355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Генри Мортон » Англия и Уэльс. Прогулки по Британии » Текст книги (страница 18)
Англия и Уэльс. Прогулки по Британии
  • Текст добавлен: 6 октября 2016, 00:34

Текст книги "Англия и Уэльс. Прогулки по Британии"


Автор книги: Генри Мортон



сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 39 страниц)

Глава десятая
Счастливое графство

Эта глава знакомит читателя с американцами в Бостоне, Линкольне и Питерборо, а также представляет самое маленькое и самое счастливое графство Англии, где смысл жизни сводится к умерщвлению лис и коллекционированию лошадиных подков.


1

Города, как и люди, имеют свои причуды. По количеству этих причуд я бы даже скорее сравнил их с капризными женщинами (да простит мне женский пол данное обобщение).

Некоторые города любят играть в прятки с путешественниками: они до последнего момента скрываются за высокими холмами, как бы не желая себя обнаруживать. Вы едете по дороге, ни о чем не подозревая, сворачиваете за угол, а они тут как тут – неожиданно вырастают за поворотом. Другие предпочитают удивлять вас, внезапно появляясь посреди голой равнины. Но есть и такие – правда, их совсем мало, – которые загодя вырисовываются на фоне безоблачного неба и издали приманивают своей красотой. Линкольн как раз принадлежит к последним.

Линкольн – это расположенная в глубине страны гора Сент-Майкл. Плоская болотистая равнина простирается до самого горизонта, издали она напоминает желто-зеленый океан – океан зеленой травы и желтой пшеницы. При таком ландшафте, да еще в ясную погоду, башни Линкольнского кафедрального собора видны на расстоянии в тридцать миль. Старая римская дорога пересекает равнину и упирается в холм, на котором раскинулся город. Все вместе составляет один из самых характерных пейзажей Англии. Он является олицетворением Болотного края, а мгновенная перемена ландшафта, столь свойственная для нашей страны, красноречиво гласит: вы покинули Север и въехали в равнинные земли Юга.

Проезжая Киртон-ин-Линдсей, я увидел Эрмин-стрит, которая ровной лентой тянется на протяжении шестнадцати миль и в конце концов упирается в Линкольнский холм. Двигаясь по этой маленькой, чистой дороге, вы постоянно видите собор. С каждой минутой, даже секундой его башни увеличиваются в размерах, пока на последней миле не вырастают в полный рост, шпилями упираясь в небеса. Я ехал и напевал походный марш легионеров о Лалаге и Римини…

Если вы мечтаете увидеть римскую Британию, вам следует отправиться в Киртон, проделать с полузакрытыми глазами этот путь в шестнадцать миль и перед вами как живой встанет белокаменный Линд (я так благодарен картографическому управлению за привычку указывать в скобках латинские названия). Линкольн – истинное порождение Рима. Чтобы развеять всякие сомнения, достаточно взглянуть на прямую, как гладиаторский меч, Эрмин-стрит, протянувшуюся на север, и не менее прямую Фосс-уэй, уходящую в северо-западном направлении.

Я приехал в Линкольн вечером. Из окна моей спальни открывался замечательный вид на западный фасад кафедрального собора. Одна из башен вся была покрыта строительными лесами. Что поделать, Линкольнский собор подобно многим своим собратьям страдает от разрушающего воздействия времени.

Решив прогуляться по тихой соборной площади, я повстречался с мужчиной средних лет, оказавшимся на поверку лондонцем, проводившим здесь свой отпуск. Он поведал мне, что уже успел осмотреть знаменитую четверку соборов – в Или, Норидже, Питерборо и Линкольне. Для Восточной Англии эти города играют такую же важную роль, как Херефорд, Вустер и Глостер – для центральных графств Англии.

Я полагаю, что каждый англичанин – будь то мужчина, женщина или ребенок – должен потратить свои отпускные дни на знакомство с этими двумя группами наших отечественных достопримечательностей.

