Текст книги "Пятые приходят на помощь"

Автор книги: Геннадий Блинов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 12 страниц)

– Мне Славу,– сказал он, когда услышал, что к двери кто-то подошел.

– Какого Славу? – нерешительно спросил мальчишеский голос.

– Добычина...

Там, у двери, стоял Ромка. Он узнал Звягинцева. И теперь мучительно соображал, под каким бы предлогом отправить Павлика восвояси? Ромка решил не открывать дверь.

– Добычиных в этой квартире нет,– уже решительнее сказал Ромка.– Здесь живет...

Надо было назвать любую фамилию, а их Ромка знал сотни, но, не подумав, ляпнул:

– Монте-Кристо...

Ромка как раз читал книгу о его приключениях.

– Граф? – чуть ли не шепотом спросил Звягинцев.

Ромка прильнул к замочной скважине и сказал:

– Убирайся, балда. Здесь человек болеет.

Звягинцев еще раз посмотрел на номер квартиры и убито начал спускаться. Во дворе он встретил машину скорой помощи.

Павлик обошел дом. Неужели он мог спутать квартиру, в которой бывал десятки раз? Может, с ним, Павликом, творится что-то неладное? Может, его преследует, как ее... кажется, она называется мистикой...

Звягинцев заторопился на свою улицу. Он даже стал бояться, что не найдет дома, в котором живет. Теперь Павлик не верил самому себе. Около своего подъезда Звягинцев увидел знакомых малышей и, на всякий случай, спросил:

– Эй, вы здесь живете?

– Конечно. Мы же на одной площадке. Разве не узнал? – удивился мальчуган с поцарапанным носом.

– Как же, тебя не узнаешь,– повеселел Звягинцев.

Глава двенадцатая

О ВИТАМИНОВОМ ОТЦЕ,

АЛЕНКИНОЙ МАТЕРИ И КОЕ-КАКИХ БАПТИСТСКИХ ДЕЛАХ

– Мяу-мяу-мяу,– доносилось из кустов колючего шиповника. Анна Ивановна остановилась и удивленно пожала плечами: как это в лесу очутился котенок?

– Кис-кис-кис,– позвала она. В кустах снова мяукнуло.

– Аленушка! – позвала Анна Ивановна дочку.– Иди скорее сюда. Я чудо-юдо нашла...

Девочка не отзывалась. Между тем, в кустах шиповника, полыхающего фиолетовым цветом, снова замяукал котенок. Анна Ивановна с тревогой посмотрела по сторонам: не увидит ли среди редких берез дочку? Может быть, Аленка нашла полянку с цветами и рвет их, увлеклась... Но кругом стояла такая тишина, что Анне Ивановне показалось, что во всем лесу она одна-одинешенька... Только разве вот еще этот, невесть как очутившийся здесь котенок... И тревога за дочь еще сильнее охватила ее.

– Аленка! – крикнула она громче.

– Гав-гав-гав,– донеслось из кустов. Анна Ивановна насторожилась. Потом хитро усмехнулась и сказала:

– В лесу есть и кошки, и собаки, и, конечно, злые волки. Только нет моей дочери Аленки. Уж не съели ли ее волки?

Кусты зашевелились, и из них показался сначала бантик, потом и сама Аленка.

– Не бойся, мама,– сказала она.– Меня не съели волки.

Анна Ивановна нежно погладила дочку по голове и упрекнула:

– Озорница. Напугала мать.

И Аленка весело рассмеялась.

Это было в прошлом году. Анна Ивановна хорошо запомнила ту прогулку. Дочка в синем платьице стояла среди золотистых огоньков и смотрела в небо:

– Облака, облака, вы куда летите?

Около лесного ручейка остановились. Аленка наклонилась над тихой омутинкой и долго в нее смотрелась, как в зеркало.

Потом, когда вышли к месту, где ручеек начинал бойко журчать и прыгать от берега к берегу, Аленка тихо, чтобы не услышала мать, шепнула:

– Ручеек, давай в догоняшки играть?

И бросила в воду фантик от конфеты.

Анна Ивановна смотрела на хрупкую фигурку дочери, и от счастья у нее щемило сердце. Она подумала, что, наверное, нет на свете человека счастливее ее.

Но счастье недолго баловало Анну Ивановну. За последние полтора месяца Аленка изменилась. Глазенки ее потускнели, в них редко зажигались озорные искорки. На щеках не стало румянца. Анна Ивановна поила дочь морковным соком, достала какое-то лекарство от малокровия, но бледность не проходила.

