Текст книги "Паутина жизни. Последняя любовь Нельсона"
Автор книги: Генрих Шумахер
сообщить о нарушении
Текущая страница: 26 (всего у книги 34 страниц)
XXIII
В прихожей у короля Эмма застала толпу офицеров, чиновников. Дежурный адъютант предупредительно вызвался доложить о ней, но, когда он вернулся обратно, оказалось, что король не принимает: он занят важным совещанием с кардиналом Руффо и просит изложить суть ее просьбы письменно.
Руффо! Не он ли был основой жалоб Марии-Каролины? Неужели враги Англии держали короля настолько крепко в своих руках, что без их разрешения никто не мог получить доступ к нему?
Этот кардинал был главой англофобов. Изгнанный за темные махинации из Рима Папой Пием VI, он вернулся обратно на родину, в Неаполь, и здесь пустил в ход все свои крупные родственные связи, чтобы добиться комической должности – управляющего Сан-Леучо, должности директора заведения тайных шалостей короля! С тех пор он стал одним из интимнейших друзей Фердинанда, старался как можно более отдалить его от королевы, изолировать от английского влияния, свергнуть Актона и стать на его место. Он был холодным карьеристом, как и сэр Уильям, продвигался вперед с большой осторожностью, окольными путями, тая коварство за добродушной улыбкой филантропа.
Очевидно, теперь он нашел удобный момент, чтобы привести в исполнение планы и окончательно прибрать к рукам Фердинанда. Значит, нельзя было откладывать решение вопроса. Тут был дорог каждый момент, надо было все сделать, чтобы парализовать влияние Руффо. Только вот как попасть к королю?
В голове Эммы блеснула мысль. Она потребовала перо и чернила, сказав, что согласно приказанию короля письменно изложит ему свои желания, и написала следующее:
«Государь! Говорят, что Вас держат под арестом в Ваших комнатах. Дайте мне возможность лично повидаться с Вами, чтобы я могла убедиться, верен ли этот слух. Если через четверть часа я все еще не буду допущена к вам, тогда сочту Ваш арест доказанным. Вследствие этого лорд Нельсон при двинет флот в боевой готовности к замку и городу и направит десант для освобождения Вашего величества.
Эмма Гамильтон»
Она сложила письмо и скрепила его брелоком-печатью.
– Слушайте, полковник, что я вам скажу! – сказала она серьезным, почти угрожающим тоном адъютанту, передавая ему записку. – В моем лице с вами говорит Англия. Эта записка должна быть немедленно вручена королю лично. Если вы этого не сделаете, пусть последствия падут на вашу голову. Торопитесь, пока не поздно!
Офицер взял записку с явной неохотой, ушел с нею, но сейчас же вернулся обратно и попросил Эмму войти.
Фердинанд сидел в тени портьеры с кислой физиономией. Густой толпой, словно прикрывая от Эммы, его окружали князь Пиньятелли, герцог Карачиолло, князь Кастельчикала, маркиз Галло, полицейский префект Неаполя, чиновники, представители знати.
Кардинал Руффо встретил Эмму у самых дверей.
– Но помилуйте, прекрасная миледи, что за идеи! – воскликнул он, завидя ее. – Король нигде не может быть в большей безопасности и свободе, чем в кругу своих подданных. Убедитесь сами! – Злобная улыбка притаилась в уголках его рта. – Или это интересует вас меньше всего? Тогда прошу вас сообщить мне, что именно угодно вам от его величества?
Эмма, посмотрев ему прямо в глаза, воскликнула:
– Я желаю говорить лично с его величеством!
Эмма хотела пройти мимо кардинала, но тот, чуть-чуть дотронувшись до ее руки, удержал ее:
– Его величеству нельзя мешать. Важное совещание.
– В котором принимаете участие вы? – Эмма звонко рассмеялась и стряхнула его руку. – Уж не идет ли дело о знаменитой колонии Сан-Леучо? Ведь ваша эминенция управляет ею. Быть может, выяснилась настоятельная необходимость выдать замуж какую-либо из хорошеньких ткачих?
Эмма окинула всю фигуру кардинала взглядом, полным иронии и презрения.