– В Лондон я возвращаюсь, увлеченный новой идеей, – похвастался мой новый знакомый после традиционной беседы о погоде. – Знаете, раньше я всегда считал, что, выйдя на пенсию, буду доживать свои дни где-нибудь в маленьком местечке неподалеку от Лондона – может, в Сарбитоне или даже в Гилдфорде. Теперь же мне хочется уехать в один из этих соборных городков, где можно тихим вечерком или после обеда выкурить трубочку на такой вот чудесной площади. Вы, может, не так хорошо знакомы с Лондоном, как я… но в любом случае мир и спокойствие, царящие в подобных городках, заставляют сомневаться…

– А не сон ли Лондон?

– Точно, дружище! Сидеть здесь, слушать колокола – ох, как они мне вначале действовали на нервы! – каждые пятнадцать минут исполняющие кусочек гимна, или глядеть на грачей, кричащих на деревьях, или… ну, вы меня понимаете?

– Понимаю. Кусты красной герани под серой аркой (настоятели храмов почему-то обожают ее разводить)… или старик, подстригающий газон.

– Да-да! И эти высокие стены вокруг собора, с характерными воротами… Все это так успокаивает нервы, не правда ли?

– И будит воображение?

Мужчина выколотил свою трубку о стену и усмехнулся.

– Вот это вряд ли, – сказал он. – Я никогда не мог себе позволить такую роскошь, как воображение. Видите ли, по профессии я кассир… а как показывает практика, все кассиры с воображением оканчивают свою жизнь в тюремной камере. Полагаю, таких, как я, миллионы: скромные трудяги, десятилетиями тянущие свою скучную лямку. Сперва они еще дергаются… мечтают, что рано или поздно бросят эту рутину и уедут куда-нибудь – на свежий воздух, за цветущие изгороди… Но потом привычка берет свое, и они уже безропотно гнут спину.

Он снова набил трубку табаком.

– Наверное, вам кажется, – предположил я, – что за этими соборными стенами вы обретете что-то истинное, найдете занятие более важное, чем пересчитывать чужие деньги?

Мужчина горько рассмеялся.

– Как вы узнали? Ну, в любом случае через два дня я возвращаюсь в Лондон, чтобы развязаться с Илингом и… надеюсь все позабыть!

В этот миг соборные колокола отбили полчаса, мимо нас прошел ветхий каноник с книгой в руках. Мне подумалось, что из мечтателя-кассира – если убрать остроконечный воротничок и фетровую шляпу – получился бы неплохой монах.

Город Линкольн лежит как бы на двух уровнях. Старый Линкольн, расположившийся на холме, неразрывно связан с прошлым; новый же Линкольн, лежащий у подножия холма, во время войны производил танки.

Одной из самых интересных достопримечательностей старого Линкольна является Ньюпортская арка – единственные в Англии древнеримские ворота, которые не только прекрасно сохранились, но и до сих пор служат горожанам. Я постоял возле этих массивных серых ворот, понаблюдал за потоком автомашин, который тянулся в обе стороны… Трудно себе даже представить, что под этой самой аркой проходили вооруженные копьями римские легионы. Рядом с основными воротами сохранилась маленькая боковая арка с красноречивым названием «Игольное ушко». Мне кажется, что большинство людей склонно буквально воспринимать известное библейское изречение о верблюде и игольном ушке. Если так, то Ньюпортская арка поможет им лучше разобраться в известной цитате. Во времена римлян восточные ворота закрывались на закате, зато «Игольное ушко» оставалось открытым. Припозднившиеся караваны вынуждены были оставаться на ночевку за городскими стенами. Но вот их хозяева могли воспользоваться миниатюрной боковой аркой (куда верблюдам было не протиснуться при всем желании), и таким образом обрести желанный уют в городских гостиницах…

Линкольнский замок является одним из восьми замков, о которых наверняка известно, что их построил Вильгельм Завоеватель. К сожалению, я прибыл в город слишком поздно, и замковые ворота захлопнулись буквально у меня перед носом.

Улицы нижнего Линкольна и в ночные часы заполнены народом, в верхнем же городе царит совсем иная картина. Когда, придерживаясь за поручни, вы поднимаетесь по крутым ступеням на вершину холма, то попадаете в обитель тишины и покоя. В просветы между нависающими над мостовой крышами старых домов виден массивный западный фасад собора и две парные башни, вздымающиеся до самых небес. Находясь здесь, вы можете думать о Древнем Риме, о последнем путешествии мертвой королевы Элеаноры – ее путь пролегал из Линкольна до последнего «креста Элеаноры» в Чаринге. Или же вы можете вообще ни о чем не думать, а просто восхищаться величественной красотой, которая живет в этих камнях.

2

Человек, привыкший к округлым контурам ландшафта Западной Англии, на первых порах будет скорее всего разочарован монотонным пейзажем линкольнширских болот. Взгляд наблюдателя напрасно скользит по земной поверхности в этих краях – зацепиться ему решительно не за что. Плоская равнина расстилается во всех направлениях, а в воздухе над колышущимися пшеничными полями ощущается близость моря. Однако со временем особая атмосфера, присущая этим землям, проникает в душу и овладевает воображением. Здесь любая возвышенность – даже самая незначительная – бросается в глаза, ветряная мельница или высокое дерево становятся ориентирами, силуэты птиц на фоне безоблачного неба кажутся прекрасными. Как и на любой плоской местности, особое значение приобретает неспешное движение облаков над кромкой горизонта или изменение цвета небес.

Одна из трех частей, или «райдингов» графства Линкольншир называется Голландией, и, на мой взгляд, это имя как нельзя более подходит данной местности. Я как раз направлялся в эту самую Голландию, когда заметил посреди поля, на расстоянии примерно в десять миль, необычные очертания башни.

– Так это Бостон-Стамп! – пояснил местный фермер.

– А что такое Бостон-Стамп?

– Да просто Бостон-Стамп! – пожал он плечами, а во взгляде его явственно читалось: «Ну и тупицы же все эти приезжие!»

Чувствуя, что дальнейшие расспросы бесполезны, я распростился и поехал своей дорогой.

Бостон в Голландии…

При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Стамп – не что иное, как башня очаровательной голландской церкви, стоящей на берегу медленной, смахивающей на канал реки. Через несколько минут я ступил на мощеную улицу небольшого городка, который, подобно уилтширскому Брэдфорду-на-Эйвоне, нес на себе печать заморской торговли (любому голландцу, охваченному тоской по родине, я бы настоятельно посоветовал провести уик-энд в Бостоне!).

Сегодняшний Бостон представляет собой весьма интересный предмет для изучения. Это типичный пример великого в прошлом города, который в наше время утратил свои позиции. Подобно любому обветшавшему аристократу, он отважно хорохорится, пытается сохранять внешние приличия, хотя все видят, что от былого величия ныне не осталось и следа. В Средние века Бостон фактически играл роль Бристоля на восточном побережье. Если не считать Лондона, то во всей Англии не было порта, по величине и значению равного Бостону. Упадок пришел вместе с Черной смертью, которая буквально опустошила восточные графства. Вдобавок море нанесло существенный урон бостонскому порту. Оно прорвалось сквозь все плотины и наводнило илом прибрежную акваторию. Окончательный удар Бостону нанесло расширение торговли с Америкой, благодаря которому центр коммерческого развития медленно, но верно перемещался с восточного на западное побережье. Бостонцы и сами немало способствовали этому процессу, основав одноименный город в Новой Англии. И сегодня жители всемирно известного Бостона из штата Массачусетс бродят по улочкам забытого британского Бостона и отпускают шуточки по поводу его «странности».

Помнится, в главе, посвященной аббатству Бьюли в Нью-Форесте, я уже задавался вопросом, возможно ли, чтобы ореол святости перешел от бывшего храма к его руинам. Теперь я пытался решить аналогичную загадку в отношении торгового духа – может ли он намертво приклеиться к городу, который пережил собственный расцвет и был вынужден на протяжении столетий бороться с неблагоприятными экономическими и географическими переменами. А почему бы и нет? Я не знаю более живучего феномена, чем уличный рынок.

Сегодняшний Бостон – это город с населением 16 100 человек, и его никак нельзя назвать сонными развалинами. В доках по-прежнему кипит напряженная работа. Я своими глазами видел, как там разгружались баржи с континентальным углем. А еще сюда привозят рыбу, которой торгуют по схеме «голландского аукциона» [52]52
  «Голландский аукцион» – публичная продажа, при которой аукционист постепенно снижает цену, пока не найдется покупатель.


[Закрыть]
. На городской площади функционирует рынок – самый печальный из всех, что мне доводилось видеть. Он представляет собой натуральный «блошиный рынок», недаром его центральный ряд так и называется – Блошиный ряд.

Старые железные каркасы от кроватей, побитые и погнутые за долгие годы службы, представляют собой удручающее зрелище. Тут же в ряд стоят древние, как мир, потрепанные детские коляски. Рядом в аккуратные кучки складированы обломки досок – их явно подобрали на месте снесенных домов, теперь им предстоит пойти на растопку. На убогих прилавках разложены старые книги, ржавое железо, погнутые велосипедные рамы. Покупатели роются в этом хламе, пытаются оттереть от ржавчины бабушкины ложки, оживить затвор сомнительного фотоаппарата.

– Все эти мелкие торговцы появляются на «блошином рынке» раз в неделю и пытаются заработать пару-тройку шиллингов, – пояснил мне один из коренных бостонцев. – Но лучше прийти в базарный день, когда здесь собираются фермеры и торговцы зерном.

Некий мужчина настойчиво уговаривал меня приобрести мешок, полный круглых металлических ручек от дверей. Я до сих пор удивляюсь, зачем бы они мне могли понадобиться.

Трое уже немолодых, но вполне подтянутых (несмотря на нездоровый цвет лица) и полных энтузиазма поклонников Англии – на которых, судя по всему, специализируется город Бостон, штат Массачусетс – стояли в тюремных камерах ратуши, внимательно рассматривая маленькие голые клетушки, где в 1607 году содержались в заключении Уильям Брюстер и другие отцы-пилигримы после неудавшейся попытки бегства из Англии…

Однако наиболее ярким бостонским впечатлением является долгий подъем на Стамп – башню одной из самых больших приходских церквей в Англии. В этой церкви семь дверей – по числу дней недели; в нефе двенадцать колонн, соответствующих двенадцати месяцам года; в библиотеку ведут двадцать четыре ступени – по количеству часов в сутках; пятьдесят два окна представляют число недель в году; шестьдесят ступенек, ведущих на алтарь, напоминают о количестве секунд в минуте, а лестница на Стамп, башню высотой 275 футов, насчитывает триста шестьдесят пять ступеней – по числу дней в году.

Но когда вы поднимаетесь по винтовой лестнице внутри узкой каменной трубы, вам кажется, что эта цифра явно приуменьшена – настолько бесконечным видится подъем. Два или три витка спирали приходится проделывать в кромешной темноте. В это время откуда-то сверху доносится голос с характерным для уроженца Бостона (Массачусетс) мягким акцентом:

– Эй, ну как ты там… поднимаешься? Я жду тебя на повороте!

Лестница настолько узкая, что двоим на ней не разминуться. Поэтому пережидаешь, прижавшись к стенке, пока звук усталых, шаркающих шагов не возвестит, что человек снизу прошел и освободил для тебя каменный пролет.

Достигнув наконец вершины Бостон-Стамп, ты, конечно же, обнаруживаешь на смотровой площадке Грейси и ее матушку, а также пожилого профессора из Бостона (штат Массачусетс). Все они жадно вглядываются в плоский фламандский ландшафт, пытаясь различить на горизонте башни Линкольнского кафедрального собора (и, надо сказать, в ясную погоду это действительно возможно).

Далеко внизу, на берегу коричнево-зеленой реки, забавляется ватага местных сорванцов. Задрав головы вверх и приставив ко рту руки рупором, они кричат:

– Эй, мистер, бросьте пенни!

Кто-то из туристов откликается на просьбу маленьких попрошаек. Монетка, блеснув на солнышке, летит по широкой дуге и шлепается на землю с таким громким звуком, что никто не решается повторить опыт – из страха, что кусочек металла упадет на голову мальчишке и убьет его.

– Это Бостон! – восторженно шепчет Грейси, оглядывая маленький городок у подножия башни – с рекой, просторной площадью и налезающими одна на другую крышами.

– Я рад, что нам удалось его повидать, – говорит профессор.

– А время чаепития мы не пропустим? – раздается голос мамаши.

Бостон… чаепитие… знакомое словосочетание, забавно слышать подобное на вершине Бостон-Стапм! Я улыбаюсь и делаю вид, что рассматриваю башни Линкольна.

– Сейчас, папа, я буду через минуту!

Слышен щелчок – это срабатывает фотоаппарат Грейси. Через несколько мгновений шаги бостонцев (из штата Массачусетс) разбудили эхо на темных ступенях храма, в котором люди молились – и вполне успешно – за Новую Англию.

3

Он сидел в холле гостиницы, мрачно уставясь в путеводитель. Увидев меня, он – очевидно, под воздействием спонтанных дружеских чувств – сразу же сделал попытку завести разговор.

– Эй, приятель! – завопил он. – Не могли бы вы ответить мне на пару-тройку вопросов? Ну, спасибо… это чертовски мило с вашей стороны. Официант, пару сухих мартини! Так вот, сдается мне, что я приехал не в тот город! Видите ли, я ведь уже побывал в Линкольншире, в Глостершире и в Вустершире и – черт, как же там? – ага, в Херефордшире! И везде осматривал ваши хваленые соборы. И вот на тебе – на очереди Питерборо и его собор. Я ведь чувствовал, что это будет повторением пройденного… а значит, просто выбросил день коту под хвост! Может, мне следовало сразу двинуть в Или?

Я попытался проникнуться его проблемой, но не слишком успешно.

– То есть вы хотите сказать, что на вас не произвела впечатление особая мощь здешнего норманнского нефа?

– Нет, сэр, – со всей категоричностью заявил американец. – Мне кажется, что глостерширский неф покруче будет.

– А как насчет норманнской апсиды? Ведь она считается гордостью Питерборо! Или же замечательный западный фасад – недаром его называют «самым красивым портиком в Европе»!

– Пожалуйста, помедленнее, сэр, – внезапно воскликнул мой собеседник. – Как вы говорите? «Самым красивым…» чем?

Он вытащил блокнот, ручку с золотым пером и принялся записывать.

– Предпочитаю ничего не откладывать на потом, – пояснил он с дружелюбной улыбкой.

– Ну, тогда вам непременно надо записать историю этих храмов, – предложил я. – Ведь соборы не появляются, так сказать, на ровном месте. Мол, привезли два воза кирпичей и принялись строить. Нет, сэр, за каждым английским собором стоит своя история, в которой намешаны и любовь, и вера, и борьба… Вот, скажем, с собором Питерборо связана красивая любовная история. Жил-был некогда саксонский король по имени Пеада, и он без памяти влюбился в прекрасную принцессу, которую звали Этеледа…

– О, боже! Эти варварские имена сведут меня с ума!

– Не берите в голову, сэр. Для того времени это обычные имена. Так вот, король был язычником, а его возлюбленная христианкой. И девушка пообещала выйти за него замуж, если Пеада примет христианство. Это, кстати, нередкое явление: многие саксонские королевства обрели истинную веру благодаря женскому влиянию. Король согласился, и в результате вся Мерсия приняла христианство. В ознаменование этого события построили церковь – на том самом месте, где сейчас стоит собор.

Американец лихорадочно строчил в своем блокноте.

– Все это случилось до Вильгельма Завоевателя? – деловито поинтересовался он.

– Официант! – помахал я рукой. – Будьте добры, еще два сухих мартини!

