355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Генри Мортон » Англия и Уэльс. Прогулки по Британии » Текст книги (страница 10)
Англия и Уэльс. Прогулки по Британии
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 00:34

Текст книги "Англия и Уэльс. Прогулки по Британии"


Автор книги: Генри Мортон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 10 (всего у книги 39 страниц)

– Так это и есть Уайдкум? – заговорил я с Дядюшкой Коблеем.

– Ну да, сэр… так оно и есть, – откликнулся он.

– Судя по здешнему столпотворению, вы, верно, жалеете, что эта песня вообще была написана.

Дядюшка Коблей схватывал все на лету. Он понимающе улыбнулся и возразил:

– Для торговли это неплохо.

– А здесь, в Уайдкуме, когда-нибудь поют эту песню?

– А как же, сэр, – серьезно проговорил он. – Мы обязательно исполняем ее после спевки… иногда перед «Боже, храни короля!» Ясное дело, сэр!

Я оглянулся и увидел, что один из водителей автобуса покупает бензин у местного кузнеца – человека, по виду скорее смахивавшего на нашего старого доброго друга Билла Бруэра.

Веселый дружелюбный гвалт стоял над Уайдкумом. Несколько энергичных молодых людей нажимали на клаксоны автобусов, причем делали это с превеликим энтузиазмом.

Туристы группками по двое, трое, а то и четверо возвращались к своим транспортным средствам. Вскоре все расселись и, весело помахав на прощание старому Дядюшке Тому Коблею, шумно стартовали в направлении пустоши, видневшейся за плетнями.

По ветру разнеслось знакомое:

 
Старый дядюшка Том Коблей, и прочие все с ним!
Старый дядюшка Том Коблей, и прочие все с ним!
 

На Уайдкум опустилась почти сверхъестественная тишина.

– Похоже, ярмарка закончилась! – сказал я.

А знаете ли вы, что некогда, в незапамятные времена Уайдкум посещал сам дьявол?

Вот как это было. Эту историю рассказал мне в церкви один замечательный моряк, вернее, бывший моряк, присутствовавший еще при бомбардировке Александрии. Если верить его словам, это самое волнующее событие, когда-либо приключавшееся в Уайдкуме, – если не считать, конечно, появления автомобиля.

Как-то раз давным-давно в деревне объявился незнакомый всадник. Он прискакал поздним вечером и потребовал чего-нибудь выпить. За окном бушевала непогода, и просьба его показалась вполне естественной. Никто бы ничего и не заподозрил, если б выпивка не зашипела в глотке у незнакомца, как на раскаленной сковороде. Тут уж все поняли, что это дьявол! Затем жители деревни увидели, как всадник направил своего коня прямо на колокольню местной церкви, которая с оглушительным грохотом обвалилась.

Такова легенда, а вот что гласит официальная история. Воскресным днем двадцать первого октября 1638 года в церковную башню ударила молния. Она действительно обвалилась, убив четырех человек на месте и поранив многих, которые скончались позднее. Это несчастье увековечено в стихах – пожалуй, самых странных из всех, что можно увидеть высеченными в церкви. Принадлежат они Ричарду Хиллу, который в то время был школьным учителем в Уайдкуме. Начинаются стихи следующим образом:

 
Хвалу мы Господу торжественно возносим
И ниспослать нам снисхожденье просим,
Как в оный день, когда беда случилась
И с храмом сим злодейство приключилось.
 

Затем автор рассказывает, как прихожане пели псалом и внезапно услышали ужасный раскат грома у себя над головой:

 
От страха лица вчуже исказились.
Застыли все сперва, пред тою силой
В испуге, что моленье поразила.
Упал один, другие застонали,
И опрометью прочие бежали,
Не разбирая – сын ли, дочь ли рядом,
Объяты ужасом пред каменным сим градом…
Снаружи многих тоже покалечил
Огонь небесный…
 

Далее следует длинное описание в той же красочной манере, а заканчивается все набожным выводом:

 
Все в руце Божьей! Всякого мужчину,
И женщину, и чадо ждет кончина.
 

