Текст книги "Пятые приходят на помощь"

Автор книги: Геннадий Блинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 9 (всего у книги 12 страниц)

– Начинаем, товарищи апостолы и товарищи боги,– сказал он. Потом недовольно крикнул: – Павлова, где горшки с цветами? Ты что, райские кущи из крапивы хочешь изображать?

– Несем,– торопливо ответила Галка.

В ограду вынесли большой фикус, две герани и тощий кактус.

– А это барахло зачем? – недовольно буркнул режиссер.– Неужели получше ничего не нашли? А где яблоня с красными яблоками?

Галка вынесла ветку березки, увешанную картофелинами, и виновато сказала:

– Яблок в магазине нет...

– Правильно. Но ведь картошку можно было покрасить,– сказал Профессор Кислых Щей.– Просто какая-то безответственность. То Иисуса Христа потеряли, то яблоки картофельные.

Посреди ограды поставили клетку, в которой бабка держала кур зимой, и бог-отец уселся на ней, скрестив ноги калачиком. Вместо скипетра он сжимал кочергу. Бог-сын, то есть Павлик Звягинцев, тоже полез на клетку, но Профессор его оттащил за рукав:

– Куда прешься?

– Но ведь я должен сидеть по правую руку бога-отца!

– Больно много знаешь,– укоризненно покачал головой режиссер.– Хочешь в рай пролезть без распятия, да? Ну и проныра. И прошу не опережать событий. Надо бы понимать, что во времена Адама и Евы тебя на свете не было. Правда, товарищ бог?

Васька Фонариков постучал о землю кочергой и неопределенно сказал:

– Шут ее знает. Да пусть сидит, мне места не жалко.

– Я понимаю, что клетки хватит. Но нельзя же Библию с ног на голову ставить. В общем, отойди пока, Христос, в сторонку. И не переживай – еще успеешь начудить и насмешить людей....

Звягинцев обиженно запыхтел, попробовал бородку. Козья шерсть приклеилась намертво. У Павлика мелькнула смутная догадка, что Галка напутала и медицинский клей мылом не отмывается, но проверить эту догадку все равно было нельзя. Звягинцев поскреб ногтем лысину-клеенку – она тоже сидела крепко. Черт с ними, и с бородой, и с лысиной, подумал Христос и смешался с толпой своих бездействующих учеников-апостолов.

Между тем режиссер еще раз осмотрел райские кущи из домашних цветов, колупнул картофелину на березке и крикнул:

– Адам и Ева. Прошу вас...

На крыльцо выскользнула Павлова. Следом за ней появился Ромка.

Играть роль Адама Профессор уговорил Ромку. Тот долго отказывался, ссылаясь на то, что ему не суметь перевоплотиться, что он будет волноваться и сорвет съемки. Профессор Кислых Щей был неумолим.

– Это же большая честь – играть первого мужчину,– сказал он.– И если ты отказываешься от этой чести, я отказываюсь ставить фильм.

Режиссер знал, что такой ультиматум на Ромку подействует. Сейчас Адам направлялся к кадушке с березовой веткой. В глаза бросались всклокоченная копна волос и длинная, до пола, борода из крашеной ваты. Подметая бородой крыльцо, Адам спускался со ступенек.

– Бородка не хуже, чем у Карабаса Барабаса,– восторженно сказал режиссер.– Молодец, Павлова, постаралась.

Ева кивнула и пожаловалась:

– Он меня уговаривал сделать покороче.

– Да я не против бороды,– робко защитился Адам, усаживаясь на кадушку.– Я не терплю запаха одеколона, а Павлова на эту бороду полфлакона вылила, аж чихать манит.

– Не Павлова, а Ева,– поправил Профессор Кислых Щей.– Она, вполне возможно, сделала это несознательно, ей подсказал змий-искуситель.

– Да нет, я сама,– скромно призналась Павлова, топчась около древа познания, то есть березовой ветки с картофелинами, изображавшими яблоки.

Наконец Адам и Ева сели под древо познания. Бог-отец с высоты клетки посмотрел на них и, ткнув скипетром-кочергой в сторону апостолов, похвалился:

– Вон того, который под яблоней, я сделал по образу и подобию своему.

Бог похлопал себя по бокам и, поболтав в воздухе ногами, хихикнул:

– А Павлову, ой, как ее, Еву, я сначала хотел сделать из Адамова уха, а потом думаю: дай-ка попробую из ребра...

Ева взглянула вверх и задела головой яблоко-картофелину, боязливо отшатнулась от нее.

Адам сорвал картофелину с ветки и стал ее мять в ладони, поглядывая на режиссера. Змий-искуситель подполз к Адаму и рыкнул:

– Ешь!

Адам замотал головой.

– Жри! – рыкнул Самсонов и начал вставать па ноги.

Профессор Кислых Щей подскочил к змию и потянул его за

хвосты.

– Этого в сценарии нет! Я не допущу самоуправства.

– «В сценарии нет»,– огрызнулся Самсонов.– А чего он резину тянет. Я задыхаюсь в крокодильей маске, а он яблоком брезгует.

– Это же картошка! – возразил Адам.

Змия поддержал Профессор.

– Сами виноваты: знали, что по ходу действия придется есть яблоко.

Тогда Ева выбрала продолговатую, как дыня, скороспелку, вытерла ее Адамовой бородой и, перекусив пополам, протянула одну половину первому мужчине человечества.

Адам покосился на Самсонова. Тот мотнул хвостами.

– Искушай его, искушай, товарищ змий,– злорадно усмехнулся бог-отец.– Пусть жрет.

Адам убито взглянул на бога и начал хрумкать скороспелкой.

Васька Фонариков потирал руки от удовольствия. Он даже снял с головы корону и, спустившись с клетки, сделал на руках стойку. Потом подбежал к змию-искусителю и обнял его крокодилью голову.

– Вот молодец, змеюшко! Хорошо поработал. А теперь я прокляну не только Адама и Еву, но и все их будущее потомство. И из рая выгоню. И напущу на людей болезни, обреку их на нищету и голод. Пусть не едят запретное яблоко.

Васька-бог упал на колени и стал гладить змия-искусителя.

– Ну, а с тобой мы друзья на веки вечные. Что я без тебя стою? Ничего не стою. Мы с тобой одна шайка-лейка.

Веревочки, с помощью которых держалась маска змия, развязались. Маска постепенно скатывалась и с секунды на секунду должна была обнажить лицо артиста. Звягинцев присматривался к змию. Ежик вовремя заметил надвигающуюся беду и не растерялся.

– Милиция! – крикнул он.

Среди апостолов началось движение.

Иисус Христос заметался по двору и, увидев куриную клетку, на которой только что восседал бог-отец, полез в эту клетку. Ежик заметил маневр Иисуса. Он схватил его за ноги и потянул назад.

– Товарищ Иисус Христос,– зашептал он.– Вам лучше отсюда смыться на время. А то кого-то старшина ищет.

Иисуса будто ошпарили кипятком.

– За мной пришел,– подтвердил Иисус.– Он давно меня преследует. Друг, припрячь, пожалуйста, где-нибудь...

– Сигай через забор и удирай,– посоветовал Ежик.

Через минуту Звягинцев уже лежал в траве по ту сторону

забора. Крапива жгла лицо, руки, ноги. Иисус выполз из травы и вскочил на ноги. На дороге он воровато огляделся и затрусил к центру поселка.

Между тем, Профессор Кислых Щей наводил порядок среди съемочной группы. Он пристыдил апостолов и хотел выяснить, кто из них дал повод для паники. Апостолы ничего определенного сказать не могли.

Режиссер развел руками и сказал богу-отцу:

– Не апостолы, а шарлатаны. Правда, у них такие роли...

Бог-отец согласился:

– Роли у них незавидные... На меня как раз вдохновение нашло, а они этот базар устроили.

Апостол Лука воткнул в землю вилы-двурожки и громко сказал:

– Хлопцы, а ведь о милиции-то, кажется, крикнул Иисус Христос...

Профессор Кислых Щей недовольно потребовал:

– Иисус Христос, объясни, в чем дело?

Иисус Христос не отвечал.

– Иисус!

Христа не было.

Ромка посмотрел в угол двора. Там кувыркались молодые чертенята из его звездочки. С вымазанными краской лицами, с телячьими хвостиками и рожками, с картонными толстыми губами, они и вправду казались веселыми жителями преисподней.

Витамин держал в руках огромную сковороду и кричал:

– Где грешники? Пусть идут, поджаривать их буду...

Рядом с ним стояла Аленка. Она жалась к поленнице и готова была вот-вот расплакаться. Ромка подошел к ней.

– Надевай маску, Аленка,– предложил он.

Девочка испуганно замахала руками.

– Грех.

Она думала, что артисты почти все делают так, как написано в Библии. Только смешно. И бог какой-то дурной.

Девочка считала, что ей грешно смотреть на такое представление, в котором высмеивают всевышнего. Она бы сразу же убежала, но мальчишки, изображающие чертенят, не отпускали ее.

– Накажет вас боженька,– сказала Аленка и закрыла глаза. Ей жалко было Ромку. Он так хорошо к ней относился. Напрасно вожатый согласился сниматься в таком фильме.

– Как есть, накажет,– повторяла она.– Боженька не терпит, когда над ним издеваются.

– Небось потерпит. И никого не накажет. Хочешь спорить? – прошептал Витамин.

– Об этом не спорят,– отказалась Аленка.– Если бы я знала, куда вы меня зовете, я бы не пошла. Грешно вы поступили.

– «Грешно, грешно»,– обиделся Витамин.– Вон как интересно!

Глава семнадцатая

НЕОБЫКНОВЕННЫЕ ПОХОЖДЕНИЯ «ИИСУСА»

Звягинцев отбежал от дома Фонариковых метров двадцать и остановился. На улице стояла тишина. Павлик подумал, что, возможно, он опять сгоряча наделал глупостей, сорвав репетицию. Могло случиться так, что кто-нибудь из артистов прослышал о его взаимоотношениях со старшиной Копытовым и решил зло подшутить. А Звягинцев взял да и попался на эту удочку.

Павлик решил вернуться. Тем более что клеенка на лысине, приклеенная бороденка и бакенбарды стягивали кожу, терпеть такой грим становилось все труднее .

Звягинцев уже сделал несколько шагов к дому Фонарикова, когда увидел группу мальчишек-велосипедистов, катившихся ему навстречу. Они заметили необычного прохожего.

– Клоун! Живой клоун! – закричали мальчишки.

Павлик метнулся к ближайшей подворотне, чтобы укрыться от велосипедистов, но со двора девчоночий голос пообещал спустить с цепи злую овчарку, которая разорвет на клочки любого фокусника.

Звягинцев круто повернулся и, сделав два прыжка, снова очутился на дороге. Впереди виднелся переулок. Павлик стремительно бросился туда, надеясь оторваться от велосипедистов. Те тоже прибавляли скорость. Полы халата Иисуса развевались на ветру.

Звягинцев круто свернул и замедлил бег. Позади кто-то ойкнул. Павлик оглянулся. Первый велосипедист валялся на дороге, на него налетел второй, потом третий... Преследователи образовали кучу малу. Звягинцев знал, что они еще долго станут выправлять «восьмерки», подтягивать гайки.

Павлик вспомнил сказку о колобке, который и от бабушки ушел, и от дедушки ушел. Звягинцев подумал, что эта сказка прямо про него, и горько усмехнулся.

Навстречу ему шла старушка с ведрами. Павлик обрадовался: где-то поблизости колонка с водой. Там он и отмоет эту проклятую клеенку и шерсть. Старушка поставила ведра на землю и перекрестилась:

– Свят! свят! – сказала она, подозрительно посматривая на Звягинцева. Когда тот поравнялся с бабкой, та елейным голосом спросила:

– Кто ты, святой человек, и куда путь держишь?

Павлик смутился и несвязно пробормотал:

– Я как бы Иисус Христос... Воду ищу... Отмыть надо...

И он постучал пальцем по клеенке. Бабка еще раз перекрестилась и сказала, обращаясь к небу:

– Господи, прости меня, грешницу.

И бабка подняла коромысло, намереваясь огреть им самозванца. Звягинцев понял это и вовремя отшатнулся. Старушка еще долго стояла на дороге и грозила Звягинцеву.

К колонке то и дело подходили с ведрами, и Павлик, укрывшись за ларьком с табличкой «Известь», выжидал удобного момента.

Через полчаса у колонки остались одни воробьи, с наслаждением купавшиеся в теплых лужицах. Звягинцев воровато высунулся из-за ларька и стал красться к колонке, затем набрал пригоршню воды и плеснул ее на клеенку, изображающую лысину Христа. Павлик затаил дыхание, взялся за уголок парика и стал потихоньку его отдирать. Клеенка не поддавалась.

Звягинцев выпил ледяной воды и тяжело вздохнул. Что-то не ладится у него в жизни последнее время.

Павлик сунул руку в карман и нащупал несколько монеток. Пересчитал их и остался доволен. Пятьдесят две копейки-это все-таки деньги.

Перебегая от дома к дому, Звягинцев углублялся в центр поселка. Перед дверью с табличкой «Приемный пункт химчистки» Иисус остановился и перевел дух.

В тесном закутке стоял столик с кипой прошлогодних журналов. За стеклянной стенкой сидела женщина и, быстро перебирая спицами, что-то вязала.

Звягинцев теребил от волнения пуговицы на мокром халате. Он не знал, как объяснить причину, которая привела его в химчистку. Павлик кашлянул, приемщица спросила:

– Что принесли? Звягинцев переступил

босыми ногами по полу, уже ругая себя за то, что пришел в химчистку. Промямлил:

– Как бы... лысину, что ли...

Приемщица сказала:

– Понятно. Значит, пятно. Вычистим. Ликвидируем. Через недельку не будет лысины...

Она положила перед собой квитанцию и спросила:

– Ваша фамилия, инициалы...

– Звягинцев Павел Иванович,– тихо сказал Иисус.

– Нам нужны только инициалы. Покажите ваши вещи. Павел Иванович засопел и стал путано объяснять:

– Я, как бы сказать, артист. Ну, Иисус Христос... И мне надо голову отклеить...

– Голову отклеить? – ахнула приемщица, впившись взглядом в необычного посетителя.– Иисус Христос! Это что – второе пришествие?

Она притронулась к бородке Звягинцева и тут же отдернула руку.

– Искусственная? Ах ты, негодник! Химчистку в цирк превратить хочешь?

Звягинцев растерялся и хотел было толком объяснить, что он очень уважает химчистку, поэтому и пришел сюда с надеждой, что здесь его выручат и помогут отодрать бороду и клеенку, изображающую лысину. Но приемщицу трудно было остановить.

– Ты что, в бога веришь? – грозно протянула руку к Павликовой бороде приемщица.– И куда только родители смотрят...

Павлик попятился и, как ошпаренный, выскочил на улицу. А через дверь неслось:

– Вот позвоню сейчас в милицию. Шумят: безбожное воспитание, а тут «Иисусы» по улицам свободно расхаживают, да занятых людей от дела отрывают.

Павлик со страхом подумал, что приемщица и в самом деле позвонит в милицию. Тогда не миновать ему встречи со старшиной Копытовым. И хотя Звягинцев ни в чем не был виноват и хорошо понимал это, но одна за другой неудачи, преследовавшие его, пугали, делали мнительным.

Павлик догнал мальчишку с вместительной жестяной посудиной. Керосин, догадался Павлик.

– Остановись, друг! – сказал он.– Дай, пожалуйста, керосина.

Мальчишка оглянулся, ойкнул и побежал. Около мороженщицы он остановился и, обращаясь к очереди – а в ней стояли только мальчишки и девчонки,– крикнул:

– Смотрите! Смотрите! Старик Хоттабыч! Он просит керосина....

Толпа любителей мороженого устремилась навстречу Звягинцеву.

– Хоттабыч! Идет Хоттабыч!

– Хоттабыч просит бензина!—услышал Павлик выкрики мчавшихся мальчишек и девчонок.

Павлик спрыгнул с тротуара, перелез через деревянный забор и снова очутился в саду. Прыгая от куста к кусту, Звягинцев, как заяц, запутывал следы, уходя от восторженных преследователей.

Он держал направление в сторону керосиновой лавки, расположенной рядом с бензоколонкой. Павлик решил отмыть свой злополучный грим керосином.

Поравнявшись с лавкой, Звягинцев увидел, что она закрыта. Недалеко от лавки стоял грузовик. Из-под него торчали ноги шофера. Около заднего колеса Павлик увидел мазутное ведерко с ржавым бензином.

Звягинцев подкрался к ведерку и запустил в него руку. Сделав ладонь ковшиком, Павлик зачерпнул содержимое ведерка и быстро растер его на бороде.

Из-под машины показался водитель.

– Эй, дед! Опохмеляешься бензинчиком? – заинтересовался шофер.– Вот это рецепт от головной боли!..

Звягинцев сверкнул пятками.

Водитель долго смотрел беглецу вслед и сокрушался:

– Забавный человечек... Рост мальчишечий, а борода что у твоего кержака – густая да окладистая... А лысина – мудреца. Надо же? – бензин хлебать...

Мытарства Звягинцева на этом не кончились. Бензин оказался беспомощным против медицинского клея, и Павлик совсем уже отчаялся. От бороды пахло, она превратилась в неопределенного цвета мочалку. Звягинцев сел на обочину дороги, подергал бороду и заплакал. Судьба явно насмехалась над ним.

Может, уйти в тайгу и жить там, как какой-нибудь снежный человек? Нет, это для Звягинцева не подходило. Он вспомнил, что еще так и не провел пионерского сбора после позорного бегства через окно. А ведь в плане он намечал не только сбор макулатуры, но и сбор аптечных флакончиков. Кстати, не надо забывать о парикмахерской. Там бывают флакончики из-под одеколона.

Тут Павлик перестал всхлипывать и назвал себя дураком. Зачем он потащился в химчистку? Ну, конечно же, ему надо было идти в парикмахерскую. Там его выручат... Пусть посмеются над его видом, но Павлик согласен и на это, только бы побыстрее расстаться с козьей бородкой и клеенчатой лысиной.

В зале ожидания сидели несколько человек. Они читали газеты.

– Кто последний? – спросил Павлик.

Один из посетителей мельком взглянул на вошедшего, ответил:

– За мной держитесь, батя.

Звягинцев спрятал ноги под сиденье, прикрылся газетой «Советский спорт».

Мужчина, назвавшийся последним, одобрительно заметил:

– Футболом интересуетесь? Я вот за киевское «Динамо» болею...

Павлик засопел. Как раз подошла очередь словоохотливого клиента, и он ушел в кресло мастера. Приближались решающие минуты. Газетные строчки прыгали перед глазами, будто играли в кошки-мышки.

– Следующий! – объявил парикмахер.

Павлик поднялся. Ноги еле держали его. В зале стояло несколько кресел. Мастера стали принюхиваться.

– Бензином пахнуло,– определил один.

– Куда там – пахнуло. Воняет, как из бензоцистерны,– поправил другой.

А все вместе с подозрением взглянули на вошедшего. Павлик подошел к указанному креслу и пролепетал:

– Мне бороду... На пятьдесят две копейки...

– Значит, с одеколончиком. Подправим...

Мастер начал разглядывать странного клиента.

– Что вам здесь надо? – настороженно спросил он.– Не изволите ли, дорогой клиент, выйти из зала и объясниться?

И парикмахер постучал бритвами.

– Дяденька,– взмолился Павлик.– Ну что же мне делать? Сбрейте эту овечью шерсть, дяденька.

И Павлик торопливо принялся рассказывать о своих приключениях.

Около него собрались все мастера, к словам Звягинцева прислушивались клиенты.

– Иисуса Христа, значит, играл. И пострадал из-за него,– сказал мастер и положил на место бритвы.

– Христос, он такой,– вмешался в разговор словоохотливый клиент.– От Христоса – все беды, можно сказать. Вот когда мы с дедом свинью палили...

Но клиента никто не слушал. Мастера обсуждали, каким путем без особой боли удалить с пострадавшего актера козью шерсть и клеенку.

В первую очередь остригли набензиненную бороденку и, как особо огнеопасное вещество, завернули в газетку и велели уборщице надежно запрятать, чтобы, не дай бог, на нее не попала искра или, еще хуже, горячая спичка. На бакенбарды вылили полфлакона «Шипра» и попытались отпарить овечью шерсть и клеенку. Но это ничего не дало. Медицинский клей не боялся горячей воды и пара.

– Может, какими химикатами попытаться? – робко высказался один из парикмахеров.– Надо позвонить в химчистку.

Звягинцев слезно попросил:

– Не надо. Я там уже был...

Клеенку стали осторожно выстригать. Павлик смотрел в зеркало и не узнавал себя. Скоро вместо мальчишки с роскошным русым чубом он увидел толстогубого стриженого паренька.

С бакенбардами оказалось сложнее. Овечью шерсть сбрить было невозможно. Ее прихватило тонкой и тягучей пленкой.

– Отдирай,– посоветовали мастера, направляясь к своим рабочим местам. И Павликов парикмахер принялся за необычное бритье.

Мастер небольшими клочками обрывал эту пленку, и Павлику хотелось выть от боли, но он ухватился руками за кресло и, сжав губы, терпел.

– Мученик,– сочувствовал мастер.– Из-за религии страдаешь.

Лицо и голова Звягинцева были смазаны зеленкой и походили на маскировочную сеть. Пятьдесят две копейки он зажал в кулаке – мастер не взял денег.

– Приходи, страдалец,– приглашал он, провожая клиента.– Уж этот фокусник Христос, будь он неладный...

Глава восемнадцатая АНОНИМНОЕ ПИСЬМО

На следующий день Аленка во время уроков ждала чуда. Какое оно должно быть, это чудо, девочка не представляла, но ей казалось, что для мальчишек и для Гали Павловой участие в фильме не пройдет бесследно. Бог терпелив, но всему есть предел. Артисты представили всевышнего бородатым дурачком. Он, конечно, об этом знает, потому что бог —вездесущ. И он непременно накажет безбожников.

Но бог словно все еще не проснулся или занимался другими более важными делами. С мальчишками ничего не происходило. На переменах к своей звездочке прибегал Ромка и что-то шептал Витамину. Потом тот важно сообщил:

– Милиция, наверное, будет учить нас приемам самбо. Ромка решил договариваться. Девчонки тоже могут учиться. Придешь, Аленка?

Та покачала головой:

– Мне это ни к чему...

Из школы она шла и удивлялась: простил бог мальчишек. И Галю Павлову простил. Может, он совсем и не злой, если умеет прощать? Или, может, в самом деле бога нет, подумала Аленка и ужаснулась этой мысли. Пресвитер Руденко говорил, что бог терпелив и кроток. А пресвитер зря не скажет. Он – божий посланник на земле. Наверное, бог чего-то выжидает, присматривается.

Пятнистый от зеленки, Звягинцев на следующий день объяснял ребятам, что врачи нашли у него на лице и на голове какие-то сухие лишаи и их пришлось смазать. Пять апостолов, змий-искуситель и кинооператор Ежик только переглянулись между собой и незаметно пожали плечами.

На перемене Звягинцева в коридоре схватили «бешники» и под конвоем увели в свой класс. Там они учинили строгий допрос: почему Павлик сорвал репетицию киногруппы? Тот понес какую-то чушь насчет преследователей и химчистки, и все поняли, что честного признания от него не добиться.

– Ну, хорошо, Звягинцев,– сказала Павлова.– Мы не будем спрашивать, почему ты сбежал. Зато поклянись, что роль Иисуса Христоса не бросишь и теперь будешь вовремя приходить на съемки...

Павлик провел ладонью по горлу и вздохнул, однако, от роли не отказался. Правда, упрекнул Павлову в несовершенстве медицинского клея.

– Отстает? – поинтересовалась Галка.

Звягинцев махнул рукой. Ему не хотелось вдаваться в подробности. У себя в классе он отвел в сторону Ежика и спросил:

– Умеешь хранить тайну?

И, не ожидая ответа, сообщил:

– Я познакомился с одной киногруппой. Снимают антирелигиозный фильм. Неплохо бы им помочь. У них операторов не хватает.

Орлов сразу же согласился быть кинооператором. Потом Павлик беседовал с Профессором, и тот тоже дал согласие на любую роль или, на худой конец, на участие в массовках. Профессор обещал под большим секретом сагитировать еще нескольких мальчишек из класса, так как самому Звягинцеву этим заниматься неудобно.

Председатель совета отряда крепко пожал Профессору руку.

Старшине позвонил председатель шахтного комитета.

– Товарищ Копытов, может, найдете полчаса, забежите к нам?

Участковый направился на шахту.

Председатель шахткома вытащил из письменного стола письмо.

– Вот эта грамота и заставила меня побеспокоить вас,– сказал он и протянул лист старшине.

«Мы знаем,– писал неизвестный,– что баптист Алексей Чернов у вас ходит в передовиках. Его портреты печатают в газетах. Это что – баптистам слава? Значит, верующих прославляете? Стыдно, товарищи из шахткома. Разве это передовик пятилетки? Он же ворует казенный лес. Если не верите этому письму, то пусть милиция посмотрит, что это за доски у Чернова под забором? До поры до времени также припрятал ваш передовик баптист Чернов тес на острове Песчаном».