После чего уселся поудобнее, решив все-таки выяснить, с какой целью мой собеседник пересек Атлантику.

На самом деле такое происходит довольно часто: целые толпы неглупых и вполне разумных американцев – а, поверьте, никто не относится с большим уважением к американским туристам, чем я, – тратят немалые средства на то, чтобы приехать в Европу, а приехав, бесцельно блуждают, напоминая собой корабль без руля. Это всегда меня удивляло. И сейчас я решился задать наконец мучивший меня вопрос и получить информацию, так сказать, из первых рук. Американец отвечал с подкупающей откровенностью.

– Видите ли, сэр, – начал он, подвигая свой стул поближе, – дело в том, что у себя на родине я добился немалых успехов. В настоящий момент я являюсь вице-президентом такой-то компании – и это всего спустя шесть лет после того, как я поступил стажером в одну инженерную фирму, возникшую в ходе известного бума в Кентукки. Можете представить, сэр, как переменилась моя жизнь. Теперь мне приходится посещать всяческие званые обеды, корпоративные вечеринки и прочие подобные мероприятия. И я понял, что для дальнейшего прогресса мне нужно научиться поддерживать светскую беседу – а значит, я просто обязан повидать старушку-Европу!Мне до смерти надоело сидеть и молча слушать, когда какие-нибудь старые курицы обсуждают Рим, Флоренцию, Стратфорд-на-Эйвоне и прочую чепуху. Поверьте, сэр, человек, который не бывал во всех этих местах, не имеет никаких шансов…

Этот парень определенно начинал мне нравиться. Искренность, с которой он излагал цели своего приезда, просто подкупала.

– Итак, вы решили совершить турне по Европе?

– Ну да! Я взял отпуск на пять недель. Две из них придется провести на трансатлантическом лайнере, а остальные три отведены на знакомство с Европой… Я уже побывал в Риме, Венеции, Флоренции и Неаполе; осмотрел Париж и Стратфорд-на-Эйвоне, и все ваши чертовы соборы… И полагаю, теперь, когда я вернусь обратно, мне будет о чем порассказать. Можете не сомневаться, сэр, теперь я вполне образованный человек!

– Возможно, вам было бы проще и дешевле накупить книжек и прочитать их у себя на диване?

– Э нет, сэр! Это не заменит путешествия. Все необходимо увидеть собственными глазами… Кстати, вы хорошо знаете Лондон? Вы оказали бы мне большую услугу, если б подсказали, как бы уложиться с осмотром в один день…

Я отвел его в кафедральный собор и постарался объяснить – не останавливаясь на архитектурных особенностях, – что все эти величественные церкви по сути представляют собой урны, в которых хранится прах английской истории. В этих сумрачных переходах живет прошлое нашей страны, а оно неразрывно связано с нашим настоящим. Ведь здесь, под гулкими сводами соборов, собраны все те, кто так или иначе – через бури и неурядицы, через упругий полет стрелы и дым пожарищ, через словесные войны, через великолепные победы и не менее великолепные поражения – формировал судьбу английского народа.

Мы остановились возле могилы Екатерины Арагонской, первой жены Генриха VIII – несчастной королевы и, возможно, одной из самых несчастнейших женщин, чья жизнь и чей характер достойны восхищения последующих поколений. Тем не менее большинство посетителей беспечно проходят мимо простой мраморной плиты, на которой высечены всего два слова – «Екатерина Английская». На долю этой мужественной женщины выпали все несчастья, которые только могут постичь нелюбимую и одинокую жену. По сути, она была жалкой пешкой в политической игре; человеком, чью жизнь безжалостно перемололи дипломатические жернова; самой униженной и страдающей стороной в знаменитом любовном треугольнике – Генрих, Екатерина, Анна Болейн.

