Текст книги "Бостонцы"

Автор книги: Генри Джеймс

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 30 страниц)

Глава 26

«Дом миссис Генри Бюррадж, вечером в среду, 26 марта, в девять тридцать» – гласила карточка, ставшая причиной появления Бэзила Рэнсома в указанный вечер в доме леди, о которой он никогда прежде не слышал. Что именно привело к этому, будет понятнее, если я поясню, что, помимо прочего, в левом нижнем углу карточка содержала приписку: «Выступление Верены Таррант». Он решил (главным образом его к такому решению подтолкнул вид и аромат тиснёной бумаги), что миссис Бюррадж принадлежит к местной аристократии, и для него было большим сюрпризом обнаружить себя причисленным к ней. Он задавался вопросом, что могло побудить обитательницу высших сфер послать ему приглашение. Затем он сказал себе, что, очевидно, Верена Таррант просто попросила об этом. Миссис Генри Бюррадж, кем бы она ни была, спросила, не хочет ли она пригласить кого-то из личных друзей, и она ответила: «О, да!», – и назвала его в числе счастливчиков. Она могла дать миссис Бюррадж его адрес, так как он содержался в коротком письме, которое он отправил в Монаднок плэйс вскоре после возвращения из Бостона, и в котором ещё раз благодарил мисс Таррант за незабываемую прогулку по Кембриджу. Она до сих пор не ответила на то письмо, но приглашение миссис Бюррадж уже было неплохим ответом. Достойным ответом на такое послание был тот факт, что вечером 26 марта он сел на трамвай, который должен был доставить его на угол дома миссис Бюррадж. Он почти никогда не посещал поздних вечеринок, так как знал практически всех, кто их устраивал, благодаря миссис Луне, и потому старался их избегать. И он был уверен, что это светское мероприятие не будет иметь ничего общего с полуночным собранием у мисс Бёрдси. Но он был готов вынести любой социальный дискомфорт, только бы увидеть выступление Верены Таррант. А выступление, несомненно, будет, что подтверждалось прилагаемым к приглашению билетом, который он положил в карман, готовясь предъявить его на входе. Я должен пояснить читателю, что желание Бэзила Рэнсома присутствовать на выступлении мисс Таррант нисколько не умалял тот факт, что он не принимал её взгляды и считал их ничтожной выдумкой. После своего визита в Кембридж он стал лучше понимать её, увидел, что она ведёт себя честно и естественно. Да, в её венах текла дурная кровь шарлатана, и её занимала смешная идея, что молоденькая девушка может руководить целым движением. Но её энтузиазм был искренним, её иллюзии чистейшими, а эта мания искусственно взращивалась в ней людьми, которые собирались её использовать, и которых Бэзил Рэнсом считал сумасшедшими. Она была трогательной невинной жертвой, не осознававшей тех губительных сил, которые стремились уничтожить её. И эта мысль об уничтожении в сознании молодого человека была неразрывно связана с мыслью о спасении. Для него она была единственной, кому он мог открыть бесконечный кредит своего сострадания. Он жаждал страдания и был готов страдать с упоением.

К тому моменту, когда он пересёк порог дома миссис Бюррадж, он окончательно укрепился в мысли, что попал в высшее общество. Высшее общество воплотилось в дородной пожилой некрасивой леди, одетой в кричащих тонах, сияющей драгоценными камнями, и с чересчур глубоким декольте, которая стояла у двери, и пожимала руки всем входящим. Рэнсом поклонился ей, как подобает миссисипцу, и она сказала, что счастлива видеть его. Прочие визитёры напирали сзади, и он поддался давлению и оказался в огромном салоне, полном света, цветов и людей, где было ещё больше сияющих и улыбающихся дам с глубокими декольте. Это и в самом деле было высшее общество, так как он никогда не встречал никого из присутствующих. Стены зала были покрыты картинами – и даже потолок был расписан и обрамлён. Люди слегка толкали друг друга, передвигаясь по залу, и разглядывали друг друга с разными выражениями на лицах: иногда ласковыми, иногда безразличными или даже жестокими, как казалось Рэнсому. Всё это время от времени сопровождалось кивками и гримасами, неясными шёпотами и смешками. Он продвигался всё дальше и дальше вперёд и увидел ещё одну комнату, в которой было сооружено подобие небольшой сцены, закрытой красной тканью, и стояла внушительная коллекция стульев, построенных в ряды. Он начал опасаться, что люди смотрят на него, так же, как друг на друга, и даже больше, чем друг на друга, и задумался, действительно ли он так сильно выделяется своей внешностью. Он не знал, насколько его голова была выше других голов, или что его загорелая кожа, угольные глаза и львиная грива прямых чёрных волос, которую я упоминал на первых страницах этой повести, выделяли его из толпы настолько, что в высшем обществе он превращался в достойную тему для беседы. Но сейчас были и другие темы для обсуждения, что доказывал фрагмент разговора двух леди, достигший его ушей, пока он в нерешительности стоял, пытаясь понять, где может находиться Верена Таррант.

– Вы состоите в обществе? – говорила одна леди другой. – Я не знала, что вы присоединились.

– Вовсе нет. И ничто не заставит меня это сделать.

– Это несправедливо. Вы пришли ради развлечения и не собираетесь разделить ответственность!

– О, вы это называете развлечением! – воскликнула вторая леди.

– Тогда вам не следует больше нас обременять, или я больше никогда не приглашу вас, – сказала первая.

– Что ж, я думала, что это многообещающая встреча, только и всего. Теперь буду знать. А эта женщина, она не из Бостона?

– Да, кажется, они пригласили её специально для этого.

– Вы, должно быть, в совсем отчаянном положении, если вынуждены искать развлечений в Бостоне.

– Здесь точно такое же общество, и я никогда не слышала, чтобы они приглашали кого-то из Нью-Йорка.

– Конечно, нет, ведь они уверены, что у них есть всё. Но разве не ужасно всё время думать о том, от чего вы отказались?

– Вовсе нет. Я собираюсь пригласить профессора Гогенхейма – он расскажет всё о Талмуде. Вы должны прийти.

– Что ж, я приду, – ответила вторая леди, – но ничто не заставит меня вступить в это общество.

Что бы ни означал этот загадочный круговорот разговора, Рэнсом соглашался со второй леди, что постоянное членство где бы то ни было – это кошмар, и восхищался её независимостью в этом мире притворства. Значительная часть собравшихся уже переместилась в другую комнату – люди начали занимать стулья, располагаясь перед пустой сценой. Он подошёл к широким дверям и увидел, что комната представляла собой музыкальный зал, с полированным полом и мраморными бюстами композиторов. Однако он не стал входить, так как постеснялся бы сесть, к тому же он видел, что дамы располагаются первыми. Он повернул обратно в первую комнату, решив дождаться, пока аудитория разместится окончательно, и подумывая о том, что если ему придётся смотреть из-за чужих спин, то потребуется изо всех сил вытягивать шею. Неожиданно он увидел Олив Ченселлор. Она сидела немного в отдалении, в углу комнаты, и смотрела прямо на него. Но как только она поняла, что он видит её, то опустила глаза, сделав вид, что не узнаёт его. Рэнсом поколебался, но всё же направился прямо к ней. Он помнил, что если Верена Таррант здесь, то и она будет здесь. Инстинкт подсказывал ему, что мисс Ченселлор не позволила бы своей дорогой подруге отправиться в Нью-Йорк без неё. Возможно, она пыталась избегать его – особенно если знала, что он пренебрёг её обществом несколько недель назад в Бостоне. Но, пока не будет доказано обратное, он должен был считать, что она захочет поговорить с ним. Хотя он видел её лишь дважды, он отлично помнил, насколько робкой она может быть, и подумал, что, возможно, приступ застенчивости застал её именно в этот момент.

