Текст книги "Дон Карлос. Том 1"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 30 (всего у книги 30 страниц)

– Но ты никогда не заботился о своем сыне.

– Со мной происходит то же, что и с герцогом, я становлюсь старше… мне жаль, и я не отдам сына за Иудино вознаграждение, не отдам!

– Святой Франциско, не отнимай у него разум! Ты, кажется, с ума сходишь!

– Нет, я хорошо обдумал, Сара, и не откажусь от своих слов. За проклятые деньги я отдал родного сына, потерял все права на него… за этакую сумму отдать навсегда Клементо… я согласился необдуманно.

– Да что с тобой делается? – перебила дукеза, глядя на него во все глаза. – Я еще не совсем понимаю твою цель, но что ты действуешь не из любви к Клементо – это ясно.

– Я возвращу деньги, они не могут вознаградить меня за потерю сына.

– Ага, теперь поняла! – вскричала дукеза. – Сумма мала! – Ты хочешь воспользоваться случаем и обогатиться, а потому грозишь раскрыть нашу тайну. Просчитался, друг мой Оттон, просчитался! Я не дам тебе ни одного мараведи99
  Мараведи – мелкая медная монета в Испании.


[Закрыть]. Ты опоздал, Клементо признан сыном герцога и уже едет к нему!

– Ошибаешься, еще не поздно, – отвечал прегонеро, невозмутимо покачивая головой. – Ты, верно, не знаешь, что Клементо еще здесь.

– Здесь? Ну и что же? Во всяком случае, ты опоздал, потому что герцог уже официально признал его своим сыном.

– Я возьму назад свое показание.

– Нет, этого не будет! – вскричала с бешенством Сара Кондоро, дрожа от злости. – Это ни к чему бы и не привело. Рикардо очень рад, что нашел дукечито, и спешит успокоить герцога, который с нетерпением ждет его на востоке.

Прегонеро потихоньку засмеялся.

– Герцог не на востоке, – спокойно сказал он, – а здесь, в Мадриде.

Дукеза застыла, раскрыв рот и вытаращив глаза.

– Герцог в Мадриде? – спросила она.

– Ну да. И я пойду к нему, возьму назад Клементо и верну деньги. Но прежде я хотел сказать об этом тебе, чтобы ты не упрекнула после, что я действовал из-за угла.

– Кондоро здесь? Я уверена, что это твоя выдумка, ты хочешь напугать меня…

– Клянусь всеми святыми, он здесь, и я пойду к нему и возьму у него Клементо…

– Чудовище! Не бывать тому! Ведь я вижу, ты только хочешь выманить у меня деньги!

– Правду сказать, сумма и в самом деле не стоит жертвы.

– Тысячу раз я каялась, что взяла тебя в сообщники, негодяй! Тебе все мало.

– Напрасно ты бранишь меня – жертва слишком велика, и я не хочу оставаться без соответствующего вознаграждения, этого мне никто не может поставить в упрек.

– Да куда тебе столько денег, скряга?

– Сам еще не знаю. Может быть, чтобы обеспечить свою старость. Надо воспользоваться временем, пока герцог еще не умер…

– Экое несчастье, что я действовала с тобой заодно! Вот и нажила себе кровопийцу, от которого не отвязаться. Ты жалкий негодяй.

Прегонеро встал.

– Так-то благодаришь меня за то, что я тебя предупредил? – сказал он. – Ну да ведь вы, женщины, все таковы.

– Не смей ходить к герцогу!

– Гм… это от тебя зависит.

– Скряга, я дам тебе еще несколько тысяч дуро, но это все!

– Когда я их получу? Долго ждать ведь не стану.

– Завтра приходи, – сказала дукеза, выталкивая прегонеро за дверь.

XXIII. Неудовлетворенная ненависть

Бланка Мария ликовала! На ее глазах Мануэль и Инес упали в расщелину вместе с проломившимся мостом.