Лично я не устаю восхищаться поступками этой женщины. Ведь это ей в отсутствие супруга (Генрих VIII находился за границей) пришлось столкнуться с серьезной угрозой для государства: Яков IV Шотландский решил воспользоваться удобным моментом и вторгся в пределы Англии. И как же в такой ситуации поступает королева? Может, сообразно своему полу и рангу, спешит укрыться за надежными крепостными стенами? Нет, она собирает войско, держит вдохновенную речь и отправляет на битву на поле у Флоддена, которая и была блистательно выиграна. Увы, подобное беспримерное мужество не обеспечило ей любви и благодарности мужа. Целый год Генрих VIII отчаянно интриговал, дабы получить развод с Екатериной. Сколько унижений и несправедливых обвинений довелось ей вынести за этот срок! И никакие разговоры о новой любви Генриха, о его стремлении обзавестись наследником престола не способны оправдать недостойное поведение короля. На мой взгляд, весь этот затянувшийся скандал так и останется одной из самых постыдных страниц в семейной истории английской короны. Когда сломленная печалью и болезнью Екатерина наконец умерла (кстати, к нескрываемой радости Генриха и его новой пассии), ей пришлось пройти еще через одно, уже последнее унижение: несчастную женщину похоронили не в королевской усыпальнице, а в малоизвестной церкви Питерборо. Оставим на совести короля заявление о том, что он обеспечил Екатерине «самую замечательную усыпальницу, которая только существует в Англии». И если призрак толстяка Генриха, ненасытного жизнелюба и ловеласа, когда-нибудь заглянет под своды здешней церкви, надеюсь, ему станет стыдно за эту скромную, всеми позабытую могилу. Королева Екатерина, несомненно, заслужила более приличное захоронение.

С Питерборо связана память еще об одной королеве, тоже родившейся под несчастливой звездой. Я имею в виду Марию Шотландскую – сначала соперницу, а затем пленницу королевы Елизаветы. Любопытно, что могилу ей выкопал все тот же «Старина Скарлет», который за полвека до того хоронил несчастную Екатерину Арагонскую. Правда, тело Марии недолго покоилось в здешнем соборе. Как только ее сын Яков I пришел к власти, он велел перенести останки своей матери в Вестминстерское аббатство.

– Теперь я понимаю, – заявил американец, – почему вы так носитесь со своими соборами. Для вас это вроде семейной истории… скелеты в шкафу и всякое такое прочее. Так вы говорите, Генрих Восьмой? Это не тот жирный парень с рыжими усами? Все эти его несчастные жены…

– Мария Шотландская не была его женой…

– Ну, уж это-то я знаю! – хмыкнул он. – Так я что хотел сказать: женщины изрядно натерпелись от этого Генриха. И все равно буквально в очередь ломились, чтобы только его захомутать. А ведь он даже не был хорош собой! Вот вам и справедливость! Выходит, женщины падки на уродливых тупиц, так, что ли?

– Надеюсь, мне удалось пополнить ваш багаж парой-тройкой интересных историй. Будет что рассказать дома?

– А то! – довольно усмехнулся американец. – Уж будьте уверены!

– Ну, я рад. Значит, сегодняшний день не прошел даром.

Вечером мы расстались: мой новый знакомый укатил на последнем поезде в Лондон. И я представляю, как несколько недель спустя он вернется к себе в Америку и будет бриться, собираясь на званый обед. Наверняка на полочке в ванной будет стоять его путевой дневник, возможно, открытый на страничке «Питерборо».

– Ну, сегодня я им всем покажу, – приговаривает он. – Будут знать, как меня за дурака держать…

Надеюсь, у него все получится.

4

Среди моих знакомых нет ни одного человека, который бы побывал в Ратленде. То есть многие, конечно, посещают Ратленд в поисках лисицы, но вот чтобы человек специально приехал сюда на экскурсию… Таких оригиналов мне не встречалось; да и вам, полагаю, тоже.

