Текст книги "Грешница и кающаяся. Часть I"
Автор книги: Георг Фюльборн Борн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 5 (всего у книги 29 страниц)
VI. ПЕРЕД ОБРАЗОМ БОЖЬЕЙ МАТЕРИ
Спустя полчаса после того, как Эбергард и принцесса Шарлотта отстали от группы придворных, камергер Шлеве, расставшись с принцем Вольдемаром, поспешил к месту свидания. Барон боялся опоздать, так как ему известна была гордость мисс Брэндон. Сколько пришлось потратить усилий, чтобы уговорить ее согласиться на это свидание, и если теперь он опоздает, то гордая красавица не станет ждать и все его надежды рухнут. Барону помогло имя Эбергарда. Только благодаря тому, что в изящной записочке, посланной им Леоне, упоминалось о графе, с которым у нее, видимо, были свои счеты, она согласилась на свидание.
Камергер Шлеве имел какие-то планы относительно прекрасной мисс Брэндон – недаром он беспрестанно обращал внимание принца на таинственную незнакомку, которая своей смелостью приводила в изумление жителей столицы.
Барон стремился взять принца Вольдемара в руки в надежде не только увеличить этим свою власть, но и нажить состояние. Он был весьма опытен и хитроумен в составлении и осуществлении разных планов и здесь также ловко и напористо принялся за дело.
Вскоре он уже был возле павильона, что находился на границе парка, привязал лошадь к дереву и, прихрамывая, побрел к стеклянной двери домика.
Мисс Брэндон еще не было, так что он, пододвинув кресло к окну, стал нетерпеливо поджидать царицу львов.
Павильон состоял из четырех обособленных комнат, в каждую из которых вела самостоятельная дверь; но камергер не сомневался, что мисс Брэндон войдет именно туда, где сидел он, так как эта комната находилась ближе всего к дороге, что вела в парк.
Его болезненно-желтое лицо, расплата за развратное прошлое, почти всегда, когда он оставался наедине с. собой, имело хитрое выражение. Однако, как только он оказывался в обществе того, в ком нуждался или кого хотел прибрать к рукам, оно становилось ласковым и заискивающе-покорным. Даже в его голосе появлялись добродушие и благосклонность, которые могли обмануть всякого, кто его не знал. Таким образом он сумел снискать себе доверие не только принца Вольдемара, что придало ему большое влияние при дворе.
Но вот серые глазки его заблестели – он увидел Леону, которая соскочила с лошади и, передав поводья своему провожатому, в котором камергер узнал ее страстного обожателя Гэрри, слепое орудие воли укротительницы, направилась к павильону.
Барон встал, отодвинул кресло и отворил дверь. Безупречная красота приближавшейся женщины, ее стройный стан вызвали у камергера немой восторг. Черное платье с длинным шлейфом выигрышно обрисовывало прекрасную фигуру и делало ее выше ростом. Лицо ее немного раскраснелось от езды, но сохраняло мраморную холодность. В его чертах читались властолюбие, отвага и железная воля. Ее римский нос с горбинкой, четко очерченный рот, сочные губы, как-то дико и гордо глядящие глаза, на первый взгляд, противоречили ледяному спокойствию этой натуры. Казалось, сердце этой женщины не способно на горячую и искреннюю любовь.
Она холодно поклонилась барону, который ввел ее в комнату и затворил дверь.
– Господин камергер, я намерена,– проговорила Леона, опускаясь в кресло,– пробыть здесь весьма недолго.– Небрежно, но рассчитанным движением она отбросила шлейф своего тяжелого черного платья.– Вы пригласили меня сюда – я хотела бы узнать цель этого таинственного свидания.
– Прошу простить меня, милостивая мисс Брэндон, что я избрал этот отдаленный домик местом нашего разговора, но его не должно слышать третье лицо,– стараясь быть предельно любезным, отвечал Шлеве.– Разговор столь важен, что я даже не осмелился доверить его бумаге.
– Вы в самом деле возбуждаете мое любопытство, говорите скорее. В вашем любезном письме было упомянуто имя…
– Имя графа Монте-Веро.
– Так что же?