После того как последний автобус из Илфракума благополучно отбыл, Уайдкум снова превратился в типичную английскую деревушку – с зеленой лужайкой, с ее церквушкой и легендой о дьяволе, с ее старенькой 97-летней бабушкой, которая никогда в жизни не видела ни моря, ни железной дороги (и ничуть этим не огорчена), с ее философским спокойствием перед лицом рекламной шумихи.

Веселая мужская компания, надеюсь, сохранила ее образ в своем сердце, а водитель автобуса поставил галочку на маршрутной карте.

4

Я всегда мечтал повидать Кловелли. Ведь много лет, путешествуя по железной дороге, я рассматривал в вагонах рекламные проспекты этого городка с изображением его необычной Хай-стрит. Это действительно уникальное зрелище, такого вы не увидите больше нигде в Англии: главная улица в городе настолько крутая, что автомобильное движение по ней невозможно. И первое, что мне бросилось в глаза, – мальчик-посыльный из бакалейной лавки, который развозил товары клиентам при помощи объемистых санок. Его самодельный тобогган нещадно грохотал, перескакивая с одной террасы на другую, и я от души понадеялся, что яйца здесь упаковывают как следует.

Кловелли трудно описать, потому что это с давних времен королева красоты Англии, которая прекрасно осознает свой статус. Проехать мимо Кловелли невозможно – настолько уникален этот город: представьте себе английский Амальфи, во всей своей красе поднимающийся из вод залива. Однако под его кажущейся простотой и естественностью скрывается известная доля расчета: городу строго-настрого предписано сохранять свою живописность. В точно определенные дни Кловелли старательно моют и чистят. Достопримечательности и просто мало-мальски ценные постройки тщательно оберегают от всего, что могло бы их обезобразить: машинам запрещено приближаться к священным местам ближе чем на полмили; как только какой-нибудь старинный особняк обнаруживает какие-либо признаки разрушения, тут же появляется целая армия реставраторов. Их стараниями особняк восстанавливается в своем прежнем виде – чудо, подобное возрождению легендарной птицы Феникс. Что интересно, отреставрированные здания сохраняют свой возраст – выглядят по меньшей мере лет на пятьсот, только на стене появляется аккуратная пометка «К. X., 1923 г.».

Эти две скромные буковки составляют тайну Кловелли. За ними скрывается местный самодержец, хозяйка здешних мест – миссис Кристина Хэмлин, которой, собственно, и принадлежит город. Время от времени (и довольно часто) на улице раздается характерное постукивание тросточки по булыжной мостовой – это миссис Хэмлин обходит свои владения. И тут уж жители Кловелли со всех ног бросаются наводить порядок: снимают с бельевой веревки выходные штаны Уилли и вообще убирают с глаз долой все, что может так или иначе испортить давно устоявшийся «очаровательный» облик города.

Девиз Кловелли звучит (или мог бы звучать) так: «С каждым днем и во всех отношениях я становлюсь – пусть даже вопреки моему желанию – все очаровательнее и очаровательнее».

И это действительно очаровательный город! Кловелли настолько прекрасен и уже так давно пребывает в этом качестве, что может себе позволить с королевским спокойствием принимать мои упреки в некоей искусственности своей красоты – и, кстати сказать, местная полиграфическая индустрия, сотнями штампующая открытки со стандартно прелестными видами города, лишний раз это доказывает.

А чего стоит Хай-стрит, круто – вопреки всем законам градостроения – уходящая в гору! Эта главная улица города представляет собой незабываемое зрелище: маленькие домики с остроконечными крышами буквально утопают в цветах, растущих прямо из булыжников; балкончики нависают над узким проходом, едва не касаясь друг друга. Маленькие ослики со свешивающимися по бокам корзинками звонко цокают по мостовой (на задних подковах у них специальные крючочки). Это так «очаровательно»! Порой кажется, что даже обычные рыбаки в своих синих фуфайках не просто стоят на набережной и всматриваются в морские дали, а инстинктивно принимают «очаровательные» позы, предписанные законами жанра.

