Текст книги "Руны земли"
Автор книги: Георг Киппер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 2 (всего у книги 36 страниц) [доступный отрывок для чтения: 13 страниц]
Внутренним взором видела она, как темное покрывало войны, словно осенняя непогода, шаг за шагом подкрадывается к ее родным лесам. Все эти далекие народы, рассказы о которых своего соседа Хельги, сына переселенца из-за моря, с таким любопытством слушала она когда-то, превращаются ныне в осязаемых чудовищ, подползающих сторуко и стозевно к ее дому. Жалея беженцев, она жалела собственных детей, которым, верно, тоже придется бежать от надвигающейся с юга напасти на север, вслед за лесными лопарями.
Илма вышла подставить ночному туману лицо. Скоро рассвет. Она заметила, как стороной обошли ее мальчишки, отправившиеся собирать стада телок, пасущихся с быками до самой осени почти на вольном выпасе. Лишний раз да в темноте под сырым небом лучше не встречаться с этой хмурой женщиной. Кто знает, почему она стоит перед своим домом в такое время и чем она занята. От ее слова и взгляда сила таинственно меняет ход, события теряют связь. Мальчишки на всякий случай обошли ее стороной. Юные воины, надежда лесов, боялись эту тридцатичетырехлетнюю женщину, почти старуху, повидавшую, конечно, жизнь, но всего лишь женщину. Они прятались от нее, но она, подняв руки, благословила их.
– Не уставай благословлять детей, пока жива, Илма, – услышала она рядом голос, от которого вздрогнула.
В десяти шагах от нее, с другой стороны изгороди, почти сливаясь с сумерками, стояла женщина в синей шерстяной накидке на плечах, заколотой под шеей красивой заколкой; серебряные подвески спускались вдоль ее строгих щек от узорчатого серебряного венца, схватывающего седые волосы.
– Здравствуй, Саукко…
– Здравствуй, соперница…
Глаза гостьи полыхнули желтым огнем, лицо на мгновение исказила боль. Темная рука легла на рукоять ножа в красивых ножнах, закрепленного на богатом поясе.
– На какую такую свадьбу ты так принарядилась, Дочь Выдры?
– На север ухожу я, и больно мне говорить и горестно, что погибли деточки Матушки Выдры, и не увидеть мне их свадьбы, и просить я вынуждена тебя, Гордую.
– Говори; если окажется по силам, выполню последнюю волю давней соперницы.
– Торма[39]39
Древнеэстонское племя.
[Закрыть], люди с озера, разорили дом наш, люди моря отбили у них добычу… Дочь моя младшая у них… Ей передала я и руку свою, и глаза свои, и слова… Вырастет она тебе славной соперницей – выкупи ее, или Хельги твой пусть это сделает…
Лицо Саукко вновь исказила боль, и вся она сдвинулась в сторону севера, словно влекомая неощутимым ветром. Ее богатая одежда подрагивала и мерцала. Гордая Илма молчала, сцепив зубы.
Женщина в синей накидке отплыла еще дальше на север, одежда ее, бусы, и гривны, и бляшки на поясе дрожали, невыносимо звуча, неслышимым стоном. Гордая Илма не хотела ничего обещать, но не сдержалась:
– Я сделаю это, Аити Саукко, Матушка Выдра не оставит этих лесов.
Глаза женщины вспыхнули желтым светом так, что подвески сверкнули в ответ. Она улыбнулась. Туман засветился вокруг.
– Придут люди, будут звать твоего Хельги в поход – не отпускай, коли хочешь сохранить свой род. Прощай, Илма! Север ждет меня.
Женщина стала распадаться на мелкие сверкающие лепестки, и теперь только желтый комочек света, словно подгоняемый ветром, потек через поле, через темные кусты у реки к краю леса в сторону севера.
Не было у них никогда дружбы, но слово, данное уходящей, не воротишь. Вздохнула тяжело Гордая Илма и почуяла, что боль отпустила – верно, вовремя она вышла под это ночное небо, под холодную морось. Верно, об этом просила ее земля, хватая за сердце.
* * *
Мужчина ради дружбы может сделать многое. Не то что пройти несколько рестов[40]40
Переход от отдыха до отдыха, около 8–10 км.