Во взоре Руффо что-то блеснуло; он хотел ответить ей, но в этот момент вмешался Фердинанд:
– Оставь, Фабрицио! Твоя римская диалектика не доросла до язычка миледи! – Он встал с места, тяжело подошел к Эмме и недовольно сказал: – Я к вашим услугам, миледи! Что я могу сделать для вас?
Он сказал последнюю фразу крайне высокомерно. Это взорвало Эмму. Как? Так говорит человек, у которого завтра уже, быть может, не останется ни пяди земли? Она сверкнула глазами.
– Я явилась в интересах вашего величества! Просить чего-нибудь я не собиралась. Генерал Мак рекомендовал двору переселиться в Сицилию, посланник Великобритании, хотя и не обязанный ни к чему, но движимый личными симпатиями к королевской семье, предложил услуги как свои, так и лорда Нельсона. С тех пор положение Неаполя ухудшается с каждым днем. Поэтому я обращаюсь к вашему величеству с вопросом: приняли ли вы какое-либо решение?
Фердинанд пришел в явное замешательство и, словно моля о помощи, оглянулся на других.
– Нет еще пока, нет еще! Но… и… да… я извещу сэра Уильяма… извещу…
Эмма холодно кивнула:
– В таком случае я должна заметить вашему величеству, что с завтрашнего утра английское посольство будет находиться на «Вангаре», адмиральском судне лорда Нельсона.
Фердинанд вздрогнул. Послышались общие возгласы удивления. Полицейский префект подскочил, весь красный.
– Почему это, миледи? Безопасности его превосходительства ровно ничего не угрожает. Я сам принял все меры к охране посольств.
– Против черни? Я знаю это, господин префект. Ну а против «патриотов», против дворянства?
Все закричали, обступили Эмму.
– Что вы осмелились сказать, миледи? – крикнул Карачиолло. – Как вы решаетесь подозревать дворянство? – И, полуобнажив шпагу, преклонил колено перед Фердинандом. – Государь, не слушайте пустой болтовни людей, которым страх затуманил рассудок. Ручаюсь своей головой, что дворянство верно королю. Что касается так называемых «патриотов», то это галлюцинация, государь! Во всем Неаполе не существует того, что люди называют «патриотами». – Он выпрямился и посмотрел на Эмму бешеным взглядом.
Она подошла к нему вплотную, презрительно улыбаясь и с вызывающим видом покачивая головой:
– Однажды вы уже ставили в заклад свою голову, герцог; по-видимому, вы ею не очень дорожите. Ведь ваши утверждения слишком легко опровергнуть. Вы говорите, что дворянство остается верным? Ну так вот… – Она обвела взором присутствующих и стала говорить громче: – В одном из собраний объединенного дворянства, состоявшегося в ночь с четырнадцатого на пятнадцатое число этого месяца на одной из пози-липпских вилл, было сделано предложение помешать бомбардировке Неаполя английским флотом в случае вступления Шампионе, а для этого надо арестовать сэра Уильяма и Нельсона и держать их в качестве заложников. Господин префект, соблаговолите осведомиться у Джузеппе Риарио, герцога ди Корлетто, кто внес это предложение? Оно принято и должно было быть выполнено студентами больницы для неизлечимых. Князь Пиньятелли-Стронголи, не угодно ли вам спросить у своего кузена, князя Винченцо Пиньятелли-Стронголи, кто предложил себя в предводители для этого преступления? Пленных предполагалось содержать в таком месте, куда никто не получит доступа, кроме «патриотов». Герцог Карачиолло, спросите своего племянника Николино Карачиолло, коменданта Сан-Эльмо, кто предоставил для этой цели подземные мрачные крепости? О, конечно, господа, дворянство соблюдает верность, «патриотов» не существует. Да здравствует король! – И Эмма с язвительным смехом тряхнула своими локонами.
Наступила мертвая тишина. Фердинанд снова уселся. На его лице отражалось беспомощное отчаяние, он дрожащей рукой погладил левретку, положившую свою узкую голову на его колено.
– Миледи… – пробормотал он наконец. – Миледи… миледи…
Этот лепет дал толчок целой буре негодования. Знать принялась осыпать Эмму упреками, настаивала перед королем на строжайшем расследовании обвинений.