За один день пребывания в Кловелли я увидел больше «очаровательных» людей, чем мог когда-либо надеяться. Такое впечатление, что они появляются в городе тоже по расписанию – во всяком случае наплыв начался сразу после завтрака и продолжался в течение всего дня. С прибытием утреннего междугороднего автобуса у меня под окнами объявилась целая толпа людей весьма необычного вида. И все они озирались по сторонам, щелкали фотоаппаратами и приговаривали:

– О, ну разве это не очаровательно?

Там были девушки в велосипедных бриджах, вполне взрослые юноши с волосатыми ногами, но одетые на манер бойскаутов, тощие молодые люди в очках и рубашках с открытым воротом, за спиной у них болтались пугающего размера рюкзаки. Знаете, как-то невольно теряешься, когда подходишь к открытому окну в Кловелли и видишь сразу троих священников, которые открыто, без малейшего смущения вас фотографируют. А еще там были американцы. Как раз напротив меня жили шесть студенток из Алабамы. Они сразу же объявили, что «здесь все так клево, просто не выразить словами!» Всего лишь после часового пребывания в Кловелли (или около того) они научились пользоваться словом «очаровательный» вместо «клевый».

Время от времени вверх по Хай-стрит проходил ослик: он упорно карабкался в гору, на спине у него, как правило, сидела девушка, которая отчаянно пыталась спрятать под юбкой свои шелковые коленки. Это было действительно «очаровательно». Тут я был полностью согласен с моими американскими соседками.

Когда вам наскучит покупать открытки или «очаровательные» медные ложки с фигурками осликов вместо ручек, вы можете походить под парусом с местными рыбаками – лодки дожидаются вас в «очаровательной» гавани Кловелли – или же порыбачить на заливе. Во время одного из этих занятий вы поймете, каким образом строился город. Окружающие залив скалы сплошь состоят из мягкого красного песчаника. Исключение составляет лишь утес, на котором стоит Кловелли. Трудно было пренебречь таким поощрением со стороны природы. Очевидно, в давнюю эпоху контрабандистов эта скала представлялась первым кловеллийцам идеальным убежищем, и они – не убоявшись трудностей возведения поселения на практически отвесном склоне – приступили к строительству порта и главной улицы.

С моря открывается прекрасный вид на Кловелли – на мой взгляд, один из чудеснейших во всем Северном Девоншире. Город кажется цветущей веткой на живой изгороди. Ряд старых однотипных домов – белых, с балкончиками – тянется на уровне моря, а на переднем плане вздымаются мачты рыбацких судов.

– И чем вы здесь занимаетесь в зимнее время? – спросил я у рыбака.

– Готовимся к ловле сельди. Наша сельдь самая лучшая в мире.

– А летом рыбачите с туристами?

– Да.

– Правда ли, что соседняя деревня Бакс-Кросс целиком заселена потомками испанцев из Непобедимой армады, корабль которых потерпел здесь кораблекрушение?

– Не знаю, сэр, врать не буду. Но они и впрямь отличаются от нас!

Лучшее время в Кловелли – раннее утро и поздний вечер, когда на Хай-стрит нет толп туристов.

По утрам вы просыпаетесь от страшного грохота под окнами. Вам кажется, что внизу целое стадо осликов сошло с ума. Выглянув в окно, вы видите всего одно животное – вполне уравновешенное, которое спокойно следует вниз по улице бок о бок с местным почтальоном. На спине у ослика закреплены сумки с корреспонденцией.

Вечером же воздух наполняется запахом цветов. Белые стены зданий подсвечиваются лучами угасающего солнца, в окнах зажигается свет, и вас посещает странное ощущение, будто вы находитесь на театральных подмостках. Кловелли чересчур красив, чтобы быть настоящим! Если подняться на маленький бастион, выходящий на залив, то слева увидите вы вдалеке одинокий остров Лэнди-Айленд, напоминающий кита на мелководье. Загорелые девушки в сандалиях стоят в полном молчании и задумчиво потягивают вечерний «коктейль красоты»; мужчины, подозрительно похожие на киноактеров, снуют вокруг них в сгущающихся сумерках; вверх по холму непременно поднимается влюбленная парочка – сотни молодоженов приезжают в Кловелли провести медовый месяц – и вся эта сцена постепенно погружается во тьму, с каждой минутой становясь все более прекрасной и насыщенной цветочными ароматами…

И тут начинается борьба с самим собой. Вы отчаянно сопротивляетесь вселившемуся в вас дьяволу. Вы скрипите зубами! Не сдавайтесь! Вы должны быть стойкими! Сколь бы ни был прекрасен вид, вы все равно этого не скажете… Сопротивляйтесь, сопротивляйтесь, держите себя в руках! Вы не…

– О, ну разве это не очаровательно? – произносите вы.