[Закрыть], но идти не один день по лесам и горам, плыть не один месяц по морям и рекам. Ради дружбы легко пожертвовать выгодой, временем и даже расположением сильных мира сего. Но ради своего влечения к девушке парень может сделать еще больше.
Этим утром Инги, сын Хельги, вышел из дома вместе с мальчишками, пошедшими возвращать стадо с летнего выпаса, но отправился к своему приятелю Эйнару. Инги исполнилось семнадцать лет, дед его был одним из первых гётов, поселившихся в этих лесах, а отец славился как кузнец и годи[41]41
Знатный человек, следящий за святилищем и обрядами.
[Закрыть] аса Тора. Сам Инги пока мало что собой представлял, хотя был статен, доброжелателен с людьми, хорошо стрелял из лука и для своего возраста неплохо понимал лес и охоту. В остальном он был обычным парнем, у которого только стали пробиваться усики над верхней губой, разве что родители невест примечали его как сына богатого по здешним меркам бонда[42]42
Богатый землевладелец, хозяин.
[Закрыть] и хвалили его за то, что не уклоняется от помощи отцу по хозяйству. Впрочем, девушки и сами засматривались на него, вернее, заслушивались, так как Инги умел складно вести рассказы, а еще умел ярко одеться и лихо сплясать на вечеринке – что еще надо для успеха в семнадцать лет? И его любила лучшая девчонка округи – Маленькая Илма, дочь Гордой Илмы, принадлежавшей по местным меркам к знатному и древнему роду народа вадья.
Все хорошо было у них с Илмой, но так случилось, что в последние месяцы Инги очень хотел повидаться с другой девушкой, с сестрицей своего друга Эйнара. Поэтому Инги направлялся в сторону гарда Торда не только ради того, чтобы поторопить Эйнара в сборах для окончания давно начатой затеи.
Дело в том, что они вдвоем все лето сооружали на реке каменную запруду для ловли лосося. Конечно, только тогда, когда выпадало свободное время, которого у сыновей бондов было совсем немного, – возня в воде не слишком серьезное занятие для них, но они были еще подростками. Ведь и Эйнару было семнадцать лет.
Силы прибавлялись каждый день, хотелось свершений. По реке весной и осенью поднималось столько рыбы, что можно всей семьей не только поесть сразу после улова, но и заготовить на будущее. Еще не умея создавать многое, как их отцы, мальчишки надеялись принести домой такую добычу, которая сравняет их со старшими. Поэтому много дней они ворочали деревянными дрынами камни и с берега, и в русле реки, выстраивали в линию, громоздили друг на друга так, чтобы по высокой воде не исчезло препятствие для могучих и стремительных лососей, когда соберутся они идти вверх по реке. Теперь осенняя вода наполняет реку, вот-вот начнется осенний ход, а у мальчишек еще не все готово. Поэтому Инги спешил к приятельскому дому, но на самом деле Эйнар пришел бы на берег реки и сам, как договаривались, а Инги сделал большой крюк для того, чтобы увидеть Салми, его младшую сестру.
Белокурый и темноглазый Эйнар, певец и скальд, совсем не походил на других братьев, сыновей Торда. Он был зачат еще до свадьбы от проезжего руотси, весельчака и балагура, имя которого знала только мать Эйнара. Торд, изгнанник из Гётланда, взял ее беременной, так как у него не было здесь родни, а первая жена умерла, оставив ему только девочек. С новой местной женой он получал не только хорошие земли в приданое, но и обширную родню в придачу. Дочери от первой жены стали желанными невестами. Новая родня гордилась, что породнилась с руотси, хотя Торд не был по-настоящему гребцом, так как никогда не ходил в походы, но он был обычным трудолюбивым бондом и довольно быстро поставил свое хозяйство на ноги. Он был соседом Хельги, но, чтобы пройти к его двору, Инги пришлось прошагать почти рест, так как дома здесь ставили далеко друг от друга.
Младшая сестра Эйнара, белокурая Салми, прошлой осенью бегала за Инги все праздники, но Инги лишь подсмеивался над ее неловкостью и нескладностью, хотя в конце концов и воспользовался ее влюбленностью. Он бы и забыл Салми совсем, но этой весной увидел ее мельком, на блинах в доме Торда. Братья Эйнара прятали Салми от Инги и даже не пустили прислуживать за столом, сказав, что она больна, но тут Инги вышел во двор и увидел ее. Она тоже его заметила, посмотрела ему в глаза, но тут же отвернулась и убежала к себе наверх, под крышу женского дома. В отличие от других детей, она стала настоящей красавицей. Инги окатило желание. Весь вечер он удивлялся произошедшим переменам – она стала выше, женственнее, а в ее походке и движениях появилось нечто, не дававшее Инги ее забыть.