– Мне кажется, ваши отношения с ним могли бы помочь нам в осуществлении нашей общей цели.
– Отношения? В самом деле,– отвечала Леона, внимательно следя за выражением лица барона и стараясь понять, что ему нужно от Эбергарда.
– В таком случае вы, может быть, изволите сообщить мне некоторые сведения о графе.
– Какого рода, господин камергер?
– Сведения, которые бы немного рассеяли тайну вокруг этого человека.
– Значит, вы… приняли сторону противников графа! – быстро проговорила Леона. Она едва не сказала: «Вы ненавидите графа», и еще более заинтересовалась разговором.
– Понимайте, как хотите, прелестная мисс Брэндон.– Камергер с саркастической улыбкой следил за выражением лица Леоны и понял, что она готова стать его союзницей.– Услуга за услугу, дорогая мисс. Помогите мне прибрать к рукам графа Монте-Веро, и я передам в ваши прекрасные маленькие руки весьма высокопоставленное лицо. Вы любите властвовать, я это знаю. Я доставлю вам, которая сумела сделать рабами своей воли царей пустыни, случай показать свою силу и ловкость и в другом, не менее легком деле; я ни минуты не сомневаюсь, что вы отлично справитесь с ним.
– Называйте вещи своими именами, любезный барон; полагаю, мы поймем друг друга.
– Принц Вольдемар до безумия влюблен в вас, от вас зависит сделать его чувство еще сильнее. Прежде вы должны мне позволить поднести ему дикий цветок, который он увидел здесь за городом и хочет сорвать, но я обещаю вам, что цветок этот скоро завянет для него! Принц – странная натура! Он с тем большей страстью преклонит колени перед вашим скипетром, чем скорее будет исполнено его желание сорвать тот дикий цветок.
– Перейдем теперь к сути вашего предложения,– сказала Леона.
– Вы имеете в виду графа? О, какое нетерпение! Это похоже на отвергнутую любовь.
Леона наказала дерзкого таким презрительным взглядом, что барон Шлеве, как бы прося прощения, смущенно склонил перед нею голову.
– К чему вы ведете весь этот разговор? Хотите всего лишь сказать, что принц меня любит? Я жду главной причины, побудившей вас пригласить меня сюда. Простите за откровенность, но ради этого сообщения мне не стоило предпринимать столь далекую поездку.
– В таком случае я буду говорить прямо: мы оба ненавидим графа! – Фон Шлеве понял свою собеседницу.– Я тоже люблю откровенность: мы оба ненавидим графа,– повторил он.– И вы должны передать его в мои руки, услуга с моей стороны – принц!
Леона неприязненно улыбнулась. Уже совсем стемнело; мисс Брэндон, величественная, словно королева из древних времен, стояла перед камергером, с нетерпением ожидавшим ответа.
– Значит, предлагаете заключить союз? – проговорила она, наконец, шепотом.
Барон невольно впился в нее взглядом.
– Непременно, милостивая государыня, и я надеюсь, что он пойдет нам обоим на пользу.
– Так сделаем же первый шаг!
– Прежде всего я должен просить вас сообщить мне сведения о графе Монте-Веро, они, вероятно, такого рода, что его падение будет неизбежно.
– Только падение? – спросила Леона, и барон понял смысл ее вопроса.
– Его гибель, мисс Брэндон, если прикажете,– уточнил камергер, рассчитывая, что тем самым скорее склонит Леону на свою сторону.
– Когда, завтра?
– Завтра вечером, а теперь – сведения!
– Они несложны, господин барон. Если граф Монте-Веро.останется жив, я не могу принять предложения принца.
– Я понял, сударыня. Значит, завтра вечером графа надо завлечь в западню; он так же силен, как ловок и умен.
– Вы думаете, необходимы особые приготовления, чтобы заставить его прийти? – спросила Леона, но затем быстро прибавила: – Назначьте место, даю вам слово, что граф явится!
– Один?
– Если хотите, один.
– В таком случае потрудитесь устроить, чтобы он завтра вечером явился на перекресток дорог, находящийся близ рощи.
– Отлично! А вы имеете верного слугу?