Неужели вы это сказали? Или же – благодарение небесам! – это сорвалось с губ девушки с милыми веснушками, которая страшно покраснела, расписываясь в гостиничной карточке?

– Это именно то, что я хотел сказать, – с чувством шепчет ее муж. – Ты всегда находишь нужные слова, дорогая!

Издалека доносится переливчатый крик ослика. Вы медленно начинаете подниматься на холм.

5

Каждую пятницу рано поутру мистер и миссис Билл Бруэр, мистер и миссис Гарри Хоки, мистер и миссис Йен Стуэр, мистер и миссис Питер Герни, мистер и миссис Питер Дэви, мистер и миссис Дэниэл Уиддон, с ними вместе мистер и миссис Т. Коблей и еще добрая половина сельского населения графства запрягают своих старых серых кобыл в повозку и выезжает в Барнстэпл.

Как правило, основное пространство в повозке занимает рыжий теленок, для надежности спеленутый сетью, или же пара-тройка бурно протестующих поросят. Рядом с фермерской женой стоят две большие плетеные корзины, которые здесь издавна называют «паньерами». Сверху они заботливо накрыты слоем марли. В одной корзине – самая крупная, спелая и сочная клубника, какую вы только видели в своей жизни; большой кувшин коричневых девонширских сливок, несколько фунтов отливающего золотом масла и сыр; в другой – две-три ощипанных курицы и утка, скрученные шпагатом (внутренности вымыты и аккуратно пришпилены к крылышкам).

Итак, фермер с женой – после недели тяжелой работы в хлеву и на маслобойне – неспешно едут по сельским тропинкам, чтобы реализовать на рынке продукты своего труда. Флегматичное «цок-цок-цок» старой серой кобылы составляет привычный аккомпанемент их думам, о чем бы те ни были.

Они держат путь в Барнстэпл.

Здесь пара расстается. Жена, подхватив свои корзинки, отбывает в одной направлении; фермер после волнующей процедуры выгрузки отправляется со своим теленком или поросятами в другом. Они встретятся лишь в конце дня, когда в пустой повозке поедут обратно домой и в пути займутся подсчетом выручки.

Паньерс-маркет, то есть «Корзиночный рынок», куда засеменила миссис фермерша со своей поклажей, является одним из самых замечательных зрелищ в Девоншире. Огромная крыша на железных колоннах служит прибежищем для пяти сотен фермерских жен и дочерей, которые расположились за прилавками. Перед ними разложены продукты – результаты упорного недельного труда. Вообще говоря, это сугубо женский рынок: на каждого торговца-мужчину, который держит здесь прилавок, приходится по меньшей мере пятьдесят женщин.

Ассортимент продукции у всех более или менее одинаковый, поскольку все эти женщины круглый год занимаются примерно одним и тем же. Для меня всегда оставалось загадкой, как здесь можно что-либо выбирать. Любая утка на прилавке, честно говоря, ничем не лучше своей соседки; клубника в одной корзинке такая же крупная и душистая, как и в другой; а что касается коричневых сливок, то тут уж мне и вовсе непонятно, какими критериями для выбора следует руководствоваться.

И тем не менее на протяжении целого дня все проходы между прилавками забиты толпой тонких ценителей: они ходят туда-сюда, рассматривают, нюхают и даже пробуют на вкус клубнику, масло и сливки. Воздух на рынке кажется сладким от запаха трав, цветов и фруктов.

Короткие стрижки не слишком популярны среди дочерей сельского Девона, количество стриженых головок здесь составляет примерно одну из двадцати. Также на ферме не приветствуется использование пудры и губной помады. Фермерские жены – основательные, деловые и, как все жители западных графств, достаточно приятные особы, всегда готовые посмеяться с вами за компанию.

– А вот цыпленок, сэр, свежий цыпленок! – пропела одна из них, воодушевившись моей похвалой (я сделал комплимент ее утке). – Не то что у вас в Лондоне! Там у вас люди даже не знают, как выглядит настоящий цыпленок, уж вы мне поверьте! Как вспомню, какую старую несъедобную птицу подавали нам с мужем, когда мы прошлый год ездили в Уэмбли! Э-эх, и что за народ эти лондонцы…

Пронзительный шум и гвалт стоит над прилавками, разговоры не стихают весь день. Похоже, Паньерс-маркет служит не только пунктом реализации мясных и молочных продуктов, но и местом, где решаются деловые и семейные проблемы. Если дать себе труд прислушаться, то можно стать свидетелем подобных монологов:

– Ну да, я и говорю, она надеялась на этого парня… пожалуйста, мэм, фунт девяносто центов, все свежее, даже не сомневайтесь… но Нелл-то рассказала мне, что этот ее Том крутит любовь с той рыжеволосой оторвой из Чалла-кума… да, мэм, все свежее, только вечером сорвали… да, ну так вот, а миссис Хоукинс повезла своего Джека на выставку «Кредитон» покупать одну из тех пианол… а он возьми да и купи. Нет, вещь хорошая, ничего не скажу, знатно играет… полфунта? Очень хорошо, мэм!

На скотном рынке, что располагается через дорогу, совсем другая картина. Здесь Билл Бруэр, Гарри Хоки, Йен Стуэр, Питер Герни, Питер Дэви, Дэниэл Уиддон и Том Коблей встречаются со своими приятелями в солидной, мужественной атмосфере сельской фермы.

Плотной толпой они окружают загоны для скота или же давятся возле зарешеченных вагончиков, где поросята тычутся своими пятачками им чуть ли не в лица. Склонившись, мужчины внимательно рассматривают корову с теленком – иногда на это уходит не менее получаса.

– Плодовитая! – изрекает наконец Билл Бруэр, задумчиво набивая трубку. Проходит еще полчаса, во время которых тишина нарушается лишь жалобным мычанием маленьких тупоносых телят.

– Да, – соглашается с другом Гарри Хоки, доставая собственную трубку, – неплохая корова.

Возле дверей закрытых вагончиков ведутся обстоятельные торги, причем на языке, который я долго пытался идентифицировать, но по зрелом размышлении посчитал все-таки иностранным. А внутри вагончиков бродят жирные свиноматки – они покорно ожидают, когда цену «собьют» и их наконец-то купят. Я, как завороженный, наблюдал за толпой на ярмарке. Какие яркие характеры, какие неповторимые лица! Теперь, в эпоху прогрессивной стоматологии и безопасных бритв, в городе уже не встретишь подобных людей. Лично я бы посоветовал всем нашим актерам поездить по сельским ярмаркам, чтобы сделать бесценные зарисовки с представителей старшего поколения. О, эти удивительные пучки седых волос, которые произрастают в самых неожиданных местах у них на щеках и подбородках; сколько кротости прячется в их водянисто-голубых глазах! А какие профили – сам Фальстаф бы позавидовал! Увы, молодые англичане явно уступают в оригинальности своим отцам и дедам. Современная тенденция к всеобщей стандартизации подгоняет всех под одну мерку, и это очень грустно, друзья мои.

Страна многое потеряет, когда старые девонширские фермеры отживут свое и исчезнут из нашего мира.

– Ну что, мать, как прошел день?

– Да грех жаловаться, Джордж… А тебе удалось продать нашу старую свинью?

– А то как же! Продал и очень неплохо. А что это у тебя в пакете, мать?

– Да шляпа же, Джордж!

– A-а… ну да, ну да. Я мог бы и сам догадаться…

Старая серая кобыла неспешно трусит по проселочной дороге – с одного холма на другой, затем вниз, в долину и снова вверх, на пригорок, где среди плодовых деревьев прячется ферма. Одна трудовая неделя завершилась, завтра с зарей начнется другая. У фермеров, как известно, работа никогда не кончается.

6

Изрядно устав, я собирался пораньше лечь спать, но тут снизу, из бара гостиницы, до меня донесся взрыв поистине гомерического хохота. Интересно, что там у них происходит?.. Хотя еще не стемнело, в небе над Эксмуром висела круглая желтая луна. Окрестные холмы с разноцветными квадратами полей – серовато-зелеными и салатными – были окутаны нежной сумеречной дымкой. Над разогретой землей то там, то здесь зависали небольшие стайки мошкары, которые издалека казались неподвижными облачками. Над ними с резкими криками пролетали стрижи, на фоне неба напоминавшие черные дротики…

– Ха-ха-ха-ха-ха! Ха! – новый всплеск веселья заставил меня вздрогнуть.

Через открытое окно доносился стук глиняных кружек о деревянные столешницы. Запах крепкого табака боролся с обычными ночными ароматами и в конце концов их победил. Решено: спущусь вниз и выясню, по какому поводу такое веселье. Может, мне удастся побеседовать с каким-нибудь местным стариком. За кружечкой пивка он наверняка расскажет массу любопытных историй…

Гостиная напоминала полутемную прокуренную пещеру. В дверях мне пришлось наклониться, чтобы не удариться о низкую притолоку. Клубы сизого табачного дыма висели в воздухе и медленно поднимались к потолку в лучах тусклой парафиновой лампы. В комнате пахло пивом, мокрой одеждой, пылью, псиной, ламповым маслом, а еще витал тот неопределенный, неуловимый запах, который часто окружает старых людей. Над камином красовались оленьи рога, а по стенам были развешаны яркие картинки из календаря. За стойкой бара стоял сам хозяин – в рубашке с короткими рукавами, но при этом в фетровой шляпе, очевидно, чтобы обозначить должностное положение. Он ловко подливал клиентам эль и сидр, а в промежутках прикладывался к своему стаканчику с разбавленным джином. Весь зал был заполнен толпой рабочих, поденщиков с ферм, егерей, молодых фермеров и еще бог знает кого.

Оглядевшись, я заприметил чудесного старичка, который сидел в углу на деревянной скамье, курил трубку и лучезарными глазами посматривал на окружающих. Жестокий ревматизм согнул его чуть ли не пополам, так что в гробу старику предстояло лежать в той же позе, в какой он и жил – в позе пахаря, склонившегося над плугом. Подобно многим своим землякам, он принципиально не тратил деньги на дантистов. По этой причине зубы давным-давно распростились с его челюстью, рот запал, и оттого лицо старика приобрело неповторимо-благостное, почти младенческое выражение.

«Какая удача, – думал я, пробираясь в тесный угол. – Передо мной типичный местный старик, которого я разыскиваю с тех пор, как приехал в Эксмур!»

Я прихватил для него большую кружку эля, которую старик принял с озорным подмигиванием. Все складывалось идеальным образом. Я уселся рядом и приготовился выслушать незатейливую историю его житья-бытья.

– Вы, наверное, прожили здесь всю свою жизнь? – спросил я как бы между прочим.

Старик вынул трубку изо рта и заговорил невероятно громким и резким голосом:

– Ну да, само собой… Я-ко от яблони нетко па-ат.

– Вот как? – удивился я.

– Да, – подтвердил он. – Вур вишь, само собой!

После чего разразился кудахчущим смехом и хлопнул кружкой о край стола. Я внимательно посмотрел на своего собеседника, решая чисто академический вопрос: насколько бы присутствие зубов улучшило положение. Старик неверно истолковал мой взгляд (очевидно, приняв внимание за понимание) и чрезвычайно воодушевился. Он придвинулся поближе и, тыча в меня трубкой, принялся генерировать серию невероятных звуков. Время от времени он останавливался или придавал своей речи вопросительные интонации. Это служило для меня сигналом: я кивал и говорил наугад то «да», то «нет». Удовлетворенный старик с новым пылом продолжал свой монолог.

Со стороны, наверное, казалось, что беседует парочка старинных приятелей.