Ратленд – который большинство почему-то, не задумываясь, помещают в Уэльсе – является самым маленьким и самым примечательным из всех английских графств. В нем всего-то семнадцать миль как в длину, так и в ширину. Имеется два города – Окем и Аппингем, но ни один из них не тянет на формирование муниципального округа. Ратленд уютно устроился между Линкольнширом, Лестерширом и Нортгемптонширом. Благодаря своему географическому положению он включен в состав Центральных графств. Из всех графств, возникших на месте древнесаксонской Мерсии, это выделяется тем, что его название никак не связано с именем главного города (иначе бы на карте Англии красовался не Ратленд, а Окемшир). С другой стороны, никто и не собирается называть это графство Ратлендширом! Крошечный Ратленд – единственный кусочек древней Мерсии, который не поддался «ширзации» западных саксов.

Проследив историю Ратленда в глубь времен, можно убедиться, что за ним закрепилась устойчивая репутация «подарочных земель» – короли неоднократно дарили его своим законным женам или же любимым фавориткам. Так, Этельред подарил Ратленд королеве Эмме; Эдуард Исповедник – королеве Эдите; Иоанн – Изабелле. Если отсутствие истории можно почитать за счастье, тогда Ратленд – самое счастливое из всех графств. Единственным эпизодом, омрачающим безмятежное существование Ратленда, является нечаянная битва, которая, на мой взгляд, случайно пересекла границу этого спокойного, но беспомощного графства. Не удивлюсь, если его жители были недовольны таким нарушением порядка и попытались отогнать нежданные события – точно стаю чужих гусей, забредших в огород, – обратно за границу. Можно лишь сожалеть об этой досадной исторической ошибке, ибо без нее Ратленд мог бы по праву носить название английской Аркадии.

Мой путь пролегал меж колосящихся полей пшеницы и овса. Чудесная золотая сторона, где ни единая фабричная труба не омрачает пейзаж. Волна промышленной революции прокатилась по Ратленду, не оставив видимых следов: фабрики и заводы вырастали, как грибы, но так же быстро исчезали. Мне кажется, что сам здешний воздух – насыщенный какой-то старомодной чистотой – не приемлет спешки и сумятицы, столь характерных для нашего века. Собственно, вся промышленность сосредоточена в районе ратлендской деревни Кеттон – это карьер, где ведется добыча местного кеттонского известняка и где трудятся примерно сто пятьдесят человек местного населения. Из кеттонского камня построена церковь Святого Дунстана на Флит-стрит; он же (если мне не изменяет память) использовался при строительстве Тауэра.

Зато ратлендские деревни совершенно очаровательны. Все они построены примерно по одной схеме: в центре – церковь и дом священника; сельская кузница, где делают отменные подковы; непременный паб под названием «Голова сарацина»; два десятка маленьких белых домиков (у каждого на заднем дворе – аккуратный хлев и загон для свиней) и, конечно же, насосная станция. Полагаю, последнюю спецовку в округе видели в окрестностях Ратленда.

– Что это за местечко? – поинтересовался я у маленькой девчушки, которая раскачивалась на воротах.

– Тикенкот.

Если вы когда-нибудь окажетесь неподалеку от этой деревушки, непременно последуйте моему примеру и осмотрите местную церковь – маленькую, так сказать, «карманную» версию норманнского храма. Стоя в тенистом церковном дворике и глядя на крепкое каменное здание (а оно было возведено вскоре после прихода Вильгельма Завоевателя), я думал: вот одно из чудеснейших строений, которое мне когда-либо доводилось видеть. Сводчатый потолок алтарного помещения, конечно, великолепен, но подлинным чудом является норманнская арка. Во всей Англии я не видел ничего подобного! Больше всего эта арка напоминает конструкцию из пяти огромных каменных подков, вложенных одна в другую; причем каждая из «подков» щедро украшена изысканной резьбой. Уж не знаю, почему на ум взбрело именно такое сравнение. Возможно, потому, что образ подковы вообще символичен для Ратленда: находясь здесь, вы беспрестанно слышите звон подков о каменную мостовую; взгляд завораживают искры, сыплющиеся с наковален в темной кузнице, – а ведь здесь тоже изготавливают не что иное, как подковы. Ну и, наконец, Окем по праву гордится самой большой в мире коллекцией подков (об этом я расскажу чуть позже).


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю