Текст книги "Кто укокошил натурщика? (сборник)"
Автор книги: Геннадий Кофанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 3 (всего у книги 17 страниц)
– Во-первых, ты отвлёкся от сюжета, а во-вторых, вместо художественного произведения стал выдавать сухую краеведческую информацию, – одёргивает автора его внутренний голос, но автор беспечно отмахивается.
***
На пути от Великого Бурлука к Харькову лежит и посёлок Старый Салтов, чуть севернее которого находится его почти тёзка Верхний Салтов. Ныне оный Верхний Салтов – обычное маленькое восточноукраинское поселение, а в XII веке там был довольно крупный по средневековым меркам город, называвшийся просто Салтов. Салтов, как говорят некоторые знатоки истории, был последним городом на пути двигавшихся навстречу половцам героев «Слова о полку Игореве» – князя Игоря Святославича Новгород-Северского и его полка. Сама битва, оказавшаяся трагической для русичей, случилась, как говорят всё те же знатоки, где-то на юге нынешней Харьковщины или севере нынешней Донеччины…
– Эй, алло! Ты меня слышишь, или нет?! – уже не говорит, а кричит автору его внутренний голос. – Вернись к сюжету! Это ж рассказ, а не справочник по краеведению!
– Да,… я действительно… немного… – смущённо лепечет автор, и сам уже видя, что залез куда-то не туда, но тут же пытается выкручиваться: – Впрочем, главный герой моего рассказа – редактор краеведческой телепрограммы, так что эти мои рассусоливания можно отнести на счёт ассоциаций, которые вызывала у героя эта поездка.
Итак, проехав по дамбе, пересекающей Печенежское водохранилище, которое харьковчане – народ сухопутный – патетически называют Печенежским морем, Кий Сало въехал в Старый Салтов и вскоре остановился на автозаправочной станции, дабы, образно выражаясь, своего металлического коня вишнёвой масти напоить студёным бензином. Возможно, на этом же самом месте 819 лет назад поил своего скакуна и князь Игорь Святославич.
На заправке, кроме её работника – парня лет двадцати в комбинезоне с эмблемой фирмы, коей эта бензоколонка принадлежала, присутствовало ещё одно живое существо: бездомный безродный пёс серо-чёрно-белой масти, харчующийся подачками работников и клиентов этого пункта.
Когда бак вишнёвой «Таврии» наполнялся горючим, пёс взирал на шофёра безучастно, положив морду на передние лапы и шевеля бровями. А когда водитель, отойдя от машины, достал из кармана жилета бумажник, вынул из него гривны с портретиками киевских князей Владимира Великого и Ярослава Мудрого, других выдающихся деятелей, и протянул деньги парню, пёс степенно встал, подошёл к нашему герою и, вперившись в него просящими очами, завилял хвостом.
В момент, когда заправщик взял купюры клиента, настроение собаки внезапно переменилось: она повернула морду на восток – в ту сторону, откуда приехала вишнёвая «Таврия», свирепо оскалилась и зарычала. Расплатившийся за бензин Кий Арнольдович обернулся глянуть, что вызвало недовольство пса, и стал свидетелем такой сцены: на заправку с трассы свильнул чёрный мотоцикл, на коем восседал человек, облачённый в чёрный мотошлем, чёрную куртку, чёрные перчатки, чёрные брюки и чёрные ботинки – таких мотовсадников нынче называют байкерами; затормозив рядом с «Таврией» нашего героя, заглянул в окошко автомобиля (а стёкла в нём прозрачные, не тонированные), решительно ухватился за ручку и дёрнул дверцу; пёс гавкнул, метнулся к чёрному мотоциклисту и вцепился челюстями в его ботинок; байкер крякнул, мотоцикл газанул; от рывка пса мотнуло, и он чудом не угодил под заднее колесо, выпустив жертву; незнакомец шуганул по трассе на запад, в сторону Харькова, а собака свирепо залаяла вслед.