Врачи же утверждали, что девочка здорова, что ей надо подольше быть на воздухе, играть в веселые игры.

И лишь однажды, во время грозы, мать поняла все. Она и Аленка стояли в ограде, когда неожиданно ударил гром. Девочка испуганно посмотрела на тучи и прошептала:

– Боженька, прости нас, грешных...

Анна Ивановна увела Аленку в дом, тревожно спросила:

– Какого это боженьку ты вспомнила, дочка?

Та смущенно прошептала что-то невразумительное и ушла в другую комнату. А через несколько дней Анна Ивановна в Аленкиной книжке обнаружила аккуратно исписанный листок. И если тогда, после грозы, мать еще надеялась, что обращение дочки к богу – случайность, недоразумение, то теперь с испугом поняла: найденная молитва – это уже не недоразумение, видимо, дело зашло далеко.

Больше всего мать ругала себя за то, что не уберегла дочку от встреч с Феклиньей. Конечно, она просила Феклинью во время Аленкиной болезни не вести с ней всякие разные божьи разговоры, и та клялась Христом-богом, что не будет впутывать племянницу в религиозные дела. Да, видать, клятва Феклиньи была пустым звуком...

Анна Ивановна ходила к сестре. Пришла, посмотрела Феклинье в глаза, сказала:

– Ненавижу я тебя, Фекла. Если дочку мою в сектантские тенета путать и дальше станешь, не знаю, что и сделаю с тобой, сестра.

Феклинья прошла по комнате, остановилась около деревянной рамочки с плакатиком «Бог есть любовь».

– Вот, читай,– ткнула она в плакатик.– Мы никого не тянем к себе, посредь нас не бывает смуты да склок. Очнись, сестрица. И Аленушку пожалей. Все мы под господом богом ходим...

Разговаривать с сестрой было бесполезно. Домой Анна Ивановна вернулась разбитая, с больной головой. Прилегла в постель. Представила дочку на молитве, среди баптистов, и заплакала. Что станет с девочкой, если вовремя не вырвать ее из-под влияния Феклиньи? Все дети растут, как дети: веселые, озорные, а ее Аленка скоро превратится в маленькую старушку. Не хватает только повязать на нее черный платок... Играть Аленке нельзя, петь можно только баптистские гимны, кино смотреть не рекомендуется. Лишь одно приветствуется: моление богу. Еще бы: ведь жизнь баптиста в этом мире – лишь подготовка к загробному царству. А чтобы попасть в рай, надо вымолить у бога его расположение...

Эх, дочка, дочка!.. Анна Ивановна мечтала увидеть Аленку врачом. Только мечта эта сейчас висит на волоске.

Анна Ивановна не раз слышала, что баптисты на зависть работящие. Работают они и в самом деле добросовестно. Только бездумно, без огонька и без радости. Будто роботы. О какой там радости может идти речь, когда они отбывают трудовую повинность на этом свете. Ведь настоящая-то жизнь, по их понятиям, начинается только в раю.

Вот и Аленка, если не вырвать ее из баптистских тенет, вырастет и тоже станет роботом, отбывающим трудовую повинность. А ведь ей жить уже в другом, двадцать первом столетии... Тогда, наверное, люди обоснуются на других звездах, а Аленка все еще будет верить в какого-то бога, с «братьями» и «сестрами» петь религиозные гимны...

Нет, Анна Ивановна не может, не имеет права сидеть сложа руки и надеяться на то, что Феклинья отступится от племянницы.

Но куда пойти, к кому обратиться за помощью? Она направилась к председателю поселкового Совета.

– Вы – Советская власть в поселке,– сказала она.– Вот и прошу – приструните баптистов.

И рассказала о дочери.

Хорошим, внимательным человеком был председатель. А здесь только руками развел:

– Что я могу поделать? Религия, Анна Ивановна, сами понимаете,– дело деликатное... Баптистская община зарегистрирована, собираться на моления они имеют право, а что детей втягивают в свои божественные дела – это, конечно, преступление, за это судят. Но ведь нужны доказательства.

Опустила Анна Ивановна голову.

– Дочушка моя старушкой набожной становится – вот они, доказательства...

