Текст книги "Дон Карлос. Том 1"

Автор книги: Георг Фюльборн Борн

сообщить о нарушении

Текущая страница: 24 (всего у книги 30 страниц)

XI. От греха к греху

Дон Карлос прибыл в лагерь своих войск, расположившихся в палатках недалеко от границы. Осмотрев лично вновь набранные войска, он объявил им, что их ждут награды и слава, он поведет их на Мадрид, и они уничтожат врагов.

Карлисты в ответ на это кричали громкое «ура» своему монарху, королю Карлу. В обширном лагере царило веселое оживление, все ждали скорого получения оружия, день прибытия его был уже известен.

Пока военный министр дона Карлоса был в состоянии аккуратно выплачивать жалованье, в войсках если и не было особенного повиновения и дисциплины, то все-таки видна была храбрость и готовность сражаться; солдаты ждали военных действий, надеясь на хорошую добычу.

Желающие сражаться за дона Карлоса все прибывали на север Испании, и уверенность претендента на корону росла день ото дня. Его вербовщики работали усердно: им щедро платили; делом этим занимались преимущественно офицеры, в обязанности которых входило раздобыть оружие и пушки; они без устали разъезжали по тем местам, где поддерживали карлистов.

Силы дона Карлоса крепли, и он наслаждался своим растущим успехом. Женитьба на Маргарите Пармской открыла ему новый источник, который он немедленно обратил в свою пользу. Он получил огромные суммы, и это чрезвычайно увеличило его силы.

Понятно, что не любовь заставила его жениться на принцессе; точно так же, не по любви, женился бы он и на графине Инес. Один расчет, никогда его не покидавший, руководил им, в жертву ему шло все.

Вскоре после свадьбы дон Карлос отвез принцессу, получившую титул герцогини Мадридской, на воды во Францию; там он простился с ней и вернулся в Испанию, чтобы принять на себя командование войсками. Понятно, что разлука была нетяжела для обоих, и если они как-то скрывали холодность своих отношений, то это ради этикета. Король без короны и трона окружил свою супругу и себя всевозможной роскошью и пышностью, создав всю видимость и порядки королевского двора. Он назначил министров и советников, организовал канцелярию, приказал издавать газету, в которой печатались его приказы и сообщения, и создал генеральный штаб, который должен был повсюду сопровождать его.

Итак, был король и нечто вроде правительства, недоставало только страны, которой бы они правили.

Испания единодушно не признала его притязаний на трон и решилась с оружием в руках принудить его отказаться от попытки силой захватить корону.

Но дон Карлос не собирался так просто отказываться от своих намерений. Он рассчитывал захватить свободный трон Испании с помощью шайки необузданных удальцов, жаждущих добычи. Он хотел возложить на себя корону против воли всей страны, основываясь на своем давно утраченном праве, которого никто, кроме него, не признавал. Он думал силой, при помощи меча, добиться трона и устилал дорогу к нему трупами; он хотел быть королем Испании, хотел называться отцом народа и ради этого разорял и опустошал страну, ничего, кроме ненависти, не питавшей к нему. Могла ли Испания любить дона Карлоса, страна, ввергнутая им в войну, познавшая все ее ужасы, истребление полей и нив? И этой страной он хотел править? Вместо преданности и любви он добился проклятий от испанского народа!

Но ослепление этого человека, переполненного тщеславием и жаждавшего почестей, было так велико, что он ни о чем не думал, кроме своей власти, все принес ей в жертву, добиваясь ее любой ценой. Он не пренебрегал никакими средствами. Да, человек этот был так глубоко убежден в своем праве, что считал законными любые свои действия и любые средства, ведущие к цели.

Дон Карлос находился в своей палатке, он только что закончил совещание с генералами и стоял один около походного стола, на котором лежали развернутые планы.

Честолюбие рисовало ему картины победы. Он не сомневался в ней, тем более что число его войск росло с каждым днем. Он не сомневался в исполнении своих ужасных, кровавых намерений, тем более что бессовестные льстецы, окружавшие его и рассчитывавшие впоследствии получить щедрую награду и теплые места, поддерживали в нем уверенность в победе и в законности его прав.

Наряду с честолюбивыми планами в душе дона Карлоса горело тайное желание, проснувшееся в нем в тот вечер, когда он снова увидел Амаранту. До того времени, пока она не появилась перед ним, он не вспоминал о ней, захваченный своими планами, но с того вечера родилось в нем неодолимое желание видеть ее опять своей. Ее красота, ее обольстительный стан зажгли в нем могучую страсть; Амаранта, прекрасная в своем гневе, заставила его чувства пылать гораздо сильнее, чем в то время, когда она любила его. В нем проснулась мучительная любовь, неодолимое влечение к Амаранте; ни того, ни другого не было в нем прежде.

Было ли это наказание свыше за его измену?

Теперь он любил с неукротимой страстью ту, которую так подло оттолкнул от себя! Он постоянно видел ее перед собой: когда оставался один, когда ложился в постель, образ ее не покидал его и во сне, и тогда он простирал к ней свои руки с мучительной страстью; образ Амаранты всюду преследовал его. Он проклинал себя за то, что не может теперь обладать ею…

Неподвижно стоял он, задумавшись, в своей палатке, неотрывно глядя в одну точку, и снова Амаранта как живая предстала перед ним во всей обольстительной, дивной ее красоте, с ее навсегда исчезнувшей любовью…

Занавес над входом в палатку заколебался… Вошел адъютант и остановился у входа, приняв почтительную позу.

– Что там такое? – отрывисто спросил дон Карлос.

– Бывший капрал Тристани, произведенный в капитаны по приказанию вашего величества, просит аудиенции, – доложил адъютант.

– Он хочет поблагодарить меня за повышение в чине, – отвечал дон Карлос, – он заслужил его внезапным нападением на гарнизон в Риво, и я принимаю его благодарность! Передайте это ему.

– Ваше величество, позвольте доложить, что капитан Изидор Тристани утверждает, будто у него важное донесение.

– Снова задумал что-нибудь?

– Он говорит, что свое сообщение хотел бы лично доложить вашему величеству!

Дон Карлос был недоволен причиняемым ему беспокойством, он немного помедлил и, быстро обернувшись к адъютанту, с недовольной миной сказал:

– Пусть войдет, но только скорей!

Офицер вышел из палатки, и вскоре худощавая, гибкая фигура Изидора появилась на пороге.

– С позволения вашего величества… – сказал он, поклонившись, и закрыл за собой занавес у входа.

Его косой взгляд выжидательно остановился на доне Карлосе, который внимательно рассматривал непрошеного гостя.

– Вы капитан Тристани? – спросил он.

– По милости вашего величества, – отвечал Изидор. – Я надеюсь, что ваше величество не изволили забыть меня! Тристани и Изидор – одно и то же лицо.

– Что привело вас сюда? – помедлив, быстро спросил Карлос, напоминание об Изидоре не очень-то понравилось ему.

– Тристани, командир отряда карлистов, хочет принести вам благодарность за все ваши милости…

– Я уже знаю, – прервал Карлос, отворачиваясь, – есть другой способ вместо пустых слов! Я принимаю вашу благодарность!

– Я бы не хотел навлечь на себя недовольство вашего величества, – быстро проговорил Изидор, – но я все-таки считаю своей обязанностью сообщить вам об одном случае, который имеет большое значение как для вашего величества, так и для меня!

– Говорите скорей!

– Внезапное нападение на Риво, которое было придумано мной…

– Все это я уже знаю! Смертный приговор дону Мануэлю Павиа уже подписан!

– В таком случае, вашему величеству известно, что в ту же ночь городская казна в Риво была похищена, – продолжал Изидор, несмотря на нетерпение дона Карлоса. – В городской казне было около семи тысяч дур о! Похищенное было вывезено, но между тем никто из нас не получил ничего!

– О казне ничего не известно и в штаб-квартире, – сказал дон Карлос, становясь более внимательным. – Что вы знаете об этом происшествии?

– Да будет известно вашему величеству, что внезапное нападение было придумано мною одним, но не один я участвовал в нем!

– Кто же еще, кроме вас?

– Генерал Доррегарай.

– Что это значит? Вы, кажется, обвиняете генерала?

– Сохрани Бог, ваше величество! Я хочу только сказать, что как я и мои солдаты не принимали участия в грабеже кассы, так и солдаты генерала Доррегарая ничего не знали о деньгах. Только два ривосских жителя, спрятавшихся в ту ночь в винном погребе недалеко от здания банка, говорят, что видели, как в дом вошел кто-то из высших военных чинов и с ним еще восемь человек.

– Этот офицер был из моих? '

– Жители говорят, что так, и по описанию… я не смею всего говорить вашему величеству…

– Но я хочу знать, и приказываю вам ничего не утаивать!

– Боязнь заслужить немилость вашего величества… Опасность…

– Ничего не бойтесь, я не буду взыскивать с вас за это.

– По описанию, – сказал, понижая голос, Изидор, – это был генерал… но я не говорю ничего!

В подобострастной фигуре Изидора было что-то неприятное, отталкивающее. Так подумал и дон Карлос, взглянув на него.

– Счастье ваше, что я дал слово не накладывать взыскания, – сказал он мрачно.

– Я считал своей обязанностью сообщить вашему величеству все, несмотря на опасность. Я не верю никому и считаю, что всегда лучше все знать и за всем наблюдать. У меня есть еще донесение…

– Если это опять какое-нибудь обвинение, так поберегите его для себя, – сказал дон Карлос.

– Это касается частных дел вашего величества, и я прошу милостиво простить меня, если мое сообщение окажется некстати. За эти дела ваше величество одно время платили мне, и потому я считаю до сих пор своим долгом служить вам. Ваше величество, может быть, помните девушку…

Дон Карлос насторожился. Изидор, наблюдавший за ним, заметил эту перемену в его лице.

– …Амаранту Галло, – продолжал он, – ее увели в монастырь, но она каким-то чудом скрылась оттуда.

– Как вы это узнали, капитан?

– Ваше величество, я случайно видел ее сегодня утром.

– Видели? Где же? – поспешно спросил дон Карлос.

– Я шел через Ирану – это небольшое местечко милях в двух отсюда.

– Амаранта в Иране?

– Могу заверить ваше величество, что я не ошибся, у меня хороший глаз! Это точно была Амаранта, она стояла на коленях перед изображением пресвятой Мадонны.

– Одна?

– Одна!

– Видела она вас?

– Изидор предпочел остаться незамеченным. Я тотчас же решил донести об этом вашему величеству, ведь кто знает, какие намерения…

– Видели вы, куда потом пошла эта девушка? – перебил дон Карлос.

– Как же, ваше величество, я аккуратен в подобных случаях! Амаранта пошла в одну из улиц предместья, где много садов, к небольшому домику. Ее встретила какая-то сеньора, которой я не мог разглядеть, и они вместе вошли в дом, они обе живут там.

– Можете вы описать мне этот дом?

– Это низенький домик с оленьими рогами на верхней части фронтона.

– Знаете вы, кто там живет, кроме них?

– Какая-то вдова-старушка, больше никого.

– Ступайте к своему отряду, – сказал дон Карлос, – и продолжайте так же усердно служить, как служили до сих пор.

Изидор поклонился и вышел.

– В Иране… – прошептал дон Карлос. – Я должен ее отыскать сегодня же вечером! Не могу дольше переносить этого мучительного желания снова увидеть ее! И что меня так тянет к ней? Вся кровь кипит, как вспомню эту девушку. Никогда она еще не была так прелестна, как теперь, так обольстительна! Нет, она моя, она должна быть моей. Сейчас же еду туда и снова страстно обниму ее! На коня! В Ирану! К Амаранте!

Дон Карлос вышел из палатки, велел оседлать лошадь и объявил адъютанту, что поедет один. Уже был вечер, когда он отправился.

Осень вступала в свои права, и на смену летнему зною пришла благотворная свежесть ее вечеров.

Дон Карлос свернул на узенькую дорожку.

В полях царила глубокая тишина. Нигде не видно было стад. Жители селений большей частью оставили свои жилища и, захватив имущество и скот, спешили уйти от карлистов. Все бежало от ужасов народной войны, грозившей охватить весь север.

Дон Карлос не обращал внимания на эти явные предостережения. Что ему до участи городов, селений и их жителей? Он сурово преследовал только свои честолюбивые цели.

Не прошло и часа, как уже показались сады и засеянные поля, а вскоре в вечернем сумраке можно было различить маленькие домики городка – цель его поездки. Соскочив с лошади и привязав ее к дереву, он пошел по узенькой улочке, вившейся между деревьями.

Вдали видны были еще девушки у колодца, в садах гуляли люди, пользуясь тихим, прохладным вечером, чтобы отдохнуть перед сном от дневных трудов. Густые деревья так затеняли улицу, что дон Карлос легко мог оставаться незамеченным. Иногда он останавливался, чтобы осмотреться и разглядеть дома.

Свернув в узенькую боковую улицу, он вдруг услышал недалеко от себя голоса. Быстро прижавшись к дереву, он увидел в ближайшем к нему садике две фигуры – две девушки, гуляя, разговаривали между собой.

Не отрываясь от дерева, он постарался рассмотреть их. Холодная улыбка скользнула по его губам, когда в одной из них он узнал Амаранту. Но кто была другая?

Между тем девушки, дойдя до противоположного конца садика, повернули и пошли обратно, приближаясь к дону Карлосу. Каково же было его удивление, когда при слабом свете месяца он узнал в спутнице Амаранты графиню Инес!

В первую минуту он подумал, что ошибся, но затем, услышав голоса, перестал сомневаться.

Это было неприятно ему – графиня мешала его плану. И как Инес попала сюда? Что так тесно связывало ее с Амарантой? Они казались двумя сестрами, доверчиво разговаривавшими между собой.

Кругом все было тихо, ночь заявляла свои права. Девушки повернули домой. Дон Карлос поспешно отправился за ними, прячась в кустах и очень осторожно ступая; они не слышали легкого хруста песка под его ногами. Он видел, как, войдя в прихожую, они поцеловались, прощаясь на ночь, затем Инес вошла в комнату налево, а Амаранта – направо.

Значит, у них были отдельные спальни; это отвечало страстным желаниям Карлоса.

Окно комнатки Амаранты осветилось: она, войдя, зажгла свечу, потом опустила наружный занавес и закрыла окно.

Тихонько прокравшись между кустами к дому, дон Карлос встал под окном девушки и осторожно приподнял край занавеса.

Теперь он мог видеть внутренность комнаты. Тут было три-четыре старых стула, недалеко от окна – стол, на котором горела свеча, небольшой шкаф, скромная постель и над ней несколько пестро раскрашенных образов.

Прекрасная девушка расстегнула корсаж и стала снимать крошечные башмачки. Глаза дона Карлоса загорелись, он мог теперь беспрепятственно любоваться этими чудными формами. Кровь в нем закипела, он дрожал всем телом.

Амаранта распустила густые волосы, упавшие на обнаженные плечи, и начала молиться. Слезы струились из ее поднятых к небу глаз, и это придавало ее лицу какое-то невыразимо лучезарное выражение.

Но дон Карлос не обращал внимания на глубокое страдание Амаранты, его горящие глаза видели в ней лишь красоту форм, он наслаждался видом ее тела. Она была теперь так близко! Лицо его дрогнуло, белки глаз налились кровью, ударившей в голову.

В эту минуту свет в комнате погас, и Карлос опустил занавес.

Амаранта легла в постель. Он хотел подождать еще несколько минут и потом войти к ней, просить ее любви, любви женщины, которой он когда-то обладал и которую так бессовестно оттолкнул! Ему хотелось обнять ее, сказать, что он не знает покоя с той поры, как снова ее увидел. Он был так ослеплен, что надеялся вернуть любовь обманутой, брошенной им женщины, надеялся, что она выслушает и снова обнимет его! В случае же сопротивления этот человек решил овладеть ею насильно, потому что не в силах был справиться со своим желанием.

Сознание близости молодой женщины наполняло его блаженством. Горя нетерпением, он подождал, пока графиня заснет, и наконец взялся за ручку двери. Она была только притворена, в этом городке никто не запирался на замок.

Открыв дверь, дон Карлос остановился на пороге; слабый свет, проникнув с улицы, дал возможность разглядеть Амаранту. Она спала спокойно, ничего не подозревая, и была так хороша!

Затворив за собой дверь, он с минуту стоял неподвижно; сердце у него замерло при мысли, что эта прекрасная женщина, цель его желаний, в его руках.

В эту минуту он напоминал кровожадного тигра, склонившегося над своей жертвой, зная, что она не уйдет от него, и нарочно выжидая, чтобы распалить свой голод и увеличить наслаждение.

Подойдя к постели Амаранты, дон Карлос прислушался к ее ровному дыханию. Невыразимое блаженство доставляла ему эта близость любимой женщины, но, наконец, бешеная страсть овладела им. Он прижался губами к ее губам…

Раздался тихий, приглушенный крик.

Амаранта, еще не вполне очнувшись от сна и грез, но инстинктивно чувствуя страшную опасность, отталкивала его.

Кругом было темно. Она ничего не могла различить, а чьи-то руки уже обхватили, и кто-то привлек ее к себе. Невыразимый страх овладел ею, только теперь она начала ясно понимать, что случилось.

– Святая Мадонна! – вскричала она. – Ступайте прочь! Кто вы, кого вам надо?

– Тише, тише! – шептал Карлос. – Разве ты не узнаешь меня? Это я!

Услышав его голос, Амаранта сначала подумала, что это во сне, а потом ею овладело невыразимое отчаяние.

– Ты? Это ты? – вскричала она в ужасе. – Прочь от меня, презренный, или я позову на помощь!

– Никого здесь нет! Отдайся мне, я с ума схожу от страсти!

– Прочь! Когда я любила тебя, ты меня обманул, а теперь опять вернулся ко мне? Ступай вон!

– Постой! Выслушай!

– Прочь, или…

– Не зови – выслушай!

– Я проклинаю тебя, богоотступник! Вспомни, что ты сказал мне в монастыре Святой Марии! Ты отрекся от своего ребенка…

– Я не могу жить без тебя!

– Теперь моя любовь превратилась в ненависть! – вскричала Амаранта, изо всей силы оттолкнув дона Карлоса. Ей, наконец, удалось вскочить. – Я ненавижу тебя, презираю, негодяй! И ты смел прокрасться сюда, снова прийти ко мне?

– Ты должна быть моей, хотя бы это стоило мне жизни! – прошептал он в диком порыве страсти и сжал в своих объятиях Амаранту.

Она сопротивлялась, как могла; страх удесятерил ее силы. Но, наконец, молодая женщина почувствовала, что ей не устоять. Она громко закричала, зовя на помощь.

– Молчи, – прошипел Карлос, – или ты умрешь. Выбирай – быть моей и жить или умереть!

– Лучше умереть, – вскричала она, задыхаясь, и снова оттолкнула его, еще раз громко позвав на помощь.

На этот раз ее зов услышали. Послышались шаги.

– Змея! Так умри же! – сказал дон Карлос, вырвав из-за пояса кинжал.

У ворот дома уже были слышны шаги бежавших на помощь.

Обезумев от страсти и ярости, он ударил кинжалом Амаранту, бессильно упавшую на пол, выбежал из комнаты, оттолкнув кого-то, и исчез в темноте ночи.

XII. Дукечито

– Это славно! Рикардо Малеца, мне каждый день будут подавать шоколад на завтрак? – спрашивал бывший арфист Клементо, с удовольствием прихлебывал шоколад из золоченой чашки.

На нем было нарядное темное бархатное утреннее платье, панталоны самого тонкого сукна и красные кожаные сапожки.

– Ваша светлость все изволите забывать, что вы дукечито, единственный сын и наследник богатого герцога Кондоро, – отвечал Рикардо.

– Да, да, дукечито! Это правда! Видите ли, чтобы привыкнуть к такой перемене, нужны не одни день, не одна неделя! Дукечито! Так, так! Но право, я никогда не думал, что буду каждый день пить шоколад и есть за обедом по десять блюд, право, никогда не думал, Рикардо! Но теперь я дукечито! Ха-ха-ха! – смеялся дурачок Клементо, ощупывая свое платье, глядясь в зеркало и необычайно радуясь сам себе. – Этим я обязан моей матери, дукезе. Очень благодарен ей, что она моя мать, Сара Кондоро. Вы говорите, герцог Кондоро мой отец? Похоже, очень похоже!

– Когда ваша светлость прикажете готовиться к отъезду? – спросил Рикардо, всеми силами стараясь приучить дукечито к новой обстановке.

– О каком отъезде вы говорите, Рикардо?

– Об отъезде к светлейшему герцогу, которому очень хочется увидеть дукечито.

– Так, так, к герцогу! Так ему хочется увидеть меня? Это замечательно, Рикардо, ему хочется меня видеть, а между тем он ведь меня совсем не знает!

– О, как можно! Светлейший герцог знает дукечито, – отвечал старый дворецкий, сильно радуясь, что пропавший сын герцога, наконец, найден.

– Будто? – сказал Клементо, с удивлением взглянув на Рикардо. – А я его совсем не знаю!

В каждом слове, во всех манерах этого арфиста, так внезапно превратившегося в сына герцога, видно было отсутствие не только всякого воспитания, но и всякого природного развития. Нельзя сказать, что Клементо вовсе был лишен разума, но его круглое лицо и бессмысленный взгляд без всякого выражения указывали на очень слабые умственные способности. В народе его иначе не называли, как «дурачок Клементо».

Стоило взглянуть, как он радовался своему новому положению, с каким удовольствием рассматривал себя, чтобы тотчас заметить недостаток его ума. Часто даже страшно было слышать его бессмысленный смех и видеть его кривлянье перед зеркалом.

– Я не знаю герцога, – повторил он, – а он меня знает, говорите вы? Да, меня знают многие!

– Светлейший герцог – отец ваш, и ему очень бы хотелось видеть вашу светлость.

Клементо задумался на минуту.

– Мой отец… а дукеза – моя мать, – пробормотал он, – но почему же мать Кондоро я знаю, а отца Кондоро – нет?

– Светлейший герцог живет не в Мадриде.

– А! Так где же он? – спросил с удивлением Клементо.

– Светлейший герцог с нетерпением ждет дукечито, поэтому я осмелился спросить, когда мы будем собираться, – отвечал Рикардо.

На лице Клементо выразилось неудовольствие.

– Собираться? – спросил он. – Мне бы хотелось остаться здесь, мне нравится, как я теперь живу!

– Но светлейший герцог!

– Пусть он сюда приедет! Отчего его здесь нет?

– Он слишком слаб для путешествия, мы должны сами ехать к светлейшему герцогу.

– Только не сегодня, милый Рикардо, только не сегодня, – просил дукечито.

– Ваша светлость говорили это вчера и третьего дня.

– Говорил, Рикардо? Уж я этого не помню теперь!

– Бедный герцог, – прошептал старый дворецкий, грустно глядя на дукечито, жадно допившего шоколад и вылизавшего даже блюдечко. – С позволения вашей светлости, – остановил его старик, – этого не надо делать, лучше я велю подать вам еще чашку, но с блюдечка не годится…

– Еще чашку! – вскричал обрадованный Клементо. – Отлично, милый Рикардо, принесите мне еще чашку! Я прежде никогда не пил шоколада, я пил только воду из колодца.

Дворецкий позвонил и велел вошедшему слуге принести еще чашку, а сам между тем обдумывал, как бы ему уговорить дукечито поскорее уехать из Мадрида.

Пока Клементо жадно пил принесенный шоколад, Рикардо начал так:

– Вот уж у светлейшего герцога, вашего отца, будет вдоволь шоколада и разных сластей!

Дукечито поднял голову.

– Что же еще такое у него есть? – спросил он.

– Все, что вам так нравится есть и пить, ваша светлость, – и прекрасное пухеро, и конфеты из апельсинов, и вино!

– И вино?

– Какое только пожелаете, ваша светлость!

– Ну, так мы лучше отправимся туда, – решил Клементо.

– Значит, завтра можно, не правда ли?

– Да, завтра, Рикардо! Только мне кажется, я не смогу идти так далеко, у меня разболятся ноги, – сказал дукечито, вообразивший, что они пойдут пешком.

– Но мы ведь поедем по железкой дороге, – объяснил Рикардо.

– Я еще никогда не ездил в этих летящих вагонах!

– Но так удобнее и быстрее ехать, ваша светлость!

– Я боюсь, милый Рикардо!

Новое препятствие. Клементо не хотел ехать по железной дороге, а ехать на лошадях было гораздо дольше.

– Все ездят так, ваша светлость, и не боятся, – успокаивал Рикардо, – и вам понравится, когда вы попробуете.

– И не говорите об этом, мне страшно подумать, – говорил Клементо с невыразимым страхом на лице, – я хотел однажды посмотреть на эти вагоны, да пришлось скорей убежать – не могу их видеть!

– Но я буду с вами, ваша светлость, попробуйте!

– Ах, не говорите об этом, милый Рикардо! — просил Клементо, и лицо его исказилось от страха.

– Святой Антонио, – шептал старик, – что я теперь буду делать?

– Доставьте-ка мне лучше удовольствие, Рикардо, – сказал снова просиявший Клементо, подходя к нему.

– Что прикажете, ваша светлость?

– Вы взяли у меня мою арфу – отдайте мне ее, мою старую, милую арфу!

– Она была расстроена, ваша светлость, – отвечал Рикардо и прибавил, принеся ему из другой комнаты прекрасную, новую: —Вот эта лучше!

– О, нет, не эту!

– Но эта лучше, ваша светлость!

– Дайте мне мою старую, я не хочу новую! – кричал Клементо, отворачиваясь от красивого инструмента в богатой золоченой отделке.

Рикардо покачал головой и принес старую арфу.

– О, благодарю вас, добрый Рикардо! – вскричал Клементо, засмеявшись и радостно захлопав в ладоши.

Он схватил грязную, расстроенную арфу, в которой недоставало половины струн, осмотрел ее со всех сторон и, забившись в угол прекрасно убранной комнаты, принялся сначала тихо трогать струны, потом громче и громче бить по ним.

Рикардо стоял поодаль, смотрел и слушал – грусть и сожаление выразились на морщинистом лице старого слуги. Так вот он, дукечито, наследник миллионов, надежда и последняя отрада больного старого герцога! А дукечито и не знал, и не понял бы того, что чувствовал Рикардо. Сидя в углу со своей ободранной арфой, он вспоминал о старой жизни, которая, несмотря на все ее лишения, была мила ему. Хотя теперь у него было все, чего бы он ни пожелал, его опять тянуло на улицу, потому что эта перемена не давала ему истинного удовольствия, он почти не понимал ее!

Старый Рикардо с тайной грустью думал о герцоге. Его потерянный сын найден, но в каком виде!

Горькие думы дворецкого были прерваны стуком в дверь. Он отворил.

– Это я, я, Рикардо, —сказала, входя, сгорбленная дукеза. —Мне хотелось посмотреть, как идет дело! Вот он —играет, милый человек этот Клементо, такой кроткий, непритязательный —и такой богатый! —Сара Кондоро указывала удивленному и смущенному ее появлением Рикардо на Клементо, который не видел и не слышал ее, продолжая спокойно играть. – Мое сердце не выдержало, – продолжала дукеза, – я не могла больше скрывать истину. Пусть мальчуган будет счастлив! А герцог не заслуживал, чтобы я отдала ему сына. Но я не злопамятна. Прошлое забыто и похоронено! Но что же это у вас такой вид, как будто надо горевать, а не радоваться?

Рикардо не решился высказать свои мысли и чувства. Он молча пожал плечами.

– Вы не благодарите меня, что я открыла вам свою тайну, – продолжала Сара Кондоро, – а?

– Я сожалею, сеньора дукеза, что воспитание дукечито было так заброшено! Это очень огорчит светлейшего герцога!

– Да кому же было заботиться о его воспитании, уж не мне ли? – горячо спросила Сара Кондоро. – Я сама нуждалась во всем, рада, что он хоть жив-то остался! А вы еще с выговорами!

– Я думаю только о светлейшем герцоге.

—Светлейший герцог, все герцог! —с неудовольствием сказала дукеза. —Прежде говорили, что герцог умер бы, если б не нашел своего сына! А теперь его же жалеете, когда этот сын возвращен ему!

В эту минуту Клементо услышал наконец голос старухи и обратился к ней.

– Матушка Кондоро! – вскричал он, протягивая ей одну руку, а другой держа арфу. – Ты здесь, матушка Кондоро?

– Пришла взглянуть, каково тебе здесь, сыночек!

– Хорошо, очень хорошо, матушка Кондоро, у меня и моя старая арфа, видишь? Только знаешь ли, – прибавил он, дружески подмигнув ей, – надо ехать по железной дороге, спроси старого Рикардо, вот история-то будет!

– Уж я знаю, вам не сладить с ним.

– Отчего нам не остаться здесь, матушка Кондоро? Здесь так славно!

– Уговорите, пожалуйста, дукечито, ради герцога, сеньора дукеза, – тихонько попросил Рикардо старуху, – времени нельзя терять.

– Что делать! – сказала Сара Кондоро. – Клементо, несмотря на свою кротость, тоже бывает настойчив!

– Я просто не знаю, что делать!

– Верю, верю, Рикардо, да ничего поделать нельзя. Уговоры ни к чему не приведут, уж я его знаю.

– Мне здесь дают вкусный шоколад, матушка Кондоро, – продолжал Клементо. – А посмотри только, как я нарядно одет!

– Совсем не узнать тебя, сынок!

– А когда мне теперь отдали мою старую арфу, так мне больше ничего и не надо, я совершенно доволен!

– Как он скромен! – расхваливала Сара Кондоро. – Милый Клементо! Его можно вокруг пальца обвести! Рада, рада твоему счастью, сыночек! Но о путешествии и не заикайтесь, – прибавила она, обращаясь к Рикардо, – на это и не рассчитывайте.

– Так что же это будет? Я в большом затруднении, сеньора дукеза! Будьте добры, посоветуйте.

– Ну уж в этом мне нечем помочь вам, Рикардо! Но, послушайте, отчего бы вам не поехать на лошадях?

– Путешествие заняло бы не один месяц!

– Кроме того, Клементо не выдержит жизни в чужой стороне. Он затоскует. Не правда ли, сыночек, ведь ты не хочешь уезжать из Мадрида?

– Нет, матушка Кондоро, здесь лучше всего!

– Но светлейший герцог, ваш отец… – проговорил Рикардо, взглянув на Сару, как бы ожидая от нее совета.

– Поезжай с добрым Рикардо к герцогу, – сказала она, – а потом вернешься в Мадрид.

– Да, да! Вот это славно, милый Рикардо! – согласился Клементо. – Мы вернемся сюда после! Ведь и арфу я возьму с собой?

– Ваша светлость, можете взять все, что хотите, вам стоит только приказать.

– Что хочу? – с довольным смехом сказал Клементо. – Э! Да это хорошо! Но мы ведь вернемся?

– Ну, вот вам, – обратилась дукеза к дворецкому, – долго жить у вас он не останется! Во всем же остальном он настоящий ягненок! Ну, сынок, теперь я видела тебя, знаю, что тебе хорошо, прощай же, мне пора идти.

– Прощай, матушка Кондоро! – равнодушно отвечал Клементо, снова взявшись за арфу и наигрывая на ее немногих оставшихся струнах.

Дукеза ушла, поклонившись старому слуге и унося с собой убеждение, что Клементо надолго не уедет из Мадрида. А это входило в ее тайные планы.

На следующий день все повторилось. Клементо опять давал обещание уехать завтра, хотя сначала, по-видимому, вполне осознал необходимость ехать к отцу, к герцогу.

Старый Рикардо был в отчаянии, он отправился к себе в комнату, чтобы придумать какой-нибудь решительный план, как вдруг к дому подъехал экипаж, и старик услышал, что слуги побежали встречать приезжего.

Подойдя к окну посмотреть, что за знатный гость приехал, он остановился в изумлении, не веря своим глазам. С запяток соскочили двое слуг герцога и откинули подножку. Во втором экипаже были чемоданы.

– Его светлость, сам… – пробормотал в испуге Рикардо.

Слуги высадили между тем болезненного старика, и тут только дворецкий, опомнившись, бросился встречать его.

Герцог Кондоро был высокий, худощавый гранд, правда, годы сильно согнули его. На нем был широкий сюртук, плед, меховые сапоги и серо-зеленая дорожная шапка с огромным козырьком.