Работник заправки, наблюдавший этот моментальный боевик с не меньшим изумлением, чем Кий Арнольдович, прокомментировал:
– Хотел, видать, в автомобиле тот тип чего-нибудь украсть. Украл бы, если б сей зверюга внезапно не разинул пасть и не куснул его за ногу, вмиг воровство предотвратив. Он удивил меня, ей-богу! Не пёс, а чистый детектив.
Кий Сало согласился:
– Сейчас я был бы обворован, не будь вор атакован псом. Он что, нарочно дрессирован бороться с автоворовством?
Парень возразил:
– Дворняга, не учёный сроду. Впервые так себя ведёт. Жил тише мыши здесь полгода, и вот… Я сам разинул рот!
– Стоп, стоп, стоп! Это что такое?! – восклицает вдруг уже не кто-то из персонажей, а внутренний голос автора. – Почему это персонажи заговорили стихами?! В реальной жизни люди так не разговаривают!
– Ну, «стихи» – это слишком громко сказано. Я не поэт, настоящих стихов писать, увы, не умею. Я бы назвал это просто рифмованно-ритмизированной прозой, – отвечает внутреннему голосу автор. – Да, в реальной жизни люди так не разговаривают, согласен. Но я же пишу не милицейский протокол реальной жизни, а так называемое художественное произведение, а в художественном произведении…
– В поэме или стихотворной пьесе – да, персонажи должны говорить стихами, но не в рассказе же! – перебивает внутренний голос. – В рассказе, пусть и фантастическом, персонажи должны говорить прозой и только прозой!
– Кому? – спрашивает у внутреннего голоса автор.
– Что «кому»? – переспрашивает внутренний голос.
– Вот ты говоришь: «персонажи должны», а я спрашиваю: кому? Кому именно что-то должны мои персонажи?
– Ну… Эээ… Читателю, – неуверенно отвечает внутренний голос.
– Ни мои персонажи, ни я лично читателю ничего не должны, мы у читателя ничего в долг не брали. Ну, а если читатель считает, что мы ему должны, то пусть добивается возвращения этого долга через суд. Творческая личность имеет право на выпендрёж, или, солиднее выражаясь, на художественную оригинальность. Если б мои способности были пошире, то мои персонажи не то что стихами заговорили, а запели бы оперные арии. Представляешь, как это было бы неординарно: фантастический рассказ, где персонажи общаются посредством оперных арий, с приложением нот! Но, увы, оперной музыки я сочинять не умею, поэтому пусть персонажи хотя бы просто говорят в рифму.
– Это неправильно, неправильно, неправильно… – бубнит внутренний голос.
– Зато, так сказать, оригинально. В миллионах рассказов персонажи говорят прозой, а у меня… Какое-никакое разнообразие. Считай это творческим поиском новых путей в литературе, – выкаблучивается автор.
– Ай, делай что хочешь, – сдаётся внутренний голос. – Только кажется мне, что у тебя выйдет какая-то мура, а не рассказ.
Итак, Кий Арнольдович расплатился за бензин до нападения пса на байкера, а после этого инцидента дал парню сверх того лишнюю купюру с портретиком гетмана Богдана Хмельницкого – а это, дескать, специально для пса, ему на колбасу. Работник заправки пообещал, что потратит эту пятёрку именно на лакомство для Кутмира, как кто-то из проезжих окрестил эту дворнягу.
Захлопнувшись в «Таврии», наш герой поехал дальше.
***
На выезде из Старого Салтова две девушки – смуглая брюнетка и светлокожая блондинка – «ловили» транспорт. Кий Сало притормозил. Блондинка спросила: дескать, до Харькова подбросите? Наш герой ответил: дескать, да, подброшу, почему ж не подбросить. Девушки стали прощаться друг с другом, из чего следовало, что едет только одна, а другая лишь её провожает. Оказалось, едет смуглая. Она открыла дверцу, а Кий Арнольдович взял с сиденья тёмно-синее в жёлтую крапинку яйцо и переложил его в бардачок; смуглянка с любопытством уставилась на красивое яйцо, садясь на то место, где оно только что лежало.