– Деликатное дело,– стоял на своем председатель.– Посоветуюсь с депутатами, может, вопрос об атеистическом воспитании на сессию вынесем.

– Пока этот вопрос выносить будете, дочка все молитвы выучит.

Понимала разумом Анна Ивановна председателя, верила, что не может он при всем желании вот сейчас же помочь ее горю. Понимала, но сердце не могло согласиться с тем, что нет такой силы, которая вырвала бы Аленку из рук набожных старушек. «Как же это получается,– думала она.– Более полувека при Советской власти живем, а религиозники все еще молодые судьбы ломают. Неужто нельзя поставить заслон, который отгородил бы доверчивых детишек от людей, подобных Феклинье?» Она не снимала с себя ответственности и постоянно винила себя за то, что не уберегла Аленку от влияния сестры. Но теперь этого было мало – винить себя, надо было предпринимать какие-то решительные шаги, которые могли бы спасти девочку.

Сама Анна Ивановна не умела убедить дочь, что бог – выдумка, сказка. Она несколько раз начинала этот разговор, но чувствовала, что говорит не так.

Строго-настрого запретила Анна Ивановна девочке бывать у Феклиньи. Но люди все-таки видели их вдвоем на улицах, рассказывали, что они ходят в дом к баптистскому пресвитеру Фоме Руденко.

Сама Аленка не признавалась в этом: баптисты учили ее скрытности.

– Алешенька, что делать-то будем? – обращалась Анна Ивановна к племяннику, сыну Феклиньи.– Сам ходил в баптистах, знаешь, как это пагубно. Выручать надо Аленку.

– Надо выручать, тетя Анна, надо.

Анна Ивановна под разными предлогами посылала дочь к Алексею в дом, приходил в гости и он, беседовал с девочкой. Но Аленка слушала Алексея невнимательно, ей было с ним скучно.

– Плохой из меня агитатор,– виновато разводил руками Алексей. И обещал: – С Руденко буду говорить, тетя Анна, чтобы оставили эти пауки девочку. Серьезно буду говорить.

И в глазах его появлялся блеск. Анна Ивановна знала, как ненавидит баптистского вожака Алеша, и предостерегала племянника:

– Ты с ним поосторожней, Алешенька. От Руденко, знающие его говорят, любую пакость можно ждать. Чужими руками сделает.

– Готовлю я пресвитеру подарочек – пишу в газету статью. Это для секты будет громом среди ясного неба.

Анна Ивановна не торопила Алексея. В поселке от мала до велика знали, что бригада, в которой он работает, пошла на рекорд – хочет за месяц добыть столько угля, сколько до этого на шахте еще никто не выдавал.

Много раз Анна Ивановна порывалась пойти в школу, рассказать учительнице о своем горе. Но так и не решилась. Думала: вдруг учительница проговорится или еще как узнают о дочери ребята, начнут дразнить, отвернутся от Аленки. Да и сама учительница неизвестно как встретит новость. Пусть пока в школе останется все по-старому.

Но по-старому оставаться уже не могло.

Копытов не был знаком со сборщиком вторсырья, хотя знал его в лицо – часто видел около пивнушек. И вот сейчас, после ночного происшествия, старшина решил встретиться с Бедаревым и спросить, где он провел ту ночь, почему лошадь оказалась в полукилометре от поселка, в кустах на берегу реки?

Участковый инспектор не любил подозревать людей. Но пьяницам он не верил. Мало ли на какое преступление пойдет опустившийся человек? И мальчишки на острове, и он сам у лесосклада слышали именно пьяного. К тому же лошадь на берегу... Это слишком много, чтобы не проверить Бедарева.

Старшина планировал встречу со сборщиком сырья на завтра. Но план пришлось изменить. Копытов шел по тротуару, когда увидел тащившуюся навстречу лошадь с прикрепленными к дуге шарами. Ею никто не управлял. Мимо лошади проносились автомобили, а она шла себе и шла. Среди мешков на телеге лежал Бедарев.

Копытов подумал, что может случиться несчастье – машины с шахты катили одна за другой – и принялся расталкивать сборщика сырья. Тот лишь пьяно мычал. Старшина брезгливо отодвинул его в сторонку, сел на телегу и взял вожжи. Про себя он усмехнулся: что-то, дорогой товарищ из уголовного розыска, вас потянуло на управление лошадью, украшенной цветными шарами. Может быть, вам, товарищ Копытов, лучше перейти в сборщики вторсырья?

Около колонки он остановился. Кое-как растормошил Бедарева и хмуро приказал:

– А ну, давайте освежайтесь!

Тот удивленно таращился на погоны и ничего не мог понять.

Бедарев кое-как сполз с телеги, старшина надавил на рукоятку насоса, и из колонки хлынула вода.

Сборщик крякнул и сунул голову под струю.

Бедарев наконец начал соображать.

– Виноват, товарищ старшина. Лишнего перехватил,– пробормотал он.

– Вы же на работе, Бедарев!—укорил участковый.– Как вы омерзительны в таком виде!

Сборщик сырья молчал.

– Везите домой,– приказал Копытов, усаживаясь на телегу.

Бедарев захлопотал.

– Я что? Я с удовольствием...

Они заехали во двор. Из дома выскользнул Фома Руденко и, увидев хозяина с участковым инспектором, льстиво заулыбался.

– Мое почтеньице. А я здесь по-соседски решил навестить..,

Бедарев сжал кулаки и процедил:

– Соседушко через тридцать дворов. Опять бабу в свое болото тянул, ворон проклятый!

И пошел на Руденко. Тот испуганно отбежал к старшине и пристращал:

– А ну, попробуй тронь при сотруднике... Попробуй тронь...– И пожаловался Копытову: – Сдурел от винища человек. Совсем сдурел...

Бедарев принялся распрягать лошадь. Участковый поинтересовался:

– Пристройку-то к дому ведете?

– Идет дело. Правда, ни шатко ни валко... К осени с божьей помощью закончим...

Копытов улыбнулся.

– Вам хорошо: помощник всесильный есть. А другим труднее приходится, все самим...

Пресвитер выскользнул из ограды, и Бедарев вслед плюнул:

– Негодяй я —это точно, но вот как эту нечисть земля держит!

– Что так? – поинтересовался Копытов.

Сборщик вздохнул:

– На днях вызвали в поссовет. Иван Савельевич Павлов со мной говорил. Как председатель товарищеского суда. Кто, спрашивает, ты, Бедарев, был? Боевой солдат, первоклассный шофер, которому генерал свою судьбу доверял... На шахте среди горняков ты считался надежным товарищем, и каждый хотел работать с тобой в одной упряжке. Кем ты стал? Ну, и расписал все как есть на самом деле.

Трудно пробить меня словами. А он пронял. Верите ли, слезы закапали – так мне больно и стыдно стало за свою непутевую жизнь.

А он говорит: учти, Бедарев, ты еще можешь быть человеком. Так и сказал – человеком! И поэтому мы будем наблюдать за тобой, будем товарищеским судом судить, если не образумишься...

Копытов слушал этого горького пьяницу и думал, что Бедарев не все еще пропил, что, в самом деле, за него надо бороться, может быть, послать на лечение.

А тот уже рассказывал о том, как к нему пришел Фома Руденко и начал уговаривать, чтобы Бедарев пришел на их молитвенное собрание.

– Этот ворон, наверно, узнал от кого-то о нашем разговоре с Иваном Савельевичем. Пугает меня: никому ты, Бедарев, не нужен, все от тебя отвернулись. Вот и судить обещает тебя Павлов. И засудит ведь. Иди к нам, Христос исцелит тебя от твоего недуга...

Неужто, думаю, я, бывший солдат, прошедший огонь и воду, и медные трубы, стану сектантом? Да лучше на белом свете не жить! Пужнул я этого «брата», пулей вылетел. А тут где-то через день опять у себя в доме застаю его. С женой душеспасительные речи ведет.

Жена Бедарева стояла на крыльце. Хозяин посмотрел на нее сердито и сказал:

– Рассказала бы, Авдотья, товарищу старшине, что он напевает тебе, этот баптистский агитатор?

Женщина сердито ответила:

– Почаще бы трезвый домой приезжал, так и не было бы никаких агитаторов. Не бросишь эту проклятую водку – поддамся уговорам баптистов. Может, и правда найду у них утешение и покой душе?..

Бедарев испуганно сказал:

– Ну, ну. Ты, Авдотья, шути, да в меру. О сыне не забывай.

– Сам бы не забывал. Венка стыдиться отца начал.

– Верно. Сам замечаю,– вздохнул Бедарев.– Брошу, Авдотья, пить. Не поздно еще человеком стать, правильное говорит Павлов.

Трудная семья, подумал Копытов. Надо присмотреть за Венкой особо. Он, кажется, у Ирины Владимировны учится. Послушав Бедарева, старшина почему-то отмел версию о том, что тот замешан в хищении леса. Однако расспросить сборщика о той ночи надо было обязательно.

Они ушли под навес. Сюда не проникало солнце, и сохранялась прохлада.

– Два дня назад учительница приводила к вам ночью лошадь. Вот я бы и хотел узнать, где вы были в это время, как попала лошадь к учительнице? – напрямик спросил Копытов. Бедарев пожал плечами. Он говорил невразумительно, ссылаясь на то, что ничего не помнит. Старшина понял одно: его напоил какой-то незнакомый мужчина. Бедарев проснулся на краю поселка в кустах около дороги. Что с ним было, куда подевался тот человек, куда запропастилась лошадь – он ничего не знает.

– Ну, а того щедрого мужчину, который вас поил за ваши красивые глазки, вы бы узнали сейчас? —с ехидцей спросил Копытов.

– Узнал бы,– кивнул Бедарев.– Поверьте, честно говорю. Копытов ушел ни с чем.

Профессор Кислых Щей заглянул в пятый «Б» и поманил к себе Ромку. Мальчишки быстро затерялись в толпе школьников. Славка Добычин сказал:

– Второй день замечаю, что за мной следят то Самсонов, то Звягинцев. Будто я какой преступник. Звягинцев даже в блокнот записал номер моего дома и квартиры, будто не бывал ни разу.

Профессор нерешительно подержал Ромку за пуговицу пиджака и виновато продолжал:

– Я понимаю, Рома, что беседа прошла неудачно. Ангина помешала, и вообще... Виноват, конечно. Вот я подумал и придумал такое, что эта ваша Аленка посмотрит и скажет: «В кого я верю? Так он же, этот бог, дуралей...»

– Ну да, что же ты такое придумал? – не поверил Ромка.

Профессор огляделся по сторонам и таинственно шепнул:

– Приходи ко мне. Только, чтобы Звягинцев не видел. Я сочиняю антирелигиозный сценарий. Понимаешь?

Ромка пока понимал мало. Но прийти пообещал. Может, в самом деле Профессор Кислых Щей придумал что-нибудь подходящее.

Ромка знал, что Славкина мать работает в клубе билетершей и Добычин проникает на репетиции драмкружка. Ходили слухи, что Профессор будто бы временно заменял заболевшего артиста, но на сцену его не выпустили. Одни говорили, что не выпустили из-за роста и возраста, другие спорили, что режиссер не нашел у Профессора таланта.

Когда спросили самого Добычина, он ответил:

– Я же увлекаюсь режиссурой.

На письменном столике, рябом от чернильных пятен, были разбросаны исписанные тетрадные листки. Профессор взял один из них и гордо сказал:

– Вот он, сценарий! Антирелигиозный. Понимаешь, Рома, на вашу девчонку надо влиять с помощью искусства.

Ромка не имел ничего против искусства. Автор, между тем, наморщил лоб и озабоченно спросил:

– Ты сможешь исполнить роль Иисуса Христа?

Ромка смутился:

– Какой из меня Иисус.

Автор не сдавался:

– Хорошо, Иисуса не сможешь – роль бога-отца бери. Будешь сидеть на облаке – и в дураках оставаться.

– Ну да, как же я на облако сяду? – усмехнулся Ромка.– Выдумываешь тоже. И чтобы в дураках. Он же бог. Самый главный.

Профессор присвистнул. Взял в руки толстую книгу с обтянутыми кожей корками и стукнул ею по столу.

– Вот она, Библия. У бабки вашего Васьки Фонарикова выпросил. Ты говоришь, бог – самый главный. Правильно. Так в библии пишут, что бог заранее все знает. Знать-то знает, да сам себя в дураках оставляет. В жертву за людские грехи бог приносит собственного сына Иисуса. А ведь выше бога никого нет. Так кому он приносит жертву? Самому себе?

– И вправду дуралей,– усмехнулся Ромка.

– А я о чем говорю?.. Ну, соглашайся на роль бога. А облако соорудим, у меня есть стекловата. Правда, на ней опасно сидеть...

– Ну нет, бога я играть не стану,– наотрез отказался Ромка.

– «Не стану»,– передразнил Профессор.– На отрицательную роль актера днем с огнем не найдешь, а как напишешь положительную– сами упрашивают...

Профессор Добычин помолчал.

– Консультанта бы мне,– мечтательно сказал он.

– Какого консультанта?..

– По вопросам религии. Слабовато у меня со знаниями разных религиозных догм.

– Ну, знаешь ли... Может, к баптистскому главному вожаку обратишься?

– Не смейся, Ромка. Сценарий все равно допишу. А об остальном, чур, твоя забота.

Глава тринадцатая

ЕЖИК ЗАВЕРБОВАН В КИНОГРУППУ

Почти в каждом доме говорили, что завтра забойщики на неделю раньше срока выполнят месячное задание. Этим самым будет установлен новый рекорд шахты.

По местному радиоузлу подробно рассказывали о каждом забойщике, передавали для них и их семей хорошие песни.

Копытов заходил в партийный комитет и знал, что на шахте готовили торжественную встречу победителям.

В поселке ждали праздника. И он, этот праздник, касался почти каждой семьи, потому что судьба большинства жителей была связана с шахтой, от ее работы зависели и достаток, и радости.

Участковый инспектор уже знал о судьбе Аленки, попавшей под влияние религиозной тетки. Узнал он и то, что забойщик Алексей Чернов приходится девочке двоюродным братом. И старшина подумал, что надо было бы Чернову поэнергичнее взяться, так сказать, за атеистическую работу.

Потом ему пришла в голову мысль, что неплохо бы девчушке побыть на торжественной встрече горняков. Пусть увидит и поймет, что такое рабочий человек, как чествуют ее брата Алексея и его товарищей. Да и для всех шахтерских детей этот торжественный митинг будет лучшим классным часом. Он сохранится в памяти на всю жизнь. Еще бы – их дедов, отцов, братьев встречают под звуки оркестра!

Старшина достал из стола зеркальце, взглянул в него, разгладил усики. Вид у него будто бы нормальный. Рука поджила. Копытов поймал себя на мысли, что его тянет в школу, что ему очень хочется повидать Ирину Владимировну. Допустим, хочется, признался самому себе участковый и тут же слукавил: но если бы даже и не хотелось, даже если бы знал, что Ирина Владимировна не желает его видеть, все равно он обязан был бы пойти к ней, поговорить о судьбе Аленки... Но другой голос пристыдил Копытова: не обманывай себя, Егор; ты, понятно, пошел бы, но ведь сейчас-то ты не пойдешь, а полетишь.

Копытов направился в школу.

Павлик Звягинцев в последние дни стал замечать, что многие ребята из его класса частенько заглядывают в пятый «Б». Непонятно ведет себя Профессор. Когда Павлик спросил его, чем он занят, Славка Добычин пошутил:

– Пишу киносценарий.

Звягинцев решил после уроков провести короткий сбор отряда, на котором поговорить о соревновании с «бешниками» и договориться о сборе макулатуры, рассказать ребятам о своем плане взять лошадь у отца Витамина и проехать на ней по окраинам поселка.

– Надоело собирать бумагу,– сказал Ежик. Но Звягинцев посмотрел на него так, что Орлов притих, вспомнив о своих двойках.

С Ежиком у Паши Наоборот был особый разговор. Он решил над Орловым взять шефство. И строго предупредил, чтобы Ежик не отходил от него ни на шаг.

– Знаю, что тебя отвиливать от учебы не надо учить,– сказал Павлик.– Поэтому весь май, пока не решится с поездкой в Шушенское, от себя не отпущу.

Ежику такое шефство было хуже горькой редьки, но пришлось смолчать.

После звонка Павлик вышел к учительскому столу и разложил перед собой тетрадные листочки.

– Мы собрались сегодня,– начал Павлик,– чтобы еще раз посмотреть на результаты нашего соревнования.

Он случайно взглянул в окно и, прикусив губу, ошарашенно посмотрел на класс.

– Еж,– прошептал он.– Идет милиция...

По скверику шагал Копытов.

Как только милиционер скрылся из вида, Звягинцев рванулся к окну, распахнул его, запрыгнул на подоконник и полетел вниз. Затрещали кусты.

– Подожди! Я с тобой! – крикнул ему вдогонку Ежик и последовал за председателем совета отряда.

Сбор продолжать было некому. Ребята недоуменно смотрели друг на друга. Никто из них не подозревал, что у Звягинцева есть основание бояться милиции. Что, интересно, он натворил? Орлов, понятно, прыгнул из озорства.

Пятый «А», взбудораженный бегством мальчишек, с шумом вывалил в коридор. У раздевалки стоял старшина. Он, как со старым знакомым, поздоровался с Самсоновым, кивнул Профессору.

– А где же Звягинцев? – сказал старшина.

– Удрал Звягинцев,– развел руками Самсонов.– Как увидел вас, так и сиганул в окно.

– Ты бы поговорил с ним, Виктор. Зря он удирает,– сказал старшина.

– Поговорю,– пообещал Самсонов.

Профессор Кислых Щей связал ремнем портфели Звягинцева и Орлова, перекинул их через плечо.

– И учебники забыли,– возмущался он.– Теперь тащи такую тяжесть.

Васька Фонариков видел, как выпрыгнул из окна Звягинцев, и удивился: образцовый председатель совета отряда – и вдруг такое. А когда следом полетел в кусты Ежик, Васька крикнул:

– Догоняй их!

Звягинцев испуганно оглянулся и, пригнувшись, метнулся в заросли сирени. Ежик, не разбирая дороги, ринулся за ним.

Васька усмехнулся и зашагал домой. Там его ждали козы, и поэтому Фонариков не особенно спешил. Он зашел в магазин и долго толкался около витрины с рыболовными принадлежностями. Особенно долго смотрел на спиннинговое удилище, сделанное из склеенных пластин бамбука. Удилище гнулось и ласкало руки. Купить спиннинг Васька мечтал давно. Но бабка, узнав цену, схватилась за голову и запричитала:

– Разорить меня хочешь...

Васька отступился, но часто заходил в «Спорттовары», перебирал блесны, лески и тройники.

Выйдя из магазина,

Фонариков увидел Профессора. Тот нес сразу

Васька.– Ты там что-то пишешь, говорят? Пиши, пиши...

– За тем и Ромку зову,– откликнулся Профессор Кислых Щей.

Ромка пришел к Профессору, когда тот расхаживал по комнате и разыгрывал сценарий в лицах. Получалось интересно. Славка был доволен. Но автора беспокоило несколько проблем, о которых он не подумал заранее. Во-первых, кроме богов – сына и отца,– нужно подобрать двенадцать апостолов. Сделать это было нелегко. Роль сатаны-искусителя он решил отдать Самсонову, надеясь, что тот не откажется сняться в кино. И еще он стал сомневаться в том, что Ежик согласится быть оператором фильма.

– Вот теперь и давай думать, как выйти из положения,– сказал Профессор.

Ромка предложил было сходить в Дом пионеров и обратиться с просьбой к кинолюбителям, но, взвесив все «за» и «против», друзья все-таки сначала решили обязательно поговорить с Орловым.

– Я разыщу его. Буду бить на сознательность,– сказал Ромка.

– О сумке намекни. Что она не в милиции, а у меня,– крикнул вдогонку Профессор.

Орлова Ромка нашел около хлебного магазина. Он понуро сидел на скамейке и косился на покупателей, особенно на тех, кто выходил с булками. Ежик втягивал в себя сытный запах хлеба и глотал слюнки. В руке у него была зажата двухкопеечная монета, но ее не хватало даже на самую маленькую булочку.

Орлов сейчас на чем свет стоит ругал сам себя за легкомысленный поступок. Ему совсем не надо было выскакивать в окно вслед за Пашей Наоборот. А он созорничал. Видишь, мол, какой я дисциплинированный человек. Ты только шефствуй надо мной, Павлик, не ленись.

Вот здесь, на этой самой скамейке, Павлик Звягинцев, чуть не плача, под строгим секретом рассказал, что за последние дни два раза попадал в серьезные переделки с милицией и наконец участковый инспектор, наверное, решил его забрать.

– Да что же ты сделал? – допытывался Ежик.

Павлик сказал неопределенно:

– Самсонов говорит, что это на милицейском языке называется дачей ложных показаний и соучастием в хищении имущества прямо в стенах милиции.

– Ого! – недоверчиво посмотрел Ежик на Звягинцева. Павлик сказал, что домой он идти боится, потому что ясно – милиционер не нашел его в школе, значит, будет искать дома. Паша Наоборот попросил Орлова посидеть пока здесь, в скверике, а сам пошел к знакомым мальчишкам, чтобы занять денег на хлеб.

...Ромка подошел к Ежику и улыбнулся:

– Отдыхаешь?

Тот печально вздохнул и признался:

– Жрать охота. Может, десятник дашь взаймы?

Ромка порылся в карманах и нашел пятнадцать копеек. Ежик оживился:

– Ну, теперь не пропаду. А домой что толку идти? Спросят: «Где портфель?» Что я отвечу? Скажут: «Специально потерял, чтобы от дневника избавиться?»

– У Профессора твой портфель,– сказал Ромка.

Ежик встрепенулся.

– Правда? Вот это здорово!

Орлов побежал в магазин и купил две сдобные булочки. Одну протянул Ромке, но тот отказался:

– Сам ешь. Я сыт.

Орлов сделался разговорчивее.

– Тогда второклашки здорово меня поперли. А в общем-то я не переживаю. Ты еще хлебнешь с ними горького до слез.

– Хлебну,– вздохнул Ромка. Он потрогал Ежика за рукав.

– Орлов, дело у нас к тебе. Серьезное дело. Пойдем к Профессору.

Ежик посмотрел по сторонам.

– Я здесь товарища одного жду...

– Что же, жди. За портфелем тогда завтра зайдешь?

– Почему? – насторожился Орлов.

– Просто потому, что Славки дома не будет...

Ежик покрутился, неохотно встал:

– Тогда пойдем.

По дороге к Добычиным Ромка сказал, что однажды во Дворце пионеров видел короткометражный фильм о природе. Он ему понравился. И если он, Ромка, не ошибается, то одним из авторов был Орлов.

– Как же, снимал, – скромно признался Ежик. – Кинокамера – мой конек.

– Вот бы тебе снять художественный фильм,—сказал Ромка.– Правда, это трудно...

– Я бы сделал,– уверенно заявил Ежик и вздохнул.– Ленты надо много.

– Достанем!

Орлов насторожился.

– Это ты о каком фильме говоришь? – спросил он.

Ромка неопределенно ответил:

– Сейчас встретишься с Профессором, он все объяснит. Профессор Кислых Щей начал издалека:

– Еж, ты в бога веришь?

Орлов надулся:

– Что я, дурак, по-твоему, да?

– Нет, конечно, не дурак. Есть ведь еще, которые верят. А тоже не дураки...

– Ну, это отсталый элемент. Мало таких.

– А вот и немало. Даже у нас в школе есть верующие. Орлов погрозил Славке пальцем.

– Не хитри. Что-то задумал, а крутишься возле да около. Моя помощь нужна?

– Нужна,– выдохнул Профессор.– Фильм решили снимать. А тебя пригласить оператором.

Ежик задумался. Вдохнул.

– Со Звягинцевым не хочется ссориться. И тебе, Славка, не советую. Паша скажет: соперникам помогаете, свой класс топите.

Добычин и Ромка начали убеждать Ежика, что съемки можно сделать тайком от Звягинцева.

– Ну, разве только тайком,– согласился Орлов.

Глава четырнадцатая

«ВСЕ МЫ ЛЮБИМ ФИЗКУЛЬТУРУ, ВОЛОКИ МАКУЛАТУРУ!»

Встреча горняков на поверхности была назначена на двенадцать часов. Ирина Владимировна еще утром сходила к директору школы и попросила у него разрешения не проводить два последних урока.

– Дети, сегодня в поселке большой праздник,– сказала она.– Горняки будут торжественно встречать товарищей но труду. Мы тоже пойдем на шахту.

Мальчишки и девчонки оживились, Ирина Владимировна улыбнулась и продолжала:

– Вот, например, у Аленушки, я знаю, среди тех, кого с почестями сегодня встретят, есть брат... Так ведь?

Аленка кивнула.

Ирина Владимировна уже знала всю историю девочки.

До двенадцати было еще далеко, а Ирина Владимировна выводила недоумевающих ребят во двор. И когда она сказала, что сейчас класс пойдет за полевыми цветами, чтобы вручить букеты забойщикам, мальчишки и девчонки подняли веселый гвалт.

– Я знаю, где много кукушкиных слезок,– кричали одни.

– А я марьиных кореньев могу нарвать! – хвастались другие.

Витамин уверенно сказал:

– Самое хорошее место знаю я. Там и кукушкины слезки, и незабудки, а кое-где, в самых низинах, еще цветут огоньки.