Текст книги "Грешница и кающаяся. Часть I"
Автор книги: Георг Фюльборн Борн
сообщить о нарушении
Текущая страница: 22 (всего у книги 29 страниц)
Князь Монте-Веро, конечно, знал, с какими несчастьями сопряжена бедность и какие последствия влечет за собой беспомощная нищета, но он не подозревал и сотой доли того, что вынесла Маргарита.
Какую же безграничную скорбь должен был он испытать, когда исполнилось бы самое горячее его желание, когда он наконец увидел бы свое дитя…
XXXII. ЦИРКОВЫЕ НАЕЗДНИЦЫ
Это было в тот вечер, когда Маргарита и Вальтер находились в погребке преступников. Альбино рассказал, что видел утром нищую графиню; она торопливо кралась вдоль стен, что-то пряча под платком.
Графине удалось продать украденное дитя наезднику Лопину. Лопин хотел усыновить ребенка, и торг состоялся. Маленькое существо, выдаваемое публике за родного ребенка, должно было, пока оно еще не могло само двигаться, придать особый интерес и оригинальность представлениям в клетке со львами, которых Лопин перекупил у Леоны. Мы увидим дальше, какое воздействие умел оказывать этот человек на чувства зрителей.
Цирк располагался в одной из боковых улиц, выходящих на Фридрихштрассе, неподалеку от которой находился погребок преступников. Читателю уже знаком этот цирк – именно там Эбергард посетил Леону.
В помещениях, отделенных от арены занавесом, через который проходили актеры, царило смятение.
Комнаты наездниц отделял от мужской гардеробной широкий коридор, в который можно было попасть с наружной лестницы между столбами.
В дамской гардеробной три примадонны цирка Лопина спорили между собой. Борьба за первенство велась посредством связей.
Кокетливая Лиди, миловидная немочка с небесно-голубыми глазами и неизменной пленительной улыбкой на лице, выглядела в своем прозрачном трико, слегка прикрытом воздушной юбочкой, и с крылышками за плечами, такой же светлой и сияющей, как ее имя на афише: Дитя солнца.
Рядом с нею, помахивая изящным хлыстом, стояла черноглазая француженка Белла из парижского цирка Наполеона. Ее величественная фигура в черном, с длинным шлейфом, платье составляла контраст с грациозной Лиди. Волевое лицо, красоту которого еще более оттеняли роскошные, гладко зачесанные волосы, говорило о южном происхождении француженки и ее неукротимом характере.
Третьей была англичанка мисс Янс. Она с гневом бросила на пол душистую корзинку, из которой во время представления бросала офицерам цветы, и с яростью топнула хорошенькой ножкой.
– Этот Фельтон! – воскликнула она сердито.– противный! Я не прощу ему этого!
– Что случилось, мисс Янс? – насмешливо спросила на ломаном немецком француженка. Она уже с утра знала о том, что старый лорд Фельтон приехал из Лондона, чтобы ограничить несколько необузданную расточительность секретаря английского посольства и положить конец его легкомысленным связям; она также знала, каким оригинальным образом старый лорд заплатил долги своего сына.
– Что случилось, мисс Янс, почему вы так сердитесь?
– Черт возьми,– не унималась наездница, в гиеве рванув свое украшенное цветами платье,– этот Фельтон ни на что не годен.
– О, это уже старая история, милая Янс,– сказала небрежно Лиди, глядя в зеркало на игру своих бриллиантовых серег.– С секретарями никогда не следует связываться.
– О, я знаю, что вы вербуете лорда Уда!
– Вербовала, хотите вы сказать, милая Янс! – засмеялась Лиди с сознанием собственного превосходства, что еще более рассердило англичанку.– На последнем ужине у старого влюбленного дурака принц Вольдемар лежал у моих ног.
– Ложь, ложь,– закричала мисс Янс, подступая к Лиди,– совершеннейшая ложь! Принц Вольдемар не лежит ни у ваших ног, ни у моих, ни у ног француженки, он продолжает лежать у ног Леоны, этой отцветшей укротительницы.
– Ну, значит, это был принц Август, я перепутала их,– поправилась Лиди.
Между тем Белла, не слушая ее, закричала:
– Принц Вольдемар не любит никого, и Леону он давно забыл. Принц Вольдемар – святоша! Ха-ха-ха!
