Текст книги "Англия и Уэльс. Прогулки по Британии"

Автор книги: Генри Мортон

– Милорд, я, Генрих, рожденный в Монмуте, буду править недолго, а получу много. А вот Генрих, рожденный в Виндзоре, будет править долго, но потеряет все!

Через несколько месяцев Екатерину вызвали к постели умирающего мужа. «Екатерине Прекрасной» исполнился двадцать один год, когда она переплыла через Канал с телом мертвого супруга.

Среди валлийцев, сопровождавших короля Генриха на французские войны, был человек с острова Англси по имени Оуэн Тюдор. Он принадлежал к числу тех мужественных воинов, что под командованием Дэйви Одноглазого, шурина Оуэна Глендовера, отважно сражались при Азенкуре. Утверждают, что Оуэна Тюдора произвели в сквайры за отвагу, проявленную при Алансоне.

Говорили, что Оуэн Тюдор происходил из бедного сословия, что его отец был пивоваром в Бомарисе. Однако в кельтских кланах людей низкого происхождения никогда не бывало; все они вели свой род от какого-то принца. Так было и с Оуэном Тюдором. Возможно, он был мелким землевладельцем в Уэльсе, когда поступил на службу к королю Англии. У него явно не было 40 фунтов в год на момент смерти Генриха, потому что тогда он стал бы рыцарем.

Мы видим его в Виндзорском замке в услужении у прекрасной вдовствующей королевы. На ту пору ему исполнилось тридцать семь лет. Это был высокий, красивый и, несомненно, обаятельный валлиец. Рассказывали, что однажды, когда он был на дежурстве, его попросили станцевать перед королевой. Стараясь показать себя в лучшем свете, он исполнил слишком замысловатый пируэт и упал прямо на колени ее величеству. Манера, в которой королева извинила не удержавшегося на ногах валлийца, многое сказала наблюдательным камеристкам. Они упрекнули Екатерину: мол, «она уронила свое достоинство, уделив внимание человеку, который, хотя и обладает личными заслугами и достоинствами, не является джентльменом, происходит из варварского клана дикарей и по своему положению находится ниже английского йомена».

Таково было мнение о человеке, который произвел на свет Генриха VII и оказался предком Генриха VIII и королевы Елизаветы!

Екатерина нашла что ответить на критику: «Будучи француженкой, она не ведала, что на Британских островах существуют сословные предрассудки».

Как Оуэн впервые сошелся с королевой, мы не знаем. Однако знаем, что думала она о нем очень серьезно, потому что заговорила с ним о его происхождении. Это означает определенную близость. Он ответил, как и полагается настоящему валлийцу, что происходит от блестящих принцев.

Екатерина попросила его представить ей в Виндзоре некоторых своих родственников.

«А потому, – пишет сэр Джон Уинн, – он представил ей Джона, сына Мередита, и Хоуэла, сына Ллевелина, своих двоюродных братьев, господ знатных и выдающихся, но совершенно невежественных и необразованных. Когда королева заговорила с ними на разных языках, они не способны были ей ответить, и тогда она мило улыбнулась и промолвила, что “в жизни не видела таких прелестных немых”. И это служит доказательством, что, зная несколько языков, по-валлийски Екатерина говорить не умела».

А также – доказательством того, что она полюбила Оуэна Тюдора.

Мы можем воспользоваться слухами, ходившими в то время. На шестом году правления ее ребенка-сына вышел закон, грозивший карами человеку, «дерзнувшему жениться на вдовствующей королеве или другой даме королевского двора без согласия короля и Королевского совета».

Говорят, что Екатерина и Оуэн тайно поженились до того, как вышел этот закон. Мы никогда не узнаем, как женщина ее положения, в окружении других женщин, могла сохранить в тайне свой любовный роман. Это – одна из загадок истории. Однако Екатерине удалось это сделать. У Оуэна была официальная должность: он заведовал королевским гардеробом, охранял ее драгоценности, обсуждал новые наряды и покупал ткани.

Она тайно родила ему троих сыновей – Эдмунда, Джаспера и Оуэна.

Никто в Англии – во всяком случае, никто из важных персон – не знал, что новый королевский дом родился под розой Тюдоров!