Эта девушка в кремовой курточке, синих джинсах и синих же кроссовочках была не просто смуглянкой, а мулаткой с кожей цвета какао и антрацитовыми кудряшками. Обычное дело, подумал наш герой: плод любви чернокожего студента из Африки, которых в Харькове было и есть немало, с белокожей украинской аборигенкой, так сказать. От таких чёрно-белых пар бывают талантливые потомки. Александр Пушкин, Александр Дюма…
Мулатка на прощание покивала блондинке пальчиками в окошко, водитель закрыл бардачок, и машина тронулась в дальнейший путь по трассе Т-2104.
Вскоре пассажирка нарушила молчание просьбой:
– Вы извините, а нельзя ли яйцо поближе посмотреть? Таких красивых не видала, да и едва ль увижу впредь.
Кий Арнольдович снова открыл бардачок и подал мулатке находку, заметив, что нашёл это в кустах близ Великого Бурлука, умолчав, впрочем, зачем он в те кусты ходил.
Девушка, вращая эллипсоид какаовыми пальчиками, цокала языком и шептала – надо же, дескать, какое красивое; а крапинки-то напоминают буковки или иероглифы. Кий Арнольдович сказал, что лично ему крапинки на яйце напоминают так называемую велесовицу – буквы «Велесовой книги»; надо же, до чего затейливым дизайнером бывает природа. Ухватившись за тему «Велесовой книги», о которой он некогда писал эссе (но, охладев, так и не дописал), литератор высказал предположение, что возле Великого Бурлука в средние века было языческое капище, где волхвы проводили обряды и ритуалы, и там была найдена кем-то эта древняя «книга» волхвов в виде дощечек с текстами, каковые дощечки оказались в имении князей Задонских, что близ Великого Бурлука же. И, дескать, вот ведь какое совпадение, что птичье яйцо с крапинками, похожими на велесовицу, найдено им в том же районе. Мулатка заметила, что где-то слышала или читала, будто изучение «Велесовой книги» хотят ввести на Украине в школьную программу, несмотря на то, что профессор Григорий Грабович и прочие академики считают оную «книгу» не текстами древних волхвов, а подделкой, фальшивкой конца XIX-го или начала XX-го века. Кий Арнольдович хмыкнул, дескать, профессор Грабович уверен, что и «Слово о полку Игореве» чистая фальшивка, мистификация, состряпанная в конце XVIII-го века. Но многими уважаемый историк Лихачёв, дескать, был уверен, что этот литературный шедевр написан современником князя Игоря Святославича.
Спутница, положив яйцо обратно в бардачок, сообщила, что у неё есть дома энциклопедия славянской мифологии и что в этой энциклопедии наряду с Велесом, Сварогом, Даждьбогом, Стрибогом, Мокошей и т.д. славянскими божками названы и такие известные всем с детства персонажи, как Кощей и Яга. Мол, изначально славяне поклонялись Кощею и Яге как божествам. А после искоренения язычества христианством эти двое перешли из религии в сказки. Кий Арнольдович сказал, что у ирландцев во времена друидов была языческая богиня Бригита, а когда на смену язычеству пришло христианство, эта богиня была объявлена христианской святой; и теперь святая Бригита входит в тройку самых почитаемых ирландских христианских святых наряду со святым Патриком и святым Колумбой, крестителями Ирландии. Вот ведь, дескать, какая разница: у нас, славян, бывшие языческие боги стали сказочными злодеями, а у них, кельтов, бывшие языческие боги перешли в категорию христианских святых.
Затем Кий Сало вслух вспомнил, что ещё жившие в VI-IV веках до нашей эры древнегреческие учёные Гекатей из Мелета, Палефат, Гелланик из Митилены и Эвгемер считали, что прототипами языческих богов были реально жившие некогда смертные люди – выдающиеся политические и военные деятели и т.п.; а в основе мифов лежат реально происходившие события, приобретшие от многократного пересказывания фантастические формы. Например, убил некто большую змею; об этом стали говорить да пересказывать; кто-то заявил, что змея была не просто большая, а огромная; другой добавил, что у неё было две головы; ещё кто-то уточнил, дескать, не две, а три… И в результате вышел миф о девятиглавой гидре.
Мулатка сказала, что читала в харьковском журнале «Многогранный мир» гипотезу, что языческие капища были не просто местами поклонений божествам, а порталами, соединяющими информационно-энергетическое поле нашего мира с информационно-энергетическими полями других, параллельных миров в иных измерениях. Кий Арнольдович, которому этот журнал был хорошо знаком, поскольку он и сам писал для этого издания статьи, сообщил, что в свежайшем номере этого журнала, ещё не поступившем в продажу, есть статья некоего Фауста Рабиновиченко, «независимого исследователя тайн мироздания», как он себя называет, с гипотезой, что прототипами языческих богов были реальные люди, но не из нашего мира, как утверждали вышеупомянутые древние греки, а из параллельного; дескать, из тамошнего мира в наш просочилась информация о неких выдающихся деятелях, и здесь их стали считать богами. Этому способствовало, дескать, и то, что в параллельном мире несколько иные законы природы, поэтому деяния, которые там являются нормой, в нашем мире воспринимаются как чудеса…
***
Убивая время вот таким интеллектуальным трёпом, Кий Сало и его пассажирка ехали на запад по трассе Т-2104, а мимо них за окошками автомобиля ползли восточноукраинские лесостепные пейзажи и промелькнули сёла Фёдоровка и Шестаково. Водителю было приятно, что ему попалась такая начитанная, умненькая попутчица, с которой есть о чём поговорить. Субъективно время напоминает эластичную резину или пружину: интересный разговор может его сильно сжимать, а томительное ожидание – наоборот, сильно растягивать.
Между тем наш герой опять ощутил повышенное давление в мочевом пузыре и, как сказал поэт, «помянул незлым тихим словом» соления тёщи, спровоцировавшие его на водохлёбство и вытекающие из этого последствия. Именно что вытекающие… Терпеть становилось всё труднее и труднее. Делать нечего, придётся снова «отливать». Где тут у нас кустики? Ага, вон, впереди. Там и остановимся.
Припарковав вишнёвую «Таврию» на обочине, Кий Арнольдович объяснил пассажирке: приспичило-де, так что вы тут, сударыня посидите, а я сбегаю в насаждения. Сударыня кивнула, мол, подожду, но добавила, что не будет сидеть, а походит возле машины, разомнёт ножки, а то сидеть надоело. Он отбежал в заросли, впрочем, относительно прозрачные, ибо листва ещё не полностью наросла, а она осталась потягиваться и топтаться у дороги.
Повернувшись к природе передом, к трассе задом, наш герой поливал молодую траву и чувствовал от этого большое облегчение. За эти занятием он услышал негромкий вскрик девушки, а когда закончил влагоизлияние, застегнул ширинку и выбрался из кустов, то узрел возле своего автомобиля, пафосно выражаясь, битву девы с неведомым супостатом. Каковой супостат был мотоциклистом в чёрном облачении, кажется, тем же, что на автозаправке… Это был рукопашный бой двух профессионалов. Мулатка наносила удары кулачками и кроссовками в корпус противника, а он умело удары отражал или уворачивался. Мотоцикл, на котором он восседал, мешал ему быть более подвижным, сковывал движения.
Разумеется, Кий Арнольдович бросился на помощь спутнице и первым делом выхватил из «Таврии» монтировку, которую всегда держал под рукой, ибо никто не гарантирован от встречи на дороге с лихими людьми. Чёрный мотоциклист, оценив, что противников уже двое и один из них вооружён железякой, предпочёл ретироваться, под ударами девушки развернулся и умчался на ревущем металлическом скакуне по трассе в сторону Харькова.
Разгорячённая боем пассажирка пояснила:
– Вы отошли, и вдруг примчался вот этот чёрный. Просто жуть! И влезть в машину попытался, чтобы украсть чего-нибудь. Ну, я, конечно, безучастно стоять не стала, будто столб, и с ним схватилась, дело ясно, злодейство не свершилось чтоб.
Наш герой сказал, что это уже вторая попытка чёрного байкера обокрасть его автомобиль, в котором, впрочем, нет ничего особо ценного (бумажник был в кармане жилета, а жилет на Кие Арнольдовиче).
– Вы бились амазонка будто: такой удар, такой напор! Ему вы так вломили круто, был явно ошарашен вор. Умело бьётесь, словно витязь – шустра нога и резв кулак! Откуда эта боевитость? Где научились драться так?
Мулатка ответила, что с детства занималась боевыми искусствами: в школьные годы посещала секции карате и дзюдо; учась в милицейской школе, которую закончила в прошлом году, освоила самбо; а теперь занимается в секции боевого гопака – искусства рукопашного боя запорожских козаков, которое приобретает в Украине всё большую популярность. Да, она милиционер, поэтому не могла допустить, чтобы при ней совершилось преступление. Эх, жаль, не удалось задержать ворюгу. Мотоцикл у него больно резвый, на «Таврии» не догнать.
Тем временем на землю опускались сумерки и дымка.
Наш герой и попутчица заняли свои места в автомобиле. Пришло время познакомиться, и шофёр с пассажиркой назвали друг другу свои имена. У мулатки имя оказалось не африканское, а наше, славянское: Милослава.
Вишнёвая «Таврия» двинулась в дальнейший путь по трассе Т-2104 к Харькову, до которого оставалось всего ничего, как говорится, – километров двадцать с хвостиком. Минут пятнадцать езды…
***
И тут стало происходить странное.
Кий Сало и Милослава, обменявшись репликами на тему преступности вообще и автомобильных краж в частности, замолчали.
Дымка сгущалась, превращаясь в туман. Попутчица вроде начала дремать, а водитель…
То ли Кий Арнольдович погрузился в себя и вёл машину чисто автоматически, то ли он и сам впал в какую-то дремоту с открытыми глазами, то ли оказался под воздействием некоего наваждения, но некоторое время он управлял машиной, не замечая, куда едет.
И только когда спутница пробормотала, дескать, ой, я, кажется, задремала; а затем воскликнула, мол, а где это мы едем (?!), он будто очнулся и с изумлением обнаружил, что они движутся не по асфальтированной трассе, а по грунтовой дороге! Когда и где он свернул с трассы на грунтовку, Кий Сало совершенно не помнил, и зачем это сделал, совершенно не понимал.
Затормозив, пробормотал:
– Тьфу, что еще за чертовщина! Со мной творится ерунда. Куда заехала машина? Такого прежде никогда...
Обалдевший от произошедшего Кий Арнольдович развернул «Таврию» на сто восемьдесят градусов, и они поехали по грунтовке обратно.
А дымка уже сгустилась в настоящий туман. А сумерки уже напоминали ночную темень.
Пришлось включить фары.
В матовой пелене тумана дорога просматривалась вперёд всего метров на двадцать, поэтому, дабы не сбить возможного прохожего, неожиданно появляющегося из тумана, или не врезаться в неожиданное препятствие, или не растрясти до развала машину на корявых ухабах этого далеко не ровного и не гладкого пути, или не свильнуть с дороги в бездорожье, они ехали медленно, очень медленно.
Из тумана проявилось одинокое дерево – сосна, скрюченная так, будто некий гигант пытался завязать ее в узел, – и вскоре растворилось в тумане же за кормой «Таврии».
Минут через пять осторожного передвижения автомобиль оказался перед развилкой дорог. Кий Арнольдович поехал наугад по правой.
Ещё через несколько минут въехали в ботаническую колоннаду – похоже, лесок – и вскоре оказались на полянке, где дорога и заканчивалась. Судя по чёрно-сивой арене, оставшейся от костра, пустым консервным банкам, пластиковым бутылкам и висящему на ветке презервативу, по этой дороге какие-то жлобы ездили в лесок на пикники. Пришлось разворачиваться и ползти обратно к развилке...
Левая дорога, не сочтите за тавтологию, заворачивала всё влево и, пересекшись с другой грунтовкой, в конце концов уткнулась в развалины хаты-мазанки, давно заброшенной и обросшей непроходимыми дикими кустами. Тоже тупик.