Наконец-то ее жажда мести удовлетворена! Она перешла в лагерь карлистов и отдала свою руку дону Альфонсу для того, чтобы уничтожить Мануэля, которого она так же горячо ненавидела теперь, как прежде любила, для того, чтобы наказать его за ту минуту, когда он признался ей, что больше ее не любит. И ей удалось осуществить свой план, судьба помогла ей даже раньше, чем она ожидала. Мануэль безвозвратно погиб вместе с той, которую осмелился ей предпочесть!

—Судьба опередила нас, дон Альфонс, —с ледяным спокойствием сказала она, обращаясь к супругу. —Мы можем прекратить преследование и поберечь порох – смерть раньше нас настигла беглецов! Вернемся в лагерь. А вы, сеньор Тристани, должны радоваться, что дело приняло такой оборот, иначе вас могли бы заподозрить в содействии бегству.

– Такое подозрение не может пасть на меня, ваше сиятельство, – отвечал Изидор, самоуверенно улыбаясь, – потому что это ведь я взял в плен генерала.

– Небрежность —тоже вина.

– Замок надежно охранялся, светлейшая принцесса, я не мог предвидеть, что патер заснет в комнате пленного, что поблизости найдется сеньора, которая, не испугавшись никаких опасностей, освободит генерала. Наконец, я не мог знать, что в замке есть другой ход, он почти незаметен. Нуда теперь все равно, пленный мертв, а расстрелян он или упал со скалы —разницы нет. Я возвращаюсь к своему отряду и надеюсь вскоре придумать что-нибудь такое, что возвысит меня в ваших глазах.

Они вернулись к тому месту, где их ждал зуав с лошадьми. Тристани помог сесть принцу и принцессе, потом вскочил на лошадь сам и поехал обратно в замок, между тем как принц с супругой в сопровождении свиты вернулись в лагерь.

Одна цель дочери дона Мигеля, вдовы отравленного герцога Медины, была достигнута. Мануэля и Инес больше не существовало.

Теперь у нее осталось одно желание – торжественно въехать в Мадрид с королем Карлом и его братом после победы над неприятелем.

Ослепленная тщеславием, Бланка Мария преследовала свою цель с еще большей кровожадностью, чем Карл и Альфонс.

Когда брат ее супруга возложит на себя корону своими окровавленными руками, ей уже легко будет вырвать у него власть и самой править в Испании. Донья Бланка властолюбием, кровожадностью и бесчеловечностью пошла в отца – и плохо пришлось бы испанцам, если бы дону Карлосу удалось завладеть троном и править страной под влиянием этой фурии.

Вернувшись в лагерь, она поспешила отдать приказание сжечь селение, на которое пало подозрение в том, что жители его брали на постой республиканские войска. Несчастные поселяне в отчаянии бросились к Бланке, думая, что у женщины найдут сочувствие. Но она холодно велела прогнать их из лагеря и поджечь селение со всех сторон. Альфонс между тем занялся формированием армии, которая должна была расположиться в центре линии карлистских войск.

Спокойные зимние месяцы предполагалось использовать для вооружения и доставки провианта войскам и населению, находившемуся во владении карлистов, но прежде всего для снабжения оружием отдельных отрядов.

На следующий день, вечером, в лагерь прискакал весь в пыли Изидор с каким-то пастухом. Велев доложить о себе донье Бланке и поручив пастуха одному из зуавов, он вошел в палатку, где сидела принцесса.

Она удивилась такому быстрому возвращению Изидора в лагерь и спросила, не задумал ли он какое-нибудь новое предприятие.

– С нами сыграли невероятную и очень дурную шутку, ваше сиятельство, – вполголоса отвечал Тристани.

– Что такое? Говорите скорей!

– Генерал Мануэль Павиа жив!

– Мануэль жив? Кто это сказал?

– Человек, видевший его.

– Но это было бы чудо… Нет, нет! Он ошибся.

– Ошибка невозможна, ваше сиятельство! Генерал Павиа и графиня Инес спасены.