Но к концу лета 1436 года что-то пошло не так. Если воспользоваться вульгарным, но красноречивым американизмом, было трудно надеяться на то, что королеве-матери и ее придворному «все сойдет с рук». Екатерине в то время было всего тридцать пять лет, а ее «мужу» – пятьдесят один. Они прожили четырнадцать лет в тайном браке и, как я полагаю, нисколько об этом не жалели. Однако разразилась гроза. Все еще молодая вдова родила дочь Маргарет. Ребенок прожил всего несколько дней. Смерть девочки и, возможно, годы постоянного беспокойства довели Екатерину до болезни. Она отправилась в аббатство Бермондси (современная женщина обратилась бы в больницу); некоторые, правда, утверждают, что королеву туда отправили по приказу герцога Глостера.

Всю осень она сильно болела. Тем временем просочилась весть о ее браке с Оуэном Тюдором. По приказу Королевского совета у нее отобрали троих сыновей и поместили их под опеку Екатерины де ла Поул, аббатисы Баркинга.

Оуэна Тюдора арестовали и заточили в Ньюгейте. Королева, его жена и возлюбленная, умерла, пока он был в тюрьме. Ее похоронили с должными почестями в часовне Богородицы Вестминстерского аббатства. Ее сын от Генриха V заказал латинскую эпитафию, которую позже заменил внук, сын сына, рожденного в тайном браке. Первая эпитафия была такой:

 
Смерть, беспощадный жнец, рукой костлявой
В сию гробницу благородный прах
Великой королевы уложила,
Что пятому из Генрихов супругой
И матерью шестому приходилась.
Цвет скромности, зерцало доброты,
Здесь жизнь она и славу подарила
Тому монарху, Англия, что твой
Венец над всеми прочими возвысил;
Покоится она во мраке склепа,
Душа ее в сиянии небес,
В ней слиты добродетель материнства
И торжество ревнительницы веры;
Земля и небо воедино славят
Монархиню, что им дары вручила:
Земле оставила достойного потомка,
А небу подарила добродетель.
В четыреста тридцать седьмом году,
Во первый месяц и на третий день
Ее стезя земная завершилась.
Да правит в небесах она вовек!
 

Обратите внимание – ни единого словечка об Оуэне Тюдоре. Ни одного слова о втором замужестве, о детях, чьи потомки станут королями.

Екатерина умерла в феврале. В июле Оуэн сбежал из Ньюгейта и отправился в Девентри. Молодой король Генрих призвал его к себе под тем предлогом, что «хочет видеть того Оуэна Тюдора, который жил с его матерью Екатериной». Оуэн отказался приехать. Тем не менее он явился в Лондон и укрылся в Вестминстерском аббатстве. Старые друзья попытались заманить его в таверну у Вестминстерских ворот, но не заманили.

Однажды, прознав, что король слушает наветы, Оуэн набрался отваги и неожиданно предстал перед Тайным советом. Он защищал себя столь красноречиво и с таким жаром, что Генрих VI его освободил.

Оуэн уехал в Уэльс. Его преследовал враг, герцог Глостер. Оуэна снова схватили и бросили в Ньюгейт вместе со священником (возможно, тем самым, кто венчал его с королевой-матерью) и слугой. Но Оуэн был старым солдатом и человеком с железной волей. Разве не он тайно обручился с вдовой Генриха V под самым носом у двора? Он и во второй раз бежал из Ньюгейта вместе с сокамерниками, «тяжело ранив тюремщика», и снова приехал в Уэльс.

Прошли годы, прежде чем валлийского любовника покойной королевы Англии приняли в придворных кругах. Но это время пришло. Настали празднества по случаю рождения наследника трона, и Оуэна Тюдора пригласили в Лондон и выделили ему годовое жалование в размере 40 фунтов. Два его сына – сводные братья Генриха VI – были объявлены законнорожденными и приняты в свет. Эдмунд Тюдор стал графом Ричмондом, а его младший брат Джаспер – графом Пембруком. Но их отец, храбрый Оуэн, титула не получил. Его сделали «садовником наших парков в Денби в Уэльсе».

Благодаря влиянию короля его валлийский сводный брат, Эдмунд Тюдор, женился на Маргарет Бофорт, наследнице Сомерсета. Когда этой девушке было чуть более тринадцати, она 26 июня 1456 года родила сына в замке Пембрук. Этому мальчику – внуку Оуэна Тюдора и Екатерины Валуа – суждено было взойти на трон как первому Тюдору – Генриху VII.

Что же случилось с Оуэном Тюдором, сквайром из Плас-Пенминийд на Англси, солдатом удачи, заведующим королевским гардеробом и любовником королевы? В возрасте семидесяти шести лет этот человек повел армию ланкастерцев против йоркистов. Он потерпел поражение на Мортимер-Кросс. Старая голова Оуэна упала под топором палача на базарной площади Херефорда.

В сражении при Босуорте его внук, Генри Ричмонд, одержал победу над Ричардом Горбуном (английский король Ричард III) и въехал в Лондон уже как Генрих VII; он много размышлял о своем происхождении. Король распорядился убрать с могилы бабушки в Вестминстерском аббатстве стихи Генриха VI, восхвалявшие супружеские добродетели его матери Екатерины. Стихи эти утверждали, что Екатерина умерла вдовой Генриха V, в них не содержалось и намека на деда Генриха VII – Оуэна. Это ставило молодого короля в неудобное положение. Поэтому первый Тюдор заменил первую эпитафию следующими строками, сохраненными хронистом Джоном Стоу:

Прекрасной Катерины здесь

Лежит достойный прах,

О, дочь французских королей,

Прославлена в веках!

Супругой верною была,

И Генрих Пятый с ней

Владыкою славнейшим стал

Среди земных царей.

По праву крови, а еще

Чрез единенье доль

Он Францией повелевал,

Великий наш король.

Счастливой женщиной она

На наш воссела трон,

И трое суток длился пир,

Чтоб был Господь почтен.

Шестому Генриху она

Сумела жизнь подать,

В правленье чье не смел француз

И головы поднять.

Под несчастливою звездой

Рожден правитель был,

Но в сердце веру, как и мать,

Он истово хранил.

Ей Оуэн Тюдор мужем стал,

Как минул срок вдовства,

Чей отпрыск Эдмунд, славный принц,

Возвысился едва.

Седьмой, английский дивный перл,

Из Генрихов взошел;

Потомок Эдмунда прямой

Британский взял престол.

О, трижды счастлива пребудь,

Небес причащена,

И трижды счастлив отпрыск твой,

Блаженная жена!

Первый Тюдор, великий, но холодный человек, пытался с помощью эпитафии воссоединиться с королевой-бабушкой.

Невозможно закончить романтическую историю Тюдоров без упоминания о мумии Екатерины. После похорон Генриха VII тело королевы эксгумировали. Генрих VIII не относился к Екатерине де Валуа с тем же почтением, что и его отец. Возможно, он был слишком самоуверен, и его не смущало родство с Оуэном Тюдором. Как бы там ни было, тело Екатерины прекрасно сохранилось. Забальзамированная мумия лежала на виду у всех в Вестминстерском аббатстве и по меньшей мере на триста лет сделалась одной из достопримечательностей Лондона.

Джон Уивер в сочинении «Надгробные памятники» писал о том, что увидел:

«Екатерина, королева Англии, жена Генриха V, лежит в ящике, или гробу, с незакрепленной крышкой. До нее могут дотронуться все, кто пожелает. Она сама навлекла на себя это наказание, поскольку ослушалась мужа и родила своего сына, Генриха VI, в замке Виндзор».

Во времена Карла II бедную Екатерину показывали любопытным за два пенса. Сэмюел Пипс, летописец той эпохи, отличавшийся легкой вульгарностью, пишет, что не только видел тело, но и «поцеловал в тот день королеву».

И только при Георге III с этим безобразием покончили, и прах некогда прекрасной Екатерины перенесли в склеп Вестминстера.

Вот так, сидя на стене в Англси, я задумался о правдивой истории, которая могла бы стать сюжетом романа. Ни Екатерина, ни Оуэн не знали, что их опасная любовная связь когда-нибудь попадет на страницы книг. Интересно, что бы сказал Оуэн Тюдор, знай он, что настанет день, и на голову его внука возложат снятую с тернового куста корону?

Пять веков назад Тюдоры занимались фермерством на Англси, и в любой день вы сможете увидеть дым, поднимающийся из труб Плас-Пенминийд, а вечером услышать мычание возвращающегося домой стада.

4

Ранним вечером я въехал в крепость Арвон, иначе Карнарвон. В этом городе более восьми тысяч жителей, и все они, как мне показалось, говорят по-валлийски. Сначала я подумал, что это место ничем не примечательно, но постепенно его особая атмосфера увлекла меня. Городок обладает собственным характером, отличающимся от всего, что я видел в Уэльсе. Несколько лет назад у меня были точно такие ощущения, когда я приехал в Галвей на западном побережье Ирландии. В тот раз я подумал: «Странный ветер дует в этом городе, ирландский ветер. В Дублине я был иностранцем наполовину; в Галвее я – абсолютный иностранец».

Карнарвон в этот вечер был абсолютно валлийским городом. По каменным улицам дул валлийский ветер, как тогда, в Галвее, – ирландский. Я чувствовал себя чужим и одиноким.

Приехал я в базарный день, и на площади в ожидании автобусов собралась большая толпа. Люди выглядели усталыми, но были по-прежнему разговорчивы. Я постоял рядом, послушал живую и быструю речь. Судя по взрывам смеха, тут раздавались шутки, а также передавались шепотком сплетни. Забавно звучали тонкие детские голоса. Женщины говорили резко и властно, мужчины отличались низкими голосами. Я бы все отдал за то, чтобы их понять. Интересно, сколько времени мне понадобится, чтобы научиться хотя бы нескольким валлийским фразам, достаточным для того, чтобы проникнуть в местные секреты? Я снова прислушался к быстрой и певучей речи и понял, что никогда не смогу научиться этому языку. Даже Джордж Борроу, похвалявшийся своим знанием валлийского, выставил себя глупцом, когда поехал по Уэльсу, изумляя людей тем, что он считал их родным языком. Как странно было стоять в толпе, слушать людей, которые в ожидании автобуса покупали пластинки или новую лампочку для приемника, и сознавать, что они говорят на языке древних бриттов! Валлийский, как и все живые языки, должно быть, прошел многие стадии в своей долгой истории, и мне было интересно, много ли сохранилось в нем от древнего наречия. Понял бы этих людей тот самый бритт? Возможно, одно или два слова.

Странное чувство нахлынуло на меня в этой толпе. Когда стоишь на испанской или итальянской площади, то всегда сознаешь, что у тебя в кармане паспорт, а за этим паспортом – выдавшее его министерство иностранных дел. Но валлийская толпа порождала чувство незащищенности. Я прекрасно знал, что, стоит мне повернуться к стоящему рядом со мной человеку и задать ему вопрос по-английски, он весьма любезно ответит мне на моем языке, – и все же какое-то смутное беспокойство тревожило мою душу. Потомки древних бриттов были для меня большими иностранцами и казались более опасными, чем французы или итальянцы. Как будто я был римским шпионом в британском городе первого века, засланным сюда императором Клавдием.

Из-за утла выехали автобусы с написанными на бортах по-английски маршрутами, однако пассажирам кондукторы отвечали на валлийском языке…

Смеркалось, я пошел по направлению к замку. От открывшегося вида перехватило дыхание. На фоне заката четко рисовались темные стены, бойницы, башни и ворота, запертые на замки и засовы. Там спали весь ужас и все великолепие Средневековья. Что за место!

Казалось, только что прогремел туш в исполнении многочисленных труб. Прислушайся и услышишь, как эхом откликнутся горы. Жизнь здесь словно остановилась. Она великолепна и ужасна: великолепна в своей силе, ужасна – в мрачных амбициях, похожих на треснувший раствор между камнями. Замок Карнарвон – самые великолепные руины в Великобритании – тянется мертвыми стенами к небу. Удивительно, как столь завершенное и суровое по своему назначению здание уцелело до наших дней. Оно – словно замороженное в камне.

Я шел по уже стемневшим улицам и думал, что неизменным источником общения и информации в Англии является паб. Сейчас мне тоже необходима компания, но что я буду делать в здешнем пабе, где все говорят на валлийском языке, который восхищает меня и в то же время приводит в отчаяние? К тому же на меня там посмотрят с подозрением, как на чужака. И все-таки я решил рискнуть.

Пабы Карнарвона не слишком привлекательны. Мне не нравятся викторианские питейные заведения с их подлыми маленькими занавешенными окнами. Это ханжеский прием – спрятаться от осуждения. Вот и бары Карнарвона показались мне из того же разряда. Насмотревшись на них критическим взглядом, я, естественно, ощутил жажду и вернулся в тот, что вызвал у меня особенное отвращение.

Меня встретил теплый запах пива и опилок. К стенам были прикреплены листы бумаги с ассортиментом пива и виски; под вывесками за круглыми столиками сидели мужчины. Некоторые говорили по-валлийски, другие – по-английски. Я решил, что это – работники с ферм и рабочие с каменоломни Лланбериса.

Отворилась дверь, и в паб вошел мужчина в железнодорожной форме. Похоже, он был популярным человеком, потому что его встретили дружными приветствиями, и все разговоры прекратились. Он уселся рядом со мной. Мужчина ответил на заданные ему шутливые вопросы и уткнул жизнерадостное лицо в кружку с элем. Я решил, что он – социалист и атеист, поскольку громко прошелся насчет валлийцев, ходящих в церковь, и валлийских священников. Половина собравшихся почувствовала себя крайне неловко, а другая половина радостно засмеялась. Он немилосердно подшутил над сидевшим в углу чистеньким молодым человеком – как выяснилось, известным волокитой. Шутки железнодорожника того заметно смутили, и на мгновение мне показалось, что он выйдет из себя. В характере кельтов есть что-то почти садистское. Мне доводилось видеть ирландцев, вот так же издевавшихся над своими друзьями. Ничто не может быть столь оскорбительным, как злая насмешка. Древние барды пользовались этим в полной мере.

Затем произошел неожиданный исход, вызванный прибытием автобуса. Все мужчины, которых я принял за рабочих из каменоломни, покинули помещение. Фермеры остались. Я заговорил с молодым железнодорожником. Мы затронули тему войны. Он сказал, что служил в валлийском полку и у него сохранились живые воспоминания о битве за Ипр.

Когда он сказал, что родился на юге, я понял, чем он отличался от северных фермеров. Свою жизнь он начал в шахте под Кардиффом.

Вторая пинта на него подействовала. Он вдруг поднялся и превратился в актера: скорчился и сложил руки, словно держал кайло. Он рассказывал чрезвычайно красноречиво, как нужно действовать, чтобы отрубить большой кусок угля. Изобразил пронзительный треск, который издает порода. Кульминацией рассказа стал крик «Берегись!» – и звук обрушивающегося в темноте угля.

Он рассказал о работе в ночную смену. Из темноты шахты клеть поднимается в темноту неба. Шахтеры настолько устают, что не могут сказать «доброй ночи». Это просто тела, бредущие домой…

Драматический пыл молодого человека привел всех в немое удивление. Фермеры Карнарвоншира и Англси застыли с кружками эля в коричневых руках, слушали историю жизни, такой от них далекой.

Так Северный Уэльс встретился с Южным.

Я попрощался и вышел на улицы Карнарвона. Увидел замок под звездами – холодный, одинокий… Соленая вода стучала в его стены.

5

Он стоял у входа в замок. Первым моим впечатлением было, что мистер Ллойд Джордж подвергся обработке в итонском инкубаторе: тот же рост, примерно тот же возраст, то же выражение лица, такой же голос, такой же дар рассказчика, как у других выпускников Итонского колледжа. На нем была синяя униформа служащего из управления надзора за королевскими замками. Он представился: мистер Рис Хью, начальник смены. Обычные заблудшие овцы, бегающие по историческим руинам, робко собрались возле него. Он взял трость и повел нас за собой.

Замок Карнарвон – одно из самых величественных сооружений на Британских островах. Мы с детства знаем о нем по фотографиям в железнодорожных вагонах, но редко кто в состоянии вообразить себе его истинные размеры и величие.

Снаружи огромный средневековый замок кажется совершенно не пострадавшим, но внутри – руины. Приблизьтесь к нему с моря, встаньте под могучими стенами – он выглядит точно таким, каким его видели средневековые валлийцы. Только когда пройдете в ворота на подстриженные газоны, увидите, что неизвестно где начинающиеся стены и арки заканчиваются в воздухе. Это один из краеугольных камней Уэльса, «самый величественный символ нашего завоевания» – сказал о нем валлиец Пеннант.

Мистер Хью поднял палку и начал рассказ о замке.

Одни экскурсоводы вгоняют в сон, другие доводят до отчаяния, есть и такие, к которым испытываешь презрение; попадаются и те, что ничего, кроме смеха, не вызывают. Я встречал всяких, но мистер Хью – один из тех редких гидов, которые срастаются со своим замком. Он знает здесь каждый камень. Он прочитал о нем все книги и проверил на месте каждое слово!

У него высокий голос кельта. Это голос барда, воспевающего эпические события древности.

Он пропел нам об Эдуарде I.

Этот замок призван был помочь в подавлении мятежа валлийцев, которые уже подустали прятаться в горах. Король намерен был положить конец свободам Уэльса. Он много времени потратил на объезд цепи замков, бывших когда-то горем, а ныне сделавшихся гордостью Уэльса – Конви, Криккиэта, Харлеха, Бира и Бомариса. Самым большим из всех был Карнарвон.

Мистер Хью взмахнул тростью и своим рассказом возродил для нас замок. Он показал нам это место исполненным жизни. Мы видели поваров, несущих из кухни дымящиеся блюда, всадников возле будок стражи, часовых, расхаживающих по крепостным стенам.

– А здесь, – сказал мистер Хью, указывая на недавно подстриженную лужайку, – была королевская трапезная. Тут сидел король, а лучники стояли на часах, готовые к бою. Заметьте, вход в трапезную был таким узким, что войти в него мог только один человек.

Почему? Да потому что в случае нападения лучники могли отстрелять врагов по одному. Вход был бы забит мертвыми телами. Король тем временем сбежал бы вон по той лестнице – сейчас она заблокирована, а тогда вела в маленький туннель в скале. У выхода на море дежурила лодка. А теперь пойдем дальше.

Он повел нас по винтовой лестнице в маленькую комнату Орлиной башни, которая ассоциируется с одним из самых знаменитых событий в англо-валлийской истории. Правда ли это, другой вопрос.

Хью рассказал, как супругу Эдуарда, Элеонору Кастильскую, отправили в Карнарвон, чтобы она родила наследника престола на валлийской земле.

В этой темной каменной каморке – двенадцать футов длиной и восемь футов шириной – королева будто бы родила несчастного ребенка, ставшего Эдуардом II. Произошло это в конце апреля. Король в то время находился в замке Рудлан. Он так обрадовался, услышав о рождении сына, что произвел посланца в рыцари и подарил ему обширные земли.

Эдуард поспешил в Карнарвон – увидеть Элеонору и наследника. Три дня спустя все вожди Северного Уэльса собрались у замка отдать почести завоевателю. Произошел исторический эпизод, в результате которого появился английский титул принца Уэльского.

Валлийские вожди просили Эдуарда назначить принца Уэльса, который бы правил от его имени, притом человека, который не умел бы говорить ни по-французски, ни по-английски.

Эдуард согласился. Вожди поклялись, что будут подчиняться принцу королевской крови и безупречной репутации.

Тогда король представил им своего сына, младенца Эдуарда. Родился он в Уэльсе, сказал король, нрав его не испорчен, он не знает ни французского, ни английского языка, и первые слова, которые он произнесет, будут валлийскими!

Горцы, хотя и понимали, что их провели, преклонили колени и поцеловали руку младенца. Через несколько минут малютку внесли на щите в ворота замка и провозгласили «Эдуардом, принцем Уэльским».

Один из туристов сказал, что все это где-то читал, и история – чистый вымысел. Мистер Хью почти рассердился.

– Кто-то говорит одно, а кто-то – другое, – строго ответил он, – и пока мы не можем с уверенностью сказать, что этого не было, то будем и дальше рассказывать эту историю… А теперь – сюда, пожалуйста… Когда в замке кого-то приговаривали к смерти, то приводили в эту часовню. Вы видите, что она построена в форме гроба. А теперь пройдите сюда! Осужденного ставили на этот камень, возле пропасти глубиной восемьдесят футов. Прилив выкидывал на берег мертвые тела. Вот такие были времена…

Мистер Хью сказал несколько резких слов о путешественниках, рьяно восхищающихся стариной. Они норовят унести с собой ее частичку. Американцы – самые страстные коллекционеры. В одной из комнат он указал на следы вандализма. Его возмущение было столь велико, что он начал думать по-валлийски, а говорить по-английски.

– И не смотрите, что приехали они, увешанные золотом, а за воротами их поджидают «роллс-ройсы»! Выходят они с добычей, если только я их не прихвачу!

Ни один английский хранитель замка не сочинил бы такой фразы!

Если пойдете на экскурсию в замок Карнарвон, отстаньте потихоньку от толпы и заберитесь в Орлиную башню. Вы заметите, что строители, чтобы обмануть валлийцев, поставили здесь на стражу каменных воинов. (Тот же трюк вы обнаружите у ворот Йорка.)

С башни открывается чудесный вид на внутренний и наружный двор, а за ними – на дымящие каминные трубы Карнарвона и горы. К западу раскинулся низкий зеленый берег Англси, отделенный узкой полоской воды.

Спускаясь вниз, задумайтесь, как мстит время. Великий замок Эдуарда привлекает к себе англичан, а Карнарвон, некогда английский город, стал сейчас самым валлийским городом княжества!