Вернулись к попавшемуся недавно перекрестку и свернули направо... Эта грунтовка тоже кренилась влево, но вскоре, слившись с другой, выпрямилась... Из тумана проявилось дерево – сосна, скрюченная так, будто некий гигант пытался завязать ее в узел. Гм, что-то знакомое... Через пять минут после сосны – развилка... Та самая? Поехали по левой ее ветке... оказались на перекрёстке, да, кажется, том самом, и свернули уже налево. Ехали долго, и этот шлях кренился всё влево... Слился с другим... Из тумана проявилось дерево – сосна, скрюченная так... Ну да, та самая! Что за наваждение. Там, по пути были еще какие-то пересечения. Вернуться и попытаться по ним... Развернулись, поехали вспять, куда-то свернули... Ползли, ползли... Приползли – опять скрюченная сосна... Тьфу!..
Грунтовые дороги виляли, петляли, пересекались, сливались, расходились, образовывая какой-то адский лабиринт, и Кий Сало с мулаткой Милославой, похоже, в этом лабиринте заплутали. Отсутствие компаса и каких-либо ориентиров совершенно сбивало с панталыку: в какой стороне трасса, в какой стороне Харьков, в какой стороне что?
В процессе их блуждания в тумане совсем стемнело.
В очередной раз попетляв по кружевам грунтовых дорог и вновь оказавшись у знакомого дерева, Кий Арнольдович зыркнул на наручные часы и свистнул: одиннадцатый час вечера! А он предполагал быть дома в полдевятого, максимум в девять! И перед пассажиркой неудобно – подбросил, называется. И как это он мог съехать с трассы и заехать в такую глушь?! А теперь кружится и виляет в окрестностях этой скрюченной сосны, будто нечистая сила его водит кругами...
Развернув в который раз «Таврию», поехал искать путь, по которому еще не ездил. Нашёл, но и тот, попетляв и пересекшись с другими, вернул их к уже изрядно надоевшей сосне.
Столько времени потрачено, бензина сожжено, а толку никакого!
Милослава вздохнула:
– Нас будто кто-нибудь морочит, нас будто кто-то ввёл в обман... Нам лучше не блуждать здесь ночью, а ждать, пока пройдет туман.
Кий Арнольдович согласился: лучше ждать, чем без пользы тратить топливо.
– Так, так, так... Мужчина и девушка вынуждены заночевать вместе... Кажется, наклёвывается эротика... – предполагает внутренний голос автора.
– Нет, эротики здесь не будет, к сожалению, – возражает автор.– Я не ханжа, ничего против эротики не имею, даже наоборот, я бы с большим удовольствием вогнал бы в эту историю чувственную сексуальную сцену, но... Я-то своего героя знаю: он вовсе не оголтелый бабник, коварный соблазнитель, совращающий всех девушек, попадающихся на его пути, и изменяющий законной супруге направо и налево; вовсе нет... Да и к тому же между ним и Милославой не возникло никакого страстного влечения. Невинное общение случайно оказавшихся рядом интеллигентных людей и не более того, без всякой чувственности.
– Жаль. Люблю эротику,– признаётся внутренний голос.
– Да кто ж не любит,– поддакивает автор.– Но – нет.
Итак, они припарковались у скрюченного дерева и решили ждать. Кий Сало в очередной раз вышел «отлить», на этот раз не в кустики, а просто в туман, который был визуально плотнее кустиков.
Вернувшись после этого к «Таврии», которая светом фар указывала своё местопребывание в размашистой тьме, наш герой увидел, что его пассажирка царапает на грунте полосу сухой веткой и что-то бормочет. Спросил, что она делает, а Милослава поднесла к выпуклым губкам какаовый пальчик, дескать, тихо вы, и продолжила чертить и бормотать.
Колдует, что ли, подумал Кий Арнольдович.