– И графиня Инес! Кто вам сказал?

– Бедный старый пастух, ваше сиятельство, не знавший в лицо спасенных и вообще не подозревавший, как важно то, что он увидел.

– И он говорит, что Мануэль и графиня спасены?

– Не угодно ли будет вашему сиятельству его выслушать?

– Хорошо, приведи его.

Изидор вышел, и через минуту в палатку вошел старый пастух и упал на колени.

– Как тебя зовут? – спросила Бланка, сильно взволнованная полученным известием.

– Педро, ваше сиятельство, старый Педро.

– Ты пастух?..

– Да, ваше сиятельство.

– Что же ты видел?

– В прошлую ночь я пригнал овец к обрыву, с которого видна горная тропинка, а сам лег на обрыве. Все было тихо кругом, я заснул, вдруг какой-то шорох разбудил меня. Странную процессию я увидел, ваше сиятельство. Из расщелины вышло десять монахов, и хотя они были довольно далеко от меня, но я мог разглядеть, что они несли двое носилок, на которых что-то лежало.

– Они шли из той расщелины, через которую проложен узенький мостик?

– Да, ваше сиятельство. Наконец я разглядел, что на носилках лежат люди. Все они скоро исчезли в утреннем тумане, а мне стало почему-то страшно. Я сказал себе, что об этом надо доложить кому-нибудь повыше. С восходом солнца, передав стадо другому пастуху, я отправился в лес, где стояли солдаты, и встретил вот их.

Пастух указал на Тристани.

– Знаешь ты, из какого монастыря были эти монахи? – спросила Бланка.

– Нет, ваше сиятельство, – отвечал, пожимая плечами, пастух, – в окрестностях столько разных монастырей! Мне показалось только, что на носилках лежало двое раненых.

Бланка и Изидор переглянулись.

– Узнал ты что-нибудь еще, Педро? – необыкновенно ласково спросила принцесса.

– Нет, ваше сиятельство, но рад был бы узнать, если бы этим мог служить вам, – отвечал пастух.

– Уведите старика, – приказала Бланка. Изидор вышел с ним, а затем вернулся в палатку.

– Это, без сомнения, они, ваше сиятельство, – сказал он. – Что могли нести монахи из расщелины – пни, траву, ведра с водой?

– Сейчас мы удостоверимся! Вы пойдете со мной, Изидор, а старый Педро покажет нам место, с которого можно спуститься в расщелину. Мы сойдем до той самой точки, над которой был мост, и посмотрим, там ли упавшие с него.

– Да, и удостоверимся, что монахи, заметив сломанный мост, пошли поискать, не случилось ли с кем-нибудь несчастья…

– Но всем окрестным монастырям приказано не давать убежища мятежникам, – сказала Бланка, – а генерал Павиа был в мундире! Плохо придется сострадательным братьям, если они приняли у себя бунтовщика! Такой монастырь будет разрушен. Но прежде я хочу лично удостовериться в том, что пастух не ошибся.

Донья Бланка вышла с Изидором, велев оседлать лошадей. Пастух выбежал вместе с ними. Уже стемнело.

Смелая наездница скакала впереди всех, пришпоривая свою лошадь. Подъехав к горам, она знаком подозвала к себе Педро и велела ему вести себя к тому месту, с которого можно было спуститься в расщелину.

Вскоре они были там, сошли с лошадей и направились к обрыву. Педро показывал дорогу, двое зуавов светили факелами, третий солдат остался держать лошадей.

Полная тревожного ожидания, Бланка пробиралась рядом с Изидором по трудной дороге, едва удерживая равновесие и цепляясь одеждой за кустарники.

Пастух, по-видимому, отлично знал эту местность. Остановившись наконец, он сказал, что на этом месте, прямо над ними, должен находиться мостик, о котором они говорили. Действительно, немного погодя зоркие глаза Изидора рассмотрели сломанную доску, застрявшую на некоторой высоте в сучьях дерева, а Бланка вскоре заметила клочья женского платья на шипах кустарника.