– Не было примера, чтобы все дворянство страны было так опозорено! – кричал Карачиолло хриплым голосом. – В том, что сказала эта леди, нет ни слова правды. Я требую доказательств, назначения следственной комиссии, допроса обвиненных…
– Пока солдаты Шампионе не положат конца всему этому! – рассмеялась Эмма. – Сколько дней просуществует еще, по-вашему, королевская юстиция, герцог?
Но Карачиолло не обратил внимания на ее слова и продолжал кричать, бросая дикие взоры:
– Все это порождение подлой трусости! Перед фантазиями истеричных женщин обращаются в бегство только трусливые бабы…
– Карачиолло! – послышался окрик Фердинанда. – Ты заходишь слишком далеко! Приказываю тебе замолчать!
Он снова вскочил, оттолкнув от себя левретку; на мгновение в нем проснулся король. Но затем он опять съежился.
Эмма выдержала всю эту сцену молча. Теперь она слегка поклонилась Фердинанду:
– Благодарю ваше величество за то, что у вас нашлось слово в защиту храбрости победителя Абукира. Но он не нуждается в защите вашего величества. – Она резкими, размеренными шагами подошла к Карачиолло и показала указательным пальцем на его руку, глаз, лоб. – В каком сражении потеряли вы эту руку, господин адмирал? Где потеряли глаз? Какой снаряд оставил этот шрам на вашем лбу? Ах, герцог, неужели вы не понимаете, почему такие люди, как Нельсон и сэр Уильям, готовы принять обвинение в трусости? Ведь они хотят сохранить королю, вашему повелителю, его столицу. Уж не думаете ли вы, что вашим заговорщикам удалось бы взять Нельсона живым? А сэр Уильям… остался ли бы он жив или нет, но знайте – я, его жена, вот этой самой рукой направила бы первый пушечный выстрел на Сан-Эльмо из орудий «Вангара». Мы – британцы, адмирал! – Высокомерно повернувшись к нему спиной, она обратилась к Фердинанду: – Государь, я знаю, эти нападки направлены не против самого короля, а лишь против его друзей. Но это – пока, а позднее… И Людовик XVI тоже выдал своих истинных друзей, отдался в руки жирондистов, этих «патриотов» Парижа. А кто появился вслед за жирондистами?
Фердинанд вытянул вперед руки, словно отгонял страшную картину, нарисованную ему Эммой.
– Перестаньте, миледи! Перестаньте! – крикнул он и во внезапном приливе бешенства так толкнул ногой левретку, что та с визгом кувыркнулась через всю комнату.
Руффо хмуро молчал. Опустив глаза, скрестив руки на груди, он неподвижно стоял за креслом короля, словно весь этот спор отнюдь не касался его. Но, несмотря на все искусство притворства, его лицо выражало удовлетворение, словно он радовался победе Эммы.
Но – нет! – не ему обманывать ее!.. Руффо был таким же врагом Англии, как и Карачиолло. Только он завидовал этому герцогу, хотел единолично пользоваться королевским благоволением, единолично управлять им. Его радовало поражение соперника, а теперь он, наверное, поднимет перчатку, которую она, Эмма, кинула ему при входе…
Торжествуя, смотрела Эмма, как Руффо постепенно приподнимал веки и склонялся к стулу Фердинанда. Она даже подошла поближе, чтобы лучше слышать его тихую, медлительную речь.
– Возможно, что леди Гамильтон не совсем не права, государь. После жирондистов явились Робеспьер и гильотина. Но и мнение герцога тоже обосновано. Фердинанд Неаполитанский – не Людовик XVI, Неаполь – не Париж, богобоязненные лаццарони – не озверелые торговки. А обвинения миледи против знати, быть может, касаются отдельных личностей, являющихся печальным исключением, но никак не общим правилом.
Он выдержал паузу и поклонился Эмме и Карачиолло, слегка выгибая руку, словно став в дуэльную позицию и приветствуя противника шпагой.
Фердинанд кисло поморщился:
– Хоть бы ты говорил яснее, Фабрицио! А то у тебя оба правы – и леди и герцог!
– Правы и не правы, государь. Леди Гамильтон… я попрошу вас, миледи, не перебивать меня; его величество, наверное, предоставит вам после слово!.. Леди Гамильтон советует переселиться в Сицилию. Однако там ваше величество будет в известной зависимости от чужой державы, которую я не хочу называть, но которая не чужда миледи. Кроме того, Сицилия в государственном отношении совершенно самостоятельна; она находится с Неаполем в простой унии, объединяясь лишь особой вашего величества. Поэтому враги монархии истолкуют переселение туда в качестве бегства за границу.
Карачиолло ожесточенно закивал, говоря:
– Как позорное бегство… как государственную измену! Имя короля будет обесчещено!
Фердинанд побагровел и изо всей силы стукнул кулаком по спинке стула:
– Франческа! Клянусь святым Януарием, если бы я не знал, что ты предан мне… А ты, Фабрицио… поменьше слов! Просто не поймешь, что ты хочешь сказать!
Не моргнув глазом, Руффо продолжал:
– С другой стороны, вашему величеству было бы очень рискованно оставаться в Неаполе по совету герцога. Именно здесь особенно сильны внутренние раздоры, а у порога стоит могущественный враг. Может ли герцог взять на себя ответственность за безопасность венценосца?
Герцог хотел что-то ответить, но Фердинанд предупредил его ответ:
– Да не начинай ты опять, Франческо! Уж не хочешь ли ты один справиться с Шампионе, при появлении которого разбежалось шестьдесят тысяч наших солдат? Мне и в голову не придет оставаться в Неаполе. Или я отправлюсь, как советует леди, в Сицилию, или сделаю, как хочет Руффо, и… Кардинал поспешно перебил его:
– Простите, государь, но я должен напомнить о том, что мой план требует строжайшей тайны, строжайшего молчания.
– Ах, эта вечная осмотрительность! Ведь мы между своими! Леди Гамильтон не проболтается, я знаю ее. Это единственная женщина, умеющая молчать. А что, миледи, вы дадите Руффо свое слово?
Эмма пожала плечами:
– Вы очень милостивы, государь, что пытаетесь защищать меня, но, к сожалению, я не могу ничем связывать себя в этом положении! – Она сделала шаг к кардиналу, немного наклонилась к нему. – Да я и так знаю план вашей эминенции! Уж не собираетесь ли вы отправить королеву с детьми в Сицилию, а сами отправиться с его величеством в Калабрию?
Плечи Руффо еле заметно дрогнули.
– В Калабрию? Как это пришло вам в голову, миледи!
– Когда Людовик XVI бежал из Парижа… не припомнит ли ваша эминенция наш тогдашний разговор? Вы осуждали его мысль бежать за границу. Вы посоветовали ему удалить из Франции Марию-Антуанетту, ненавистную австриячку, по возможности совсем разойтись с нею, а затем Людовик должен был бы кинуться в Вандею и оттуда угрожать Парижу… Разве это не так, ваша эминенция?
– Не помню, миледи. Кроме того, я не вижу, что общего имеет это с Калабрией?
– А разве Калабрия – не Вандея Неаполя? По первому взгляду этот план кажется вовсе не плохим. Крупные землевладельцы страны – родственники вашей эминенции, и у них король будет иметь поддержку, в особенности если его величество в выборе будущего главнокомандующего для формирования армии проявит… признательность… Руффо попытался улыбнуться:
– Уж не в меня ли вы метите, миледи? Я – кардинал, не солдат!
Эмма тоже улыбнулась:
– Ваша эминенция, вы слишком скромны. Многосторонность кардинала Руффо хорошо известна. Помимо трудов по гидротехнике и разведению голубей, в библиотеке сэра Уильяма имеется талантливый труд вашей эминенции относительно передвижения войск и снаряжения кавалерии. Быть может, вашей эминенции более улыбается деятельность премьер-министра или генерального наместника королевства?
Руффо бросил в сторону короля быстрый, пугливый взгляд, но затем, словно испуганный своей неосторожностью, опустил веки:
– Я не понимаю вас, миледи. Сэр Джон Актон пользуется полным доверием его величества. Вообще я должен просить оставить мою особу в стороне; здесь она не имеет ни малейшего значения. Миледи ошибается. Мой план вовсе не затрагивает Калабрии.
Он отвернулся, сложил руки на груди, вернулся обратно на свое место за стулом короля, словно с Эммой было покончено.
В первый момент она была словно оглушена. Неужели она все-таки ошиблась? Но что же означало явное замешательство Фердинанда? Надо было сделать последнюю попытку.
– Ваша эминенция, вы сняли с меня тяжелую заботу! – сказала Эмма, словно с облегчением переводя дух. – Кроме того, вы сами освобождаетесь от такой ответственности, которую не можете возложить на себя. Ведь посоветовать королю поселиться в Калабрии – это значит подвергнуть его высокую особу величайшей непосредственной опасности!
Руки Руффо дрогнули и раскинулись, словно его кто-то толкнул в спину.
Фердинанд вскочил:
– Фабрицио, если ты скрыл от меня что-нибудь…
– Государь… почтительнейше… я должен протестовать…
– Да ну тебя! К черту игру в секреты! Как можешь ты требовать от меня молчания, когда на карту поставлена такая крупная ставка? Да, миледи, Руффо предложил мне отправиться в Калабрию, а теперь являетесь вы, делаете разные туманные намеки, обвиняете его! Как могу я решиться на что-нибудь, если каждый из вас противоречит другому? – Фердинанд в бешенстве забегал по комнате.
– Я совершенно не обвиняю его эминенцию, – спокойно возразила Эмма. – Я убеждена, что он не более вашего величества осведомлен о том, что в данный момент происходит в Калабрии. Не знаете ли вы, ваша эминенция, некоего Джузеппе Логофета?
– Логофета? – повторил кардинал. – В первый раз слышу это имя!
По его неподдельному изумлению Эмма поняла, что он не лжет.
– Я верю вам. Было бы странно, если бы князь церкви имел сношения с безбожником. Ведь Логофет – «патриот», якобинец. В тот самый день, когда король выступил с армией в Рим, иначе говоря, в тот день, когда армия покинула пределы страны, Логофет исчез из Неаполя. Через два дня он объявился в Калабрии, принялся революционизировать страну, стал раздувать недовольство народа принудительной солдатчиной, гнетом помещиков, а теперь…
Она умышленно остановилась и посмотрела на Руффо взглядом, который, казалось, отыскивал место, куда ткнуть шпагой… Кардинал все еще стоял за стулом короля, но его веки уже не были опущены, а глаза с колеблющимся огоньком останавливались то на Эмме, то на напряженных лицах других и снова обращались к Эмме.
– А теперь? – задыхаясь, крикнул Фердинанд. – А теперь?
Эмма не обратила на него внимания. Она не спускала взора с Руффо и, выгнувшись вперед, сделала выпад:
– А теперь… Каламбрия вашей эминенции далеко не Вандея! У Логофета много приверженцев; они и в Реджио, и в Пальми, и в Баньяре, Шилле, Скалетте…
Руки Руффо сразу разомкнулись, пальцы растопырились, словно выпуская оружие. Вдруг, почти пошатываясь, он вышел из-за стула и воскликнул:
– Это неправда, миледи! Баньяра, Шилла, Скалетта? Этого не может быть! Это невозможно, государь, невозможно!
Эмма улыбнулась:
– Потому что эти места принадлежат к числу ваших родовых имений? Ах, кардинал, я боюсь, что и калабрийских крестьян манит теперь к танцам зеленое «дерево свободы» якобинцев, а не… колонна! [22]22
Намек на происхождение Руффо от княжеского рода Колонна
[Закрыть]
Кардинал остановился перед нею с пожелтевшим лицом и блуждающим взглядом:
– Подобные обвинения… да откуда вы взяли все это, миледи? Как вы могли узнать о вещах, о которых не знает сама королевская полиция? Не якобинка ли вы?
Словно последний отчаянный выпад побежденного, бросил он это Эмме. Она же лишь пожала плечами:
– Я англичанка, кардинал. Если бы вы знали Англию, вы поняли бы, что там якобинцы вообще немыслимы. А как я узнала об этом? Боже мой, забота о его величестве заставила сэра Уильяма навести справки, а так как полиция его величества – я не хочу задеть этим господина префекта – имеет несчастье делать открытия лишь много спустя после свершившегося факта, то…
Она потопила конец фразы в выразительном смешке, а затем движением руки простилась с Руффо, как с павшим противником. Дуэль была окончена!
И все-таки успех не радовал Эмму. Другу, себе самой она никогда не солгала бы, но в политике, этим вечно лгущим итальянцам…
Заговор в Калабрии был уже подавлен, Анджело ди Фиоре, прокурор в Катанцаро, арестовал Логофета с сорока семью сообщниками и отправил арестованных в Мессину. Весть об этом пришла утром в палаццо Сиесса, а при медлительности властей могла дойти до Фердинанда лишь через неделю, когда она надеялась уже видеть его вместе с Марией-Каролиной в Сицилии.
Эмма солгала, или, вернее, сообщила половину правды, как ее научил сэр Уильям. Но разве величие Англии не стоило полулжи?
XXIV
Руффо вернулся обратно на свое место за креслом короля и словно в изнеможении оперся о стену. В двух шагах от него Карачиолло, тяжело дышавший, обмахивался носовым платком. Остальные были очень бледны, ожидая королевского решения, от которого зависела также и их участь. Никто не говорил ни слова.
Вдруг Фердинанд подошел к Эмме и, скрывая лицо от остальных, еле слышно зашептал:
– Морской переезд в это время года… я сам-то не боюсь бурь… но королева… дети… состояние наследной принцессы…
Страх, который он отрицал, ясно был написан на его вздрагивающем лице. Он, страстный рыболов, не решался отправиться морем, когда на небе не было ни облачка.
Эмма подавила ироническую улыбку:
– Я не компетентна в этом вопросе, государь. Быть может, вы посоветуетесь с лордом Нельсоном?
Король горячо согласился:
– И с сэром Уильямом тоже, он должен помочь мне. Но состояние… состояние королевы… церковной казны… Я не оставлю всего этого Шампионе! А что, скоро могут прийти сюда лорд Нельсон и сэр Уильям? Сейчас? Миледи, вы упоминали о покушении… я боюсь, что лорд Нельсон не решится сойти на берег…
Эмма знала Фердинанда, знала, что надо было сразу же использовать его теперешнее настроение.
– Если ваше величество разрешит мне написать ему несколько слов, то через час он будет здесь. Но мне нужен надежный посланец.
Король кивнул:
– Феррери сделает это. Он надежен и не болтун.
Теперь, когда он принял решение, все казалось ему недостаточно быстрым. Он собственноручно принес чернильницу и перо, сам сходил в прихожую за Феррери.
Эмма принялась писать – медленно, взвешивая каждое слово.
Опасаясь, что ее письма могут перехватить, она выработала с мужем и Нельсоном условный язык. «Барин» означало короля, «барыня» – королеву, «дом» – дворец, «маленькая Эмми» – Эмму, «источник Аретузы» – Сицилию. Подземный (известный только доверенным лицам королевы) ход назывался «известной дорогой». Эмма подробно описала этот ход Нельсону, и ему нетрудно было бы найти его.
Написав записку, она еще раз прочла ее:
«Милый друг!
Барин болен и хочет спешно ехать к источнику Аретузы. Барыня поедет с ним. Наконец-то наши желания исполнятся! Я не могу оставить дом – должна помогать при укладке вещей, не допускать докучливых визитеров. Поэтому приходите ко мне известным Вам путем, чтобы мы могли столковаться обо всем необходимом. Только осторожнее, чтобы никто ничего не заметил. Со страстной тоской ожидает Вас
Ваша маленькая Эмми».
Разве это не было обычной любовной записочкой влюбленной горничной к бравому кавалеру? Никто не станет доискиваться тут тайного смысла! Эмма, смеясь, запечатала записку и вручила ее Феррери, давая указания. Но, говоря с Феррери, она в то же время смотрела в зеркало, отражавшее противоположную сторону, и невольно пригляделась внимательнее. Она видела, что Карачиолло по-прежнему стоит у окна и обмахивает платком раскрасневшееся лицо. Его волнение было все еще очень велико: два раза платок выскальзывал из его рук и вылетал на подоконник, однако герцог снова доставал его оттуда. Вдруг он упустил платок на пол и поспешно вышел на середину комнаты.
– Погодите еще, Феррери, погодите! – сказал он курьеру, а затем, обратившись к Фердинанду, продолжал: – Государь, еще раз заклинаю вас! Если вы покинете Неаполь, вы отдадите его врагу. Чем мы заслужили ваше недоверие? Неужели лишь тем, что иностранцы клевещут на нас, ничего о нас не зная? Но ведь и наша армия тоже была организована иностранцами. А народ, мы все… разве вы не знаете, чего ждут те тысячи, которые с трепетным нетерпением взирают на окна вашего дворца? Они требуют оружия, чтобы защитить своего короля, загладить позор Неаполя, пожертвовать жизнью за отечество. Государь, пока не поздно…
Волнение пресекло его голос, но, словно услыхав его слова, в этот момент послышался громкий вопль толпы, собравшейся перед дворцом:
– Да здравствует король! Долой иностранцев! Смерть якобинцам! Оружие! Дайте нам оружие!
Префект полиции бросился на улицу, чтобы усмирить народ своим появлением.
Карачиолло бросился перед Фердинандом на колени:
– Государь! Внемлите голосу своего верного народа! Заклинаю вас всем для вас священным, заклинаю вас честью вашего имени, вашими детьми!
Фердинанд остановился в нерешительности. Его взор боязливо устремился к окну.
– Если бы я знал… Фабрицио, это лаццарони?
Кардинал подошел поближе и заглянул в щелку занавеси.
– Хорошо одетые люди… горожане… студенты…
Король вздрогнул:
– Студенты?
Эмма иронически рассмеялась:
– Смотрите, ваша эминенция, не наступите там на носовой платок. Герцог уронил его… как раз перед тем, как народ начал кричать…
Карачиолло в бешенстве вскочил:
– Миледи…
Но Фердинанд не дал ему договорить:
– Клянусь святым Януарием, Франческо, ты злоупотребляешь моим терпением! Неужели ты думаешь, я должен слушать одного тебя? Это «патриоты», Фабрицио?
Руффо холодно пожал плечами:
– Кто может сказать это с достаточной уверенностью? Во всяком случае, Феррери сделает хорошо, если заговорит по-французски, если его остановят по дороге к лорду Нельсону…
Фердинанд с посеревшим от страха лицом подскочил к курьеру:
– Чего ты стоишь здесь, Антонио? Почему ты еще не ушел? Ступай, говорю тебе, ступай!
Феррери ушел.
Эмма с удивлением услышала предупреждение Руффо. Почему он хотел, чтобы ее записка дошла до Нельсона? Уж не старался ли хитрец заручиться благовэлением Англии теперь, когда Фердинанд высказался за Сицилию?
Тем временем крики продолжались, народ желал видеть короля. Сквозь приветствия все чаще раздавались угрозы: наверное, Фердинанд уже сбежал и оставил Неаполь в беде; надо взять штурмом дворец и захватить предателей придворных…
В комнату, задыхаясь, вбежал префект полиции.
– Они прорвали цепь моих полицейских и теперь осаждают ворота… Государь, что…
– Да что вы хотите от меня? – перебил его в диком страхе
Фердинанд. – Я, что ли, префект полиции? Дворец полон солдат, а вы спрашиваете, что делать? Если с этими канальями иначе нельзя… прикажите стрелять, стрелять!
– Но… войска… я боюсь…
Фердинанд побледнел еще больше.
– Ах, трусливые бабы, трусливые бабы! – простонал он. – Я не могу быть в безопасности даже в собственном дворце! —
Вдруг кровь хлынула ему в голову; трясясь от бешенства, он схватил Карачиолло за руку, резко дернул. – И ты еще требуешь, чтобы я оставался здесь, в этом гнезде коварства и предательства? А-а! Ты знаешь, что я начинаю думать? Что ты сам…
– Государь! – крикнул герцог, с силой отталкивая руку Фердинанда. – Вашему величеству угодно самому лишить себя вернейших слуг?
Его глаза метали искры, зубы скрипели, лицо горело под сединой волос.
Фердинанд отступал назад.
– Если бы ты был королем… – словно извиняясь, пробормотал он, – если бы ты был королем…
Мрачная улыбка скользнула по лицу Карачиолло.
– Если бы я был королем, я не стал бы настолько мешать своим друзьям и своему народу соблюдать мне верность… Да, да, я опять и опять повторяю и буду повторять до последнего вздоха: неаполитанский народ верен своему королю. Вашему величеству угодно проверить это? Ну так вот: покажитесь народу, скажите хоть несколько слов в успокоение, и тот же самый народ, который бьет королевских сбирров, чтобы добраться до своего государя, бросится перед вами на колени и слепо станет повиноваться малейшему жесту вашей руки… Государь!
Теперь Пиньятелли, Галло и другие тоже стали настаивать, чтобы король хоть на минуту вышел на балкон соседней комнаты.
– Разрешите, ваше величество, мне идти впереди вас и прикрыть вашу особу своим телом! – молил префект полиции.
Фердинанд ничего не ответил. Кусая губы, сжимая пальцами виски, он продолжал молчать в полном отчаянии.
Тогда Карачиолло стукнул шпагой о пол и сильным голосом крикнул:
– Неужели Неаполь должен быть потерян для дома Бурбонов! Его величество трусит?
Теперь Фердинанд сдался. Карачиолло, Пиньятелли, Кастельчикала, Галло защитным кольцом окружили его, впереди пошел префект полиции. Так вышли они на балкон соседней комнаты.
Они были встречены воплем ликования. Затем наступила мертвая тишина. И король-носач обратился с речью к своему народу…
Эмма взволновалась; у нее замелькали мысли: а что, если народ останется спокойным?.. если Карачиолло с друзьями удастся преодолеть страх Фердинанда?.. Ведь только страх и гнал его из Неаполя.
Эмма со страстным нетерпением прижалась к щелке в занавеси. Да, Руффо был прав: это были горожане, купцы, студенты. Они внимательно слушали Фердинанда, воодушевленно приветствовали его каждый раз, когда он делал паузу, били себя в грудь, умоляли остаться, предлагали все свое состояние и жизнь…
Кто это был? «Патриоты»? Богоотступники? Республиканцы? Или Карачиолло был прав, когда доказывал их преданность королю, когда говорил, что недоверие Марии-Каролины порождено ее болезненным состоянием, вскормлено политикой сэра Уильяма, взращено предательским карьеризмом Ванни? Что, если это было так?..
Мысли Эммы спутались. Тяжелым грузом легло ей на сердце сомнение, и в тот же момент в ней пробудилось что-то нечистое, страшное – желание… дикое, жестокое желание… Что, если бы кто-нибудь из этих людей поднял камень и швырнул им в этого болтливого, притворяющегося храбрым короля? Нельсон, Англия, Эмма были бы оправданы этим…
Кто-то коснулся ее руки. Эмма вздрогнула и обернулась: перед ней был Руффо.
– Не правда ли, странно, как покоен этот народ? Возможно, что Карачиолло еще выиграет партию… если только этим временем ничего не случится.
«Неужели он угадал мои мысли?» – подумала Эмма.
Вдруг дикий вопль заглушил голос Фердинанда. Он несся из-за угла дворца, оттуда, где начиналась улица, ведущая к гавани. Распахнув окно, Эмма высунулась наружу.
Вот из-за угла показалась кучка оборванцев, вооруженных палками, молотками, дубинками; над ними реяло нечто вроде знамени – черный крест на обрывке полотна. Впереди стремительно бежал человек. Он дважды поскользнулся, падал, снова поднимался и продолжал бежать. Выскочив на площадь, он увидел толпу перед дворцом, остановился в смущении, хотел свернуть в боковую улочку, но преследователи отрезали ему путь. Тогда с воплем отчаяния он бросился в свободное пространство между дворцом и толпой.
Со стороны преследователей раздался рев:
– Бейте его! Бейте! Шпион! Французский шпион!
Ответом на это был вопль толпы. Теперь все бросились на беглеца и настигли его у портала дворца. Ловко брошенный молоток поразил его в ногу, и, всплеснув руками, беглец рухнул на землю. Вся толпа устремилась на него, в его грудь втыкались ножи, раздавались крики:
– Долой якобинцев! Смерть врагам Неаполя! Да здравствует король!
Грубые руки схватили беглеца, подтащили под балкон, стали подбрасывать к Фердинанду. На одно мгновение над тесно сомкнувшимися головами показалось лицо умирающего.