– Я найду его. Есть человек, который охотно затевает ссоры и при этом обыкновенно прибегает к оружию; он меня не знает, но я знаю его; товарищи называют его Кастеляном.
Глаза Леоны заблестели.
– Место, назначенное вами, достаточно безлюдное и уединенное? – поинтересовалась она.
– Весьма уединенное. Потрудитесь назначить графу явиться в шесть часов вечера, уже будет достаточно темно. Могу ли я быть уверен в вашей услуге?
– Несомненно, барон, и на будущее можете смело располагать мною,– отвечала коварная красавица.– У меня тоже есть человек, который не остановится ни перед какими препятствиями, лишь бы сделать мне приятное.
– Вы имеете в виду преданного вам Гэрри?
– Угадали! Только он слишком вспыльчив и безрассуден, поэтому я только заставлю его, не говоря с какой целью, написать приглашение, которое, я надеюсь, достигнет своей цели.
– Вы волшебница, сударыня,– воскликнул он и, увидев, что Леона собирается к отъезду, добавил: – Через несколько дней я буду иметь честь справиться о вашем здоровье.
Эти слова смутно, как бы во сне, услышала в соседней комнате принцесса, придя в себя после обморока.
Когда Леона и барон Шлеве вышли наружу, на освещенную луной лужайку, последний обратил внимание своей спутницы на то, что слышал звуки, доносившиеся с другой стороны павильона или с опушки леса. Мисс Брэндон, которую Эбергард называл «графиней Понинской», поднялась на взгорок, чтобы оттуда обозреть всю местность; камергер, стараясь, по возможности, скрыть свою хромоту, последовал за ней.
Мы уже знаем, что они вдруг увидели перед собой того самого человека, которого только что поклялись убить, и не одного, а в сопровождении особы, появление которой привело камергера в неописуемое изумление.
После того как принцесса и граф Монте-Веро скрылись в лесу, Леона, демонически улыбаясь, подала своему единомышленнику руку в знак нерушимого союза. Содрогание вызвала бы эта ужасная пара, освещаемая бледным светом луны, у каждого, кому довелось бы их сейчас видеть.
Когда на следующее утро Эбергард проснулся в своей спальне в столице, куда королевский поезд прибыл уже далеко за полночь, перед его постелью, которая помещалась в большой прохладной комнате позади известного уже нам кабинета, стоял негр Сандок. Он походил на статую из черного мрамора. Черные руки в белых перчатках держали золотой поднос.
– Что это у тебя, Сандок? – спросил Эбергард по-португальски.
– Очень важное письмо, господин граф! – отвечал негр, многозначительно моргнув глазами.
– Уже письмо! – удивился Эбергард.– Кто и когда принес его?
– Какой-то неизвестный человек четверть часа назад.
Эбергард встал и схватил письмо, почерк был ему незнаком. Быстро развернув листок, он пробежал его глазами; с каждой строкой лицо его выражало все большее удивление.
Письмо было следующего содержания:
Господин граф! Я слышал, что вы ищете свою дочь, которую мне передала дама почти четырнадцать лет назад. Если вы желаете узнать подробности о ее местопребывании, потрудитесь явиться сегодня вечером в шесть часов без провожатых на перекресток дорог близ рощи. Если же вы явитесь не один, то труд ваш будет напрасен – вы никогда не услышите обо мне, так как я сегодня же вечером уезжаю отсюда.
Фукс, бывший канцелярист.
Эбергард, исполненный радости, перечитывал письмо человека, которого столько искал, он один только мог ему сказать, где его ребенок. И граф решил идти на предложенное ему свидание. На минуту у него мелькнула мысль, не довести ли это до сведения суда. Но тогда он, как сказано в письме, мог бы навсегда лишиться возможности узнать что-либо о своей дочери. Осторожная Леона хорошо обдумала свой план и, нужно отдать ей должное, исполнила свое дело мастерски.
Еще никогда для графа Монте-Веро время не тянулось так долго, как сегодня. Он было пробовал заняться делом в своем кабинете, но его мучило нетерпение. Да и могло ли быть иначе! Он должен был, наконец, получить известие о своей дочери, которую искал уже столько лет!