– Иначе говоря, он любит всех! – рассмеялась хорошенькая Лиди.– Это был принц Август. Я не спросила его имени, я часто путаю моих поклонников. Впрочем, это мне не вредит – я никогда не перепутаю того, кто подносит драгоценные украшения, с тем, кто бросает только букеты.
– А я предпочитаю старого благочестивого камергера и принцу, и богатому лорду, отец которого приезжает, чтобы наказать сына! – проговорила Белла.
– Черт возьми, не говорите мне о лорде Фельтоне! – закричала с угрозой белокурая англичанка, вынимая цветы из волос.
– Я говорю только правду, моя милая,– отвечала Белла, играя хлыстом. Этот жест придавал особую весомость ее словам – горячая наездница однажды уже обошлась с лицом соперницы так же, как с крупом своей лошади.– Вы же сами назвали благородного юного лорда противным.
– Я могу назвать его как угодно, но другие не смеют.
– В таком случае я вынуждена сказать вам кое-что, что вас рассердит, но я не боюсь вашего гнева! Меня не удивляет ваше поведение, мисс Янс, потому что, являясь несколько дней владелицей изумрудного убора в пятьдесят тысяч франков, вы уже считаете, что возвратить его, по требованию благородного лорда-отца, несколько унизительно и убыточно.
– О злая тварь! – Мисс Янс затопала ногами.– Змея! Кто сказал вам об изумрудном уборе?
– Вы надели его три раза, а теперь он исчез без следа.
– Я его продала, мне нужны были деньги для бедного милого Вилли.
– Как трогательно, какая щедрость! Пятьдесят тысяч франков? Вилли, бедному, полоумному кассиру господина Лопина! Знаете ли вы, мисс Янс, какую недостойную шутку сыграл ювелир Розенталь со старым лордом Фельтоном, чтобы отомстить ему за то, что он снова должен был взять ваш убор?
– Расскажите, Белла, расскажите! – закричала Лиди, между тем как англичанка, побледнев сквозь румяна, стала внимательно прислушиваться.– Очень интересная история.
– Посудите сами: он выставил ваш изумрудный убор, которым вы так восхищались, когда вы его надевали, на таком видном месте, что все, кто проходит, замечают: «Это убор Янс Фельтон»:
– О! Я пойду и накажу хлыстом каждого, кто осмелится назвать меня или благородного лорда!
– Разве ваше имя недостойно упоминания, моя милая? Такая скромность кажется мне преувеличенной, она не к лицу вам. Впрочем, газеты ухватились уже за это смешное происшествие; почитайте их вечером за ужином, там мило все описано.
– Я тоже должна это прочесть,– Лиди сняла с помощью пришедшей девушки юбочку и расхаживала в прозрачном трико если не роскошной, то вполне миловидной Венерой.– Я люблю читать такие истории.
– Лорд Фельтон будет стреляться с автором, а Янс отомстит за себя. О, лорд Фельтон будет завтра богаче и могущественнее, чем вчера! Лорд Фельтон основывает с друзьями общество на паях, и тогда у него будет много денег, так много, что не могу даже сказать по-немецки.
– Ха-ха, общество на паях,– зло засмеялась Белла.– Не на устрицах ли или на шампанском? Папеньки разберут акции, отдадут деньги и, не получая процентов, будут увеличивать капитал; так пойдет дело некоторое время, но, знаете ли, милая, что может случиться, если одному из отцов шутка обойдется слишком дорого?
– Ну? – спросила Лиди, собираясь уйти в свою уборную, чтобы снять трико.
– То, что некоторых господ отправят в смирительный дом, потому что, между нами говоря, такие люди, как Фельтон, не умеют удержаться, а еще менее – занимать деньги. Так что их никто не может притянуть к суду. Для этого нужно более ума, чем вы думаете.
– Вы пугаете меня, мадемуазель Белла, теперь я непременно приму принца,– сказала Лиди,– с ним можно быть уверенным, что не попадешь в беду. Я более не обойдусь так грубо с принцем Августом – мой бриллиантовый убор уже не возвратится к ювелиру!
– Конечно! Старые господа лучше всего,– самодовольно засмеялась Белла.– Старого камергера принца я охотнее возьму в поклонники, чем его самого!
– Это дело вкуса. Без сомнения, всякий знает, что принц стоит выше своего слуги.