Смятый мох и пригнутая к земле трава доказывали, что тут лежали несчастные и что монахи, поспешившие к ним на помощь, ходили взад и вперед, отыскивая, где удобнее будет подниматься.

Сомневаться больше не приходилось. Бланка убедилась, что Мануэль и Инес спасены, и гнев ее был ужасен. Месть не удалась ей. Оставалось узнать, что унесли монахи, трупы, которые хотели предать погребению, или живых людей, которых можно было еще спасти.

Бланка не успокоится до тех пор, пока не узнает это.

Но как же поступить: пастух не мог указать монастыря, в который отнесли несчастных, а монастырей здесь было множество, она знала это.

Принцесса начала с того, что отдала приказ преследовать беглецов, сделав вид, будто не знает о постигшей их участи, а просто поступает в соответствии с приказом дона Карлоса, грозившим смертной казнью за оказание какой бы то ни было помощи бунтовщикам. Монахи, наверное, видели мундир Мануэля и узнали, к какому лагерю он принадлежит, следовательно, приказ преследовать бежавшего пленника приведет их в ужас и заставит немедленно выдать его.

Выйдя снова на горную тропинку, Бланка велела Тристани тотчас же разослать повсюду конные отряды и объявить, что те, кто скрывает пленного, обязаны выдать его, в противном случае место, где он скрывается, хотя бы то был монастырь, будет разрушено и сровнено с землей.

Изидор вернулся к своим отрядам, чтобы тотчас исполнить приказание, а Бланка Мария, приехав в лагерь, разослала небольшие конные отряды, которые должны были во всех монастырях и селениях объявить о преследовании беглецов, повторяя приказ короля Карла VII, предусматривающий смертную казнь за оказание помощи бунтовщикам.

Бланка рассчитывала, что эта мера приведет к успеху, а особенно рассчитывала на страх, который вызывает у всех ее имя.

Но проходили дни за днями, а известий все не было. Отряды вернулись после безуспешных поисков, о беглецах не было ни слуху ни духу.

Значит, осмеливались противиться ее приказу и помогать мятежникам! Ну так она покажет им, что значит не выполнять ее приказы! Если бы Мануэль и Инес умерли, это было бы нетрудно узнать по церковным книгам, и ей сразу бы донесли об этом, но они, вероятно, живы и скрываются в каком-нибудь монастыре, который дал им убежище и медицинскую помощь.

Прождав напрасно целую неделю, она велела обыскать все окрестные монастыри, употребив в случае нужды даже силу. Карлисты не должны были щадить никого и не бояться никакой угрозы! Найдя беглецов, они должны доставить их в лагерь, в каком бы состоянии те ни были. Монастырь же, давший им приют, приказано было занять солдатам.

XXIV. Брат Пабло

Состояние спасенных, лежавших в монастырском лазарете, очень мало изменилось в продолжение следующих дней.

У Мануэля забрали его военную одежду, так что теперь нельзя было сказать, кто он такой и к какой партии принадлежит. Он страдал ужасно и не выходил из беспамятного, горячечного состояния. Антонио, старый Пабло и кто-нибудь из других монахов по очереди ухаживали за ним.

Молодая графиня, находившаяся на попечении пожилой монахини, казалось, пострадала еще серьезнее. Она ничего не ела и не пила, оставаясь постоянно в каком-то судорожном оцепенении. Монах-доктор обоих поил лекарствами, но всякий раз, выходя от Инес, сомнительно качал головой. Он говорил немного знакомому с медициной Антонио, что, вероятно, у нее поражен мозг, твердо насчет обоих ничего не обещал, но надеялся спасти Мануэля. В один из ближайших дней должно было решиться положение графини. Если она выдержит кризис, значит, она спасена и можно надеяться на скорое выздоровление.