Прошло пятнадцать минут, и я начал жалеть, что вообще встретил этого человека. К моему сожалению примешивалось острое раздражение, так как у меня сложилось впечатление: старик рассказывает мне нечто весьма интересное. Несмотря на почтенный возраст, в нем обнаружился талант прирожденного рассказчика. Проникшись ко мне доверием, он говорил уже без остановок и, судя по всему, все больше и больше наслаждался собственной историей. Я же, со своей стороны, довольно скоро пришел к выводу, что мои попытки понять речь старика обречены на провал, поэтому и вовсе перестал слушать, а просто сидел и разглядывал своего собеседника. Занимался этим довольно долго – до тех пор пока каждая морщинка и каждый пучок волос на его старом лице не врезались навечно в мою память.

В какой-то момент старик выколотил трубку о ножку стола и, обратив на меня взгляд своих водянисто-голубых глаз, выдал тираду, которую я, судя по интонации, истолковал как вопрос.

– Да, очень интересно! В самом деле! – сказал я и тут же испугался, что совсем не к месту.

Однако, как выяснилось, старик нуждался не в подтверждении, а в поощрении, поэтому мое глупое замечание его вполне удовлетворило.

Он с упоением вернулся к своему повествованию, а мне ничего не оставалось делать, кроме как молча изумляться тем разнообразным звукам и шумам, которые извлекал из себя старик. Очевидно, он был большой юморист (по крайней мере, в собственном понимании), потому что время от времени речь его прерывалась уже знакомым мне кудахчущим смехом – для меня это был сигнал тоже рассмеяться, – затем старик продолжал говорить. Он казался абсолютно неутомимым. Мне подумалось: вот если б удалось заманить его на лондонские подмостки! Наверняка он стал бы открытием сезона. И тут мой собеседник внезапно замолчал. Я при этом испытал такое глубокое облегчение, что довольно глупо заметил:

– Ага… полагаю, это все – больше ничего здесь не случалось?

Если мое предыдущее замечание не пробило брешь в самообладании старика, то уж это полностью преуспело. Похоже, оно стимулировало взрыв местного патриотизма. Старик схватил меня за руку и что-то горячо зашептал. Затем отстранился, чтобы полюбоваться произведенным впечатлением. Я же – вконец измотанный навязанным мне лицедейством – безмолвствовал. У меня просто не осталось в запасе свободных выражений. Старик, не удовлетворенный моей реакцией, снова придвинулся поближе и жарко зашептал мне на ухо. Увы, результат был немногим лучше: я по-прежнему не понимал ни слова. Ситуация выглядела безнадежной.

Должно быть, он рассказывал о каком-то леденящем душу событии, потому что – неверно истолковав мое тупое молчание (ему-то, очевидно, казалось, будто я сражен услышанным наповал) – старик быстро-быстро закивал и уверил меня, что все это истинная правда. Затем он снова зашептал! Я чувствовал: мы оказались в тупике, из которого не существует разумного выхода. Этот бред мог продолжаться вечно.

– Я не вполне понимаю, что он говорит, – пожаловался я мужчине, сидевшему поблизости.

Мой старик жадно ухватился за новую возможность, он обернулся к нежданному переводчику и повторил для него свое непостижимое сообщение.

– A-а… ну, ясно, сэр, – произнес тот. – Вы вот говорите, что у нас тут ничего не происходит, так вы ошибаетесь, сэр. Как бы не так! Старик рассказывает, что у нас тут пять лет назад случилось убийство… вот так-то!

В этот критический момент раздался голос хозяина заведения:

– Время, джентльмены, мы закрываемся!

В зале возникло легкое смятение: посетители поспешно допивали свои напитки и прощались друг с другом. Из одного угла доносились громкие, возбужденные голоса – там заканчивался жаркий спор, который длился уже некоторое время.

– Да пошли вы со своим Лондоном! – горячился мужчина в вельветовых штанах. – Посмотрел я на него – ничего там нет хорошего! Сто лет мне ваш Лондон не нужен! Сами там и сидите, а мне дайте вернуться в Поллок-Хилл…

На глазах у большой желтой луны подвыпившая компания высыпала на дорогу из «Белого оленя», постояла немного и маленькими группками побрела к деревне.

Я подошел к окну задернуть занавеску и увидел своего старичка, который по-прежнему стоял на улице, опершись на палочку, – будто ему вовсе не хотелось возвращаться домой. Господи, кто бы мне объяснил, о чем мы беседовали на протяжении последнего получаса? У меня сложилось впечатление, что я прослушал интереснейший рассказ, который любой современник Симона де Монфора [34]34
  Симон де Монфор (1208—1265) – один из лидеров баронской оппозиции английскому королю Генриху III.


[Закрыть]
понял бы с легкостью. Любой филолог согласился бы проехать тысячи миль, чтобы выслушать нечто подобное. Возможно, он отнес бы речь старика к местному диалекту, но я-то абсолютно уверен: мне довелось соприкоснуться с неискаженным, чистейшим английским языком.

– Спокойной ночи! – выкрикнул я в окно, поддавшись внезапному порыву. Но прежде чем старик успел расслышать последнее слово, я малодушно задернул занавеску.

7

Всякий раз, когда заходит разговор о холмах, я с гордостью вспоминаю холмы Северного Сомерсета. Лесистые девонширские холмы весьма живописны, дикие и скалистые корнуолльские холмы производят сильное впечатление, но только холмы Сомерсета вздымаются до самого неба, одетые в облачные одежды. О, это холмы с характером! Они стоят, затаившись, и ждут, пока вы появитесь из-за очередного поворота; они всегда – до последней четверти мили – готовы удивить вас каким-нибудь сюрпризом. Надо видеть, как они возвышаются– группами по шесть-семь холмов, каждый из которых напоминает купол собора Святого Павла.

На их склонах, невероятно высоко, почти на заоблачной высоте раскинулись красивейшие в Англии сельскохозяйственные угодья. Издалека эти поля напоминают живописное лоскутное одеяло, на котором красуются золотые, серовато-зеленые, салатные и красные краски. Золотые лоскуты – посевы горчицы, нежно-салатный – пшеница, серовато-зеленый – ячмень, а насыщенный красно-коричневый цвет – это сама перепаханная почва. Днем, когда солнце стоит высоко над горизонтом, по земле, подобно дыму, движутся тени от проплывающих облаков, воздух наполнен сладким запахом нагретого сена, а неутомимые жаворонки поддерживают небо трепетанием своих крошечных крыльев. От вида всей этой красоты в душе рождается желание помолиться и возблагодарить Господа за саму жизнь…

Благодаря своей неутомимой машинке я одним махом перевалил через Каунтисбери-Хилл и начал спускаться, заранее восхищаясь голубизной показавшегося внизу моря. Справа от меня раскинулись не менее прекрасные просторы Эксмура. Мне удалось подсмотреть, как олень выскочил из зарослей папоротника и вскачь понесся в долину. Я видел диких пони, щиплющих траву на обочине дороги (надо сказать, они выглядят куда более прирученными, чем «дикие пони» из Нью-Фореста и Дартмура). Наконец-то я подъехал к знаменитому Порлок-Хилл и остановился в сомнении. Следовало сделать выбор: спускаться в долину традиционным способом – по склону, напоминающему саночную колею, или же воспользоваться вновь построенной автомобильной дорогой, плата за которую составляла один фунт и шесть пенсов. Поразмыслив, я выбрал последнее. И правда, если учесть, сколько мы платим за удовольствие прокатиться на «американских горках» на ярмарке, потеря фунта и шести пенсов начинала казаться почти выгодной сделкой.

Про себя я отметил, что владельцы новой дороги благоразумно взимают плату до начала спуска, а не в его конце.

Итак, я покрепче ухватился за руль и начал свой путь по довольно крутому серпантину (угол составлял примерно 25 градусов): капот плотно прижат к земле, задние колеса почти парят в воздухе. В тот миг, когда я лихо преодолевал опасный поворот (успев еще умилиться на того юмориста, который установил на обочине ярко-красный знак «Опасно»), навстречу мне вырулил мотоцикл с коляской. Он ехал осторожно, с оглядкой, но при этом производил такой невообразимый стрекот, будто целая команда пулеметчиков решила покрасоваться перед генералом на стрельбах. За рулем сидел серьезного вида молодой человек, в коляске разместилась его подружка.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю