Текст книги "Руны земли"
Автор книги: Георг Киппер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Альгис выслушал речь Илмы, разинув рот от удивления. Мало того что она сразу поняла, из какого он племени, и что она говорила на чистом северном языке, так она еще знала имена богов его земли.
– Метать жребий – искусство, известное многим народам… Гёты тоже бросают руны и получают ответы… Но откуда ты знаешь имена наших богов?
– Так, одна бабка сказала… Вернее, мать, она почему-то весь день говорит о пруссе по имени Лось. Это, верно, ты… Я пришла пригласить тебя и других людей Гутхорма к нам на постой, а то у Хельги дом вряд ли вместит всех гостей.
– Жребий брошен, – поклонился ей Альгис.
Илма, хихикнув, прошмыгнула мимо него внутрь дома, схватив на ходу Инги за руку.
Скоро Инги и Илма повели часть гребцов на постой к гнезду Гордой Илмы. Это были воины из племен торма, виру и из ливов, то есть все из тех самых чуд[71]71
В саамских говорах означает «враг», возможно, от русского «чудь».
[Закрыть], преследователей, которых лесные лоппи-охотники веками боялись и ненавидели.
Но начиналось время большого перемирия для осеннего жертвоприношения. К тому же всех сдерживала и объединяла знатная семья племени вадья, которую возглавляла Гордая Илма.
Народ вадья – сами переселенцы – знали толк в мире, давно жили рядом с древними хозяевами этих лесов, так что западные соседи стали называть их самих тем именем, которым когда-то называли лесных охотников. Теперь вадья стали посредниками в торговле между лопарями и эстами, сами были не то эсты, не то лаппи, не то особый народ – уже не разберешь. Как всегда в таком союзе, важное значение имели так называемые лучшие люди, знатные семьи, к которым прислушивались и те, и другие. Гордая Илма унаследовала такое положение от своих предков, они же приняли пришедшего сюда много лет назад Ивара из Гётланда. Он мало того что был кузнецом, но также обладал способностью оговаривать и устанавливать ряд[72]72
Договор, упорядочивание отношений.
[Закрыть] между людьми. Его сын Хельги оказался не менее способным в деле поддержания устроения и взаимного мира.
Этим вечером Гордая Илма была вся в заботах. Сегодня прибыли нерева, и в эти же дни с молодой луной начали толпами приходить соседи с округи. Гостей из племени вадья она селила и в свой дом, и в клети, и в кладовых, и на сеновале. Семьи лопарей сами строили навесы для ночлега и даже ставили свои островерхие куйваксы[73]73
Переносное жилище саамов из жердей, покрытое кожами.
[Закрыть]. Многие из них собирались остаться здесь на зиму, поэтому обустраивались всерьез, ставя зимние ко́ты[74]74
Зимнее саамское жилище.
[Закрыть]. Место это было давно известно лесным людям своим торгом с неревой, затем тут появилась семья кузнеца, у которого всегда можно выменять на мех куницы хороший нож, наконечники для копий и стрел. Но главное – здесь обменивались новостями и проводили праздники, которые создавали единство людей этой земли.
* * *
В темном пространстве большого дома Хельги мерцал огонь, в земляном очаге краснели угли. Тени от рук, разливающих эль, дрожали на резных столбах и балках, за которыми была непроглядная тьма.
Старшие воины Гутхорма были большей частью хорошо знакомы хозяину дома. Со многими из них он бывал в молодости в викингских набегах, вместе терпели походную нужду и непогоду, вместе трудились на море и на суше. Теперь они стали успешными бондами, хорошо одетыми и вооруженными. Сейчас, потягивая в теплом доме эль из чаш и рогов, они вспоминали последние слова своих погибших друзей и удачные ответы в боевых перепалках. Как обычно у бондов, разговор быстро скатывался на хозяйственные дела, благо и Хельги был человеком, умеющим работать на земле и в кузнице, и его мнения и советы ценили.
Но вокруг, в темных углах, теснились женщины и работники, подростки и ребятня – все хотели услышать последние новости из большого мира. Разговор то и дело возвращался к рождениям, именам, свадьбам и договорам, а от них к смертям и поминкам, после чего переходил к наследству, имуществу, ссорам и снова к ловким ударам, ранениям и смертям, замыкая в застольной беседе земной круг жизни…
Хельги, по старому обычаю, сидел напротив Гутхорма, между ними светилась яма с углями, столы для еды давно убрали. Гутхорм был в красной рубахе с вышивкой, ворот расстегнут, под стриженой бородой ярко сверкала гривна, охватывающая крепкую шею. В руке у него покоился красивый турий рог с серебряным окладом.
В стороне от старших сын Гутхорма Оттар играл в тавлеи с сыновьями приезжего гёта, а около женской скамьи молодежь вела свои беседы, и среди приятного и успокаивающего гомона Хельги и Гутхорм могли тихо разговаривать о важном. Тринадцать лет назад они вместе ходили в свой последний большой поход по рекам Остервега, вплоть до Данпа, и далее за пороги в море и по нему на Миклагард, столицу державы ромеев. Тогда они уже не опекали молодого Сигмунда, как в первых походах, но были в ближней дружине молодого хёвдинга.
– Кто бы мог подумать, что через столько лет мы все вновь соберемся здесь, на Лауге.
– Последний раз я видел его лет десять назад, Сигмунду тогда было семнадцать лет, самый расцвет. Да и мы были еще бойцы что надо.
Гутхорм и Хельги переглянулись.
– О братьях моих что-нибудь слышал?
– Ничего. Наверное, все в порядке. Смерть – она быстро вести разносит.
– Ладно, хотел спросить тебя, – Хельги опустил глаза на спокойный огонь. – Хотел спросить: после прихода Сигмунда ты собирал ополчение, извещал, как положено, Эйстейна-конунга?
– Нет, – хмуро ответил Гутхорм. – Ты ведь знаешь, он не настоящий конунг Алдейгьи. Эйстейн захватил власть в стране без одобрения тинга, без согласия бондов. Единственное, что он правильно сделал, – это женился на Исгерд, вдове Хергейра, но женитьба на хозяйке земли не делает его истинным конунгом.
Хельги посмотрел на друга, снова опустил глаза на огонь.
– Если в стране правила соблюдаются по желанию, ты знаешь, чем это закончится, – проговорил Хельги. – Ну хорошо, а Ингигерд, дочь Хергейра, как тебе?
– Сыновей у Хергейра не было, значит, наследница дочь, и теперь ее права защищают Сигмунд, ее дядя, и Скули-ярл, ее воспитатель! Кто-то ведь должен был начать мстить за старика Хергейра, которого и мы с тобой выбирали!
– Да я не о том! – Хельги улыбнулся, глядя на простодушное лицо Гутхорма. – Все знают, что она замужем в Алаборге за Ульвкеллем, человеком Эйстейна! Ты, надеюсь, слышал про их свадьбу? Как она оказалась рядом с Сигмундом?
– Конечно, слышал, – вздохнул Гутхорм. – Но Скули-ярл говорит, что в Алаборге находится ее служанка, похожая на нее.
– Тогда еще вопрос, а самого Скули-ярла ты узнал?
Гутхорм удивленно взглянул на Хельги.
– Понимаешь, Ингигерд – девчонка, она за три года могла стать другой, поэтому не спрашиваю, узнал ли ты ее, но ярла-то ты помнишь?
Гутхорм почесал висок рукой, запястье сверкнуло серебром. Пожал плечами.
– Вот ты о чем! Не самозванцы ли они? Мне как-то не приходило это в голову. А ведь Сигмунд их тоже давно не видел!
– Вот-вот. Ты нарушаешь клятву верности, данную Эйстейну-конунгу, ради странных гостей из-за моря, а это может дорого стоить всем нам, всей округе! Поэтому и спрашиваю.
– Я плохо знал Скули-ярла. Он воевал под знаменами Хергейра в том большом походе и был моложе нас, а когда вытолкали отсюда Рорика и Хергейр был выбран конунгом Алдейгьи, то Скули стал ярлом Алаборга и уехал туда. С тех пор я с ним не встречался. Я точно не видел его лет десять, если не больше!
Хельги покачал головой в сомнениях. Гутхорм пересказал слова ярла: якобы с людьми Эйстейна, убийцей Хергейра, под Алаборгом бился не сам ярл Скули, а верный трэлль, переодетый в доспехи ярла. Этот трэлль погиб, а сам ярл вроде как лежал и болел во время битвы. Когда же войско ярла было разбито, Ингигерд, тогда еще совсем девчонка – тринадцать или четырнадцать лет ей было, – уволокла своего приемного отца в лес. Они выбрались тропами к доверенным людям ярла на Свери-эльф[75]75
Современная река Свирь.
[Закрыть]. Оттуда на лодье вышли в Аламери, затем на островах в Эйстрасалт нанялись на торговый корабль вэрингами[76]76
Варяг, наемник, давший клятву верности.
[Закрыть]. С купцами они проскочили мимо свейских морских охотников и пришли в Большой вик, так принесли злые вести об Исгерд ее брату.
Сигмунд, сын одного из последних конунгов Гётланда, воевал тогда с отрядом гётов на стороне Харальда Косматого, который пытался подчинить себе весь Норвег. Брат матери Ингигерд, как положено, с честью принял беглецов, но сразу отправиться сюда он не мог, так как дал слово Харальду. Наконец, год назад Харальд Косматый дал большую битву конунгам из западных фьордов и отпустил Сигмунда.
Хельги выслушал друга в молчании. Его заботило и нарушение клятвы, и подлинность ярла с его воспитанницей. Хёвдинги вдруг поняли, что в халле установилась тишина и все прислушиваются к их разговору.
– Ладно, норны решили так, а мы выпьем за то, чтобы возвращение сюда Скули-ярла и Ингигерд не обернулось большой резней! – Гутхорм поднял свой рог.
Хельги поднял руку с наполненным рогом.
– За мир!
* * *
Оттар проиграл сыновьям Грима в хнефатафл[77]77
Древнескандинавская настольная игра.
[Закрыть] и шумно возмущался по этому поводу. Девчонки подтрунивали над проигравшим, а тот отсчитывал серебряные деньги для Офейга и Вигфуса.
Долго молчал Хельги, думая о своем, и опять завел речь об Ингигерд, дочери конунга Хергейра.
– Ей лет семнадцать, должно быть? Красавица?
– Ну, волосы и глаза ее не посветлели. Гётская, темная порода. Высокая, как парень. Играла на равных у нас на берегу в мяч с моими сыновьями, да и оружием владеет прилично. Чтобы встретиться с Сигмундом, ей пришлось вместе с ярлом многое пройти. Ты слышал о Хаврсфьорде? Наш Сигмунд был впередсмотрящим на корабле конунга! Большая честь.
– Да, да, – Хельги восхищенно мотнул головой. – Большая честь и большое дело. Будет о чем расспросить Сигмунда при встрече.
Гутхорм продолжил:
– Только после победы в этой битве Харальд отпустил Сигмунда, и тот смог собрать людей для похода в Остервег. Они прошли до Гутланда, оттуда к Курланду, далее мимо Эйсюслы и Хлюнскогар, пришли к нам, за Клюфанданес, здесь мы и встретились. Сам понимаешь, рассказать ему было что. Пили неделю, вспоминали не только его битву во Хаврсфьорде, но и наши приключения. Могли бы пить и дольше, но он сказал, что хочет идти на Алдейгью, чтобы отомстить за Хергейра и восстановить права своей племянницы. Он спросил совета, какой путь выбрать, и я посоветовал не идти через Новую реку[78]78
Река Нева.
[Закрыть], прямиком, а обойти Алдейгью с юга, вначале по Лауге-реке, дальше через Ильмери и по Олхаве вниз.
– Хороший совет, – Хельги поднял рог с медом. – За Гутхорма, доброго советчика! На большой воде, как я понимаю, ему с Эйстейном не потягаться, у викингов около тридцати кораблей. А вот на реке да неожиданно – все возможно.
– Думаю, мы добавим ему людей, на волоках он договорится с вендами, с тем же Миронегом, все-таки тот ходил с нами на Миклагард, ну и подсоберет людей вокруг Хольмгарда. Кружным путем он придет к цели с гораздо большей силой, чем сейчас. Ну а дальше валькирии и Один-ас раздадут удачу.
Хельги и Гутхорм выпили за удачу. Хельги отер усы и спросил:
– Харальд, он ведь из Инглингов?
– Я не силен в родословных, – пожал плечами Гутхорм. – Но знаю, что его отцом был Хальвдан Черный, которого разрубили после смерти на части для придания удачи той земле, где он правил. А его дедом был Гудред, которого убил трэлль собственной жены – так она отомстила за смерть своего отца, Харальда Рыжебородого, которого прежде убил ее муж. Свое имя Харальд Косматый получил как раз в честь ее отца, а вот дальше я не помню.
– Харальд происходит из рода, потерявшего власть в Свеаланде, он из Инглингов, старых врагов гётов. Почему же он помогает нашему Сигмунду, сыну конунга гётов? – уточнил свой вопрос Хельги.
Гутхорм склонил голову, вспоминая все то, что слышал об этом.
– Харальду Косматому давно еще предсказывали большое будущее, даже моя жена говорила об этом. Теперь видно, что предсказание сбывается. Ведь он начал войну в возрасте десяти лет, а сейчас ему двадцать… или двадцать два, и он уже многое сделал, а теперь эта битва, про которую все говорят. Так что Эйстейн, убивший нашего Хергейра, недаром сбежал из своих земель, Вальдреса и Хадаланда[79]79
Исторические области Норвегии.
[Закрыть]. Вероятно, он уже тогда понял, что для него как конунга все кончено… Хотя жена Эйстейна была сестрой матери Харальда Косматого! Так что их сын Хальвдан – родственник самому Харальду!
– А говоришь, не силен в родословных! – восхитился Хельги.
– Это не я, а моя жена Ингрид, – Гутхорм опять шумно втянул воздух через дыру меж зубов.
– Женщины помнят больше нашего, – промолвил Хельги и помолчал некоторое время, глядя на извивы огня между углями. – Я так понимаю, что Эйстейн сбежал из своей страны как раз после смерти жены, так как Харальда больше ничего не сдерживало. Эйстейн скитался по морям и восемь лет грабил на море, пока не узнал, что у нашего Хергейра слабая дружина. Теперь в Алдейгье у него появилась крепкая опора. Это не нравится Харальду, вот почему он помогает Сигмунду – ему надо выбить отсюда Эйстейна-конунга!
– Вот оно в чем дело! – удивился Гутхорм. – Этого Харальда не зря зовут Косматым, в нем есть эта непреклонность йотунов[80]80
Мифические великаны.
[Закрыть]. Значит, за Сигмундом большая сила?
Хельги пожал плечами.
– Думаю, его используют, а сил у него ровно столько, сколько есть. Этот Харальд Косматый действительно обладает прозорливостью настоящего конунга, или у него неплохие советники.
Хельги опять замолк, глядя на огонь. За морями шла большая игра. Видимо, не зря появился и человек связи. Мир делили конунги, как встарь, но происходило и нечто большее.
Со стороны дверей слышался женский смех – Звенка ловила свое короткое счастье с приезжими гребцами.
Голоса хёвдингов стали совсем тихими, они угадывали речь друг друга по губам. Хельги, сделав глоток хмельного меда, вдруг совсем шепотом произнес:
– Хотел тебя попросить быть сватом за сына моего Инги…
– Во как! Я надеялся свою дочку выдать за твоего парня. Или ты присмотрел кого-то познатнее в Алдейгье? – Гутхорм сощурил глаза. – Что за семья?
Хельги рассказал о дочери Гордой Илмы, о связях ее рода с соседями, о необходимости скрепить союз людей моря с народами леса. Гутхорм покачал головой, соглашаясь с другом – связи с местными родами надо укреплять, ну а для своей дочери он найдет жениха не хуже. При этом известии Оттар, сын Гутхорма, скривил презрительно лицо, но дружинники Гутхорма оживились в надежде на свадебный пир.
Сказав Гутхорму о сватовстве, Хельги вдруг задумался, когда же это он так решил. Или Гордая Илма решила все за него?
* * *
В старые времена люди определяли время для праздников по солнцу и луне. Год делился на четыре главных события – зимнее и летнее солнцестояния, весеннее и осеннее равноденствия. С новой луной после каждого из этих небесных изменений люди прерывали свои повседневные дела ради праздности и осмысления времени. Во время таких праздников они совершали жертвоприношения, не обязательно кровавые. Большинство жертвоприношений совершалось лишь возлиянием хмельного напитка на камни и возжиганием огня, но непременно сопровождалось словом и песней.
Жертвоприношение было древним способом разговора людей с будущим, с неумолимо надвигающейся неизвестностью. Конечно, весенний праздник отличался по настроению от осеннего, а зимний от летнего. Но в любом случае праздник солнечно-лунного перехода был важным событием для объединения людей и созидания совместного будущего.
В то время как Сигмунд собирал на Лауге-реке с помощью херсира Гутхорма ополченцев и заложников из сыновей местных хёвдингов для похода на Алдейгью, молодая луна указала местным людям приближение осеннего перехода и приуроченного к нему суйма[81]81
Съезд, сбор саамских старшин.
[Закрыть].
Поэтому, пока Гутхорм пировал со своей дружиной у Хельги, вокруг усадьбы Гордой Илмы тоже собирались многочисленные гости, ставили палатки и куйваксы, десятки костров горели возле ее усадьбы, а семьи лесных людей прибывали и прибывали, как и все последние дни.
Для пира и жертвоприношений жителями леса собиралось заранее приготовленное хмельное олу, и недавно подстреленная дичь, и иные гостинцы для общего пира. Охотники несли с собой добычу, скотоводы гнали коров и овец, так что в загоне Гордой Илмы было уже тесно. Сгрудившиеся животные грустно взирали на людей. Темный лес, казалось, тоже следил за освещенной кострами поляной. Летели искры, дымные столбы, сливаясь, поднимались высоко в звездное небо.
Скоро зима. Оттуда, из ясной и бесконечной бездны, к земле приблизит свой взгляд первозданный холод, от которого деревья растрескиваются до сердцевины и птицы замерзают на лету. Не каждый человек переживет это трудное время. Поэтому и веселье осенью с рябиновым привкусом.
Многочисленные гости осторожно перебирались от костра к костру, встречались с родственниками и дочерями, отданными в другие семьи, обменивались новостями и терлись носами со своими внуками, растущими в других родах. У одних костров перебравшие яблочного бьёра уже горланили песни, у других слушали долгие рассказы о прошлом, иные знакомцы беседовали подальше от шума, а молодежь, быстро знакомясь друг с другом, объединялась в свои костровые круги. Любой праздник – это и встреча, и смотрины, и воспоминание.
Представив неревцев Гордой Илме, Инги перестал о них беспокоиться. Воинов херсира принимали с уважением и почетом, каждый лесной человек хотел выпить с ними и угостить чем-либо вкусным, старшие знакомили с ними своих сыновей и дочерей, дети просили показать оружие и заморские вещички. К ночи неревцы перестали держаться друг друга и разбрелись по стоянкам лесных людей. Воины, превратившись в охотников и строителей, пастухов и землепашцев, мешая слова разных языков, болтали, смеялись и пили вместе с лесными людьми.
Еще засветло Эйнар привел на осеннее стойбище пару барашков, своих диковатых братьев и сестрицу Салми. Об этом Младшая Илма, скривив рот, поведала Инги, тот в ответ лишь пожал плечами, правда, скоро сам за собой заметил, что ищет глазами Эйнара, явно надеясь отыскать рядом с ним Салми. Наконец Эйнар нашелся. Как всегда причесанный, в красивой льняной рубахе с вышивкой вокруг ворота, поверх которой надет крашеный шерстяной кюртиль, перехваченный поясом с бронзовыми накладками.
Эйнар развлекал толпу девчонок рассказом, как они с Инги делали запруду для рыбы, возвращали разбежавшихся коров, ловили быка и обнаружили хитрых гестиров Гутхорма. Сын Хельги только позавидовал, как легко Эйнар может из всего сделать всеобщее развлечение. Салми рядом с ним не было, зато были младшие братья, такие же серые и угрюмые, как обычно, хотя и нарядно одетые. Старшие женщины скоро увели девчонок помогать на кухнях, парни остались одни, и Инги оставил их и отправился к Илме.
Некоторое время он пытался держаться поближе к ней, она же, взяв на себя счастливую заботу о гостях, почти не сидела на месте. К ночи Инги уже валился с ног, а Илма все встречала новых людей, гоняла младших девок за выпивкой и лепешками, мальчишек – ставить приведенный скот и помогать старшим; следила, чтобы никто не остался без внимания и места.
Наконец и ее мать успокоилась, села вместе с главами семей у длинного костра старейшин. Старики больше молчали, восседая на шкурах, расстеленных для тепла поверх низеньких скамей. Огонь подсвечивал их древние обереги и украшения, темные лица бороздили морщины, а в глазах светилось любопытство и внимание. Говорили они мало, хотя понимали друг друга с полуслова. Несколько раз Гордая Илма пыталась усадить Инги рядом с собой, чтобы познакомить сына соседа с мудрыми людьми, с нойдами и великими охотниками, но тот рвался то помогать ее дочери, то убегал к молодежи, то блуждал по усадьбе, словно кого-то искал. Явно не понимал мальчишка, как важно познакомиться с уважаемыми людьми округи.
Но Инги просто стеснялся сидеть со стариками, да и не совсем понимал говоры всех этих одетых в шкуры людей. Когда они вдруг глухо смеялись, хлопая друг друга по плечу, он не сразу улавливал причины смеха и просто вторил, а когда замолкали, погружаясь в свои мысли, – терялся. А вот сидевший рядом с Гордой Илмой Туки из дружины ярла Скули, судя по всему, очень хорошо знал лесные языки и даже вставлял слова в разговор.
* * *
Сбежав от стариковского костра, Инги побродил меж гостевых стоянок и в конце концов подсел к маленькому костерку, где сидели знакомые ему сыновья одного из напарников Хельги. Их родители где-то пили с друзьями, а они, впервые оказавшись на таком сборище, чувствовали себя потерянными. Инги стал развлекать их рассказом об Альгисе и так увлекся, что не заметил, как появились братья Эйнара. Они встали вчетвером за его спиной, кто-то из них ткнул то ли нож, то ли палку ему в спину и процедил, что если он попробует заговорить с Салми, то его кишки скормят щукам.
Инги медленно поднялся. Он, конечно, был неправ, что все лето и осень охотился за Салми, но и они не правы, решая за свою сестру. Он не сказал ничего, но взглянул им в глаза по очереди и ухмыльнулся. Двое старших холодно смотрели на него. Крепкие ребята, да и младшие, хоть ростом гораздо ниже Инги, в драке окажутся неплохой подмогой для старших, но Инги был уверен в себе.
– Посмотрим, – только и сказал он. Тут за его спиной поднялись рудокопы-вадья, и Инги стало совсем спокойно.
– Еще пожелания будут? – он положил руки на пояс.
– Мы предупредили, так что следи за собой, – братья Эйнара развернулись и побрели меж костров дальше.
Теперь уже рудокопы решили развлечь и успокоить Инги – они стали рассказывать сказку о древнем конунге народа вадья, игравшем в давние времена с болотным ящером в загадки не на жизнь, а на смерть. Инги не однажды слышал этот забавный обмен словами, но и в этот раз выслушал с благодарностью. Тут к ним подсел Вилька, а вслед за ним его малолетние друзья, сыновья родственников Гордой Илмы. Когда старшие стали укладываться спать, молодежь косяком потянулась к костру Инги, где не было занудных стариков, требовавших тишины и покоя.
Костер рос вширь, все больше людей грелось у его тепла. Рядом с Инги вертелся Вилька, чуть в стороне пел старинные лесные песни Тойво, старший сын Гордой Илмы. Наконец, прервав свою работу по приему гостей, появилась и их сестра Илма. Правда, вскоре она убежала, так как без нее, конечно, ничего не могло происходить правильно, но все же стала время от времени возвращаться к стоянке. Вместе с ней у костра стали появляться ее подруги, за девчонками подтянулись молодые охотники и рыбаки, рудокопы и углежоги, пастухи и бортники – такие разные мальчишки и девчонки, молчаливые и разговорчивые, красивые и неказистые. Среди подростков затесались совсем мелкие детки, похожие на изумленных зверьков, которые такое скопище людей видели, возможно, впервые в жизни. Стало шумно и весело.
Но какая вечеринка без Эйнара! Он появился из темноты вместе со своими братьями, уселся прямо перед Инги, с другой стороны костра. Друзья улыбнулись друг другу, но не успели обменяться и парой слов, как девчонки набросились на Эйнара с просьбой спеть новые песни. Тойво замолк, а Эйнара долго уговаривать не пришлось. На ремне за его спиной оказалось многострунное каннеле[82]82
Многострунный музыкальный инструмент, кантеле, гусли.
[Закрыть], и как воин перед схваткой перекидывает щит со спины в руку, так и Эйнар ловко перекинул его себе на колени. Он запел песню об осени. Прошли праздники урожая, и ей пора возвращаться в родительский дом, к своей темной реке, текущей в глухом лесу, где до середины зимы она будет трепать лен и думать о нем. Будет помнить она о его руках, о его словах и грустить от той сладкой боли, которая теперь в ее сердце. Прошли праздники урожая, ей пора возвращаться в родительский дом.
Девчонки подпевали Эйнару с такой искренностью, словно эта песня была про каждую из них. Инги-то знал, что песню сочинил Эйнар, но все остальные думали, что это новинка из Гётланда.
Наконец, закончив все дела, вернулась к костру Илма. Потрепав головы братьям – Вильке и Тойво, она села рядышком с Инги. Теперь Тойво и рудокопы запели грустную песню о лосенке. Набегавшаяся за день Илма, положив голову на плечо Инги, тихо подпевала, закрыв уставшие глаза и вложив ладошку в его руки. Инги перехватил взгляд Эйнара на Илму, и тот добродушно улыбнулся в ответ.
Нельзя сказать, что Инги отбил Илму у Эйнара, хотя именно тому повязала она первый свой платок в прошлогодние осенние праздники. Просто Эйнара любили все вокруг, и кто только не повязывал на вечеринках ему платков, так что это получилось как-то само собой. Но зимой, во время празднования йоля, когда, по гётскому обычаю, скальды рассказывают о старых временах, Илма разглядела Инги, вернее, расслышала его. Так что еще во время зимних праздников, когда в доме тесно от множества гостей, они оказались под одним одеялом, и она искусала ему шею, стараясь не закричать от его ласк.
Тут у костра появилась Салми, решительно раздвинула братьев и села рядом с Эйнаром, устало прикрыла глаза. Как видно, она тоже помогала женщинам в доме Гордой Илмы и во время работы подвязала тесемки рукавов выше локтей, теперь все парни косились на ее обнаженные руки. Инги, лишь на мгновение взглянув на нее, отвел глаза.
Лосенок из песни Тойво встретил синицу и спросил ее о потерянной маме, потом куницу, и спросил ее о том же. Инги старательно не смотрел в сторону Салми, наконец поднял взгляд и, пользуясь тем, что она сидела опустив ресницы, долго смотрел на нее. Тут уж Эйнар и его братья перехватили взгляд Инги, и он медленно опустил глаза.
Год назад Салми была еще очень дерганой девчонкой с безумно блестящими глазищами. Тогда Инги больше в шутку пытался прихватить ее в каждом темном углу и говорил ей злые глупости. Какая-то хищная уверенность внутри него знала, что Салми легко ему достанется. Поэтому он играл с ней в кошки-мышки. Она бледнела и краснела в его присутствии и бегала за ним как хвостик под общие издевательства все дни осенних праздников. Это случилось у них на этом же поле, прямо у костра. На йоль, в середину зимы, когда все принимают у себя девушек-адив[83]83
Девушки на выданье, которые, по обычаю, ездили на праздники в гости.
[Закрыть] и днем устраиваются смотрины, а вечерами жаркие игры в прядильнях, она не приехала погостить ни к ним, ни к их соседям, а отправилась с подругами в самые далекие поселения.
Инги так бы и забыл ее, но в дни весеннего солнцестояния, когда они вместе с родителями были на блинах в усадьбе Торда, случайно встретился с ней во дворе. Она стала совсем другой – повзрослела и превратилась в красавицу. И хотя они не перекинулись даже несколькими словами, он загорелся желанием снова с ней встретиться. Правда, сколько раз он ни заходил к Эйнару, увидеться с Салми так и не смог.
При этом Инги любил Младшую Илму, ждал встреч с ней, радовался ее радости, но с весенних праздников его постоянно тянуло к сестре Эйнара, и он мало что мог с этим поделать.
Лосенок из песни Тойво встретил лисенка, затем волчонка и спросил того о своей маме, но волчонок привел лосенка к своей матушке, на чем вопросы лосенка закончились. Всем было жалко потерявшегося лосенка, все снова и снова повторяли последние слова песни.
Салми подняла ресницы, посмотрела на Тойво, затем на других певцов. Движения ее были плавны и спокойны, темные брови над удлиненными серыми глазами весело морщились от удовольствия, когда голоса мальчишек выводили особенно жалостливые переливы. Инги пробежал глазами по ее сверкающим подвескам и украшениям на груди, скользнул к обручьям на обнаженных руках и опять опустил глаза на круг кострища, полный ярких углей.
Девушки затянули старую северную песню о том, как мастерит жена боевой стяг, и каждый ее стежок – как верный шаг и точный удар, и видит она судьбу знамени – либо оно принесет победу и славу вместе с гибелью, либо оставит жизнь, но принесет бесславие. Гадает жена, и стежок за стежком шьется знамя темными зимними вечерами. Сыновьям нужна слава отца, жене просто жизнь, и каждый ее стежок – как гадание и выбор судьбы.
Взгляд Инги следил, как язычки пламени перебегают по серым бревнам с красными прожилками, когда кто-то напротив стал палочкой подталкивать недогоревшие угли к середине кострища. Сквозь языки поднявшегося пламени Инги узнал руку и долго не поднимал глаз, с трепетом следя за ее движениями. Наконец его взгляд скользнул вверх по руке к поднятым до локтей рукавам, к наклонившимся вперед плечам, у которых, покачиваясь, блестели свисающие от висков подвески. Серебро задевало тесемки раскрытого из-за жара костра ворота ее рубахи, и там между краями отставшей от тела ткани отчетливо виделась тень между ее неожиданно полными грудями. Он смотрел на эту подвижную тень в раскрытом вырезе платья, не подымая ресниц, пока насмешливый подбородок ее не заставил посмотреть ей прямо в глаза. Они долго не отводили друг от друга взгляд.
* * *
Изрядно выпивший Альгис отошел от своего костра к устроенному на берегу ручья отхожему месту, домику над ямой с настилом, в котором тянулась длинная щель. Навстречу ему попался Туки, затягивающий на ходу тесемки на штанах, высоко подобрав при этом полы своей куртки из тонко выделанной кожи. Вепс, покачиваясь, остановился перед Альгисом и на смеси языков вадья и лопарей приветствовал прусса:
– Тере, тиррв! Говорят, твое путешествие закончено, всадник? Ты уже решил, куда направишься дальше?
Альгис удивился такому прямому вопросу.
– Не знаю, стоит ли это обсуждать, – Альгис заговорил на ливском языке. – Тем более я иду туда, откуда ты только вышел!
– Ах да! Давай-давай, я подожду у ручья, – вепс наконец справился с тесемками и оправил свою кожаную куртку.
Сделав свои дела, Альгис спустился к воде помыть руки. Вепс сидел на скамье у мостков и сразу заговорил, увидев его:
– Скули-ярл, когда мы нашли тебя в море, сказал, что для такого случая нужно много удачи!
– Или цель, чтобы двигаться дальше! – усмехнулся в ответ Альгис, вытирая ладони о подол рубахи.
– Все хотят жить, не у всех получается! Это точно удача. Судя по всему, у тебя ее хоть отбавляй!
– Может быть, – пожал плечами Альгис.
– Вот наш ярл и говорит, хорошо бы ты пошел с нами в поход на Алдейгью! – прямо сказал Туки.
– Это приглашение? Ты для этого отправился сюда, к Хельги? Чтобы помочь мне принять нужное вам решение?
– И для этого тоже, – широко улыбнулся Туки.
Они двинулись обратно, к кострам. Альгис нашел свое место, где уже спало несколько неревцев, и уселся у едва тлеющих углей. Накинул на плечи плащ. Рядом устроился Туки, которому, казалось, ночной холод был нипочем. Альгис раздул огонь, подбросил дров.
– Послушай, дед мой Витовт рассказывал старую, ливскую быль, – сказал Альгис. – Жил-был один очень удачливый рыбак, а его сосед был очень удачливым охотником, и жили они дружно, встречаясь на песчаных дюнах между лесом и морем. Все соседи говорили, что нет лучше этих двоих в своем деле. Все шло хорошо, но решили они поделиться удачей друг с другом. Рыбак пригласил охотника порыбачить, только рыба не захотела ловиться в тот день, охотник посмеялся над рыбаком и на другой день пригласил рыбака поохотиться, но и зверь не захотел попадаться под их стрелы, и теперь рыбак посмеялся над охотником.