– Как случится! – сказала кокетливо француженка, расхаживая взад и вперед по комнате.– Иногда принц зависит от своего камергера, и влияние последнего сильнее. Оставьте при себе вашего старого лорда Уда или принца Августа, который немногим моложе, я возьму себе барона Шлеве, который управляет всем двором!
– Вы любите шутить и хвастать,– вмешалась в разговор мисс Янс,– но чтобы доставить вам удовольствие, мадемуазель Белла, я обещаю надеть изумрудный убор завтра вечером. Хотите пари? Завтра вечером торжественное представление, и Лопин тайно готовит что-то необычайное, мы, со своей стороны, тоже приготовим что-нибудь необыкновенное. Итак, мисс Янс будет завтра вечером осыпать офицеров цветами в уборе Янс-Фельтон!
– Это интересно! Вы бьетесь об заклад? – весело воскликнула Лиди, которой весьма шла накидка, наброшенная на плечи.– А на что?
– На ужин у Ворхарда, там кормят лучше всего,– сказала француженка, с улыбкой протягивая сопернице обтянутую узкой белоснежной перчаткой ручку.
– Согласна.– Мисс Янс притронулась к протянутой руке Беллы.
В это время за дверью послышались голоса; говорили очень тихо, и наездницы прислушались.
Это были не актеры – они уже оставили свои уборные. Лопин, живший напротив цирка, почти никогда не появлялся здесь после кормления львов, при котором всегда присутствовал.
Лиди, придерживая накидку, подкралась к двери, ведущей в коридор. Горничная зажигала свечи в ее комнате и комнате Беллы. У мисс Янс она уже все приготовила.
– Тише,– прошептала, делая знак рукой, Лиди.– Можно просто умереть со смеху! Двое встретились в коридоре и придумывают теперь самые странные предлоги, чтобы оправдать свое присутствие здесь.
– Кто там? – спросила, подходя на цыпочках, француженца.
– Барон фон Шлеве…
– Благочестивый господин,– захихикала Белла.
– …и лорд Уд,– прошептала Лиди, едва удерживаясь от смеха.– Сначала барон якобы искал принца но этот предлог показался ему неловким, и он объявил, что желает говорить с Лопином. Старый же лорд впал в такое замешательство, что запутался в немецком и английском языках.
– О, я прошу не впускать сюда мужчин.– Сегодня мисс Янс была настроена благочестиво.– Это против правил!
– Конечно, потому что это не лорд Фельтон? – съязвила француженка.
– Вы видите, мадемуазель, что я уже распустила волосы.
– Так идите в вашу комнату и запритесь в ней, а нам не мешайте, мисс Янс!
– Ну, это слишком! Господин Лопин должен об этом знать.– Подобрав разбросанные цветы и локоны, англичанка выбежала из комнаты.
– Будем откровенны, барон, и не станем мешать друг другу,– смеясь, проговорил лорд, протянув руку смущенному камергеру.– Такие немолодые люди, как мы, не выдают друг друга!
Шлеве, желтое морщинистое лицо которого приняло смиренное выражение, а стан несколько согнулся, смущенно опустил вниз серые глаза – эта встреча была для него чрезвычайно неприятна, но отступать было поздно. Благочестивым взором он пытливо посмотрел на смеющееся лицо добродушного старого англичанина.
– Во всяком случае, нам не в чем упрекать друг друга,– тихо проговорил он,– но откровенность за откровенность, мой дорогой лорд. В вашем обществе я не могу исполнить миссию спасения и возвышения сердец, в то время как именно здесь передо мною открыто широкое поприще. Безнравственность весьма распространена в этой сфере, и я был бы счастлив, если б мог спасти хоть одну из этих несчастных, погрязших в тщеславии и пороке!
– О, старый греховодник,– рассмеялась Лиди.– Он надеется возвратить вас, погибшую, на праведную стезю и спасти от дьявола.
– Негр, сколько его ни мой, все равно останется негром. Пусть его оправдывается! – тихо ответила Белла.
– Благочестивая и добрая цель! – воскликнул лорд Уд.– Я это предвидел, барон. Сказать по правде, я добиваюсь того же, охраняя и защищая маленькую Лиди от искушений молодости. Могут ли молодые девушки в наш век жить на одно жалованье? Посмотрите вокруг, дорогой барон, и вы увидите, что они не могут существовать без каких-либо побочных средств.
– К несчастью, это правда! – кивнул барон Шлеве.– Потому-то эти женщины и Отдаются телом и душой барышникам-предпринимателям, которые спекулируют их искусством и телом. Среди них находится молодая француженка…
– Вы говорите о мадемуазель Белле?
– Да, так зовут несчастную девушку, не имеющую ни родных, ни близких на всем свете. Она более других подвержена искушениям. Что остается этим девушкам в чужих краях, куда привел их корыстолюбивый предприниматель? Они погибают телом и душой и проводят с нищенской сумой преждевременно пришедшую старость, которая становится еще более тяжелой от угрызений совести за порочно проведенную жизнь. Они погибают, если не находят помощи, если небо не пошлет им человека, который осторожно и с любовью наведет их на путь истинный.
– Осторожно и с любовью!
– Именно осторожно и с любовью; иначе все труды пропадут даром. Силой, строгими увещеваниями ничего нельзя достигнуть с этими существами, уже вкусившими яду. Их может спасти только кроткая, мягкая рука. О, я имею большой опыт в этом деле, хотя часто встречаю самую черную неблагодарность.
– И не перестанете быть человеколюбивым и заботливым! А, вот идет служанка, позовем ее! Поди сюда, моя милая! – сдержанным голосом позвал лорд.– Может быть, ты кое-что нам скажешь. Вот тебе за труды. Фрейлейн Лиди еще в уборной?
– К вашим услугам, ваше сиятельство.– Старуха почтительно присела, ловко протянув руку, в которую известный ей уже своей щедростью лорд вложил монету.– Фрейлейн здесь, в комнате.
– А мадемуазель Белла? – быстро спросил Шлеве, не любивший давать деньги.
– Этого я не знаю! – ответила женщина, пожав плечами, и тут же с улыбкой обратилась к лорду, так как уже успела оценить его подарок.– Не прикажет ли ваша светлость доложить о себе? Фрейлейн Лиди обыкновенно подолгу остается в своей уборной, и вашей светлости будет скучно ожидать ее. К тому же здесь сквозняки.
– Как ты заботлива! Ну хорошо, моя милая, доложи обо мне молодой артистке.
Старуха, ожидавшая подачки и от Шлеве, сделала вид, что идет в общую уборную. Обе наездницы отскочили от двери и бросились по своим комнатам, где уже были зажжены свечи.
– Подождите,– крикнул ей вслед Шлеве, вынимая из кармана золотую монету.– Не посмотрите ли вы заодно, в своей ли комнате мадемуазель Белла?
– Очень охотно, ваша светлость,– отвечала старуха.– Я тотчас доложу о вас, только, должна признаться, я забыла фамилию вашей светлости.
– Это не беда, добрая женщина,– отвечал Шлеве с добродушием благочестивого человека.– Доложите ей обо мне как о старом господине.
Он говорил отеческим тоном, но старую камеристку не так-то просто было обмануть. Она сделала почтительную мину и вошла в общую уборную, быстро затворив за собою дверь. Как часто она служила посредницей при подобных деликатных обстоятельствах! Она так тонко умела различать высочество, светлость и сиятельство и так ловко обходилась с наездницами, что можно было подумать, будто ей самой некогда приходилось выслушивать подобные доклады.
Старая Адамс знала все тайны наездниц и искусно пользовалась ими.
В черном фуляровом платке, в вылинявшем лиловом платье, которое она носила уже полжизни, в мягких, неслышных туфлях и с кривым носом, который неизменно показывался из двери ранее ее самой, эта обер-гардеробщица цирка неслышно прошла уборную и тихо постучала в комнату прекрасной Лиди.
– Кто там? – громко спросила наездница.
– Чш! Фрейлейн Лиди, тише! – прошептала старуха подходя ближе, с важным видом.
– А, это вы! – Лиди протянула руку к стоявшему на столе колокольчику, чтобы позвонить камеристке.– Что вам нужно? Вы опять очень таинственны?
– Как и следует в подобных случаях, фрейлейн Лиди. Его светлость ожидает в коридоре и просит позволение войти.
– Вы же знаете, милая Адамс, что с некоторых пор я не желаю говорить с лордом.
– Я это знаю – для принца Августа! Но не отталкивайте от себя его светлость, позвольте мне дать вам этот совет! Нужно ли вам говорить, что один может не знать о другом! Берите всех, фрейлейн Лиди; быстро промелькнут дни, когда их светлости стоят у наших дверей!
– Вы знаете это по опыту?
– Да, к несчастью! Я вас уже спрашивала, слыхали ли вы о мадемуазель Барбе? У ее дверей тоже стояли их светлости, и она, думая, что это будет продолжаться вечно, наслаждалась с одним, не обращая внимания на других. Теперь никто не знает прекрасной Барбы, но все знают старую Адамс, служащую в цирке из нужды, а между тем обе они одно и то же лицо. Я скажу его светлости, что вы рады его видеть и что он может тотчас войти.
– Но я еще в трико, милая Адамс.
– Не беда, фрейлейн Лиди, его светлости не пристало ждать в коридоре. Он может простудиться и умереть. К тому же трико – тоже одежда, да на вас еще и накидка.
Старуха неслышно исчезла и подошла к двери Беллы, которая старалась пококетливее надеть на голову шляпу; она не сняла длинной черной амазонки, а только приподняла немного юбку, с удовольствием разглядывая свои элегантные сапожки. Ее ножки действительно были восхитительны, и маленький сапожок из бронзовой кожи с золотой вышивкой выглядел очень изящно.
Белла с удивлением подняла глаза на вошедшую, хотя отлично знала, зачем та пришла.
– Мадемуазель Белла,– сказала старуха, стоя в дверях,– вас спрашивает старый господин.
– Старый господин? Кто такой?
– Он не хотел назвать своего имени.– Особенно важным он не выглядит.
– О, если это господин камергер, то его величия с меня достаточно. Впустите сюда на минутку старого господина, милая Адамс.
Старуха поспешила назад в коридор. Она почтительно отворила дверь и пропустила обоих господ вперед, позволив каждому идти по уже знакомой ему дороге.
Старый лорд отлично знал нужную ему дверь и с легкостью юноши влетел в уборную прелестной Лиди, которая встретила его полусердитым-полуласковым взглядом.
– Моя маленькая солнечная девочка,– с восхищением повторял старый влюбленный лорд свое обращение на всех известных ему языках, пожирая блестящими глазами едва прикрытые прекрасные формы девушки.
– Это не дело, лорд Уд. У меня могут быть неприятности. В уборных дам запрещено принимать, к тому же я не закончила еще свой туалет.
– Прекраснейшая из артисток еще в трико! – Старый посланник кинулся с жаром целовать руки Лиди. Она великодушно позволила ему это, хотя отлично видела, что старый господин старается еще и приподнять накидку, чтобы хотя бы мельком бросить взгляд на то, что она скрывала, на то, что возбуждало в нем желания, которые едва ли можно было предполагать в столь старом теле.
– Вы очень любезны, лорд, но я все-таки должна вас попросить посидеть в этом кресле, пока я не приведу в порядок свой туалет.
– Не могу ли я немножко помочь вам? – спросил старый дипломат.
– Вы немножко посидите спокойно и подождите меня,– очаровательно улыбнулась прелестная Лиди и без лишних церемоний усадила старого лорда в кресло, стоявшее возле стола.
– Вы безжалостны, Лиди, я хотел бы увезти вас на маленький ужин вдвоем.
– Вдвоем! А мы там не умрем со скуки? Ха-ха-ха.– Прекрасная наездница смеялась так заразительно, что старый лорд не мог рассердиться на ее грубоватую шутку и смеялся вместе с ней.
– Вы настоящая злая нимфа, но на вас невозможно сердиться. Следует все принимать как есть.
– Конечно! – Лиди, танцуя, снова подлетела к креслу, на котором сидел лорд Уд.– Сегодня здесь держали пари. Янс и Белла поспорили: англичанка обещала явиться завтра вечером в изумрудном уборе, который отец Фельтона возвратил придворному ювелиру. Лорд Уд, мой милый Уд доставил бы мне несказанное удовольствие, если бы вместо Янс в этом уборе явилась я.
– Несказанное удовольствие? Убор, дитя, не стоит своей цены, камни в нем по большей части мелкие.
– Пятьдесят тысяч франков – сущая безделица. Разве я не стою их?
– В тысячу раз больше, моя возлюбленная Лиди! – отвечал лорд. Кокетка гладила его лицо, вопросительно заглядывая ему в глаза.– Вы увидите это!
– О драгоценный мой человек! – радовалась уверенная в победе Лиди.
В то время как в этой уборной десятки тысяч бросались за минутное возбуждение чувственности, по темным улицам бродили едва прикрытые лохмотьями дети и женщины в поисках растопок; больные с ввалившимися щеками мужчины рылись в мусоре, чтобы получить несколько грошей за найденные там тряпки и бумаги.
Камергер Шлеве застал черноглазую Беллу в тальме и шляпе и был принят весьма любезно. Легкий выговор за сказанное накануне ожидал его впереди. Когда эта пара хотела выбраться из уборной, чтобы сесть в ожидавший их на боковой улице экипаж, внезапно раздался душераздирающий крик.
– Верните мне мое дитя! Оно здесь, в цирке!… Нищая графиня продала его наезднику.
– Но ведь я уже сказала вам, что здесь нет никакого ребенка,– сердито отвечала Адамс.
– Вы лжете!… Я хочу взять моего ребенка!… – снова раздался отчаянный крик Маргариты.
Шлеве замер; ему показалось, что голос ему знаком.
– Пойдемте, пойдемте, барон,– торопила его Белла.
– Я должна запирать, успокойтесь же, здесь нет никакого ребенка.
– Это она,– прошептал узнавший наконец Маргариту Шлеве и остановился, не зная, на что решиться.
Несчастная мать не обращала на него внимания, и со страхом и тоской простерла руки к Белле.
– Помогите мне, сжальтесь, – закричала она, падая перед Беллой на колени.
Вальтер подошел, чтобы поднять Маргариту. Ему не нравилось, что несчастная вымаливала то, чего, по его мнению, должна была требовать. Он хотел обратиться к покровительству законов, не зная, что Маргарите следовало избегать всякого столкновения с ними.
– Кого ищет эта несчастная? – спросила Белла.
Гардеробщица сделала ей знак удалиться, как бы желая сказать тем самым, что здесь она и одна справится или что эта девушка безумна.
– У вас ведь есть защитник,– Белла указала на Вальтера.– Пойдемте, барон.
– О Боже! – Несчастная в отчаянии закрыла лицо руками.– Неужели никто мне не поможет!
Шлеве узнал дочь Эбергарда. Он охотно прибрал бы ее к рукам, но Белла тащила его вперед, да и здесь нельзя было силой завладеть Маргаритой. Однако Шлеве надеялся снова напасть на ее след, он был уверен, что она не раз еще придет в цирк.
Вальтер неприязненно посмотрел на старую Адамс.
– Ты ничего тут не узнаешь,– обратился он к Маргарите.– Нищая графиня или солгала, или дитя запрятано так, что отыскать его самой невозможно. В обоих случаях надо обратиться в полицию.
– Лучше идите домой, милое дитя. Дождитесь утра и тогда уже действуйте! – сказала гардеробщица, вспомнив почему-то прочтенную вечером в газетах историю.– Успокойтесь, все откроется, и вы получите ваше дитя!
– Мое дитя! – прошептала прекрасная Маргарита.– Бог и люди покинули меня.– Она пошатнулась, все поплыло у нее перед глазами.
– Жалко ее! – сказала старая Адамс.– Право, мне жалко ее! Ведь ей едва ли исполнилось восемнадцать лет. И она такая хорошенькая! Могла бы еще составить себе счастье.
Вальтер пытался успокоить и приободрить Маргариту. Он отер ее слезы, которые текли по бледным щекам, и крепче закутал в старый платок.
– Успокойся, Маргарита! – тихо уговаривал он.– Я никогда не оставлю тебя. Мы вместе добьемся своего. Ты ведь всегда была такой мужественной и так сильно надеялась на Бога. Во мне ты имеешь верного друга и обижаешь меня, когда говоришь, что все оставили тебя.
– Вальтер,– прошептала Маргарита, отирая слезы,– я очень благодарна тебе, но дай мне выплакаться.
Вальтер замолчал, и тут ему показалось, что он слышит над головой молодой женщины чей-то голос: «Согрешила – теперь страдай». Он схватил несчастную за руку и осторожно вывел из цирка.