Она очертила вокруг автомобиля неровный круг диаметром метров двенадцать, а затем ответила водителю, что эта их невозможность найти верную дорогу похожа на воздействие каких-то злых сил и она на всякий случай отгородилась от злых сил специальным заклинанием-молитвой. Он ухмыльнулся: неужели она действительно верит в такую мистику; сам-то он, хоть и помянул мысленно нечистую силу, был уверен, что вся причина в тумане. Она ответила, дескать, веришь или не веришь, а лучше подстраховаться, хуже от этого не будет. Он спросил: а откуда она знает такие заклинания. Она ответила, что её родной дедушка Панько, что жил на хуторе близ Мерефы, но недавно, увы, умер, был знахарем, или, как раньше говорили, ведьмаком, характерником; вот он-то и обучил свою «чорняву онуку» кое-каким заклинаниям; конечно, он был дедом не по отцовской, африканской линии, а по материнской, украинской.
***
Затем в ожидании, когда прояснится, они сидели в автомобиле и трепались о том, о сём.
Милослава рассказывала, что её родной папа живёт в Нигерии, где возглавляет какое-то крупное предприятие, а мама здесь, в Харькове, с другим мужем, отчимом Милославы, шведом по национальности, но не из тех шведов, что живут в Швеции, а из тех, что с начала XVIII века живут на Украине, забыли шведский язык и практически не отличаются от украинцев. Да и сама она, Милослава, живёт в Харькове, а в Старом Салтове была в гостях у подружки, да, той, блондинки. Что она (не блондинка, а Милослава) служит в милиции, и жених ее тоже. Что жених, по имени Остап, не мулат, но тоже, так сказать, полукровка: наполовину еврей, наполовину украинец. Что осенью они хотят сыграть свадьбу и съездить к её папе в Нигерию, куда он их настойчиво приглашает (они общаются с помощью Интернета), в свадебное, так сказать, путешествие ...
А Кий Арнольдович рассказывал ей о своем начатом, но незаконченном эссе, о первых харьковских прозаиках-фантастах периода романтизма: об Алексее Перовском, Оресте Сомове, Григории Квитке-Основьяненко.
Увлёкшись, рассказал также о том, что оный Алексей Перовский, он же Антоний Погорельский, будучи попечителем Харьковского учебного округа, вместе с десятилетним племянником Алёшей Толстым, для которого он сочинит позже повесть «Чёрная курица», в 1827 году гостили в Веймаре у великого Гёте (пожалуй, А.К. Толстой – единственный русский писатель, сидевший, в полном смысле слова, на коленях у автора «Фауста»). И о том, что в 1827 же году великому Гёте было присвоено звание почётного члена учёного совета Харьковского университета, о чём, видимо, и сообщил ему Перовский при личной встрече. И о том, что это звание было присвоено автору «Фауста», не только писателю, но и учёному, за его активное, хоть и заочное участие в основании оного вуза. И о том, что ещё в 1803 году по просьбе тогдашнего попечителя Харьковского учебного округа графа Северина Осиповича Потоцкого Гёте занялся подбором преподавательских кадров для будущего университета. И о том, что именно по рекомендации Гёте в Харьков переселились и стали преподавать в новооткрытом вузе немецкие профессоры Теодор Пильгер, Людвиг Шнауберт и Иоганн Шад. И о том, что ещё граф Северин Потоцкий ходатайствовал перед петербургскими начальниками о присвоении Гёте оного почётного звания, но тогда власти отказали, посчитав, видимо, автора «Фауста» для этого недостаточно благонадёжным. И о том, что в 1816 году в неблагонадёжности, вольнодумстве, распространении «крамольных» идей о необходимости демократии и соблюдения прав человека был обвинён протеже Гёте – профессор Иоганн Шад, объявлен персоной нон грата и выслан не только из Харькова, но и вообще из Российской империи, а его труды были сожжены во дворе университета. И о том, что профессор Шад был любимым преподавателем харьковского студента Николая Григорьевича Белоусова, впоследствии – профессора и ректора Нежинской гимназии высших наук (это о Белоусове нежинский гимназист Николай Гоголь писал своему приятелю Герасиму Высоцкому