Через неделю ожидаемый кризис наконец наступил и принес с собой облегчение. Антонио мог теперь прийти к Инес, рассказать о Мануэле и ободрить. Мануэль тоже поправлялся. Таким благоприятным исходом болезни они обязаны были самоотверженному уходу монахов и, главное, – монаху-доктору. Этот умный, во многом сведущий человеколюбивый брат не щадил себя в уходе за больными.

Антонио благодарил его за помощь и сердечно радовался, видя, что опасность все больше и больше отступает. Кроме того, молодой патер наслаждался возможностью побыть еще раз в этом месте, где прошла его юность. Часто он сидел в библиотеке старого монастыря, беседуя с учеными братьями. Его охотно слушали, так как рассуждения его всегда были умны и говорили о глубоком знании светской жизни.

Раз вечером Пабло и Антонио прохаживались по монастырскому двору. Остальные монахи уже разошлись по своим кельям. Осенний ветер шумел в верхушках деревьев и разбрасывал по земле листья каштанов.

– В приказе, распространяемом карлистскими отрядами, сказано, что генерал Мануэль Павиа бежал и что его должны выдать, где бы он ни был, – сообщил Пабло своему молодому другу. – Дальше говорится, что с генералом была сеньора, с ними обоими случилось несчастье в горах. Всем монастырям и селениям угрожают разрушением и огнем, если они не захотят выдать беглецов!

– Так дон Альфонс узнал о том, что они спасены!

– Я предвидел подобное, – продолжил монах, – поэтому и спрятал мундир твоего друга. Измены со стороны братьев не будет, но тем не менее надо соблюдать величайшую осторожность.

– Боюсь, что подвергаю и тебя, и твой монастырь страшной опасности.

– Мы должны быть ко всему готовы, брат Антонио, и принять все меры для предупреждения беды.

– Больные уже почти выздоровели, и я надеюсь, скоро мне можно будет уйти с ними отсюда.

– Так скоро еще нельзя, – сказал Пабло. – Никто не скажет, что наш монастырь, испугавшись угрозы, остановился на половине доброго дела! Но при этом я тебе посоветую не произносить громко имени Мануэля Павиа де Албукерке, это опасно! Дадим ему лучше какое-нибудь другое имя и внесем в монастырскую книгу. Пусть его считают послушником, заболевшим и перенесенным в лазарет.

– Ты прав, брат мой! Назовем Мануэля Франциско, я предупрежу его об этом. Но ведь пока молодая графиня здесь, опасность все-таки не уменьшится.

– На днях она совсем поправится и на время уедет в женский монастырь, здесь в горах. Таким образом никто ничего не заподозрит при обыске монастыря, если только генерал согласится сбрить бороду.

– Это хороший совет! Я сегодня же поговорю с ним, брат Пабло.

– Таким образом и ты останешься около меня еще какое-то время, Антонио, – сердечным тоном сказал старик, – это будет светлым солнечным лучом в моей жизни. Бог знает, долго ли мне еще суждено оставаться на земле…

– Но ты бодр и силен, как юноша, брат мой, и смерть, слава Богу, еще далека от тебя, – отвечал Антонио.

– А между тем у меня иногда рождается мысль, что я уже одной ногой стою в могиле… На твое неожиданное появление здесь я смотрю как на последнюю милость и радость, посланную мне свыше, Антонио. Я хранил твое детство и люблю тебя больше всего на свете!

– Брат Пабло, раз уж мы заговорили о прошлом, позволь мне спросить тебя, был ли я отдан прямо в твои руки, когда меня принесли в монастырь, или какому-то другому благочестивому брату…

– Тебя передали старому приору Эвлалию, он уже давно умер. Ты был крошечным, беспомощным ребенком. Приор, славный, добрый человек, принял тебя, как дар неба, и воспитывал с целью сделать членом нашей общины.

– Не знаешь ли ты, кто отдал меня ему, кто мои родители и каково мое настоящее имя?

– Я понимаю твое желание узнать это, Антонио, но ничем не могу помочь. Старый приор никогда ничего мне об этом не говорил. Он умер вскоре после того, как тебя принесли в монастырь, а с ним умерла и тайна твоего рождения. Ты был любимцем всех монахов, они делили с тобой трапезу, а когда ты подрос, учили тебя.

В это-то время я и взял тебя окончательно на свое попечение.

– Как я благодарен тебе за твою отеческую любовь, – сказал Антонио. – Прости, что, несмотря на это, меня все-таки томит желание узнать, кому же я обязан своим рождением! Почему родители оттолкнули меня от себя? Неужели у них не нашлось ни капли любви, ни куска хлеба для своего ребенка? Во всем монастыре нет никого, к кому я мог бы обратиться с вопросом! Или, может быть, я был круглым сиротой, брат Пабло?

– Я понимаю, почему ты хочешь получить определенный ответ, Антонио. Ты хочешь знать, неужели правда, что, произведя тебя на свет, родители так мало чувствовали любви к тебе, что решились оттолкнуть от себя… Как хотелось бы мне успокоить тебя, объяснить тайну, но это невозможно! Один Эвлалий знал ее, но он давно умер и ничего не открыл даже перед смертью.

– Значит, я должен считать своим родным кровом этот монастырь, называть родными благочестивых отцов! Я надеялся узнать от тебя что-нибудь о тайне своего рождения, но мне отказано в этом, и я должен смириться.

Разговор монахов был прерван звонком у решетчатых ворот. Кто в такой неурочный час мог прийти в уединенный, тихий монастырь?

Пабло и Антонио с минуту стояли, удивленно прислушиваясь, потом пошли к воротам, брат-привратник уже спешил с ключами. За воротами стояла какая-то женщина. Взглянув на нее, Антонио быстро пошел ей навстречу…

– Это вы, сеньора Амаранта! – вскричал он, протянув ей обе руки.

Она с радостным восклицанием бросилась к патеру.

– Слава Богу, – сказал он, – и вы спасены. Антонио объяснил старику-настоятелю, что это та самая сеньора, которую изгнали из Ираны. Амаранта рассказала, как она все эти дни ходила повсюду, разыскивая Инес и Антонио.

– Как же вам удалось найти нас здесь, Амаранта? – спросил Антонио.

– Осторожно выспросив двух-трех пастухов и какого-то карлиста, я узнала, что с доном Мануэлем и сеньорой, бывшей с ним, случилось несчастье в горах и сострадательные монахи одного из здешних монастырей приняли их к себе. Этого было для меня достаточно, я стала расспрашивать всех и наконец нашла вас.

– Ну, значит, надо остерегаться, – сказал Антонио, – что удалось вам, то может удаться и карлистам…

– Они ищут дона Мануэля, патер Антонио! Один из окрестных монастырей уже обыскивают, – боязливо сказала Амаранта, – и ваш обыщут… Беда, если эти изверги найдут тех, кого им надо. Они не щадят никого, для них нет ничего святого. Вам и вашему благочестивому монастырю грозит страшная опасность!

Монахи хорошо сознавали справедливость ее слов. Они сказали ей, что Мануэля теперь будут называть Франциско и выдадут за больного послушника. Затем ее отвели к Инес, чрезвычайно обрадовавшейся такому неожиданному свиданию. Так как Амаранта сказала, что сама станет ухаживать за почти выздоровевшей Инес, то монахиню отослали обратно в монастырь, предупредив, что обе девушки вскоре последуют за ней туда же, как только силы позволят Инес предпринять этот путь.

На другое утро патер Антонио пошел к Мануэлю уговорить его называться послушником Франциско и сбрить бороду. Сначала тот не хотел, говоря, что это будет трусостью с его стороны, но потом согласился сделать это ради безопасности монастыря. Лицо его, исхудавшее от болезни, так изменилось, что, когда ему сбрили бороду, прежнего генерала Павиа никто бы не узнал.

На другой день, около полудня, настоятельница соседнего женского монастыря пришла к патеру Пабло, жалуясь, что карлисты, обыскивая в это утро ее обитель, наделали много беспорядка и вели себя чрезвычайно грубо. Они все время повторяли, что найдут генерала Мануэля Павиа, хотя бы им пришлось для этого сжечь все монастыри.

Старик утешал и успокаивал настоятельницу, сколько мог, сказал, что против грубой силы ничего нельзя сделать, но что она может обратиться с жалобой к инквизиторам в Мадрид.

Настоятельница вернулась вечером в свой разгромленный монастырь, из которого солдаты ушли, не найдя никого.

Поиски продолжались с ожесточением, доказывавшим, что карлисты не успокоятся, пока не найдут своих жертв и не исполнят угрозы.

Все это, однако, не могло заставить старого Пабло отказать преследуемым в покровительстве. Он принадлежал к тем благородным душам, которые не боятся опасности, когда делают доброе дело.

Он считал, что отступиться теперь от несчастных было бы грехом, несправедливостью, малодушием. Угрозы карлистов только укрепили его решимость. Этот монах готов был всегда твердо придерживаться того, что считал достойным, хотя бы для этого ему пришлось пожертвовать жизнью.

Вечером он опять вышел с любимым патером погулять на монастырском дворе. Они ходили взад и вперед, беседуя и не замечая, что ночь уже спустилась на землю.

Кругом было тихо. В некоторых кельях еще горел огонь. Маленькое окошечко лазарета тоже было освещено. Инес и Амаранта не спали и разговаривали. Мануэль давно заснул.

Вдруг вдали послышался шум, как бы от множества скачущих лошадей. Старый Пабло остановился, прислушиваясь. Антонио тоже насторожился. Они подошли к решетчатым воротам, вглядываясь в ночную тьму.

Слышишь, – спросил Пабло, – они идут, кажется…

Антонио стоял неподвижно возле настоятеля. Он ясно слышал топот копыт и не сомневался, что это карлисты. Как быть? Девушки еще не уехали из монастыря! Что ожидает обитель?

Пабло оставался по-прежнему спокоен и не отходил от ворот.

– Я готов на все, – сказал он Антонио. – Да защитит Бог монастырь и всех находящихся в нем!

Всадники приближались, их было человек десять. С громким шумом подъехали они, соскочили с лошадей и с криком и хохотом стали стучать прикладами ружей в ворота.

– Что такое? Кто вы? – спросил настоятель. – Не забывайте, что здесь монастырь.

– Без разговоров, монах! – крикнул один из карлистов. – Отворяй, именем короля!

– Но кто вы и что вам надо?

– Мы кавалеристы дона Альфонса и Бланки Марии, нам нужен генерал Мануэль Павиа! Отворяйте, или выломаем ворота.

– Да разве вы не видите, где вы? – повторил седой Пабло.

– Черт возьми! Ты еще разговариваешь с этим монахом! – крикнули остальные карлисты. – Ломай ворота!

Они разбили ворота прикладами, и дикая орда с криком ворвалась во двор.

Старый Пабло загородил дорогу.

– Какое вы имеете право врываться в святую обитель? – вскричал он. – Прочь! Или вы разбойники?

– Ты поплатишься за это, монах! Бей его! – крикнули взбешенные карлисты. – Он посмел оскорбить солдат короля!

И Пабло, проткнутый двумя штыками, упал, тихо вскрикнув.

– Назад! – кричал Антонио, весь бледный, стараясь оградить отца и друга, но было уже поздно!

Старик лежал перед ним весь в крови. Карлисты с громкими проклятиями ворвались в монастырь, ища Мануэля и Инес. Все пропало! Антонио, закрыв лицо руками, вне себя от горя стоял над умиравшим старым благородным Пабло, новой жертвой кровожадной орды, бросившейся дальше в здание монастыря.