С тех пор Инги приходилось проявлять воистину охотничьи навыки, чтобы увидеть ее снова. Поговорить им так и не удалось. Лишь несколько раз на соседских сходках они дольше обычного смотрели друг на друга среди толпы людей. Братья Салми умело не позволяли им оказаться рядом.
Отец Салми, Торд, добывал совместно с Хельги, отцом Инги, болотную руду. Множество людей племени вадья работало на них и занималось выработкой древесного угля для переплавки руды. Семью Торда поселил здесь еще дед Хельги Ивар, первый гёт, занявший земли в этой округе. У Торда от второй жены родилось много сыновей. Теперь у его семьи было крепкое хозяйство, в котором трудилось множество работников. Правда, Торд не вызывал у соседей такого уважения, как Хельги, которого почитали не только как искусного кузнеца, но и как человека знания, умеющего потратить время и силы на вещи, которые другие считают необязательными.
Хельги перестроил святилище, созданное еще его отцом вокруг одинокого дуба на краю поля. Обновил плахи забора вокруг священного двора, выкрасил охрой с железистым порошком столбы входных ворот. Расширил каменные круги у корней дерева, чтобы священная кровь не проливалась на землю. Выложил каменные кострища для трех костров. Внутри двора возвел вейхус – дом-святилище с острой крышей на стенах из вертикально вкопанных бревен. Внутри вейхуса Хельги поставил почетную скамью с резными столбами, а перед ней каменный стол, на котором оставил серебряную гривну, за которую брался человек, пожелавший высказать слова надежды или благодарности богам.
Потраченные время и силы добавили ему уважения со стороны лесных вадья, и много гостей приезжали на его праздники, тем более что с древних времен знали вадья бога-защитника по имени Тоору. На таких сходах старейшины передавали дары для херсира[43]43
Воевода сотни, округи.
[Закрыть] через годи Хельги. Невысокий, но довольно широкий могильный холм над прахом его отца Ивара скоро превратился в место суда и приема даров во время совместных тингов или суймов, как их называли вадья и лопари. Тем более что поле граничило с усадьбой Гордой Илмы, чьи предки издавна устраивали такие соседские сходки.
Хельги почитал не только богов людей моря. Он с уважением относился к старым местным праздникам вадья и лоппи-охотников, знал их обряды и часто бывал в совместных путешествиях к духам леса, воды и земли. Он был уважителен и с лесными нойдами-колдунами, и с велсовыми людьми[44]44
Волхвы.
[Закрыть] соседних вендов. Поэтому в округе Хельги считали и настоящим нойдой, и велсовым человеком, и Торд порицал отца Инги за это. Ведь истинный гёт должен совершать возлияния добрым элем и кровью на священные камни, уметь приносить жертвы асам дня и ночи, но не участвовать в камланиях и жертвоприношениях вместе с нойдами дикарей.
Несмотря на недовольство Торда, Эйнар и Инги легко подружились и оказались настоящими заводилами на молодежных вечеринках. Мало кто мог сравниться с Эйнаром в песнях, мало кто мог переговорить или перетанцевать Инги. Так что их совместная рыбная запруда – лишь малая часть того, что их связывало.
Наконец лес расступился, и тропа вышла на дорогу, огибающую поля Торда, по которой обычно свозили к усадьбе сено, снопы, репу, дрова и прочее. Инги уже подходил к ограде вокруг усадьбы Торда, когда из стоящей в стороне риги к нему вышли два брата Эйнара. У них были тусклые серые глаза, светлые стриженные под горшок волосы и круглые лица – они больше походили на лесных людей, чем на руотси, каким, без сомнения, был высокий и быстрый Эйнар.
– Чего ты повадился к нам? – довольно громко начал один из них, поигрывая цепом для обмолота зерна.
– Думаешь, мы ничего не видим, думаешь, не знаем, чего ты здесь ищешь? Насолить сестре и нам хочешь! – продолжил другой брат, весь в серой пыли. Братья Эйнара были правы, они знали, ради кого Инги тут появился.
Овцы, пасущиеся вокруг риги, перестали жевать и подняли головы, глядя на столпившихся мальчишек. Инги непроизвольно положил руку на рукоять ножа, но ведь если нож вынешь, значит, железо должно напиться крови. Инги с усилием разжал пальцы, понадеялся отговориться. Из риги вышли еще парни – работники и трэлли[45]45
Рабы.
[Закрыть] Торда.
Старших здесь нет, Инги пришел один, разнять некому, но уступать сероголовым он не собирался. Понимая, что выйти непобитым из этого дела не удастся, он чувствовал, как кровь вскипает в нем, заставляя его броситься вперед, не думая о последствиях. Инги продолжал говорить спокойно, хотя голос его слегка дрожал, но не от страха, а от напряжения сдержанности. Он не ссылался ни на отца, ни на количество людей у него, не угрожал, а просто рассказывал, как возятся они на реке с Эйнаром, докладывая последние валуны. Все это по пояс в теперь уже ледяной воде, и вот только отогреешься у костра, и опять в воду. Работа почти закончена, и если Эйнар не пойдет с ним, то в одиночку он не успеет до хода лосося, а его ожидается столько, что и в их доме будет добрый запас соленой рыбы на всю зиму. Он говорил и говорил – братья Эйнара медлили. Они были ниже его ростом, но их было много. Они обступали его все тесней, а он выбирал, кого свалит первым, когда вдруг раздался возглас со стороны дома:
– Хей, Инги!
Красавчик Эйнар шел легкой походкой от дома. В руке копье, поверх кюртиля[46]46
Шерстяная верхняя одежда.
[Закрыть] из крашеной шерсти надета войлочная безрукавка со стоячим воротником, на шее яркий платок. На поясе висел кошель, большой нож и топорик в чехле. Ниже колен обмотки стянуты синей тесьмой, кожаная обувь с острыми носками блестела от воска. Эйнар подошел, растолкал братьев и работников, хлопнул друга по плечу.
– Хей! Я уже собран, – Эйнар показал поворотом спины заплечный мешок, украшенный вышивкой. – Пошли сразу на реку в дом не зову, а то отец опять ворчит, что я не тем занят, ну его… Два дня ничего не решат, а вода уже поднимается. Похоже, ты не все прихватил с собой: ни топора, ни копья. Ну, хоть лук взял! А вы чего насупленные такие?
Эйнар с улыбкой обвел взглядом младших братьев, и два приятеля ушли: белоголовый Эйнар и темно-русый Инги. Оба высокие, оба длинноволосые, как принято у свободных людей, оба с заплечными мешками, и всегда одетые так, словно собрались не в лес, а на молодежную посиделку с плясками и песнями. Настоящие руотси, хозяева путей и удачи. Братья Эйнара, круглоголовые, с короткими шеями, серые от пыли, сплюнули им вслед и погнали малолетних рабенков в ригу на обмолот зерна. Ничего, в другой раз они Инги ребра пересчитают!
* * *
Но и сегодня Инги с Эйнаром не удалось закончить свою запруду. Кончалось пастушеское время, начиналось время чужих, как говорили люди племени вадья. В эти дни пастух передает стадо хозяевам, получает осеннюю плату и в завершение летнего договора подносит в жертву Хозяину Леса свой рожок, пояс и кое-какие дары. Мальчишками они не один раз пытались выследить, как это происходит, но пастух всегда ускользал от них. Возможно, Хозяин Леса ему помогал, возможно, им самим не очень-то хотелось соприкоснуться с этим таинственным делом.
На этот раз младшие мальчишки помогали пастуху собирать стада на зимний постой, но так получилось, что к месту, где Инги с Эйнаром строили свою запруду, вдруг сбежало одно из стад коров. Перепуганные молодые коровки, бывшие еще телками в начале лета, а теперь стельные, то и дело выскакивали к их костру, который парни развели у своего навеса, чтобы можно было сушиться после работы в воде. Инги и Эйнар то просто покрикивали на них, то, отвлекаясь от своих камней, вылезали из воды и махали руками, отгоняя в сторону дома. Только тогда, когда казалось, что загонщики уже собрали стадо и их крики начали удаляться в сторону дома, Инги с Эйнаром решили поставить перемет в ближайшем омуте. Прежде чем продолжать свою возню в реке, Инги поднялся к костру погреться, накинул плащ и присел на бревно у костра.
Тишина длилась недолго – он услышал, что сквозь лес к нему кто-то приближается. Шаги были тяжелыми, и Инги только начал привставать, как на поляну к их костру вышел могучий бык, вяло пожевывая, остановился, разглядывая голого человека, с плеч которого соскользнул плащ. Бык – гора мышц, в полтора раза больше самой крупной коровы – стоял, помахивая хвостом, и не собирался скромно отправляться в зимний загон. Он пережил уже не одну зиму, так что игра по укрощению летней вольности была ему знакома.
– Хейлс, Горм, – поздоровался Инги почему-то на языке эрилов[47]47
Человек, владеющий рунами.
[Закрыть] с быком Гордой Илмы.
И на этот раз Эйнар оказался рядом весьма вовремя. Хлопнув резко в ладоши, он отвлек быка на себя; Горм задумался, на кого бросаться, и Инги успел схватить палку, а Эйнар – свое копье. Они хотели отогнать быка в сторону от воды, чтобы он не ушел за реку, но тот сам пуганул их так, что Инги скатился с берега. Внизу, у самой реки, обнаружилась мирно притаившаяся коровка, с невинным видом жующая прибрежную травку. Откуда бык узнал о ней, одному Велсу известно…
Инги, обругав корову, забежал со стороны воды и заорал на нее так, что та с испугу попыталась развернуться прямо на месте, всеми четырьмя ногами одновременно, запуталась в конечностях, поскользнулась и шлепнулась на бок, судорожно елозя ногами по воздуху. Наконец поймала копытами землю и, неуклюже вскочив, чуть ли не на коленях начала карабкаться на высокий берег.
Цепляясь за траву и ветки, давясь от смеха, Инги выбрался на верхнюю кромку берега. Здесь он нос к носу столкнулся с бегущим от быка Эйнаром. Инги, гаркнув, бросился навстречу быку и в сторону. Бык мотнул рогами вслед за ним, земля полетела из-под тяжелых копыт. Инги бежал быстро, но рогатый догонял. Дыхание быка уже обжигало пятки, но вдруг зверь метнулся в сторону. Инги через плечо увидел, что Эйнар, ударив быка древком копья, опять отвлек его на себя. Сердце колотилось, ноги дрожали от возбуждения, и хотелось передохнуть, но тут из кустов высыпали еще несколько коров, за ними другие. Тут же из леса послышался чуть не плачущий от досады голос младшего брата Илмы. Этот белобрысый недотепа по имени Вилька думал, что собрал с мальчишками все стадо, но забыл самую мелочь – быка!
– Я думал, мы отгоним их в сторону, а он сам за ними придет, – оправдывался Вилька.
Инги похлопал его по плечу, успокаивая.
– Стадо ходит за быком, а не он за стадом. Бык пришел за отставшей коровой, и все его стадо перестало подчиняться вам.
Инги расставил мальчишек и начал собирать перепуганных коров, прислушиваясь, куда делись Эйнар с Гормом. Наконец выше по течению, в стороне дома, послышались решительные крики подошедшего на помощь мальчишкам пастуха. Вот и Эйнар уже перекликается с ним, коровы замычали и, слыша знакомый голос пастуха, успокоились. Наконец воссоединение стада произошло. Выйдя на край высокого берега, Инги остановился, провожая взглядом удаляющихся коров.
– Отгонишь на священное поле – возвращайся к нам, там без тебя справятся, а у нас будет полно рыбы! – крикнул он Вильке.
Тот махнул рукой, то ли соглашаясь, то ли отказываясь. Инги развернулся и, не дожидаясь Эйнара, направился к стоянке, собираясь наконец натянуть штаны, хотя от беготни он уже согрелся. Подходя к навесу, Инги краем глаза заметил, как в кустах на том берегу что-то шевельнулось. Еле заметно, но не так, как ветки под ветерком. С тревогой он сообразил, что уже давно они здесь шумят и галдят, не замечая, что делается вокруг.
Инги шел, мягко ступая по траве, сдвигаясь в сторону от перегиба коренного берега, так чтобы его не было видно снизу, от реки. На той стороне кто-то был или ему показалось? В этих местах никого, кроме соседей, не должно было быть! Но соседи не таятся. Разве что торговцы могли идти на осенний суйм, но они всегда приходят открыто и обычно путешествуют по реке на лодках.
Это жителям пустынь или городов лес враждебен. Для Инги лес был родным домом, и в этом доме обнаружился еле заметный, но непорядок. Как зверь на лесной тропе настораживается при виде надломленной ветки, так и взгляд Инги споткнулся обо что-то, что пока не мог разглядеть.
* * *
Яблоки. Светлые яблоки одно к одному, все разные, с округлыми тенями от малого, дрожащего в темноте светильничка. Темные, шершавые руки женщин, выныривающие из темноты, и нежная прозрачно-зеленая кожица яблок. Гордая Илма, вдыхая чудный запах, смотрела, как перекладывают на зиму поздние яблоки. Затем отправилась в просторную ригу, приспособленную под варню, присела там, наблюдая, как на ручной мельнице дробят солод, затирают в горячей воде сусло. Таинственное превращение проросшего ячменного зерна в пьянящий напиток. Когда-то она очень любила следить за этим действом, теперь глаз замечал другое. Нужна новая дробилка, как и жернова, редкий товар в этих глухих местах. Воевода Гутхорм обещал привезти при осеннем обходе хорошие камни на жернова, от купцов из земли саксов, из-за моря. Посмотрим.
У варщиков верховодила ее пятнадцатилетняя дочь Илма. У нее чуть ли не с детства получался и яблочный бьёр[48]48
Яблочное вино, сидр.
[Закрыть], и ячменный олу. Конечно, Гордая Илма передала ей все свои навыки, но для одной советы матери как костыль хромому, а другой словно и говорить не надо, лишь напомнить, как знакомый напев песни. Конечно, никто не доверит девчонке начало, так как без заклинаний Гордой Илмы пенный напиток не получится, в это верили все, но то, что дочь не портила напитки, это уже было много.
Раскрасневшаяся Илма, поправляя локтем выбившиеся из-под повязки русые волосы, жаловалась подошедшей матери:
– Дрожжи в этом году не те, и в закваску я сыплю больше, а вчера, по-моему, пожалела, попробуй, аити…
– Как всегда, хорошо, – сказала, пригубив с ложки, Гордая Илма, улыбнулась, глядя на серьезную молодую хозяйку. – Пробовала я готовый бьёр. Хорошо получился, ведунья моя!
Мать слегка обняла дочь.
– Боюсь, не маловато ли будет…
– Да у меня двести мер готово, куда больше, яблок на зиму не осталось! – всплеснула Илма руками. – Или гостей новых ждешь, ма? Поэтому и не спала?
– Может быть, и поэтому… Надо отнести в святилище Тоору праздничного олу. Новое уже вряд ли к сроку вызреет, потому поставь простой браги побольше…
– Так сколько ставить?
– Посчитай – на всех наших, на соседей из Лисьего рода, на соседей с Родниковой реки, и на кемцев, и на людей с верховьев Орьяд-йоги[49]49
Дословно с эстонского «Река рабов», современная река Оредеж, северный приток Луги.
[Закрыть], и на людей дома Хельги, и на соседа его Торда с сыновьями, всего человек сто будет. Ну и на людей Гутхорма, обычно у него здесь человек двадцать, не более. Жду его со дня на день…
– Что, пришли гонцы его?
Мать пожала плечами.
– Месяц уже торопит… Жертвоприношение скоро. Ладно, ладно, справишься, не делай большие глаза… Ты же знаешь, сколько соседи своего питья принесут!
Гордая Илма погладила дочь по спине.
– Сегодня, как и вчера, будут приходить из леса люди с припасами, так что принимай, не оставляй без внимания. Тебе потом и без меня их принимать… Те, кто сейчас на руках матерей, моими гостями уже не будут, тебе о них придется заботиться, когда меня не станет… Не морщись… Смерть всегда рядом. Вчера видела я Саукко-Выдру, да, да, она уходила на север, передала свою последнюю просьбу – оттого и мысли в голову лезут грустные… Да ты и сама что-то невеселая, дочка?
– Три ночи прошло, а я вся извелась… Просто смешно. Знаю, сегодня Инги с Эйнаром ночевать у своей запруды будут. Думала вечером к парням сбегать, а здесь столько работы. Опять не успею, хотела снести им свежего олу.
– В юности грустишь из-за трех дней разлуки, а в старости из-за потраченной жизни. Вот выдам тебя замуж, намилуетесь тогда со своим Инги.
Илма, фыркнув, отвернулась, а мать, посмеиваясь, вышла из варни и, дав указания младшим, отправилась по тропе к кузнецу Хельги. После встречи с Саукко дожидаться, пока отец Инги сам решится с ней поговорить, времени не было.
Она пошла среди расчищенных еще стариком Иваром, отцом Хельги, полей. Сколько людей загубил безжалостный старик тогда, лучше и не вспоминать. С утра до вечера, по уши в грязи работали Ивар с сыновьями и трэллями-рабами. И нельзя было отличить свободного от раба. Только работали свободные дольше, вставали раньше и не скулили от боли в суставах. Ночью все вповалку валились на настилы в тесном доме. А утром все начиналось сначала. Многие не выжили. Но сыновья Ивара выжили, повзрослели и разбрелись по свету. Здесь остался только один.
Красивы и печальны осенние поля, особенно когда через них идет человек. Гордая Илма смотрела вдаль и одновременно видела себя со стороны. Она шла среди скошенных лугов, на которых ярко зеленела трава, овцы поднимали головы, провожая своими грустными глазами человека. Илма шла, прислушиваясь и присматриваясь, как на охоте, но не зверя или птицу выслеживала она, а знак. Поэтому видела себя словно со стороны – одинокую женщину, давно потерявшую мужа, с юности влюбленную в соседского парня, за сына которого теперь собиралась сватать свою дочь.
Небо просветлело, и, хотя солнце еще не появилось из серой пелены, день был почти ясным. Трава на лугу зелена, опушки леса уже перезолотились, листва молчалива, обречена. Высоко в небе птицы который день тянулись на юг.
На полпути, когда вдалеке показался дым над кузней Хельги, Гордая Илма присела отдохнуть на скамью, сделанную Инги. Конечно, здесь они и встречаются, ее Илма и Инги. Его отец не поставил такой скамьи для нее. Что ж, все хвалили парня за то, что здесь, на изгибе тропы, поставил он эту скамью для отдыха, как бы для всех. Она окинула взглядом далекий могильный холм на краю зеленого луга и поздоровалась с соперницей, ставшей когда-то женой ее любимого.
– Привет тебе, Гудрун! Надеюсь, дочь моя станет женой твоего Инги. Привет и тебе, Ивар! Помоги сыну своему принять решение!
Гордая Илма проследила за полетом сороки и почти не обратила внимания на слабый треск за спиной. Но когда шум повторился, она обернулась и вздрогнула: в нескольких шагах от нее стоял огромный рогатый лось и разглядывал ее надменными глазами. Тело ее не успело испугаться, и только та сердцевина, к которой обращалась она в своих поисках ответов, непоколебимая и спокойная, вдруг захватила все ее внимание.
– Здравствуй, Сохатый!
* * *
Инги подошел к навесу у костра, натянул штаны и рубаху, подпоясался, взял свой лук, перекинул ремень тула со стрелами через плечо и отошел в тень деревьев. Прислушался. Скользнул глазами по теням, под желтые и зеленые листья, просматривая противоположный склон вдоль берега. Ни движения, ни странностей. Инги рассредоточил зрение, как учил его отец на охоте, вбирая глазами лишь тени. Он стал нем и неподвижен, как камень. Слева, со стороны звуков уходящего стада, топал и трещал ветками возвращающийся к нему Эйнар.
Инги продолжал неподвижно смотреть сквозь листву на противоположный берег. Эйнар был уже близко, и люди, спрятавшиеся на том берегу, заметили парня. Точно. Вот дернулся край ствола дерева, и за ним черточка за черточкой вырисовались части человека, которого, не шевельнись он из-за приближения Эйнара, было бы не отличить от дерева.
Эйнар остановился слева от Инги, не понимая, с чего это приятель вдруг окаменел. Инги продолжал смотреть на тот берег. Есть! Еще один. Чуть дальше от берега – человек с луком в руках сделал тихое движение, держа стрелу наготове.
– Встань за куст. – Собственный шепот показался Инги криком. – Пень с ушами… Встань за куст!
Эйнар направился прямо к Инги.
– Ты чего?
– Хочешь получить стрелу? Проходи мимо. Там, на том берегу, чужие…
– Бежим к дому быстрее! – оглянулся Эйнар и начал одеваться. Инги продолжал следить за людьми на том берегу, не понимая, что делать. Тут он услышал песенку, с которой через лес возвращался к их стоянке Вилька.
– Слушай, Эйнар, на том берегу какие-то люди, возможно странствующие торговцы, на лоппи не похожи, но вроде и не венды, я их окликну, а ты затаись и слушай… По берегу сюда идет Вилька, скажи ему, чтобы, как выяснится, кто там, бежал обратно и предупредил Хельги, – проговорил Инги.
Лицо Эйнара стало собранным, он, сжимая древко копья в руке, отошел в мелкий ельник. Инги прикрыл глаза и увидел перед собой руну защиты. Неплохой знак, решил он и неожиданно для себя шагнул вперед по склону берега.
По осенней траве меж редких деревьев Инги спускался к черной реке. Нестерпимо громко трещали под ним веточки, шуршала трава и билось собственное сердце. Посередине запруды, которую они соорудили с Эйнаром, весело журчал поток воды. Осталось только установить сюда плетеную котиску[50]50
Снасть для ловли рыбы, мережа, морда.
[Закрыть], чтобы запруда заработала, но сейчас надо было заставить себя говорить.
– Эй, кто бы ты ни был, покажись! – попытался крикнуть Инги, голос его был неуверенным, и слова лесного языка прозвучали неловко, так что он тут же более твердо повторил оклик на северном языке.
Затаившийся человек с луком сидел со вжатой в плечи головой и полагал, что его не видят, но тут на противоположный берег вдруг вышел человек, которого Инги не заметил, – крепко встал, поднял правую руку и на чистом морском крикнул:
– Мы гестиры[51]51
Разведчики, переговорщики, порученцы.
[Закрыть] Гутхорма-херсира[52]52
Назначенный или избранный предводитель вооруженного ополчения округи, военный вождь.
[Закрыть], идем от Лауги-реки, от дома Торлейва-Ванхуса. Оба они шлют привет Хельги-годи и дому его, и жене его Руне, и сыну Инги, и Гордой Илме, и людям леса…
– Привет людям Гутхорма-херсира… Сколько вас?
– Нас двое, Ульв и я, Альвстейн… Я был у Хельги два года назад, и еще с нами прусс[53]53
Древнее балтское племя.
[Закрыть], который держит путь к Ивару-кузнецу!
К Альвстейну вышли еще двое с коробами за плечами, с копьями в руках. Один с луком, судя по наряду и росту, Ульв, а тот, которого Инги заметил первым, оказался пруссом. Инги уцепился за него глазами – вислые усы, не слишком большой рост, неширокий, крепкий, темноглазый, коротко стриженный, как все жители южного берега Восточного моря. За плечом рукоять меча.
– Мой дед умер лет десять назад!
– Так это ты, Инги! Хей! Как ты вырос – не узнать! Говорят, ты стал настоящим эрилом, знатоком рун?
– Ну, до эрила еще далеко, но руны для поминального столба составить смогу! – Инги, переполненный радостью, что все обошлось, улыбался до ушей.
– Я знаю, что твой дед умер, – крикнул Альвстейн. – Но этот прусс идет от самого Себорга, с земли куршей, и говорит, что у него к нему важное дело.
– Ладно, пусть идет к отцу, сам расскажет, – Инги подошел к прибрежной линии высокой травы. – Можете прямо по нашим камням, а можете выше, там камней нет – мы все сгребли, вон, от того камня в траве, если по дуге ко мне, то воды чуть выше колена будет…
– Камни скользкие, лучше штаны снять, чем промокнуть! – крикнул Ульв, раздеваясь. Все пришельцы скинули обувь и штаны.
Первым вошел в воду прусс. Уверенность светилась во всех его движениях. Пока шел через реку, смотрел он больше на Инги, торопился, словно хотел быстрее рассмотреть его поближе. На пруссе была льняная рубаха с небольшой вышивкой на плечах и локтях, подпоясанная широким воинским поясом, на поясе большой нож в куршских ножнах, фляга, кошель, за плечами лыковый короб, меч, замотанный тряпицей, копьем он опирался о дно, в другой руке нес штаны, обмотки и обувь.