Подойдя к ней, он понял, что это предположение было абсолютно верным. Она была бледна от смущения и явно чувствовала себя очень неуютно. Она не отреагировала на его предложение пожать руки, и было видно, что она ни за что не повторит эту процедуру ещё раз. Она смотрела на него, пока он говорил с ней, и её губы шевелились, но лицо оставалось очень печальным, а глаза сияли почти лихорадочным блеском. Она явно удалилась в этот угол для того, чтобы быть подальше от происходящего. Маленький диванчик, на котором она сидела, имел форму, которую во Франции называют causeuse. На нём оставалось место для ещё одного человека, и Рэнсом весело спросил, можно ли ему сесть рядом с ней. Когда он сел, она повернулась к нему всем телом, за исключением глаз, затем закрыла и вновь открыла свой веер, ожидая, когда пройдёт приступ робости. Рэнсом же не стал ждать и шутливым тоном спросил, приехала ли она в Нью-Йорк для того, чтобы поднять народ. Она оглядела комнату. Перед их глазами предстали, главным образом, спины гостей миссис Бюррадж, а их убежище было частично скрыто пирамидой из цветов, которая произрастала из пьедестала рядом с Олив и распространяла нежный аромат.

– Вы называете это «народом»? – спросила она.

– Нисколько. Я понятия не имею, кто эти люди, и даже кто такая миссис Генри Бюррадж. Я просто получил приглашение.

Мисс Ченселлор промолчала на его последнее замечание. Она только сказала немного погодя:

– Вы всегда идёте туда, куда вас приглашают?

– О, разумеется, если есть надежда, что я увижу там вас, – галантно ответил молодой человек. – В моём приглашении было указано, что мисс Таррант произнесёт речь, а я знаю, что где она, там и вы. Я слышал от миссис Луны, что вы неразлучны.

– Да, мы неразлучны. Именно поэтому я сейчас здесь.

– Вы собираетесь взбудоражить высшее общество.

Олив некоторое время сидела, опустив глаза. Затем быстро взглянула на своего собеседника:

– Это часть нашей жизни – идти туда, где мы можем быть нужны, и нести наше учение. Мы приучили себя сдерживать неприязнь и отвращение.

– О, я думаю здесь очень мило, – сказал Рэнсом. – Красивый дом, красивые лица. В Миссисипи нет ничего подобного.

На каждую его реплику Олив отвечала продолжительным молчанием, но робость, похоже, уже начала покидать её.

– Вы добились успеха в Нью-Йорке? Вам нравится здесь? – вдруг спросила она, придав тону оттенок меланхолии, как будто задать этот вопрос было её тяжким долгом.

– О, успех! Я не настолько успешен как вы и мисс Таррант. Поскольку, на мой варварский взгляд, быть героинями такого вечера – знак большого успеха.

– Я похожа на героиню вечера? – спросила Олив Ченселлор без тени иронии, но из-за этого вопрос прозвучал почти комично.

– Вы были бы ею, если бы не прятались. Разве вы не собираетесь пойти в другую комнату и послушать речь? Там уже всё готово.

– Я пойду, когда меня уведомят об этом – когда меня пригласят.

Хотя сказано это было довольно величественным тоном, Рэнсом видел, что что-то здесь не так, что она чувствует себя брошенной. Увидев, что она так же обидчива по отношению к другим, как и к нему, он почувствовал, что готов простить её, и примирительно сказал:

– О, у вас достаточно времени – половина мест ещё не занята.

Она не дала прямого ответа на это, но спросила его о матери и сёстрах, и о новостях с Юга.

– Есть ли у них там хоть какие-то радости? – спросила она так, будто не хотела, чтобы он утруждал себя, притворяясь, что радости есть. Он пренебрёг этим предостережением, сказав, что у них всегда была одна радость, которая состояла в том, чтобы не ждать многого от жизни и стараться подстраиваться под обстоятельства. Она слушала его очень сдержанно и, по-видимому, подумав, что он пытается преподать ей урок, внезапно прервала его:

– Вы просто думаете, что в их жизни всё определено заранее, и больше ничего не желаете знать об этом!

Рэнсом удивлённо посмотрел на неё, подумав, что эта леди всегда найдёт, чем его удивить.

– Ах, не будьте так жестоки, – сказал он со своим мягким южным акцентом. – Разве вы не помните, как обошлись со мной, когда я приехал к вам в Бостон?

– Вы заковали нас в цепи, и теперь, когда мы корчимся в агонии, обвиняете в том, что мы недостаточно милы с вами! – такие слова, нисколько не убавившие удивление Рэнсома, были её ответом на его примирительную речь. Она видела, что он глубоко озадачен и вот-вот рассмеётся над ней, как полтора года назад, – она помнила этот день, как будто это было вчера. И чтобы не допустить этого любой ценой, она тут же продолжила: – Если вы послушаете мисс Таррант, то поймёте, о чём я.

– О, мисс Таррант, мисс Таррант! – и Бэзил Рэнсом, наконец, рассмеялся.

Она заметила его иронию и теперь пристально смотрела на него, а от её смущения не осталось и следа:

– Что вы знаете о ней? Вы видели её?

Рэнсом встретился с ней глазами и какое-то время они внимательно изучали друг друга. Знает ли она о его беседе с Вереной месяц назад, и не хочет ли она заставить его признаться, что он был в Бостоне и не стал заходить на Чарльз стрит? Он видел по её лицу, что она что-то подозревает, но она всегда что-то подозревает, если дело касается Верены. Он мог бы рассказать о той беседе и долгой прогулке с мисс Таррант, но подумал, что если Верена не выдала его, с его стороны будет очень большой ошибкой предать её.

– Разве вы не помните, что я слышал её речь тогда, у мисс Бёрдси? – просто сказал он. – И на следующий день встретил её у вас.

– С тех пор она заметно изменилась, – сухо ответила Олив, и Рэнсом понял, что Верена ничего ей не сказала.

В этот момент какой-то джентльмен пробился к ним сквозь толпу гостей миссис Бюррадж и обратился к Олив:

– Если вы окажете мне честь и возьмёте мою руку, я обеспечу вам лучшее место в соседней комнате. Мисс Таррант уже скоро появится. Я проводил её в картинную галерею,– там находятся несколько картин, которые она хотела увидеть. Сейчас она с моей матерью, – добавил он, как будто мрачное лицо мисс Ченселлор выражало что-то похожее на беспокойство о судьбе подруги. – Она сказала, что немного нервничает, так что я подумал, что ей полезно будет прогуляться.

– Впервые слышу что-то подобное! – сказала Олив Ченселлор, готовясь сдаться на милость своего проводника. Он сказал, что оставил для неё лучшее место. Он явно хотел расположить её к себе, и обращался с ней как с очень важной персоной. Прежде чем увести её, он пожал руку Бэзилу Рэнсому и сказал, что очень рад видеть его. Рэнсом понял, что это, должно быть, хозяин дома, хотя он едва ли мог быть сыном той дородной дамы, стоявшей на входе. Он был свеж, молод, хорош собой и очень дружелюбен. Он посоветовал Рэнсому не откладывая найти себе место в соседней комнате, так как, если он никогда не слышал мисс Таррант, то его ждёт величайшее наслаждение в его жизни.

– О, мистер Рэнсом пришёл лишь затем, чтобы обсуждать свои предрассудки, – сказала мисс Ченселлор, поворачиваясь спиной к своему родственнику.

Он не стал пытаться протиснуться в музыкальный зал и остался стоять в дверях вместе с ещё несколькими джентльменами. Все места были заняты, за исключением одного, прямо перед сценой, к которому направилась мисс Ченселлор со своим спутником, протискиваясь мимо людей, стоявших вдоль стен. Все обратили внимание на появление мисс Ченселлор, и Рэнсом слышал, как один джентльмен рядом с ним сказал другому:

– Я думаю, она тоже из этих.

Он поискал глазами Верену, но она, похоже, ещё не появилась. Внезапно он почувствовал, как кто-то нежно похлопал его по спине, и, обернувшись, увидел миссис Луну, тычущую в него веером.

Causeuse – (дословно «сидение влюблённых») козетка, маленький двухместный диванчик, часто имеет S-образную спинку, так что сидящие на нём всё время находятся лицом друг к другу.

Глава 27

– Вы не хотите общаться со мной в моём доме – и к этому я уже почти привыкла. Но если вы собираетесь игнорировать меня на людях, я думаю, вы могли бы заранее предупредить об этом.

Она говорила с игривой насмешкой, но сейчас он знал, как себя вести. Она была одета в жёлтое и выглядела очень решительной и весёлой. Он поражался её безошибочному инстинкту, позволявшему находить его слабые места. Передняя была абсолютно пуста. Она вошла через заднюю дверь и обнаружила открытое поле для действий. Он предложил подыскать ей место, откуда она могла бы видеть и слышать мисс Таррант, или даже достать для неё стул, чтобы она могла стоя на нём смотреть через головы мужчин, собравшихся в дверях. Это предложение она встретила вопросом:

– Вы думаете, я пришла сюда ради этой балаболки? Разве я не говорила, что я о ней думаю?

– Ну, вы точно пришли сюда не ради меня, – сказал Рэнсом, предвидя подобные инсинуации, – так как вряд ли знали, что я буду здесь.

– Я догадалась, что вы будете – у меня было предчувствие! – заявила миссис Луна и посмотрела на него ищущим и осуждающим взглядом. – Я знаю, зачем вы пришли! – вдруг вскрикнула она. – Вы никогда не говорили, что знакомы с миссис Бюррадж!

– Я не знаком с ней. Я никогда не слышал о ней до того, как она пригласила меня.

– Тогда почему, скажите на милость, она пригласила вас?

Рэнсом понял, что немного поспешил с ответом. Он быстро сообразил, что у него были причины не вдаваться в подробности. Но так же быстро он сумел скрыть свою ошибку.

– Я думаю, ваша сестра была так любезна, что попросила выслать мне приглашение.

– Моя сестра? Скажите ещё, моя бабушка! Я знаю, как сильно Олив вас любит. Мистер Рэнсом, вы так загадочны.

Она отвела его вглубь комнаты, подальше от ушей скопившейся в дверях группы, и он подумал, что она решила устроить лично для себя небольшой аттракцион в передней гостиной, в противовес речи мисс Таррант.

– Пожалуйста, присядьте здесь на минуту. Нас тут никто не побеспокоит. Я хочу сказать вам кое-что особенное.

Она вела его к небольшой софе в углу, где он говорил с Олив несколько минут назад, и он следовал за ней с большой неохотой, заранее жалея о времени, которое предстояло уделить ей. Он уже позабыл, что когда-то задумывался о том, чтобы провести остаток жизни в её обществе, и, глядя на часы, заметил:

– Я не собираюсь пропустить всё самое интересное, сидя здесь.

В следующее мгновение он почувствовал, что ему не следовало так говорить. Но он был раздражён, смущён и не мог ничего с собой поделать. Отказывать даме в просьбе было не характере галантного миссисипца, но он никогда ещё не оказывался в ситуации, когда такая просьба настолько сильно противоречила его собственным желаниям, как сейчас. Он был в затруднительном положении, так как миссис Луна, по всей видимости, собиралась удерживать его здесь столько, сколько сможет. Она оглядела комнату, всё больше радуясь тому, что они предоставлены сами себе, и какое-то время ничего не говорила о том, насколько странно было встретить его здесь. Напротив, она заметно развеселилась и заметила, что теперь он попался, и они не отпустят его просто так, они заставят его развлекать их, вынудят прочитать лекцию – например: «Блеск и нищета Южанок» или «Социальные особенности Миссисипи» перед всем их Клубом-по-Средам.

– Что ещё за Клуб-по-Средам? Кажется, те леди говорили о нём, – сказал Рэнсом.

– Я не знаю, каких леди вы имеете в виду, но Клуб-по-Средам – это здесь и сейчас. Я не хочу сказать, что мы с вами теперь в него входим, как те несчастные люди в соседней комнате. Это Нью-Йорк, пытающийся быть Бостоном. Это культура, подобающая столице. Вы можете не соглашаться, но так оно и есть. А вот и пауза: они все замолкли, будет слышно, даже если там булавка упадёт. Там что, кто-то предлагает вознести молитву? Как, должно быть, радуется Олив, что её принимают всерьёз! Они создали ассоциацию и собираются друг у друга каждую неделю, смотрят чьё-нибудь выступление, или читают газету, или обсуждают что-нибудь. И чем мрачнее и страшнее предмет обсуждения, тем больше они думают над тем, как его исправить. Они считают, что таким образом могут сделать Нью-Йоркское общество более интеллектуальным. Они приняли закон против роскоши – он касается ужина, они ограничиваются чем-то вроде спартанской похлёбки. Когда её готовят их французские повара, она не так уж плоха. Миссис Бюррадж – одна из их основных последователей, и, я полагаю, даже одна из основателей. И когда пришла её очередь принимать у себя собрание, – а они собираются у каждого по одному разу за зиму, – мне сказали, что у неё обычно можно услышать прекрасную музыку. Но такое общество может испортить любую музыку. И миссис Бюррадж пришла в голову экстраординарная мысль (надо было слышать, каким тоном миссис Луна произнесла это прилагательное) – послать в Бостон за этой девушкой. Конечно, это её сын подал такую идею. Он прожил несколько лет в Кембридже – вы же знаете, что Верена оттуда – и часто бывал у неё. Сейчас, когда он уже там не живёт, ему представилась возможность пригласить её сюда. Она приходит к его матери только вместе с Олив. Я просила их остановиться у меня, но Олив величественно отказала. Она сказала, что они хотели бы жить там, куда смогут свободно приглашать «сочувствующих друзей». Так что они поселились в каком-то подобии Ново-Иерусалимского интерната на Десятой улице. Олив считает, что они должны бывать в таких местах. Я была очень удивлена, что она позволит Верене оказаться в подобном обществе. Но она сказала, что они решили не упускать ни одной возможности посеять семя истины, неважно, в салоне или в мастерской, и что если даже один человек примет их идеи, их появление там будет оправдано. Вот что они здесь делают – сеют семя. Но вы не должны стать тем, кто примет их идеи, об этом я позабочусь. Вы уже видели мою милую сестру? Как она ведёт себя, когда собирается выступать против излишеств! Она выглядит так, будто думает, что здесь бесплодная почва, и она пришла оживить её. Не думаю, что она считает, будто хороший костюм является залогом успеха. Должна признаться, со стороны миссис Бюррадж пригласить Верену Таррант – неудачный выход из положения. Лучше уж какая-нибудь пошлая музыка. Почему было не послать за балериной из Нибло – если ей так хочется, чтобы перед ними скакала молодая женщина? Им безразличны идеи Олив, они всё ещё здесь только потому что у Верены такие странные волосы, сияющие глаза, и она ведёт себя как ассистентка фокусника. Я никогда не понимала, как Олив может мириться с тем, какая безвкусная у Верены одежда. Я думаю, всё потому, что она так ужасно сшита. Вы как будто мне не верите – уверяю вас, крой просто революционный. И это бальзам на душу Олив.

Рэнсом с удивлением услышал, что было похоже, будто он ей не верит, так как после первоначального чувства протеста вдруг обнаружил, что с большим интересом слушает её рассказ об обстоятельствах визита мисс Таррант в Нью-Йорк. Немного погодя, и как следует, обдумав услышанное, он спросил:

– Сын хозяйки этого дома случайно не симпатичный молодой человек, очень вежливый, в белом жилете?

– Я не знаю, какого цвета его жилет – но он обычно ведёт себя довольно подобострастно. Верена из-за этого решила, что он влюблён в неё.

– Вероятно, так оно и есть, – сказал Рэнсом. – Вы же сказали, что это была его идея пригласить её сюда.

– О, скорее он любит пофлиртовать.

– Возможно, она заставила его измениться.

– Не в ту сторону, в которую ей хотелось бы, как мне кажется. У его семьи огромное состояние, и однажды он станет его полноправным владельцем.

– Вы хотите сказать, что она собирается связать его брачными узами? – Спросил Рэнсом с присущей южанам апатичностью.

– Я думаю, она считает брак изжившим себя предрассудком. Но бывают случаи, когда нет ничего лучше брака. Например, когда молодого джентльмена зовут Бюррадж, а молодую леди – Таррант. Я вовсе не в восторге от Бюрраджа. Но я думаю, она давно бы захватила в плен этого благородного отпрыска, если бы не Олив. Олив стоит между ними – она хочет сохранить их сестринство, и сохранить её, прежде всего, для себя самой. Конечно, она и слышать не желает о её замужестве, и уже ставит палки в колёса. Она привезла её в Нью-Йорк, и это может показаться опровержением моих слов. Но девушка очень старается, она вынуждена потакать ей, иногда вразумлять, короче говоря, выбрасывать что-то за борт, чтобы спасти оставшееся. Глядя на мистера Бюрраджа вы можете сказать, что это довольно безвкусный джентльмен. Но здесь не о чем спорить, поскольку леди тоже достаточно безвкусна. А она леди, бедняжка Олив. Вы в этом можете убедиться сегодня. Она одета как торговый агент, но здесь она самая утончённая. Верена на её фоне выглядит как ходячая реклама.

Когда миссис Луна замолчала, Бэзил Рэнсом начал опасаться, что в соседней комнате Верена уже начала свою речь. Звук её чистого, светлого, звонкого голоса, идеального голоса для обращения к публике, донёсся до них издалека. Его желание встать так, чтобы можно было как следует слышать и в придачу видеть её, заставило его дёрнуться на месте, и это движение вызвало у его собеседницы издевательский смешок. Но она не сказала: «Идите, идите, наивный вы человек, мне жаль вас!». Она лишь несколько дерзко заметила, что ему, конечно же, достанет галантности не оставлять леди абсолютно одну в публичном месте – так миссис Луна изволила окрестить гостиную миссис Бюррадж – особенно после того, как она попросила его остаться с ней. Благодаря предрассудкам Миссисипи она получила от бедного Рэнсома желаемое. В его личном кодексе чести было непростительной грубостью прекратить беседу с леди во время вечеринки до того, как на его место придёт другой джентльмен. Это было всё равно, что оскорбить даму. Все джентльмены, бывшие у миссис Бюррадж в этот момент, были слишком заняты. Не было ни малейшей надежды, что кто-то из них придёт ему на помощь. Он не мог оставить миссис Луну, и не мог остаться с ней и пропустить то, ради чего пришёл сюда.

– Позвольте мне хотя бы найти вам место там, в проходе. Вы можете встать на стул и опереться на меня.

– Большое спасибо. Но я лучше продолжу опираться на эту софу. И я слишком устала, чтобы стоять на стульях. Кроме того, я бы очень не хотела, чтобы Верена или Олив видели меня выглядывающей поверх голов – как будто мне есть дело до их умозаключений!

– Ещё не время делать какие-то умозаключения, – очень сухо сказал Рэнсом. И сел перед ней, уперев локти в колени, глядя в пол и пылая румянцем на желтоватых щеках.

– Всегда не время для того, чтобы говорить такие вещи, – заметила миссис Луна, поправляя кружева на платье.

– Откуда вы знаете, что она говорит?

– Я могу сказать это по тому, как она повышает и понижает голос. Это так глупо звучит.

Рэнсом просидел там ещё пять минут, которые, как он чувствовал, его ангел-хранитель должен бы записать на его счёт, – и спросил себя, как миссис Луна может быть настолько самодовольной, чтобы не видеть, что сейчас заставляет его её ненавидеть. Но она была достаточно самодовольной для чего угодно. Он старался казаться безразличным, и уже начинал сомневаться в правильности ценностей Миссисипи. Он никак не предвидел подобную ситуацию.

– Ясно как день, что мистер Бюррадж женился бы на ней, если бы смог, – сказал он ещё через минуту. Он тщательно продумал это замечание, чтобы скрыть свои истинные переживания.

Однако ответа от его собеседницы не последовало, и через некоторое время он повернул голову и взглянул на неё. То, что промелькнуло между ними в этот момент, заставило её резко сказать:

– Мистер Рэнсом, моя сестра не посылала вам приглашение сюда. Оно ведь пришло от Верены Таррант?

– Не имею ни малейшего представления.

– Но ведь вы не были знакомы с миссис Бюррадж. Кто же ещё мог послать его вам?

– Если его отправила мисс Таррант, я должен хотя бы поблагодарить её за это и послушать речь.

– Если вы подниметесь с этой софы, я расскажу Олив о своих подозрениях. И тогда она точно увезёт Верену в Китай – или ещё куда-нибудь подальше от вас.

– Помилуйте, что же вы такое подозреваете?

– Что вы с ней переписываетесь.

– Говорите ей, что захотите, миссис Луна, – сказал молодой человек с мрачной покорностью.

– Я вижу, вы не отрицаете этого.

– Я никогда не опровергаю сказанное дамой.

– Посмотрим, смогу ли я заставить вас солгать. Вы не встречались с мисс Таррант?

– Где я мог бы встретить её? Я не могу видеть отсюда Бостон, как вы сказали на днях.

– А не было ли у вас тайных встреч?

Рэнсом чуть заметно вздрогнул, но, чтобы скрыть это, в следующее мгновение поднялся.

– Они перестанут быть тайными, если я расскажу о них вам.

Глядя на неё сверху вниз, он понял, что она сказала это наугад, а вовсе не потому, что знала наверняка. И она сейчас показалась ему пустой, эгоистичной, жадной и гнусной.

– Что ж, я должна поднять тревогу, – продолжила она. – Я имею в виду, если вы меня покидаете. Разве так джентльмен с Юга должен обращаться с леди? Сделайте, как я хочу, и я отпущу вас!

– Вы не сможете отпустить меня, я останусь с вами.

– Это такая тяжкая повинность? Никогда не слышала подобной грубости! – воскликнула миссис Луна. – Впрочем, всё равно я собиралась задержать вас настолько, насколько смогу!

Рэнсом чувствовал, что она должна быть не права, но в то же время ему показалось, что правда на её стороне, и это было невыносимо. Всё это время он испытывал танталовы муки, слыша золотой голосок Верены, будучи не в силах разобрать, что она говорит. Это всё, видимо, надоело миссис Луне. Она достигла той степени женской склочности, когда женщина капризничает ради самого процесса, даже если предвидит плохие последствия своих действий.

– Вы потеряли голову, – сказал он с облегчением, глядя на неё сверху.

– Не будете ли вы так любезны, принести мне чаю?

– Вы сказали это только, чтобы обременить меня, – он с трудом мог говорить: громкие аплодисменты, хлопки множества рук и крики множества ртов «Brava, brava!» донеслись до них и стихли. Всё в Рэнсоме содрогнулось, он отбросил все сомнения и, церемонно заметив миссис Луне, что боится, что вынужден покинуть её и тем самым навлечь на себя её неудовольствие, повернулся к ней спиной и зашагал прочь к открытой двери музыкального зала.

– Меня ещё никогда так не оскорбляли! – услышал он её резкий возглас.

Взглянув на неё со своего места, он увидел, что она всё так же сидит на софе – одна в этой освещённой лампой пустыне, и мстительно сверлит глазами пространство. Что ж, если он ей так нужен, она может подойти к нему сама. Он поможет ей стоять на пуфике, так чтобы ей было хорошо видно. Но миссис Луна была непреклонна, и уже через минуту он увидел, как она величественно покидает своё место. Больше в тот вечер он её не видел.

Спартанская похлёбка – (или «чёрная похлёбка») – основное блюдо спартанцев. Изготавливалась из варёной свиной крови, свинины и уксуса.

Нибло – Niblo's Garden, один из театров Нью-Йорка на Бродвее