Текст книги "Дон Карлос. Том 1"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 30 страниц)

Вдруг ночью старого слугу разбудил громкий звук звонка, проведенного в его комнату из спальни герцога.

Базилио вскочил и зазвонил, в свою очередь, колокольчиком, чтобы разбудить прочую прислугу, а сам тут же принялся одеваться. Ему представилось, что воры или. разбойники забрались во дворец, одним словом, что случилось что-то особенное. Так как герцог не имел привычки беспокоить прислугу ночью из-за пустяков, Базилио не решался идти один.

Но наконец он собрался с духом и направился в кабинет.

Тихонько пробравшись туда, он стал прислушиваться, пытаясь рассмотреть, что делается в спальне: ни воров, ни разбойников не было видно, однако он услышал странные стоны.

– Базилио, я умираю! Да придите же кто-нибудь! – взывал герцог слабым голосом.

Камердинер, узнав голос герцога, бросился в спальню и увидел своего господина, бледного, измученного, в страшных судорогах. Герцог попросил холодной воды напиться, чувствуя жгучую боль в желудке, и приказал бежать за доктором.

К счастью, на помощь Базилио явились другие слуги. Один бросился за доктором, другие побежали на половину герцогини, чтобы уведомить ее о случившемся.

Базилио понял с первого взгляда, что болезнь старого гранда опасна, что надежды на его спасение мало. На его осунувшемся лице лежал отпечаток близкой смерти, потому Базилио распорядился, чтобы герцогиню разбудили тотчас же, чего хотел и сам герцог.

Бланка Мария не заставила себя долго ждать, вскоре она была уже в комнате умирающего супруга и спрашивала, что случилось.

Дон Федро ужасно страдал и корчился от боли, она говорила слова сочувствия, велела подать ему воды со льдом. К утру герцог потерял сознание.

Позвали отца Иларио, и он сейчас же распорядился исполнить над ним предсмертные религиозные обряды.

Явился наконец и доктор герцога, пожилой человек с серьезным лицом. Осмотрев больного, он объявил, что это колики, от которых тот страдал иногда и прежде. Предпринятые им меры привели герцога в сознание.

Отец Иларио и Бланка Мария спросили врача о положении больного. Врач сказал, что на этот раз припадок так силен, что должен окончиться смертью, и герцогу осталось жить несколько часов.

Больной сам это чувствовал, он простился с женой, с доктором, с прислугой, окружавшей его, исповедовался и приобщился святых тайн.

Пока Иларио читал вслух молитвы у постели умирающего, Бланка Мария стояла тут же, убитая, по всей видимости, горем. Доктор, наблюдая за агонией своего пациента, вдруг заметил некоторые признаки, противоречащие его диагнозу. У него возникли другие предположения, и он попросил Базилио вспомнить, что герцог ел накануне вечером.

Базилио подробно рассказал ему обо всем, что знал, упомянув, между прочим, и о стакане вина, который он ему подал перед самым сном.

Доктор, собрав эти сведения, незаметно налил в пузырек вина из стоявшего на столе графина и вернулся к постели герцога, у которого начались уже предсмертные судороги.

Герцогиня стояла по одну сторону смертного одра, отец Иларио – по другую, в глубине комнаты толпились слуги, горько плакавшие о своем господине.

Наконец, дон Федро Медина испустил последний вздох.

Доктор засвидетельствовал смерть, затем отправился к себе и исследовал вино, принесенное из кабинета. Его подозрения оправдались. В вине он нашел сильный растительный яд. Он опять поехал во дворец, весьма осторожно расспросил Базилио и узнал, что в последний вечер у герцога был только Мануэль Павиа де Албукерке.,

Это ничего не объяснило доктору, и он схоронил до поры до времени в своей груди тайну смерти герцога, о которой во дворце никто, по-видимому, и не подозревал.

XXIV. В камере пыток

Через несколько дней после бегства Инес из отцовского дома граф Кортецилла вышел в темный, ненастный вечер из своего дворца через ту самую дверь павильона, которой воспользовалась для своего бегства его дочь.

Заперев за собой эту дверь, граф прислонился к стене, окружающей парк, и впал в глубокую задумчивость, очевидно, мысли о постигшем несчастье постоянно преследовали его.

Вдруг недалеко от того места, где он стоял, отделился от стены человек и, приблизившись к графу, вывел его из раздумья. Человек этот был одет в широкий плащ, один конец которого, закинутый на плечо, образовывал спереди широкую складку, красиво драпируя фигуру незнакомца. На голове его была шляпа с широкими полями и с пером, длинные, покрытые пылью сапоги для верховой езды довершали костюм.

– Во имя Гардунии! – сказал он тихо, подходя кграфу.

– Спасение заговорщикам! – ответил граф Кортецилла.

Слова эти, очевидно, имели тайный условный смысл. Услышав ответ графа, незнакомец подошел к нему поближе и низко раскланялся.

– Это вы, принципе66
  Принципе – высший, первый, а также – принц.


[Закрыть]? Я к вам с поручением!

– Кто вы? Я не узнаю вас, – спросил граф Кортецилла.

– Капитан Мигуэль Идеста!

– Приветствую вас, капитан, – ответил Кортецилла, отходя от стены парка вместе со своим собеседником. – Кто еэс прислал?

– Начальник Толедо!

– Проводите меня до монастыря Святой Марии. По дороге расскажете мне о деле. Улицы, по которым мы пойдем, в этот час обычно пустынны, думаю, мыникого не встретим и можно будет говорить без опаски.

– Как прикажете, принципе, я к вашим услугам, – почтительно ответил капитан.

– Когда вы приехали?

– Час тому назад. Мой проводник остался у заставы с лошадьми.

– Когда вы думаете вернуться в Толедо?

– Я отправлюсь сразу, как только передам вам, принципе, то, что имею сообщить.

– Состоялось ли собрание начальников в прошлую ночь в Толедо?

– Да, принципе, состоялось.

– Сколько их было?

– Тринадцать человек.

– Говорите, что у вас, капитан, – приказал Кортецилла.

– Начальник поручил мне засвидетельствовать вам, принципе, свое нижайшее почтение и готовность исполнить приказания, которых ждут от вас. Затем он покорнейше просит назначить общую встречу в монастырских развалинах, чтобы доложить вам о результатах деятельности общества во всех пунктах края. В последнее время в Гардунии было сделано очень много.

– Собрание можно назначить на ночь новолуния. Прошу вас, капитан, передайте это от моего имени начальникам.

– Еще мне поручено спросить вас, принципе, будет ли выхлопотана отсрочка казни Алано Тицона?

– Казнь будет отсрочена.

– На встрече, о которой начальники просили вас, они рассчитывают представить на ваше усмотрение их планы насчет Алано Тицона, – продолжал капитан. – У Рубена Валмонка, помощника предводителя, брат служит сторожем в городской тюрьме.

– Я знаю это.

– Через брата Рубен имеет возможность связываться с Алано, он передал ему об ожидающем его освобождении.

– Было бы лучше, если бы этого не делали, так как в благонадежности сторожа мы не уверены!

– Под Сантандером капитан Ириццо попал в руки карлистов.

– Один он и больше никто?

– Их было четверо, принципе! Их заставили принести присягу дону Карлосу!

– Это сообщает начальник Сантандера?

– Да, принципе.

В эту минуту шепотом разговаривающие между собой собеседники приблизились к стенам монастыря Святой Марии.

– Много ли средств получено из провинций? – спросил Кортецилла.

– Начальник Толедо внес в банк три миллиона, – ответил капитан.

– Он слишком поторопился, деньги эти нужно было разделить.

– Насколько мне известно, начальники сделали это не без основания, у них были на это какие-то тайные причины, они сами намерены вам их сообщить.

– У вас есть что-нибудь еще, капитан?

– Мне остается только засвидетельствовать вам свое глубочайшее почтение.

– Итак, передайте от меня поклон начальнику Толедо, а также то, что я вам сказал относительно нашей встречи, – сказал граф Кортецилла, завершая разговор с капитаном благородным движением руки и легким поклоном, в ответ капитан низко раскланялся.

Вслед за этим собеседники расстались, капитан исчез в вечернем мраке, а граф, позвонив у монастырских ворот, которые вскоре отворились перед ним, вошел во двор и направился в аббатство.

Отца Доминго не было, и дежурный послушник сходил за отцом Бонифацио.

– Все готово, мы ждем вас, граф Кортецилла, – сказал патер с сухим неподвижным лицом. – Я сам руковожу пыткой.

– Итак, вы решились?

– Этого не избежать, такие, как она, покоряются только физической боли, – отвечал Бонифацио. – Мы предпринимали все, пробовали разные средства, чтобы смягчить душу этой женщины и переломить ее упрямство, но она твердит свое, и мы так и не смогли добиться от нее признания, хотя принц в ее присутствии отрекся не только от связи, но даже от знакомства с нею, а Изидор Тристани открыто сознался, что он былее любовником.

– Зачем вы пригласили меня?

– Мы считаем, что вы должны быть свидетелем пытки и признаний этой женщины, которые не могут не иметь значения для вас!

– Да, прежде я мог ими интересоваться, но не теперь.

– Что значат ваши слова?

– Разве вам неизвестно, святой отец?

– Что неизвестно? Что случилось, граф Кортецилла? Говорите, ради Бога!

– Дочь моя, графиня Инес, тайно ушла от меня. О, если бы вы знали, как я страшно страдаю! До сих пор я секретно принимал все меры, чтобы отыскать ее, и старался скрыть от света мое несчастье, это опозорит мое имя, если станет известным.

– Графиня ушла? – спросил Бонифацио с расширившимися от гнева и изумления глазами.

– Да, она ушла!

– Если бы это услышал дон Карлос!

– Не думаю, что он может это знать, он уехал.

– Когда случилось это невероятное происшествие?

– Ночью, три дня назад.

– И вы не нашли никаких следов?

– Ни малейших, ни-че-го.

– Безрассудная! Нужно принять все меры, чтобы найти ее и возвратить вам!

– Разумеется, я ничего не упущу из виду.

– Несчастье это нужно скрыть от всех.

– Я бы очень хотел этого, но не думаю, однако, чтобы это было возможно, – прислуга, отец Антонио, который ушел от меня…

– Как, отец Антонио не у вас, граф Кортецилла? – спросил Бонифацио. – Я как раз хотел спросить, знает ли он чего-нибудь.

– У нас вышел очень неприятный разговор, и он оставил мой дворец! Я опасаюсь, что он причастен к бегству моей дочери.

– Если это так, он сильно за это поплатится!

– Я боюсь большего!

– Говорите же все, граф Кортецилла!

– Внутренний голос подсказывает мне, что отец Антонио злоупотребил доверием, которым он пользовался в моем доме.

– Как, вы думаете, что отец Антонио вступил в предосудительные отношения с вашей дочерью?

– Теперь я почти убедился в этом, – она пропала, и он ушел от меня, а в монастырь не вернулся.

– Есть ли у вас какие-нибудь доказательства ваших предположений?

– Недавно я застал графиню Инес с патером в парке, и беседа их показалась мне подозрительной. Когда вскоре после этого я объявил ей мою непреклонную волю насчет ее брака с принцем, она убежала.

– И вслед за ней исчез патер, – невнятно проговорил Бонифацио. – Да, это подозрительно, я тоже начинаю опасаться, что ваши предположения верны. Но будьте спокойны, граф Кортецилла, его-то мы найдем.

– Теперь вы понимаете, надеюсь, мою озабоченность. Несмотря на мои старания, все, конечно, станет известно, и тогда слух о происшествии дойдет до принца.

– Этого не должно быть! Брак этот должен состояться, – сказал Бонифацио. – Во что бы то ни стало мы отыщем графиню! Антонио не осмелится нарушить своего обета.

В этот самый момент в комнату вошел послушник и прервал разговор.

– Отец Антонио! – доложил он.

Бонифацио и граф Кортецилла быстро переглянулись.

– Проводи его сюда, – сказал инквизитор, обращаясь к послушнику.

Вслед за этим на пороге показалась строгая фигура отца Антонио. Он был бледнее обыкновенного, но другой перемены в его наружности было незаметно. Увидя графа, он остановился и хотел было выйти.

– Оставайся! – закричал Бонифацио громовым голосом.

– Извини, почтенный брат, – спокойно отвечал Антонио, – но я полагаю, что лучше отложить наш разговор, так как я вижу здесь светского гостя.

– Граф Кортецилла, которого ты здесь видишь, – отвечал Бонифацио строгим, повелительным тоном, – может слышать все, что ты будешь говорить.

– В его присутствии я не буду говорить, достопочтенный брат мой, тем более что он, вероятно, уже рассказал тебе все!

– Далеко не все! Оставайся! Я требую этого! – повелительно заметил Бонифацио.

Антонио подчинился приказанию, делая над собой явное усилие, тогда как Бонифацио внимательно следил за выражением его лица, стараясь проникнуть в глубину его души.

– Где ты провел последние три дня? – спросил патер.

– В городе.

– Но не в монастыре, к которому ты принадлежишь и куда должен был явиться немедленно после того, как оставил свое место у графа Кортециллы!

– Мне помешало немедленно явиться в монастырь выполнение одной весьма важной обязанности.

– Что же за обязанность лежала на тебе?

– Я искал графиню Инес!

– Ты искал ее? И каков результат твоих трудов?

– К несчастью, я не нашел графини.

– Что же, наконец, привело тебя сюда?

– Я пришел просить позволения отправиться за город для продолжения моих поисков.

Неподвижное лицо инквизитора принимало все более и более грозный вид.

– Ступай в свою келью, она слишком долго стояла пустой, там ты получишь ответ на свою просьбу, – сказал Бонифацио, видимо, делая усилие над собой, чтобы удержаться от гнева, бушевавшего в его душе.

– Считаю долгом, достопочтенный брат, обратить ваше внимание на то, что следы бежавшей с каждым днем будет все труднее обнаружить, и потому было бы весьма желательно, чтобы я мог отправиться на поиски немедленно.

– Ты никуда не пойдешь, знай это, – повысил голос Бонифацио в ответ на слова Антонио, сказанные тихим, спокойным тоном. – Это был бы открытый соблазн.

– Твоя строгость неуместна, она вредит делу! А потому еще раз прошу тебя дать мне позволение отправиться на поиски!

– Я остаюсь при том, что сказал, и моего позволения ты не получишь!

– В таком случае, как это ни тяжело для меня, но я отказываюсь подчиниться твоей воле! Где почтенный отец Доминго? Я обращусь к нему.

– Ты должен повиноваться моему приказанию! Тебе известны последствия ослушания, – воскликнул Бонифацио.

– Ты не можешь предать меня проклятию, мой почтенный брат, ибо я решился на ослушание из-за важного, не терпящего отлагательства дела!

Инквизитор пришел в ярость, гнев душил его.

– Говорю тебе, иди в свою келью! – вскричал он прерывающимся от злости голосом. – Я приказываю, – продолжал он, указывая на дверь. – Ступай немедленно! Мое приказание – для тебя закон!

– То, что велит мне мое сердце и долг, я ставлю выше твоих приказаний! Будь что будет, я исполню свой долг, – сказал Антонио и вышел из комнаты.

– Иди же, безумец, к своей погибели! Уйди ты хоть на край света, наши руки и там достанут тебя, – тихо, почти беззвучно проговорил инквизитор и затем обратился к графу Кортецилле: – Следуйте за мной, я должен распорядиться пыткой Амаранты, и вы должны присутствовать, чтобы услышать признания грешницы.

После этого оба вышли из комнаты, за дверьми которой их ожидал монах с зажженной церковной свечой в руках; он пошел впереди, освещая темные переходы и лестницы, по которым они проходили.

Спускаясь и поднимаясь по каменным ступеням, пройдя несколько коридоров, они вошли наконец в ту часть здания, где находились казематы и камеры пыток.

Монах, приблизившись к большой двери, отворил ее, и граф с инквизитором вошли в пустое обширное помещение со сводами, с почерневшими от сырости стенами и с полом, вымощенным плитами. Прикрепленные к сводам факелы освещали красноватым ярким светом страшную комнату, посреди которой стоял деревянный станок около шести футов в длину и около трех в вышину. В станке были сделаны отверстия для шеи, рук и ног несчастных, приговоренных к пытке. Крепкие кожаные ремни и железные кольца висели на гладко отшлифованном блоке, внизу находилась толстая доска с двумя дырами для гвоздей, которыми прокалывали ноги страдальцев.

В стороне стояли жаровня, ведро с водой, лестницы и другие орудия пыток, от которых не избавлены и сами монахи.

Получение признаний с помощью пыток сохранилось в Испании, ибо инквизиция, официально считавшаяся уничтоженной, продолжала действовать тайно и особенно часто прибегала к так называемым легким пыткам, которые она использовала всегда, когда нужно было выбить из кого-нибудь признание. Высшие светские власти не волновало, что эти варварские меры продолжают применяться к монахам и монахиням, ибо ответственность за них лежала на их монастырском начальстве.

Таким образом, в монастыре Святой Марии камеры пыток не были еще уничтожены, и хотя святым отцам редко приходилось пускать в дело орудия пыток, они сохраняли их на всякий случай.

Впрочем, для легкой пытки требовалось совсем немного орудий.

Впервые инквизиция была отменена еще в 18С8 году, после того как, по данным Лорента, с 1481 года она в одной Испании предала смерти через пытки более 290000 человек и через сожжение – не менее 31912. Эта отмена не помешала инквизиторам продолжать свое тайное дело, пока, наконец, в 1834 году инквизиция не была вторично отменена по всей Испании, а имения, принадлежавшие ей, не были отданы в уплату публичных долгов. Но и после этого могущественное учреждение продолжало втайне свою неутомимую деятельность, простиравшуюся до самых отдаленных концов страны.

Инквизиторы вели свои процессы следующим образом.

Обвиняемого или обвиняемую в чем-либо обычно приглашали явиться в секретное судилище. Если они являлись, их арестовывали, если же, предвидя свою участь, они игнорировали приглашение, то за ними посылали сыщиков, те находили их и, взяв под арест, доставляли в инквизицию. После ареста заключенных сразу же бросали в известные уже нам казематы, куда почти не проникал дневной свет.

Если арестованный признавался в том, в чем его обвиняли, его могли отпустить, лишив перед этим имущества и подвергнув какому-нибудь покаянию, но в большинстве случаев казнили, а иногда заключали в душный каземат, где он и оставался, пока смерть не освобождала его.

Если же кто-то обвинялся в ереси, его, пусть он и успевал оправдаться, в течение длительного времени подвергали разным наказаниям, покаянию и облачали в позорящие одежды. Но любого из этих оправдавшихся ожидала неминуемая гибель, если к инквизиторам поступало вторичное обвинение, – тогда их предавали смертной казни, чаше всего сжигая на костре. Легко представить себе, сколько невинных жертв погибло из-за ложных доносов, если вспомнить, что инквизиция никогда не заботилась о проверке их истинности, а добивалась лишь признания обвиняемых, мнимые преступления которых доносчики сочиняли по большей части из личной вражды и ненависти. Для получения признаний иногда достаточно было заточения в каземат, если это не помогало, в ход шли пытки – пытали веревками, водой и огнем. Но если и после всего этого жертва не сознавалась, ее все равно ждала смерть или заключение в смертную камеру, откуда никто не выходил живым. Если же под пытками обвиняемый признавался, то и тогда, чаще всего, его продолжали истязать, чтобы он оговорил еще кого-нибудь из неугодных инквизиции людей.

Прежде главный инквизиционный трибунал находился в Валенсии и только после 1808 года был переведен в Мадрид, в Санта-Мадре, а оттуда – в аббатство Святой Марии.

В то время власть инквизиции официально была ограничена гораздо сильней, чем при королевах Христине и Изабелле, мужья которых покровительствовали этому варварскому учреждению и, оставив в его подчинении все храмы, ордена, приходы, монастыри, все духовенство, помогли инквизиции, несмотря на ее официальный запрет, сохранить всемогущество. Неудивительно поэтому, что из аббатства Святой Марии она продолжала править в Испании, не признавая над собой никакой власти на земле, кроме генерала иезуитского ордена в Риме.

Когда граф Кортецилла вошел с отцом Бонифацио в камеру пыток, монахи, или так называемая служащая братия, вытянулись перед инквизитором и низко поклонились ему.

Бонифацио отдал им вполголоса какое-то приказание, и вслед за этим в страшную камеру была приведена Амаранта.

Она обвела диким, блуждающим взором всех присутствующих.

Граф Кортецилла стоял в стороне, прислонившись к одному из каменных столбов, поддерживающих свод.

Амаранта, увидев отца Бонифацио, быстро подошла к нему и бросилась перед ним на колени.

– О, сжальтесь! – воскликнула она. – Делайте со мной, что хотите, но верните мне моего ребенка!

– Ребенок твой находится в хороших руках, Амаранта Галло! Приди в себя и сознайся в истине! Там, на этой скамье пыток, ты должна сделать свое признание!

– Что же я могу еще сказать? Вы слышали уже от меня все, что я знаю, – ответила Амаранта. – Я говорила правду, могу и теперь это повторить, хотя бы целый свет доказывал противное! Отпустите меня, наконец, избавьте от этих мучений и страданий, верните мне мое дитя, моего мальчика! О, сжальтесь над горем матери! Сжальтесь, верните мне его!

Сострадание было неведомо очерствевшим сердцам инквизиторов. Бонифацио стоял как каменная статуя перед прелестной женщиной, валявшейся у него в ногах, ее мольбы нимало не трогали его, никакого участия не было ни в его лице, ни в его безучастном жестком голосе.

– Итак, ты не хочешь отречься от своих показаний? – сказал этот железный человек и подал знак одному из своих братьев-прислужников. – Долг повелевает мне заставить тебя признаться в истине, признаться, что ты из корыстных целей оклеветала принца Карлоса, будто это он соблазнил тебя и находился с тобой в преступной связи, а не Изидор Тристани, твой любовник и соблазнитель! Положите ее на скамью, она должна, наконец, сознаться. Прикрепите ее хорошенько!

Страшный крик отчаяния и испуга вырвался из груди несчастной, но и он не тронул сердца палачей.

Амаранта в одну минуту была положена на доску и прикреплена к ней ремнями, так что не могла шевельнуться.

Граф Кортецилла присутствовал при этом, продолжая спокойно стоять у своего столба. Его, по-видимому, страдания несчастной и вся эта сцена трогали так же мало, как и прочих присутствующих, он оставался немым свидетелем всего происходившего.

– Еще раз тебя спрашиваю, хочешь ты сознаться, что все, сказанное тобой до сих пор, была ложь, выдуманная с целью обеспечить себя и ребенка? – сказал Бонифацио. – Хочешь ты сознаться, что не принц Карлос, а Изидор Тристани был твоим любовником?

– Нет, не хочу и не могу утверждать ложь, я повторяю, что не Изидор Тристани, а дон Карлос клялся мне в любви и верности, ничего другого не могу сказать. Помоги мне, Господи, аминь!

– Пытайте ее! – раздался голос инквизитора. Несколько рук накинули в одну минуту на рот и нос несчастной мокрые тряпки, пропитанные водой так, что воздух едва проникал сквозь них. Затем один из служащих братьев схватил кувшин с водой и начал, капля за каплей, через тряпку вливать ей в рот эту воду, которую она вынуждена была глотать беспрерывно, движение это все ускорялось, капли падали ей в рот чаще и чаще, лишая ее воздуха. Она задыхалась, глаза выкатились из орбит.

Инквизитор знаком остановил пытку, палачи стащили тряпки с лица Амаранты, которая до того ослабла, что не могла перевести дыхания, чтобы вздохнуть наконец полной грудью.

– Признаешь ты теперь или нет, что твои показания ложны? Признаешь ты, что Изидор Тристани отец твоего ребенка? – спросил Бонифацио.

– Можете убить меня, но и перед смертью я скажу, что отец моего ребенка дон Карлос, – проговорила мученица слабым умирающим голосом. – Сжальтесь, дайте мне умереть!

Инквизитор опять подал знак.

Еще раз положили тряпки на рот Амаранты, снова начала она захлебываться каплями воды, и, наконец, руки и ноги ей стали сводить судороги, глаза безжизненно остановились, она лежала как мертвая, потеряв сознание.

Пытка водой, изобретенная отцом Бонифацио, была окончена.

Тогда помощники инквизитора отвязали безжизненное тело от скамьи и подняли его. По-видимому, в нем не осталось ни малейших следов жизни.

– Отнесите эту закоренелую грешницу назад в ее келью, – приказал Бонифацио. – Она не призналась, но вина ее доказана показаниями Изидора Тристани. Позаботьтесь привести ее в чувство.

Пока палачи выносили Амаранту из камеры пыток, святой отец обратился к графу Кортецилле со следующими словами:

– Как только она поправится, она будет обвенчана с Изидором Тристани, и тогда все препятствия устранятся, надеюсь, что это вас удовлетворит?

Граф утвердительно кивнул головой.

– Исполните единственную мою просьбу, единственное мое требование, – сказал он тихо, причем лицо его оставалось так же холодно и бесстрастно, как во все время истязания несчастной Амаранты. – Отыщите мое пропавшее дитя.

– Будьте покойны, граф Кортецилла, – ответил Бонифацио, выходя вместе с ним из камеры пыток, на пороге которой их ожидал прежний их проводник, монах, освещавший им путь своей свечой. – Мы найдем ее! У нас есть свои средства для этого, свои пути, и я обещаю вам почти наверняка, что на днях же наши сыщики найдут ее!

– Желаю, чтобы ваши труды увенчались успехом, тогда я немедленно уеду с Инес за границу, чтобы встретиться с принцем в условленном прежде месте, – сказал граф Кортецилла, направляясь к выходу из аббатства. – Примите благодарность за вашу готовность оказать мне содействие, и дай Бог, чтобы оно привело нас к цели!

С этими словами он поклонился инквизитору и ушел.