Старшина еще раз перечитал записку, и ему стало ясно, что на острове он дежурит напрасно, что настоящий вор там больше не появится.

– Поклеп на Чернова возводят,– сказал старшина.

Председатель обрадовался:

– И я так же думаю. Чернов у нас действительно на хорошем счету.

– Знаю,– кивнул Копытов.– Мне известно, что он не баптист, а бывший баптист. Разница огромная. И нас, кажется, запутывают специально, чтобы очернить хорошего человека. К похищенному лесоматериалу, спрятанному на острове, Чернов никакого отношения не имеет. А вот под забором я у него не видел досок. Загляну-ка к нему.

– А вы молодец! – весело сказал председатель.

– Какой уж там молодец – в трех соснах запутался,– горько признался старшина и попросил анонимку.– Есть у меня одна мысль. Надо проверить.

Председатель охотно протянул письмо:

– Берите. Обратного адреса нет, отвечать некому.

Копытов остановился в дверях и сказал:

– А вы о Чернове плохо не думайте...

Прямо из шахткома он направился на лесосклад. Копытов начал осматривать территорию склада, огороженную высоким забором из горбылей. Все было сделано добротно и надежно. Он стал обходить забор склада со стороны реки, и его внимание привлекла небольшая щель. Участковый просунул в нее руку и потянул доску на себя. Большой ржавый гвоздь, которым плаха была прибита к поперечине, скрипнул и пополз из гнезда. Следующая доска тоже легко отрывалась.

Старшина прошел к воротам. В маленькой будочке сидел сторож. Увидев милиционера, он вышел и поздоровался. Копытов спросил:

– Начальство-то у себя?

– Куды ему? Сидить пишеть,– ответил сторож.

Старшина остановился:

– Ну, а у вас как служба?

– Мы службу знаем. Справляем как надо,– охотно вступил в разговор сторож.

То-то справляешь, подумал старшина, бросая взгляд на штабеля бревен и плах,– от ворот не отходишь.

Заведующий лесоскладом, бритый толстяк, встретил милиционера настороженно. Еще не узнав, с какой целью пришел к нему старшина, сказал:

– Меры принимаем, товарищ. Дело на кладовщицу думаем передать в суд.

Копытов растерянно пожал плечами и признался:

– Ну, и огорошили вы меня, товарищ Кузькин. Что случилось-то?

Тот в свою очередь тоже удивился. Разве старшина не в курсе дела? Тогда какими ветрами принесло его на лесосклад?

Старшина снял фуражку, повесил на вешалку, прошел к приставному столику.

– Что случилось-то? – повторил вопрос Копытов.

Кузькин сел в глубокое кресло и включил вентилятор.

– В общем, дело не стоит серьезного внимания. Есть у нас такая Анна Ивановна. Хитрющая, скажу я вам, женщина. Много лет работаем вместе, а понял ее только на днях. Так вот, эта Анна Ивановна лесоматериалы сбывала, какими-то путями переправляла своему племянничку, некоему Чернову. Ну-с, потом почуяла, что пахнет порохом,– и в милицию. К вам же, товарищ старшина, ходила?

– Было дело,– сказал Копытов.

Кузькин оживился, вытер бритую голову платком.

– Вот-вот,– довольно закивал он.– Значит, просигнализировала. Я, мол, ни при чем, что лес пропадает. Но я-то воробей стреляный...

Самодовольство Кузькина было неприятным. Копытов подумал, что он и сам иногда при приеме посетителей бывает не лучше этого толстяка.

– Действительно, воробей еще тот,– вздохнул старшина.– Значит, в суд?

– Дурную траву – с поля вон! Так, кажется, говорят? Вы же меня первый осудите, если с преступниками нянькаться стану.

Копытов вспомнил своего приятеля, дядю Васю, уже ушедшего на пенсию. Всю жизнь дядя Вася прослужил в милиции в звании старшины. Два раза в него стреляли, но дядя Вася, подлечившись, снова возвращался на свой пост.

Копытов недавно был у него в гостях. Тот выставил на стол солений и варений, а за рюмкой доброй наливки говорил:

– Ты, Гошенька, еще молодой, ищешь в милиции острых ощущений. Я ведь тоже прошел через это. Спору нет, всяко у нас бывает: и бандиты есть, и воришки, и хулиганишки. Воевать с ними приходится. А когда воюют, то обе стороны урон имеют. Нам надо только похитрее бандита быть, вовремя схватить его, обезопасить. Но не это главное, Гошенька, в нашей милицейской работе. Власть нам дана большая – злоупотреблять этой властью не надо. Хорошего человека опасайся обидеть, возвести на него напраслину. В плохом – хорошее увидь и этому плохому дай понять: не так уж он и плох. Сложное это дело – быть милиционером. Это психологическое дело, Егор...

Копытов понимал, что все, о чем говорил дядя Вася, на официальном языке называется двумя словами – профилактическая работа, и эти слова, казалось ему, больше подходили не для милиции, а, скажем, для медиков. Но вот сейчас, впервые встретившись со многими неясностями, когда он может и должен сыграть не последнюю скрипку не только в судьбе одного человека, но и, наверное, в жизни нескольких человек, сейчас старшина почувствовал правильность слов старого милиционера дядя Васи, свою особую ответственность.

– Откуда вам известно, что Анна Ивановна переправляла лес племяннику? Она что, призналась? – спросил старшина.

Заведующий лесным складом хихикнул:

– Шутник вы, товарищ старшина. Кто же в таких делах будет признаваться? Добровольцев в тюрьму не найдешь. Проверочка, небольшая ревизия показала, что это материально ответственное лицо кругом виновато.

Старшина встал, надел фуражку. С упреком сказал:

– Ловко у вас все получается. Тогда надо и сторожа привлекать к ответственности. Ведь он выпускает машины с лесом. А выпускать должен только по накладным. Не так ли, товарищ Кузькин? Ну, и вас, разумеется, тоже надо привлекать.

Кузькин уперся в столешницу руками и набычился:

– Вы шутите, старшина?

– Какие там шутки! Вы ведь тоже лицо материально ответственное.

Кузькин обиделся:

– Уж не хотите ли сказать, что я в пропаже леса замешан?

Старшина махнул рукой.

– Ничего я пока не хочу сказать. Пройдемте лучше со мной по территории,– пригласил он Кузькина.

Около забора остановились. Копытов сказал:

– Легонько толкните вон ту широкую доску.

Кузькин уперся в нее сапогом, доска стала отходить.

– Ну, и как? Могут через эту дыру пиломатериалы исчезать?

Кузькин вытирал платком бритую голову.

– Это доказать надо.

– Докажем,– уверенно пообещал старшина.– Докажем и укажем, что плохо следите за порядком. Бдительность проявляете не там, где надо.

– У меня – сигнал!—уверенно сказал Кузькин.– Письмецо этакое. А на сигнал трудящегося я обязан прореагировать.

Старшина цепко соединил в уме два письма – на шахту и на лесосклад. А что, если это один автор?

– Можно посмотреть этот «сигнал»? – спросил старшина.

Он сразу же узнал почерк. Письмо написано той же шариковой ручкой, тот же наклон букв.

Теперь в кармане старшины Копытова лежали две анонимки одного автора.

Звягинцев ошеломленно смотрел на апостолов, все еще не веря, что половина из них – пионеры его отряда. Но когда Самсонов начал надевать на себя костюм змия-искусителя, а Профессор уверенно покрикивать на артистов, Павлик понял, что в прошлый раз его здорово провели.

Ежик тоже толкался среди апостолов с кинокамерой.

Звягинцев подошел к нему и спросил:

– Слушай, Еж, а не ты во время первой репетиции крикнул про милицию?

Орлов покраснел и смущенно пожал плечами:

– Не помню...

Звягинцев уже подступался к кинооператору, чтобы отколотить его.

Но Орлова выручил окрик режиссера:

– Еж, не крутись и не мешай!

– Як киносъемкам готовлюсь, – обиделся тот.

Самсонов сообщил:

– Съемок не будет.

Апостолы заволновались. Змий-искуситель стал подниматься на дыбы. Профессор Кислых Щей жестом успокоил киноактеров и сказал:

– Без паники, товарищи артисты. На художественный фильм требуется километр пленки и очень много времени. Озвучить его можно только на киностудии. Поэтому взвесили и решили сценарий переделать на пьесу и поставить спектакль.