое же дело требует помощи херсира? – приосанился Гутхорм, измазанный грязью до самой макушки.
– Огонь без новых дров пожирает себя, вода без притока застаивается и портится, – начал издалека Хельги.
– Красиво говоришь, Хельги, – догадался по зачину Гутхорм. – Род без свежей крови хиреет.
– Объединение родов сопровождается дарами. Дары порождают время годового круга, время порождает имущество, имущество порождает доброе семя, семя порождает истину, истина укрепляет род.
– Род создает память! – продолжил слова Хельги Гутхорм. – Увязать прошлое с будущим, разве может быть что-либо более достойное для херсира? Чье же будущее мы будем увязывать, славный Хельги? Чье слово стоит того, чтобы скрепить связь и затем пировать, как пируют достойные люди?
– Как пируют достойные люди! – гаркнули радостно десятки глоток.
– Завтра нам нужен достойный сват, чтобы сосватать моему сыну дочь Гордой Илмы! – закончил свои загадки Хельги.
– Херсир с дружиной – лучший сват! – подтвердил Гутхорм. – Мы все поучаствуем в этом деле!
Игроки дружно подтвердили обещание херсира.
– Тогда бани готовы, там вас ждет яблочный бьёр, а вечером за столами лучший эль, приготовленный моей женой!
Гордая Илма покачала головой и махнула своим родственницам, что пора возвращаться и готовиться к встрече сватов. Илма, понадеявшаяся, что Инги пришел в себя после поражения, дернулась было к нему, но мать окликнула ее. Правила свадебной игры требовали соблюдения степенности и достойного расстояния.
Руна, жена Хельги, также окликнула своих служанок, побежавших было вслед за игроками, и заставила отправиться к дому. Хозяйкам надо было готовить и тот, и другой дом к большим событиям.
Остальные зрители вместе с игроками шумной толпой отправились в сторону бань, натопленных трэллями Хельги. Разгоряченные игроки несли свои одежды и оружие, молодые женщины и девчонки веселились в ожидании совместного развлечения, их звонкие голоса долетали до священного дуба, в ветвях которого висел одинокий зритель.
* * *
На берегу реки, у костров трэлли Хельги выставили здоровую бадью яблочного бьёра с зацепленными за край черпачками. Игроки бросились к питью, но Инги и без бьёра чувствовал себя от всего происходившего сегодня слегка пьяным. И было отчего: на тинге объявили, что он идет в поход, сегодня же он стал участником человеческого жертвоприношения, которого ни разу до этого не видел, да еще и проиграл в долгожданном соревновании в стрельбе. Теперь же, услышав о сватовстве, он был совсем не в себе.
Мужчины опустошили бадью на раз, и трэлли побежали наполнять ее снова. Игроки развесили верхнюю одежду на сушилки для сетей, что-то бросили на дрова и под навесы, а сами, как были, в грязной после игры в мяч одежде, полезли в осеннюю воду. Девчонки, посмотрев друг на друга, хихикнули и, скинув рубахи под банными навесами, нагишом бросились в бани.
Хельги и Гутхорм со старшими дружинниками пошли в просторную новую баню, младшим досталась старая с маленьким, затянутым бычьим пузырем оконцем, но в ней было куда веселей. Девчонки веселыми птичками тесно расселись на нижних лавках в темной парилке. Парни, прибежав с реки, полезли на верхние полки́. Взаимные шутки и насмешки зазвенели под низким потолком. Инги по-хозяйски устроился рядом с большущей пышущей жаром каменкой. Эйнар и Оттар учили друг друга, как правильно париться, а Инги молчал и даже не пытался рассмотреть цветник из девчонок, которых в темноте было еле видно. Слова отца, сказанные херсиру на поле, крутились в его голове. Когда-то тот объяснял ему связи рун между собой, но тогда это казалось пустым умствованием, а сейчас слова о дарах и прочем прояснили одну из последовательностей рун прямо во время сговора на сватовство.
Включаться в общий разговор Инги не хотелось, хотя народ вокруг получал удовольствие от тепла и дружеского трепа. Посидев с опущенной головой, он вдруг решил, что после всех сегодняшних событий надо бы пропариться так, чтобы изнутри зачесались кости. Подождав еще немного из вежливости, Инги мрачно зачерпнул ковшиком с длинной ручкой воды из бадейки и богато плеснул на черные камни. Баню, видимо, топили с утра, так что от каменки с шипением ударил такой жар, что народ затих, склонив головы и прикрывая уши. Инги, посидев еще немного, пот уже лился с него ручьями, зачерпнул и поддал снова. Пар с шумом выдавил из камней такую волну жара, что девчонки чуть ли не на четвереньках побежали вон из парилки.
– Вот это да! – прошептал рядом Альгис, которому от жара даже рот тяжело было открывать.
– Хорошо-о-о! – согласился Эйнар, пригибая голову к коленям.
Тут Инги крутанул над собой березовым веником, так что раскаленный воздух волной обрушился от потолка вниз. Сыновья Грима скатились с полков на пол. В их краях так не парились. За ними посыпались парни Оттара. Сам Оттар, зажав уши ладонями и пригнувшись пониже, терпел. Инги вошел в раж, принялся хлестать себя веником, и на соседей пошли волны такого жара, что они стали отползать от него подальше, а потом и вовсе повыскакивали из парилки. Инги, покачиваясь, двинулся на выход только тогда, когда в парилке никого не осталось.
Красные лица, красно-мраморные тела в воде. После борьбы и игр, после хорошего пара по костям Инги благодарно струился ток удовольствия. Пытаясь отдышаться, он замешкался на берегу, кто-то с разбега толкнул его, и, падая, он пробежал три шага и коряво шмякнулся в воду. Сзади раздался звонкий смех.
Инги неловко обернулся, пытаясь встать. На берегу рядом с белокурой Салми, малорослой, но грудастой сестрой Эйнара, смеялись девчонки. Блеснули удлиненные серые глаза и белозубая улыбка.
– Помнишь прошлую осень?! За мной должок! – Салми показала ему язык.
Тогда ее, робко заигрывающую с ним, он непрестанно обижал, об этом теперь было стыдно вспоминать. Еще и толкнул перед всеми в воду, вот так же со спины, совсем не соразмерив сил, и она тогда сильно ударилась под общий хохот и сморщилась, стараясь не заплакать. Теперь она сама смеялась над ним, смелая и гордая своим красивым, набравшим женского сока телом.
– Ой, а что это с твоим женишком! Совсем скукожился! Иди сюда, я его погрею!
И она под взрыв хохота наклонилась и покачала своими грудями из стороны в сторону.
– Ну, держись!
Инги огромными прыжками бросился на злоязычную Салми.
– А-а-а, – с визгом кинулась она от него за рубленый угол. Он догнал ее под навесом с другой стороны бани, где обычно развешивали разное для просушки. Там в полумраке она резко остановилась и обернулась, так что Инги как бы сам собой налетел на нее. Они, схватив друг друга за руки, боролись мгновение, глаза в глаза, и вдруг, легко расслабив руки, она дала его телу прижаться к себе. Он продолжил наступать, а она отходила мелкими шажками, пока ее спина не ощутила бревна. Он прижал ее всем телом, так что ее груди вздулись, а его конь уперся ей в живот. Она тихо засмеялась.
– Слышала я тут речи твоего отца! – Ее руки бежали по его спине.
– Как долго я ждал, – он губами водил по ее волосам.
– Тебя вот-вот женят на Илме? – она провела языком по его груди.
– Ты же знаешь, у нас с ней ладится, – он чмокнул ее в носик.
– Жаль, я далеко живу, посмотрели бы тогда, с кем бы у тебя ладилось…
– Я приходил, ты пряталась.
– Братья не пускали. Забыл, наверное, прошлую осень?
– Нет, конечно! Но как же я соскучился…
Инги уже целовал ее. Если бы кто-нибудь заглянул сейчас сюда, то мог бы рассказать Илме весьма для нее неприятное. Хитроглазая Лиса ласкала его и наконец со стоном повернулась к нему спиной, нагнулась, подставляясь, и добилась-таки своего, помогая себе руками. Инги, сцепив зубы в улыбке, толчок за толчком ощущал ее маленькое тело, руки его сжимали ее крепкие бедра, пряди мокрых белых волос метались по ее спине, и она, забыв обо всем на свете, стонала и тявкала, как лиса…