следующее: «Я не знаю, можно ли достойно выхвалить этого редкого человека. Он обходится со всеми нами совершенно как с друзьями своими, заступается за нас против притязаний конференции нашей и профессоров-школяров. И, признаюсь, ежели бы не он, то у меня недостало бы терпения здесь окончить курс»). И о том, что в 1827 году по доносу «профессоров-школяров» против Белоусова было заведено «Дело о вольнодумстве», где ему, в частности, инкриминировалось, дескать, в своих лекциях он придерживается «крамольных» взглядов опального профессора Иоганна Шада. И о том, что по приказу Николая Первого Белоусов был выслан из Нежина в Харьков под надзор полиции, а любимый ученик этого харьковчанина, гимназист Гоголь, в связи с этим был лишён кандидатской степени. И о том, что Алексей Перовский, вернувшись после общения с Гёте из Веймара в Харьков, в связи с «Делом о вольнодумстве» подал в отставку с поста попечителя Харьковского учебного округа, ибо именно к этому округу относилась Нежинская гимназия и Перовский был непосредственным начальником «вольнодумца» Белоусова. И о том, что лекции «неблагонадежного» профессора Иоганна Шада слушал, наверно, и харьковский студент Орест Сомов. И о том, что переселившийся в 1817 году из Харькова в Петербург Сомов – прозаик, поэт, критик, издатель, теоретик русского романтизма – сотрудничал с А.С. Пушкиным, пока эти два романтика не рассорились на почве финансовых вопросов. И о том, что в 1829 году Сомов ввёл двадцатилетнего провинциала Гоголя в общество столичных литераторов, познакомив его с В.А. Жуковским и П.А. Плетнёвым, а те – с А.С. Пушкиным. И о том, что Гоголь, внук харьковского почтмейстера, общался и переписывался с рядом харьковчан, в том числе с писателем Г. Квиткой-Основьяненко, этнографом и главой Харьковского кружка романтиков И. Срезневским, историком В. Пассеком. И о том, что польский поэт-романтик и друг Пушкина Адам Мицкевич неоднократно бывал в Харькове, общался с харьковскими романтиками, в том числе с Петром Петровичем Гулаком-Артемовским, профессором Харьковского университета, одним из основоположников новой украинской литературы, сделавшим первые переводы сочинений Гёте и Мицкевича на украинский язык (Гоголь позаимствовал в сочинениях этого харьковского профессора цитату и имена главных героев для первой повести «Вечеров на хуторе...» – «Сорочинская ярмарка»), а родной брат Адама Мицкевича, Александр, почти двадцать лет преподавал в Харьковском университете римское право. И о том, что поэт Альфонс Осипович Валицкий, тоже профессор Харьковского университета периода романтизма, перевёл «Фауста» Гёте на польский...
Тут наш герой взглянул на Милославу, которая, как он думал, его внимательно слушала, и увидел, что девушка сладко спит, склонив к стеклу угольные кудряшки. Убаюкал нудной лекцией, самокритично подумал Кий Арнольдович.
И сам он зевнул, прикрыв рот ладонью. И его веки стали слипаться. А туман-то еще более сгустился, будто мы в батискафе, плывущем в молоке, подумал наш герой.
И вдруг ему показалось, что в освещенном фарами тумане промелькнула чёрная тень. Всматриваясь в белизну, Кий Сало немного опустил стекло и прислушался.
Где-то раздался вой, от которого у него мурашки промаршировали вдоль позвоночника: так примерно в фильмах ужасов воют оборотни.
Затем будто глуховатый топот...
И будто снова тень мелькнула в молочном воздухе...
Где-то всхрапнуло... Заржало...
Прохлопали будто большие крылья...
Опять топот...
Тень...
Кию Арнольдовичу вспомнилось, как кружили вокруг Хомы Брута вурдалаки и покойница-панночка в гоголевском «Вие». Не то чтобы наш герой был трусом, хотя и великим храбрецом тоже не был, но он был творческой личностью и, как многие творческие люди, имел эмоциональность, провоцирующую переживания по всякому поводу, и развитое воображение, способное сделать из мухи если не слона, то хотя бы орла-стервятника. Звуки и тени навеяли на впечатлительного литератора так называемую жуть, и Кий Сало даже неумело перекрестился.
