Текст книги "Бостонцы"

Автор книги: Генри Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 20 (всего у книги 30 страниц)

Глава 29

На следующий день миссис Луна оказалась ранней пташкой, и её сестра не могла понять, чем она обязана высочайшему визиту в одиннадцать утра. Впрочем, причина очень скоро открылась, когда Аделина поинтересовалась, не она ли обеспечила Бэзилу Рэнсому приглашение к миссис Бюррадж.

– Я? С какой стати мне это делать? – спросила Олив, почувствовав укол понимания, что его пригласила не Аделина, как она полагала.

– Я не знаю – ты же позвала его.

– Аделина Луна, когда такое было? – воскликнула мисс Ченселлор, глядя на сестру убийственным взглядом.

– Только не говори, что ты забыла, как пригласила его к себе полтора года назад!

– Я не звала его – я лишь сказала, что если он окажется там, то может зайти.

– Да, я помню, как это было: он оказался там, и затем оказалось, что ты его ненавидишь и пытаешься от него избавиться.

Мисс Ченселлор, как я уже сказал, поняла, почему Аделина пришла к ней в это время, вместо того, чтобы, как обычно, писать письма, и особенно после того как получила накануне всё необходимое ей внимание. Она пришла за тем, чтобы выместить своё дурное настроение, которое, как Олив знала по опыту, часто вынуждало её действовать необдуманно. Ей казалось, что Аделина довольно сильно расстроена тем, что ей не удалось связать Бэзила Рэнсома узами брака, хотя она и сама рассчитывала на это, ещё когда эти двое познакомились на её глазах в доме на Чарльз стрит. Тогда миссис Луна, казалось, собиралась взять с него столько, сколько сможет, если это не потребует больших усилий с её стороны. Она спокойно приняла бы его в качестве шурина, поскольку в таком случае вред, который он мог бы принести, был бы довольно ограниченным и предсказуемым. Сейчас осязаемое присутствие в её жизни этого молодого миссисипца могло навредить ей куда больше.

– Я написала ему тогда по очень конкретной причине, – сказала она. – Я думала, что нашей матери хотелось бы, чтобы мы с ним познакомились. Но это было ошибкой.

– Откуда ты знаешь, что это ошибка? Готова поспорить, матери он бы понравился.

– Я имею в виду своё поведение. Я позволила своему представлению о долге слишком надавить на меня. Всегда позволяю. Долг должен быть очевидным, не следует самой гоняться за ним.

– Было ли очевидно, что ты в итоге окажешься здесь? – спросила миссис Луна, которая определённо была не в лучшем настроении.

Олив некоторое время изучала носки своих туфель.

– Я думала, что к этому времени ты выйдешь за него замуж, – просто ответила она.

– Выходи за него сама! С чего тебе в голову пришла такая идея?

– В первый раз ты мне написала о нём очень много. Ты писала, что он чрезвычайно внимателен и нравится тебе.

– Его желания это одно, а мои – совсем другое. Я ведь не могу выходить за каждого мужчину, который за мной ухаживает и следует за мной по пятам? Иначе я бы уже стала мормоном! – сказала миссис Луна.

Олив не стала спорить и просто сказала:

– Я была уверена, что это ты послала ему приглашение.

– Я, дорогая моя? Это совсем не соответствует моему отношению к нему.

– Значит, это она его послала.

– Кого ты имеешь в виду, говоря «она»?

– Миссис Бюррадж, конечно.

– Я подумала, ты говоришь о Верене, – вскользь заметила миссис Луна.

– Верена – ему? Но с какой стати? – Олив одарила сестру давно знакомым той холодным взглядом.

– А почему бы и нет – раз уж они знакомы?

– Она видела его лишь дважды до вчерашнего вечера. Вчера они встретились в третий раз, и она с ним поговорила.

– Это она так сказала?

– Она рассказывает мне всё.

– Ты так уверена?

– Аделина Луна, что ты имеешь в виду? – пробормотала мисс Ченселлор.

– Ты так уверена, что вчера они встретились только в третий раз? – продолжила мисс Луна.

Олив вскинула голову и оглядела сестру от шляпки до подола платья.

– Ты не имеешь права делать такие намёки, пока не знаешь наверняка!

– О, я-то знаю – я в любом случае знаю побольше тебя! – и миссис Луна, сидя рядом со своей вдруг замкнувшейся сестрой у окна большой жаркой тёмной гостиной интерната на Десятой улице, где перед камином лежал коврик с изображением ньюфаундленда, спасающего тонущего ребёнка, а стены украшал ряд цветных литографий, поделилась с ней ощущением, которое возникло у неё вчера – ощущением, что Бэзил Рэнсом искренне заинтересовался Вереной Таррант. Должно быть, это Верена уговорила миссис Бюррадж послать ему приглашение и попросила не рассказывать об этом Олив – иначе Олив бы помнила об этом, разве нет? Не стоило и говорить, что миссис Бюррадж сама послала ему приглашение, она ведь даже не знала о его существовании. Бэзил Рэнсом сам сказал, что не был знаком с миссис Бюррадж. Миссис Луна в курсе, с кем он был знаком, а с кем не был, или, во всяком случае, могла с уверенностью сказать, что люди из Клуба-по-Средам не относятся к тому типу людей, с которым Бэзил Рэнсом водит знакомство. Одна из причин, по которым она не хотела вступать с ним в более близкие отношения, как раз и заключалась в его крайнем недружелюбии. Предположение, что только Верена могла послать ему приглашение, было самым вероятным. В любом случае, Олив может легко узнать это у неё или, если она боится, что та скажет неправду, спросить у миссис Бюррадж. Вполне возможно, что Верена застала миссис Бюррадж врасплох своей просьбой, и та сама придумала какое-то объяснение. Поэтому Олив лучше поверить, что Верена скрыла, что он будет присутствовать на собрании, и у неё на то были свои причины.

Боюсь, вчерашнее замечание Рэнсома о том, что миссис Луна потеряла голову, было недалеко от истины. Потому что, если бы она не была в этот момент ослеплена злостью, то поняла бы, в какой ужас привела свою сестру, походя обвинив во лжи разом Верену и миссис Бюррадж. Неужели люди лгут так, как утверждает миссис Луна? Олив старалась никогда не лгать и полагала, что люди, которые ей нравятся, поступают так же. Она не могла поверить, что Верена могла хотеть обмануть её. Возможно, Миссис Луна в более спокойный час догадалась, что Олив решит, будто причиной увлечения Бэзила Рэнсома Вереной служит его размолвка с Аделиной. Так она и старалась сейчас представить дело мисс Ченселлор. Олив внимательно слушала, отчётливо чувствуя опасность, для чего ей вовсе не требовались откровения Аделины, так как это чувство посетило её ещё вчера. Также она видела, что Аделина выдумала эту размолвку. Мистер Рэнсом был явно увлечён Вереной, но жестокосердие миссис Луны тут было ни при чём. Олив поняла, что отношения в данном случае складываются куда сложнее, чем кажется на первый взгляд. Она не стала озвучивать свою версию, согласно которой Аделина по непонятным причинам пыталась завлечь Бэзила Рэнсома и потерпела неудачу, затем, видя, что он обратил внимание на Верену, обозлилась и решила навредить и ему и девушке. И она могла этого добиться, если бы заставила Олив вмешаться. У Олив было огромное желание вмешаться, но вовсе не из-за того, что её волновало унижение Аделины. Не могу поручиться, что Олив не считала фиаско сестры ещё одни примером её абсолютной никчёмности и не презирала её за это. Она понимала, что желание завлечь мужчину вполне естественно, и в то же время считала, что очень неблагородно не признаваться в попытке это сделать в случае поражения. Эти выводы Олив оставила при себе, но всё же заявила сестре, что не понимает, в чём ущемлены интересы Аделины в таком случае. Как ей могло повредить то, что он переключил своё внимание на Верену? Что ей за дело до Верены?

– О, Олив Ченселлор, как ты можешь задавать такие вопросы? – смело ответила миссис Луна. – Ведь Верена – всё для тебя, а ты всё для меня. И не сделает ли тебя несчастной попытка – удачная попытка – забрать у тебя Верену? Неужели ты думаешь, что я не буду сочувствовать тебе и так же страдать?

Я уже говорил, что Олив старалась никогда не лгать, но при этом она старалась держать правду при себе, если это позволяло не усугублять ситуацию. Поэтому она не сказала: «Боже мой, Аделина, ну и чушь! Ты сама знаешь, что ненавидишь Верену, и будешь только рада, если она исчезнет!». Она ответила лишь:

– Что ж, я понимаю, хотя это очень спорно.

Она хорошо понимала, что миссис Луна была готова помочь ей помешать Бэзилу Рэнсому добиться своей цели. И тот факт, что её помощь продиктована злобой, а не нежными чувствами по отношению к бостонцам, не делало её менее желательной перед лицом реальной опасности. У Олив были дурные предчувствия, впрочем, они у неё были всегда. Но, возможно, Аделина что-то видела, и что, ради всего святого, она имела в виду, говоря о тайных встречах Верены? Когда она спросила об этом, миссис Луна сказала лишь, что это не точная информация и, в любом случае, она не шпионит за ним, но прошлой ночью он открыто восторгался перед ней этой девушкой и тем, как она держится перед публикой. Конечно, ему не по душе её идеи, но он достаточно самоуверен, чтобы считать, что она от них откажется. Возможно, он просто пытался уязвить её – как будто ей есть до этого дело! Всё будет зависеть от самой девушки. Конечно, если есть вероятность, что Верена попадётся на его удочку, она должна посоветовать Олив быть внимательнее. Аделина просто обязана была поделиться своими впечатлениями, независимо от того, получит ли за это хоть какую-то благодарность. Она лишь хотела предостеречь, и только Олив могла принять такую информацию настолько прохладно, чем страшно разочаровала её.

Этот упрёк вовсе не уменьшил холодность мисс Ченселлор. Она прекрасно понимала, что никогда не показывала Аделине, насколько важно для неё было спасти Верену от такой опасности, и никогда не рассматривала её в качестве хранительницы своей подруги. Поэтому она была ошеломлена откровенным предложением миссис Луны сообща расстроить планы Верены. Олив призвала на помощь всё своё хладнокровие, чтобы развеять это впечатление, и хотя таким образом могла навлечь на себя гнев сестры, она лучше разочарует её, чем окажется в её власти – тем более, понимая, что Аделина хочет извлечь из этого дела какую-то выгоду для себя!

Глава 30

Миссис Луна была бы ещё меньше удовлетворена тем, как Олив восприняла предложенную помощь, если бы знала, сколько секретов должна была открыть ей эта скрытная молодая женщина в ответ. Вся жизнь Олив была поводом для сплетен. Она почувствовала это, когда, наконец, уединилась в своей комнате после визита сестры. У неё было время на раздумья: Верена ушла с мистером Бюрраджем, который прошлым вечером пригласил её проехаться в этот ранний час. У них были дела после обеда, главное из которых состояло в том, чтобы встретиться с группой верных людей в доме одного из местных лидеров. Олив умчит Верену туда сразу же после обеда. Она льстила себе мыслью, что сумеет организовать их время так, что когда бы ни зашёл Бэзил Рэнсом, ему не удастся застать бостонок дома. Она прекрасно помнила, что вынуждена была сказать ему их адрес в тот вечер у миссис Бюррадж. Она также собиралась попросить Верену уехать с ней в Бостон как можно скорее – а именно завтра утром. Был разговор о том, чтобы она осталась на несколько дней у миссис Бюррадж, – после того, как Олив уедет. Но Верена мгновенно отказалась от этого предложения, увидев, как сильно оно взволновало её подругу. Олив приняла эту жертву, и их визит в Нью-Йорк был в итоге урезан до четырёх дней, один из которых, когда, по её мнению, Бэзил Рэнсом должен был посетить их, мисс Ченселлор тоже собиралась отсечь. Она ещё не сказала об этом Верене. Она немного колебалась, чувствуя уколы совести из-за уступок, на которые подруга уже пошла ради неё. Верена шла на уступки с такой щедростью, что сердце замирало от восхищения даже у тех, кто просил о них. И ни разу на памяти Олив она не попросила ничего взамен, независимо от усилий, которые требовались для выполнения её обещаний. Ей очень понравилась идея провести неделю под крышей дома миссис Бюррадж. Она сказала, что её мать умрёт счастливой, если услышит, что Верена это сделала, хотя, конечно, пока ничто не предвещало, что миссис Таррант собирается умирать. Однако увидев, как холодно Олив отнеслась к этому, как она колебалась и обдумывала это предложение, она с самой милой улыбкой пообещала отказаться. Олив знала, что это означает для неё, насколько сильна в ней тяга к удовольствиям, несмотря на увлечение их общей целью, их делом жизни, которое сейчас, как она чувствовала, перешло в стадию реализации. И именно поэтому уколы совести были так чувствительны от того, что она требовала ещё одного акта отречения, зная, что их позиция сейчас вполне безопасна и Верена уже доказала свою благонадёжность.

Тем не менее, Олив называла себя слепой идиоткой из-за того что согласилась привезти Верену в Нью-Йорк, даже так ненадолго. Верена прыгала от радости, получив приглашение, которое неожиданно прислала миссис Бюррадж, – довольно странная идея для человека с такими приземлёнными интересами, но всё же выглядело это довольно убедительно. Первой реакцией Олив был, как всегда, инстинктивный страх. Но позже она отбросила его как недостойный. Она решила, хотя ничего нового в этом решении не было, что ради выполнения своей миссии они должны быть готовы столкнуться с чем угодно. Это прекрасная возможность сделать вклад в репутацию и авторитет Верены, ради которой можно отбросить смутные сомнения. Обычные страхи и опасения Олив к тому времени канули в небытие. Бэзил Рэнсом не подавал признаков своего существования уже, казалось, несколько веков, и Генри Бюррадж, без сомнений, успокоился ещё до того как они отбыли в Европу. Если его мать решила, что может использовать Верену для развлечения гостей на своей большой вечеринке, она, по крайней мере, действовала из добрых побуждений, поскольку хотела, чтобы он женился на дочери Селаха Тарранта не больше, чем в прошлом году. И потому они должны были сделать доброе дело для блуждающих во тьме, в самой глубокой тьме высшего общества. Возможно, они разозлят их, – но и это пойдёт им на пользу. К тому же, её самолюбие не могла не тешить мысль о том, чтобы появиться в кругу наиболее уважаемых жителей Нью-Йорка в качестве светской дамы, важной представительницы Бостона, вдохновителя, коллеги и помощницы одной из самых оригинальных девушек своего времени. Она менее всего ожидала встретить у миссис Бюррадж Бэзила Рэнсома. Она верила, что они без труда смогут провести четыре дня в городе, население которого составляет более миллиона человек, и обойтись без подобного столкновения. Но это всё же произошло, хотя и не предвещало никаких серьёзных последствий. И, стиснув зубы, она заставила себя встряхнуться, хоть это и далось ей тяжело. Ничего, она выкарабкается из этой ловушки судьбы, отделавшись разве что лёгким испугом. Генри Бюррадж был очень предупредителен, но она по какой-то причине больше не боялась его. Разумеется, он должен был быть очень вежлив с ними, после того, как его мать заставила их буквально сорваться с места и приехать. Она думала о нём как об их защитнике. Ведь, как она вспомнила теперь с облегчением, после поездки с Вереной в Парк и посещения Музея Искусств утром, этим же вечером они должны были ужинать с ним у Дельмонико и после отправиться в оперу. И, представив себе, что почувствует Бэзил Рэнсом, явившись на Десятую улицу и обнаружив, что они упорхнули, а также не испытывая особого рвения тут же оказаться в бостонском поезде, она достаточно спокойно дала мистеру Рэнсому их адрес.

Верена вошла в её комнату незадолго до ланча, чтобы сказать, что уже вернулась. И пока они сидели там, ожидая, когда снизу раздастся удар гонга, призывающий к трапезе, она рассказывала подруге о своих приключениях с мистером Бюрраджем – расписывая красоту парка, великолепие музея, а также удивительную осведомлённость молодого человека обо всех экспонатах, которые там содержатся, резвость его лошадей, мягкость его английской двуколки, удовольствие от быстрой езды по твёрдым, как мрамор, дорогам, развлечения, которые он обещал им этим вечером. Олив слушала её, храня напряжённое молчание. Она видела, как сильно Верена увлечена, и, конечно же, не позволила бы ей зайти так далеко, если бы не знала о том, что это просто фаза, через которую та должна пройти.

– Мистер Бюррадж пытался намекать на любовь к тебе? – спросила, наконец, мисс Ченселлор без тени улыбки.

Верена сняла свою шляпку, чтобы поправить перо, и когда она вновь надела её на голову, то поднятые руки образовали рамку вокруг лица. Она сказала:

– Да, я думаю, это было ради любви.

Олив ожидала, что она расскажет больше, расскажет, как она вела себя с ним, как поставила его на место, заставила почувствовать, что этот вопрос был решён уже очень давно. Но, так как Верена не стала распространяться на эту тему, она не настаивала, сознавая, что в таких отношениях, как между ними, требуется уважать свободу каждой стороны. Она никогда не нарушала свободу Верены и, разумеется, не собиралась начинать делать это сейчас. Ей было интересно, собирается ли Генри Бюррадж начать всё сначала, и возможно ли, что его мать, приглашая их, действовала в его интересах. Лишь одно было хорошо – слушая его весь вечер, Верена не могла говорить с Бэзилом Рэнсомом. А мистер Бюррадж, сажая их в экипаж вчера, сказал, что теперь полностью обратился в их веру. Но Олив вновь одолевало чувство беспомощности и уныние, и она задавалась вопросом, почему Верена должна слушать кого-то ещё, кроме Олив Ченселлор. Когда она увидела, какой радостной её подруга вернулась с прогулки, то вспомнила, что единственное слабое место Верены она обозначила сама, когда они только начали жить вместе. Тогда она сказала: «Я скажу, в чём твоя проблема, – ты не ненавидишь мужчин как класс!» и Верена ответила на это: «Что ж, нет, я не ненавижу мужчин, когда они приятны!». Как будто концентрированная жестокость может быть приятной! Олив ненавидела их тем больше, чем приятней они были. Немного погодя, уже покончив с воспоминаниями, она заметила, говоря о Генри Бюррадже:

– Он не имеет права! Это недостойно, после всего, что он заставил тебя чувствовать тогда в Кембридже, когда он изводил и мучил тебя.

– О, я не показала ему, что я чувствую, – весело сказала Верена. – Я учусь притворяться, – добавила она тут же. – Думаю, тебе тоже приходится это делать. Я притворяюсь, что ничего не замечаю.

В этот момент прозвучал гонг, и две молодые женщины прикрыли уши, глядя друг на друга, – Верена с улыбкой, а Олив с выражением стоического терпения. Когда они вновь смогли разговаривать, последняя внезапно спросила:

– Как получилось, что миссис Бюррадж пригласила мистера Рэнсома на тот вечер? Он сказал Аделине, что никогда прежде её не видел.

– О, я попросила её отправить ему приглашение – после того, как она написала мне, чтобы поблагодарить, когда мы окончательно решили приехать. Она спросила меня в письме, есть ли у меня друзья в городе, которым я хотела бы отправить приглашения, и я упомянула мистера Рэнсома.

Верена сказала это не колеблясь ни секунды, и единственным признаком её смущения было то, что она поднялась со стула, таким образом уходя от внимательного взгляда Олив. Она легко справилась с замешательством, потому что была рада возможности сказать об этом. Она хотела быть как можно проще в отношениях с подругой, и, разумеется, это стало сложнее с тех пор, как она начала скрывать кое-что от неё. Она хотела по возможности скрывать как можно меньше и чувствовала, что исправляет свою вину, отвечая на вопрос Олив так быстро.

– Ты даже не сказала мне об этом, – тихо заметила мисс Ченселлор.

– Я не хотела этого делать. Я знаю, что он тебе не нравится, и подумала, что это причинит тебе боль. Но я хотела, чтобы он был там – хотела, чтобы он услышал это.

– Какое это имеет значение – зачем тебе беспокоиться о нём?

– О, потому что он так серьёзно настроен против нас!

– Откуда ты знаешь это, Верена?

В этот момент Верена заколебалась. В конце концов, не так-то просто оказалось скрывать как можно меньше. Похоже, что следует либо говорить всё, либо скрывать всё. Пока что она скрывала визит Бэзила Рэнсома в Монаднок плэйс за недомолвками и умолчаниями, и это был её единственный секрет. Она надеялась, что Олив не будет давить на неё своими расспросами. К тому же, теперь, когда её секрет оказался под угрозой, она почувствовала, что он стал ей очень дорог. Она мысленно взмолилась, чтобы Олив не давила на неё. Ведь было ужасно, просто невозможно пытаться защитить себя, прибегнув ко лжи. Тем не менее, она должна была что-то ответить, и то, что она воскликнула, гораздо быстрее, чем могло бы показаться читающему описанные мною размышления, похоже, было принято за правду:

– О, просто у него на лице всё написано! Он же вылитый реакционер!

Верена прошла к туалетному зеркалу, чтобы убедиться, что надела шляпку как следует, и Олив медленно поднялась, как человек, который совершенно не голоден.

– Пусть он реагирует, как пожелает – ради всего святого, забудь о нём! – таков был ответ мисс Ченселлор, и Верена чувствовала, что она сказала не всё, что хотела. Она надеялась, что та согласится пойти на ланч, поскольку сама была откровенно голодна. Она даже боялась, что у Олив появилась мысль, которую та боится высказать, опасаясь страшных последствий.

– В конце концов, Верена, ты же знаешь, что это не наша настоящая жизнь, – это не наша работа, – продолжила Олив.

– О, да, нет, конечно же, – сказала Верена, даже не пытаясь притворяться, что не знает, что имеет в виду Олив. Однако тут же спросила: – Ты имеешь в виду общение с мистером Бюрраджем?

– Не только это, – резко сказала Олив, глядя на неё. – Откуда ты узнала его адрес?

– Его адрес?

– Мистера Рэнсома – чтобы миссис Бюррадж могла пригласить его?

Мгновение они простояли глядя друг на друга.

– Он был в его письме.

После этих слов лицо Олив приобрело такое выражение, что её подруга тут же кинулась к ней и взяла за руку. Но тон оказался вовсе не таким, как ожидала Верена, когда Олив ответила с холодным удивлением:

– О, так вы переписываетесь! – сказала она с огромным усилием воли.

– Он написал мне один раз – я не говорила тебе, – ответила Верена с улыбкой. Она чувствовала, как странно тревожные глаза её подруги пытаются заглянуть глубоко в её душу. Ещё немного, и они достигнут самого дна. Что ж, пусть, она уже не так сильно переживает за свой секрет. Но Верена так и не узнала, что поняла Олив, так как она только сказала, что им пора идти вниз. Когда они спускались по лестнице, она взяла мисс Ченселлор за руку и почувствовала, что та дрожит.

Безусловно, в Нью-Йорке было много людей, заинтересованных в их движении, и Олив заранее запланировала визиты, которые заняли весь день. Все хотели встретиться с ними и дать возможность другим встретиться с ними. Главным местом, которое им нужно было посетить сегодня, оказался дом миссис Кроучер с Пятьдесят Шестой улицы, где было организовано неофициальное собрание группы сочувствующих, которые не могли простить ей, что она выступала вчера перед кругом, в который им не было доступа. Разумеется, эти люди сильно отличались от тех, к кому она обращалась у миссис Бюррадж, и Верена тяжело вздохнула про себя, подумав беспомощно, что в этом большом и сложном мире так много всего. От неё требовалось повторить речь, на этот раз для единомышленников. На что она ответила, что Олив сама занималась организацией, и что та речь должна была привлечь внимание людей, а друзья миссис Кроучер, как она надеялась, находятся на более высокой ступени. Она была очень осторожна, так как видела, что Олив сейчас стремится, как можно скорее покинуть город, и не хотела сказать ничего, что заставило бы их задержаться. Когда она почувствовала её дрожь, пока они спускались к ланчу, то с болью поняла, как подруга привязана к ней, и как сильно она будет страдать от малейших изменений. Первое, что Верена сказала, когда они отправились в экипаже наносить визиты, было то, что её переписка с мистером Рэнсомом, как назвала это подруга, состояла всего лишь из одного его письма. К тому же, очень короткого. Оно пришло ей чуть больше месяца назад. Олив знает, что она получает письма от джентльменов, и она не понимает, почему должна придавать такое большое значение этому посланию. Мисс Ченселлор сидела, откинувшись на подушки, неподвижная и очень мрачная, и следила за девушкой одними глазами.

– Ты сама придаёшь ему большое значение. Иначе ты сказала бы мне.

– Я знала, что тебе это не понравится – потому что тебе не нравится он.

– Я не думаю о нём, – сказала Олив. – Он ничего для меня не значит, – затем она неожиданно добавила: – Ты считаешь, что я избегаю того, что мне не нравится?

Верена не могла сказать, что так оно и есть, хотя не похоже, что со стороны Олив было правильно говорить, что она ничего не принимает близко к сердцу: то, как она лежала рядом с ней, бледная и слабая, как раненое животное, определённо доказывало обратное.

– Ты просто пугаешь меня, когда страдаешь так сильно, – ответила она немного погодя.

Мисс Ченселлор поначалу ничего не ответила на это, но вскоре сказала, с той же интонацией:

– Да, ты можешь заставить меня.

Верена взяла её за руку:

– Я никогда не сделаю этого, пока не пройду через это сама.

– Ты не создана для страданий – ты создана для удовольствия, – сказала Олив почти тем же тоном, каким когда-то говорила ей, что её проблема в том, что она не ненавидит мужчин как класс – тоном, говорившим, что противоположное поведение было намного более естественным и возможно более достойным. Возможно, так оно и есть, но Верена не могла найти себе оправдания. Она чувствовала это, глядя в окно экипажа на яркий, прекрасный город, где всё казалось таким огромным, где всё находилось в движении, магазины сияли роскошью, женщины одевались так необычно, и знала, что все эти вещи будоражат её любопытство и всё её существо.

– Что ж, думаю, мне нечего возразить, – заметила она, глядя на Олив с нежностью и невыразимой жалостью.

Та поднесла её руку к своим губам и задержала на мгновение. Этим движением она как бы говорила: «Как я могу не бояться потерять тебя, когда ты так мила и послушна?». Эти слова, однако, так и не были произнесены вслух. Олив сказала нечто другое:

– Верена, я не понимаю, почему он написал тебе.

– Он написал мне, потому что я ему нравлюсь. Возможно, ты скажешь, что не понимаешь, почему я ему нравлюсь, – продолжила девушка со смехом. – Я понравилась ему с первого раза, когда он меня увидел.

– О, ещё тогда! – пробормотала Олив.

– И ещё больше со второго.

– Он сказал тебе это в письме? – спросила мисс Ченселлор.

– Да, моя дорогая, он сказал это. Разве что, выразился намного изящнее, – Верена была очень рада, что сказала об этом, ведь письмо Бэзила Рэнсома действительно оправдывало её.

– Я это предвидела – это я и предсказывала! – воскликнула Олив, закрывая глаза.

– Ты ведь, кажется, сказала, что не ненавидишь его.

– Это не ненависть – только ужас. Это всё, что есть между вами?

– Как, Олив Ченселлор, что ты такое думаешь? – спросила Верена, чувствуя себя страшной трусихой. Через пять минут она сказала Олив, что если ей это доставит удовольствие, они могут покинуть Нью-Йорк завтра утром, не дожидаясь четвёртого дня. И, сделав это, она почувствовала себя намного лучше, особенно когда увидела, с какой благодарностью Олив посмотрела на неё, с какой готовностью ответила на это предложение, сказав:

– Конечно, если ты действительно понимаешь, что это всё не для нас – что это не наша настоящая жизнь! – и с этими словами и с невероятно слабым неопределённым поцелуем, как будто боясь, что она будет ему противиться, она приняла эту жертву. В конце концов, один день ничего не значит. Так было решено, что они уезжают. Верена не могла закрыть глаза на то, что целый месяц была с подругой не до конца откровенной, и потому, даже если она будет жалеть о том, что их поездка в Нью-Йорк оказалась ещё короче, чем предполагалось, даже если из-за этого она не сможет встретиться с Бэзилом Рэнсомом, это всё равно будет лучше, чем рассказать Олив, что письмо – это не всё, что было между ними. Что был ещё его визит и их долгий разговор, и ещё прогулка, которые она скрывала так долго. И что такого она упустит, не встретившись с Рэнсомом? Неужели так приятно общаться с джентльменом, который только и хочет, что дать тебе знать, – а почему он этого хочет так сильно, Верена не могла понять, – что считает тебя глупышкой? Олив возила её с места на место и, в конце концов, она забыла обо всём, кроме настоящего времени, громадности и разнообразия Нью-Йорка, и удовольствия от езды в карете с шёлковыми подушками, и новых лиц, и выражений любопытства и симпатии, уверений, что ею интересуются и следуют за ней. К этому примешивалось сладкое предвкушение ужина у Дельмонико и немецкой оперы. В Верене было достаточно эпикурейства, чтобы при таких обстоятельствах жить настоящим.