Под вечер Эбергард, прихватив на всякий случай оружие и накинув на плечи легкий плащ, покинул свой дворец на Марштальской улице, не взяв с собой Мартина и не сказав никому, куда отправляется.
Вскоре он был уже на улице, в многочисленной толпе. Солнце уже начинало заходить – и он поспешил по направлению к заставе, чтобы через Мельничную улицу выйти на отдаленный перекресток дорог.
Закатное солнце огненным шаром повисло над самым горизонтом. Багровые облака неслись по вечернему небу, а ветер играл ветвями деревьев, росших по сторонам дороги. Эбергард жадно вдыхал свежий аромат приближающейся ночи. Странные чувства наполняли его душу в то время, как он шел по пустынной дороге. Возбужденные письмом надежды одушевляли его. Фукс был единственным человеком в мире, который мог ответить на его вопрос. Сколько времени искал он его, сколько было потрачено энергии и сил. И вот теперь настал счастливейший час его жизни.
Скрылись последние лучи заходящего солнца, вокруг распространился мягкий полумрак. На расстоянии ста шагов от себя Эбергард увидал густой кустарник, в тени его стоял образ Богоматери, предоставляя усталому путнику удобное место для отдыха и молитвы.
Эбергард невольно остановился, затем тихо приблизился к образу, но вдруг снова замер: перед образом на коленях молилась девушка, она была так прекрасна, что Эбергард долго не мог оторвать от нее глаз. Прохладный ветер играл ее золотистыми кудрями, черное платье стягивало стройную фигурку. На вид ей было не более шестнадцати лет.
Не смея мешать молившейся, благоговейно устремившей взор на лик Богоматери, Эбергард пошел по мягкому песку дальше. Ему казалось, что чудное видение сейчас исчезнет, и он решил еще раз увидеть это прекрасное создание. Какая-то невидимая сила так и тянула его к кустарнику, откуда он мог наблюдать за ней. Погруженная в молитву, девушка не замечала графа. Наконец Эбергард достиг деревьев, последний луч заходившего солнца осветил чудное лицо девушки. Ее темно-голубые глаза, опушенные Длинными ресницами, были устремлены на образ, слеза, как перл, блестела на них. Прелестное лицо было грустным, легкий румянец играл на ее щеках, губы шептали тихую молитву. Эбергарду казалось, что он видит перед собой не простую смертную, а какое-то высшее существо, ангела, который молится за спасение душ человеческих.
И, действительно, по странному стечению обстоятельств, эта девушка невольно стала его ангелом-хранителем.
На башнях отдаленного города пробило шесть часов. Эбергард ничего не слышал. Как зачарованный, стоял он перед чудной картиной, не смея дышать. Мир и тишина царили вокруг, ничто не нарушало святости этого часа.
В эту минуту из груди девушки вырвался глубокий вздох, она перевела глаза на кустарник, заметила фигуру человека и быстро вскочила.
Эбергард хотел удержать ее, но она проскользнула через кусты шиповника. Он звал ее, кричал, хотел броситься следом, но напрасно, она скрылась в сгущавшейся темноте.
Ангельское виденье исчезло, и он с унынием долго глядел ему вслед.
В эту минуту ему послышался крик о помощи и шум голосов, он выскочил из куста на дорогу, но вокруг опять все стихло.
Теперь только Эбергард заметил, что час, назначенный ему для свидания, давно прошел, и потому, удостоверившись, что оружие при нем, поспешил к месту встречи.
Во мраке леса ему послышалось какое-то хрипенье, но Эбергард не знал страха, он продолжал путь по пустой, безлюдной дороге, между тем как звуки эти становились все тише, раздавались реже и, наконец, совсем стихли.
Луна скрылась за тучами, ночной ветер глухо завывал в ветвях, но кругом было тихо.
Эбергард взял в правую руку револьвер, чтобы каждый миг быть готовым к защите,– тот, к кому он шел, был опасным человеком.
В лесу сделалось так темно, что ничего не было видно и в шаге от себя, и Эбергард подумал, что, быть может, и спрятавшийся где-нибудь за кустом Фукс теперь может не заметить его.
– Фукс! – громко закричал он.
– Фукс! – отозвалось эхо в лесу.
Всякий другой не решился бы оставаться здесь в такую пору, но Эбергард, привыкший к опасностям, только удивился, что Фукс так долго не откликался.
Он решил идти дальше и снова позвать Фукса, который должен был находиться поблизости. Вдруг он задел ногой какой-то предмет, лежавший поперек дороги. Что это могло быть? Ужасное предчувствие шевельнулось у Эбергарда. Он нагнулся, чтобы ощупать этот предмет, так как ничего не мог рассмотреть в непроницаемом мраке.
Рука Эбергарда ощутила лицо человека. Он подумал, не хитрые ли это замыслы преступника, и быстро схватил труп второй рукой на случай, если Фукс окажется мнимым мертвецом. Однако вскоре Эбергард убедился, что держит в руках действительно безжизненное тело; он понес его на более открытое место, чтобы осмотреть лицо. Из глубокой раны над сердцем на песок стекала кровь.
Эбергард подозревал в этом преступлении Фукса, который, не дождавшись его, вероятно, бежал; он еще раз позвал преступника по имени, затем решил доставить труп в столицу, чтобы там по этому поводу провели расследование.
Убитым оказался Гэрри.
Когда Леона диктовала ему письмо к Эбергарду, в котором за подписью Фукса приглашала его на роковое свидание, в уме Гэрри пробудилось подозрение, что эта женщина, которую он любил до безумия, назначает тайное свидание Эбергарду,. и потому окольными путями он пробрался в назначенный час на перекресток дорог и тут-то попал в руки того ловкого злодея, которого камергер Шлеве называл Кастеляном.
Волею судьбы Эбергард, пропустивший время свидания, созерцая молитву молодой и невинной души, спас свою жизнь.
Как граф должен был быть ей благодарен! Но он и не подозревал, что совершившееся преступление имеет под собой романтическую почву.
VII. ПАНСИОНАТ ГОСПОЖИ ФУКС
Если бы только граф Монте-Веро догнал бежавшую от него девушку и заговорил с ней, они оба избавились от многих слез и страданий! Но судьба распорядилась иначе: им надо было пройти через горькие испытания, перенести тяжкое горе. Просим читателя последовать за нами в большой столичный город.
С наступлением осени вы видите на мостах и углах многолюдных улиц мальчиков и девочек, предлагающих прохожим свои товары раздирающим душу криком:
– Грош за овечку, сударыня, купите, только грош! Подходя ближе, вы видите несчастных, дрожащих от холода детей, одни держат на коленях коробочки, в которых лежат маленькие деревянные овечки. Другие – бегут вслед за прохожими и предлагают им жалобными голосами маленькие букетики цветов, чтобы потом на вырученные деньги купить себе еду.
Две девочки, с корзинками в руках, быстро шли по оживленным улицам по направлению к заставе. Стоял сырой и холодный сентябрьский вечер. На башенных часах давно уже пробило девять.
Одна из девушек, высокая и стройная, была лет шестнадцати, другая – маленькая дурнушка – помладше.
– Накрой корзинку платком, Лина,– сказала старшая,– Воздух сырой, и пряники, которые ты опять не продала, размокнут; смотри, чтобы тетя Фукс тебя за это не поколотила.
– Помоги мне, Маргарита, корзина такая тяжелая, да еще на этой руке у меня палец болит!
Маргарита, которая продала все полученные Для продажи букеты и апельсины, накрыла корзину своей спутницы концом ее платка.
– Мне холодно! – жалобно произнесла младшая девочка.
– Давай мне твою корзину, я ее понесу, а ты возьми мою, закутайся платком, и давай поспешим.
– Ты такая добрая, Маргарита, если бы не ты, мы бы умерли с голода! Вот идут Фриц и Антон, не позвать ли их?
– Нет, Антон очень злой!
– Зато у него много денег,– прошептала младшая.– Знаешь, что мне вчера Фриц про него рассказал? Третьего дня в цирке он украл у одного господина из кармана часы; такому ловкому воровству он научился у господина Фукса.
– Говори тише и не рассказывай об этом никому другому, Лина, а то тебя посадят в чулан на три дня и на три ночи!
– Ох, уж этот чулан! – тяжело вздохнула младшая.– Там так много крыс, я чуть не умерла со страху, когда меня посадили туда в прошлый раз за то, что у меня из корзины украли пряники!
– Я знаю, ты так кричала, что несколько дней не могла говорить! Тебе еще больно?
– Иногда вот тут! – Девочка показала на свою впалую грудь, прикрытую дырявым платком.
– Сегодня вечером и завтра я постараюсь дать тебе побольше хлеба! Пусть Фриц и Антон идут себе, не смотри на них, мы их опередим!
Маленькая девочка, поглядывая иногда на мальчиков, шедших в стороне, следовала за Маргаритой. Они миновали, наконец, заставу и вышли на Мельничную улицу, где сгрудились дома рабочих и малоимущих людей; иногда их теснили фабричные корпуса.
Улица становилась все уже, дома по сторонам все меньше и ниже. Вскоре девушки вышли на шоссе. Они поравнялись с забором, за которым еще цвели георгины и розы, на воротах перед маленьким домом, обвитым плющом, крупными буквами значилось: «Садоводство». Вдруг за деревьями' что-то зашевелилось, младшая из девушек боязливо прижалась к своей спутнице.
– Успокойся, Лина, это, верно, Вальтер!
– Ты угадала, Маргарита – раздался голос из-за кустов.– Здравствуй. Вот уже час, как я жду тебя.
Вальтер был учеником садовника. Крепкого телосложения паренек, в соломенной шляпе и чистом полотняном сюртуке, ласково смотрел на девушку, которую знал уже не первый год. Она приходила в сад за цветами, которые покупала госпожа Фукс.
– Вот еще новая порция,– сказал он, высыпая в корзину девушки цветы и листья.– Вчера, связывая букеты, ты опять так хорошо пела, Маргарита. Твоя песня была такая грустная, прямо сердце разрывалось.
– Это мое единственное удовольствие, Вальтер. Поздно вечером, окончив работу, я забираюсь куда-нибудь подальше в глушь, тогда песни поются сами собой! Однако прощай, нам надо поторопиться. Позади идут Фриц и Антон, я не хотела бы с ними встречаться!
– Я провожу вас до Морской улицы.
– Нет-нет! Они непременно привяжутся к тебе.
– Думаешь, я их боюсь? Я готов на все, чтобы защитить тебя, Маргарита.
– Но тебе завтра рано вставать, оставайся!
– Я останусь в саду и буду следить за вами до тех пор, пока вы не дойдете до дома.
Простившись с Вальтером, девушки пошли дальше по шоссе и вскоре свернули на песчаную дорогу, которая вела к роще, за нею на холме был дом, где они жили. Если это полуразвалившееся жилище можно было назвать домом.
Дверь приотворилась, показалась женщина лет сорока, с черными распущенными волосами, орлиным носом и толстыми губами на злобном лице. Вылинявшая красная шелковая юбка, вероятно, наследие лучших и давно минувших времен, делала ее толстую фигуру еще необъятнее. Вероятно, ей помешали наводить туалет. Это и была госпожа Фукс, которая, живя в разлуке со своим преследуемым, но находящимся на свободе мужем, продолжала держать его пансион.
Читатель поймет, что она имела в виду под этим названием, если мы скажем, что кроме Маргариты и Лины в этой хижине находилось еще около двадцати мальчиков и девочек самого разного возраста, которые каждое утро должны были отправляться в город продавать цветы, овечек, апельсины и пряники, и затем с наступлением ночи отдавать вырученные деньга госпоже Фукс, за что получали кусок хлеба, несколько картофелин и вдосталь воды. Но дети эти, не знавшие ни отца, ни матери, выросшие с колыбели в нищете и страхе, были рады, когда получали эту скудную пищу, которой лишались довольно часто, если не выручали достаточно денег.
Госпожа Фукс заперла дверь на замок и вошла вместе с девушками в комнату. Посреди ее стоял грязный стол, а возле него несколько худых стульев. На стеле рядом с тускло горевшей лампой красовалась бутылка с каким-то крепким напитком, который госпожа Фукс употребляла якобы против болей в желудке.
Зеркало на стене, старый шкаф и комод о трех ножках, над которым висела картина, изображавшая сцену из священного писания, составляли все убранство жилища,
Низенькая дверь вела в другую комнату, которая служила местом пребывания детей и откуда в эту минуту слышались приглушенные голоса.
Маргарита и Лина поставили свои корзины на стол и стали считать деньги.
– Как, негодная тварь, – закричала госпожа Фукс, увидев, что корзина Лины почти полна,– с четырех часов ты ушла из дому и принесла всего только восемь грошей? Погоди, я научу тебя быть прилежнее!
– О милая тетя Фукс,– взмолилась девочка, припав к ее ногам,-, только не сажайте меня в чулан, я заходила во все пивные лавки и каждому предлагала свой товар,
– А, так ты боишься чулана? Ну, так я, наконец, знаю средство тебя исправить! Маргарита, поди посади ее туда!
– Она больна, я не могу сделать этого!
– Как, ты смеешь возражать?
– Накажите меня вместо Лины.
– Ты свое дело сделала, да и к тому же ты теперь достаточно взрослая и завтра вечером поедешь вместе с Луизой и со мной. Пора тебе узнать лучшую жизнь!
– Я принесла на десять грошей больше, чем следовало!– сказала Маргарита.– Пусть это будет долей Лины!
– Опекун ты ей, что ли? Уж не думаете ли вы, что я стану даром кормить вас и одевать? Поди, нарежь им хлеба,– госпожа Фукс кивнула на соседнюю комнату, а я сама запру в чулан эту лентяйку. Пойдем, негодная! – Она потащила за собой Лину.
Маргарита с жалостью посмотрела ей вслед. «Потом постараюсь принести ей ужин»,– подумала она м пошла в соседнюю комнату, где сидели и лежали на сене грязные и худые мальчики и девочки. Жадно брали они из рук Маргариты хлеб, запивали его водой из расколотых кружек и тут же укладывались спать.
Вот как содержались пансионеры госпожи Фукс!
Возвратившись в первую комнату, Маргарита застала там госпожу Фукс, уже исполнившую свое недоброе дело.
– Завтра вечером ты уже больше не пойдешь торговать на улицу, ты теперь уже взрослая, фигура у тебя сносная, да и лицо ничего,– проговорила госпожа Фукс,– так что будешь теперь выходить со двора только со мной!
Маргарита промолчала, но при последних словах содержательницы притона она ощутила какой-то неосознанный страх. К тому же госпожа Фукс обыкновенно по вечерам куда-то исчезала. Юная девушка смутно чувствовала, что над нею нависла грозная туча. Куда уходила госпожа Фукс, было для нее тайной. Одни говорили, что она навещала в эту пору своего мужа, который нигде не смел показываться, другие же уверяли, что она посещала сомнительные балы, заводя там весьма недвусмысленные знакомства.
Последнее, вероятно, было ближе к истине. Вот и сейчас, с помощью Маргариты, она тщательно зачесала свои черные волосы, подрумянила желтые щеки, подкрасила жиденькие брови и, накинув темный платок, вышла из дому.
Маргарита постоянно должна была запирать за нею дверь, а утром, когда она возвращалась, открывать ее.
Перед уходом госпожа Фукс погасила лампу и заперла на ключ шкаф и комод, где у нее хранились деньги. На Маргариту она вполне полагалась – у девушки был чуткий сон, к тому же она вообще не делала ничего, заслуживавшего порицания.
Было уже поздно, когда ушла госпожа Фукс, довольная тем, что завтра отправится в свои ночные похождения уже не одна. Она хорошо понимала, что Маргарита будет для нее неисчерпаемым источником дохода, если только не ускользнет из ее рук, но за этим она зорко следила. Маргарита находилась на ее попечении уже почти четырнадцать лет, а потому она считала себя вправе пустить в дело ее прекрасную внешность. Случалось и так, что девушки, выросшие у нее, достигнув зрелого возраста, убегали, и она теперь пристально следила за тем, чтобы этого не случилось и с Маргаритой, которая красотой превосходила всех ее прежних воспитанниц.
Вскоре после ухода госпожи Фукс Маргарита осторожно отперла дверь и неслышно вышла на двор. С несколькими кусками хлеба и кувшином воды в руках она направилась туда, откуда слышался жалобный плач Лины. Дойдя до старого, развалившегося забора и отворив дверь в нем, она очутилась в низеньком сарае. Воздух здесь был сырым и зловонным – бедный ребенок, завидя Маргариту, бросился к ней навстречу. Кроме Лины в этом ужасном чулане сидела еще семилетняя девочка, попавшая сюда за то, что, мучимая голодом, съела один из пряников, данных ей для продажи.
Маргарита накормила обеих, принесла соломы, чтобы им не лежать на сырой, грязной земле, и дала свой платок прикрыться. Девочки повисли у нее на шее, со слезами на глазах целовали ее и не хотели отпускать. Оставив их, она пошла мимо своей хижины к кустарнику, который тянулся от Морской улицы до шоссе, обсаженного по обе стороны деревьями. Луна вышла из-за туч и чудно светила с ночного неба, усеянного звездами.
В бледном свете луны Маргарита была особенно хороша. Ветер играл– ее чудными золотистыми волосами; простое черное платье подчеркивало развившиеся формы девушки. Ее нельзя было назвать худой. Как ни странно, тяжелая жизнь в доме Фуксов не отразилась на ее облике. Белокожая, с легким румянцем и большими голубыми глазами и длинными ресницами, она останавливала на себе взгляды; маленький нос был так же изящен, как и маленький рот с пухлыми губами, между которыми виднелись ее ослепительно белые зубы.
Маргарита напевала вполголоса, пробираясь к большим, обросшим мохом камням, лежавшим недалеко от шоссе в тени густого кустарника. Тут она часто сидела, пела и мечтала, и именно тут несколько дней назад, проезжая мимо, увидел ее принц Вольдемар.
Освещенная мягким светом луны, она села на камень и запела народную песню. Тайная грусть слышалась в ее голосе. На сердце у нее было тяжело. Вдруг она замолкла. Какие-то небывалые чувства наполнили ее сердце, оно готово было разорваться – в такие часы к ее душе подкрадывалось дотоль неведомое ей чувство любви. Маргариту никто не любил, никто не понимал, она никому на свете не принадлежала.
С детства, с тех пор, как она помнила себя, она не видела других людей, кроме госпожи Фукс и подобных ей несчастных детей, у которых также не было родных. Прежде Маргарита никогда об этом не задумывалась, но теперь в ней проснулась мысль о том, что существует на свете любовь!
Она видела на улицах, как заботливо кутали матери своих детей от холода, с какой любовью они целовали своих малюток – ей неведомо было это счастье! Какое, должно быть, блаженство, когда есть кому сказать «мама», когда заботливая и нежная рука матери обнимает тебя и прижимает к своей любящей груди.
Как-то раз вечером Маргарита спросила госпожу Фукс о своей матери.
– К чему тебе знать о своих родителях, глупая девчонка,– сказала госпожа Фукс с видимой досадой,– заботься лучше о своих букетах. Знай – твоих родителей давно уже нет в живых.
– Они умерли? – прошептала Маргарита едва слышно, ей стало так тяжело и страшно.– Как жаль! Но все эти дети,– утешала она себя,– разделяют мою горькую судьбу. Бог нам всем отец!
Прежде Фукс днем учил ее читать и писать, и она была так любознательна и прилежна, что у бывшего канцеляриста скоро истощился весь запас его знаний. Потом господин Фукс исчез, и, верно, он занимался недобрыми делами, так как только изредка прокрадывался ночью домой.
Грустно и одиноко протекала ее жизнь, так шли дни, месяцы и годы. Наконец, она стала почти взрослой, и какая-то тоска давила ее молодое отзывчивое сердце. Ей чего-то недоставало. Весь мир казался ей пустым. Бродя по улицам с корзинкой цветов в руке, она видела других девушек. Они гуляли под руку с молодыми людьми, которые счастливо улыбались, устремляя на них любящие взгляды, ее же никто не любил, никто не говорил ей ласковых слов, никто не пожимал ей дружески руку, никто не смотрел на нее любящими глазами.
