Текст книги "Кто укокошил натурщика? (сборник)"
Автор книги: Геннадий Кофанов
сообщить о нарушении
Текущая страница: 10 (всего у книги 17 страниц)
Томагавки, мокасины, скальпы, перья и вигвамы
Вроде как зарисовка из жизни североамериканских индейцев XIX-го века
Вообще запахло сдиранием скальпов и тому подобными детскими радостями.
И. Ильф, Е. Петров, «Одноэтажная Америка»
На североамериканскую прерию шмякнулось утро. Рассвет взял, да ка-ак забрезжил! Солнце, не какое-нибудь там житомирское, или, скажем, тамбовское, а самое что ни на есть типично североамериканское выплюнулось из-под горизонта. Его жёлтый свет как моча потёк по индейским вигвамам.
Какая-то североамериканская птица закукарекала в третий раз. (Автор тут же вынужден извиниться перед читателем за то, что не сообщает название этой птицы. Просто автор не орнитолог и не знает, какие там водятся птицы, а искать информацию в справочниках да энциклопедиях ему лень). Не успело это пернатое животное прокукарекать, как из вигвама № 37, зевая, поёживаясь от утренней прохлады и почёсывая ягодицу томагавком, вышел североамериканский индеец Тимофеич, то есть в переводе на русский язык Стреляный Воробей. Он тоже был существом пернатым, ибо всем известно, что индейцы носят перья. Поправив на переносице покосившееся пенсне, он окинул зоркими очами вигвамы соседей, таких же, как он, североамериканских индейцев из племени… эээ… из племени, скажем, каких-нибудь магикачей, или, например, апачаров, а может, делашонов… (Автор снова должен извиниться перед читателем за то, что названия индейских племён вынужден высасывать из пальца, или брать с потолка, поскольку, не будучи этнографом, настоящих названий не знает, а рыться в справочниках и энциклопедиях ему… Ну, ты понял, читатель. Так что выбирай из этих трёх придуманных автором вариантов то название, которое тебе больше по душе, или же найди в энциклопедии и подставь сюда другое). Затем острый взгляд индейца Тимофеича заскользил по прерии к западному горизонту. Там, на горизонте, он узрел горы. Сощурившись, вперился в эти возвышенности, дабы рассмотреть – что там происходит. Острое зрение, усиленное стёклышками пенсне, позволило индейцу заметить, что по горной тропе спускается группа людей. Индеец насторожился: а вдруг это бледнолицые. А, как известно, бледнолицых хлебом не корми – дай выменять на дешёвую бижутерию бесценные индейские земли, или, хуже того, дай заразить гордых аборигенов дурной импортной болезнью под названием алкоголизм. О, с этими бледнолицыми надо держать нос по ветру, ушки на макушке, а хвост пистолетом, или, лучше, пистолет хвостом, а ещё лучше не пистолет, а винтовку, и не хвостом, которого нет, а уверенной рукой.
Тимофеич Стреляный Воробей снял пенсне, поплевал на стёклышки, тщательно протёр их подошвой мокасина, чтобы лучше видеть, и водрузил обратно на горбатый индейский нос. И так напряг глаза, что аж хрусталики хрустели. Да, теперь он чётко видел, что это таки бледнолицые, и что они, спускаясь с гор на прерию, о чём-то оживлённо беседуют. По движениям их губ и жестам рук индеец Тимофеич определил: они говорят о несметных полезных ископаемых в недрах здешних земель, и о том, как можно разбогатеть, если расковырять эту землю буровыми вышками да шахтами. Но сначала, дескать, надо прогнать с этих земель «вонючих краснокожих» с их вигвамами да томагавками. И вот эти, мол, ящики с оружием помогут их прогнать, а если не прогнать, то, в крайнем случае, истребить.
– Ишь чего задумали, койоты пархатые! – проворчал, зевнув, Стреляный Воробей и, приподняв набедренную повязку, лениво помочился в сторону гор.
– Кого это ты ругаешь, мой краснокожий брат? – спросил вышедший из вигвама № 4 индеец Ильич, или, в переводе на русский язык, Лапчатый Гусь, приветственно похлопывая Тимофеича по плечу томагавком.
– Бледнолицых, – кратко пояснил Стреляный Воробей, забинтовывая своё кровоточащее плечо.
– Каких бледнолицых?
– Которые спускаются сюда с гор.
– С каких гор?
– Которые на западе. Других же отсюда не видно.
– А где запад?
– Там.
Но как ни всматривался Ильич Лапчатый Гусь, никакого запада с горами и бледнолицыми он так и не смог разглядеть сквозь густую сеть трещин, покрывавших стёкла его пенсне после того как по нему (по пенсне) пробежал табун бизонов,.
– У них есть громовые трубки, плюющие огнём, которые мы, индейцы, называем ружьями, и они будут искоренять нас с наших исконных жилплощадей. Вот спустятся с гор, пересекут прерию и, как минимум через неделю, будут здесь, – пояснял, расчёсывая перья на голове гребнем из рога бизона, индеец Тимофеич Стреляный Воробей.
– М… да, дела, – протянул Лапчатый Гусь, тоже начиная мочиться. – Надо сказать вождю. Он у нас мужик башковитый, чего-нибудь скумекает. Помнишь, на нас напало племя мурокозов, и никто не знал, что делать. Только наш мудрый вождь сообразил, что надо убегать. И теперь чего-нибудь придумает. Авось выкрутимся.
Лапчатый Гусь решительно стряхнул последние капли.
– Да, время на размышление пока есть. Покурим? – предложил индеец Тимофеич.
– А как же. Мы ж как-никак индейцы, – поддержал предложение индеец Ильич, вынимая из кармана набедренной повязки курительную трубку. – Хотя наш Борисыч и лепечет о вреде курения, но как же нам, индейцам, не курить. Индеец без табака и трубки – это как итальянец без макароны, или украинец без галушки, или француз без лягушки.
Борисычем, то есть в переводе с этого индейского языка на русский Целительной Пиявкой звали одного из двух колдунов этого племени. Второго колдуна звали Моисеичем, что в переводе означает Переменная Облачность. Борисыч трудился на ниве колдовства в области здравоохранения и здравонападения, а Моисеич специализировался на стихийных бедствиях и стихийных радостях.
(– Ерунда какая-то получается, – бурчит вдруг внутренний голос автора. – Не бывает у индейцев таких имён: Тимофеич, Ильич, Борисыч, Моисеич. Это вообще не имена, а отчества, и вовсе не индейские. Вот Гайавата, Чингачгук, Виннету, Оцеола – это действительно индейские имена, которые давали своим персонажам писатели Генри Лонгфелло, Фенимор Купер, Карл Май, Майн Рид – литераторы, хорошо знавшие индейское житие.
– Ну да, я не лингвист и не полиглот, – отвечает внутреннему голосу автор, – поэтому настоящих индейских имён не знаю, вообще не знаю индейских языков и наречий, вот и приходится опять-таки брать имена с потолка или высасывать из пальца. А то, что эти индейские имена похожи на здешние отчества, прошу считать случайным совпадением.
– И не носили индейцы пенсне. Индеец в пенсне – это какая-то карикатура.
– Утверждение, что индейцы не имеют право носить пенсне – это дискриминация по национальному или расовому признаку. Что, индейцы – не люди, что ли? Конечно, люди, и ничто человеческое им не чуждо, в том числе и ношение пенсне, тем более что действие происходит в девятнадцатом веке, когда ношение пенсне было делом обычным.
– Вообще, какого хрена (или другого корнеплода) ты взялся за тему индейцев, если не знаешь ни названий индейских племён, ни индейских имён, да и вообще в этой теме явный профан? Писатель должен брать для своих сочинений темы, с которыми он хорошо знаком либо по личному опыту, либо изучив большой объём соответствующей литературы, а не так, с бухты-барахты. Тебе следовало бы прежде, чем сесть за сочинение об индейцах, тщательно проштудировать десятки томов по этнографии, географии, лингвистике, зоологии (чтобы, например, знать, какая там птичка кукарекала), и даже ботанике (чтобы знать, какая там растительность произрастает в этих прериях); или даже съездить в Америку и пообщаться с настоящими индейцами, несмотря, что современные индейцы отличаются от тех, из девятнадцатого века. А ты ничего этого не сделал, ничего почти об индейцах не знаешь, а туда же – писать. Какого, повторяю вопрос, хрена (или иного корнеплода) ты взялся за эту тему?
– Ну, как-то вот приспичило. Я ж в детстве, как и многие мальчишки, читал про приключения Гайаваты, Чингачгука, Оцеолы… Смотрел в кинотеатрах сосиско-вестерны…
– Со… Это что за…
– Ну, бывают настоящие фильмы-вестерны, американские, а бывают спагетти-вестерны, названные так потому, что их снимают итальянцы, которые, как известно, любят кушать спагетти. А в советских кинотеатрах крутили вестерны восточногерманского производства, а поскольку немцы любят сосиски, то я такие фильмы называю сосиско-вестернами. Главные роли индейцев (Чингачгука, Виннету, Оцеолы, Зоркого Сокола, Ульзаны и т.д.) в этих сосиско-вестернах исполнял мускулистый югославский актёр Гойко Митич. Начитавшись таких книг, насмотревшись таких фильмов и беря пример с индейца Митича, советские мальчишки втыкали в волосы перья (голубиные – если жили в городе, или гусиные – если жили в деревне), делали из подручных материалов набедренные повязки или другие элементы индейской одежды, обязательно с бахромой, вооружались самодельными томагавками или ружьями и, так сказать, индейцеобразничали. Я тоже не избежал в детстве таких игр. И вот теперь, будучи взрослым бумагомарателем, я вдруг и подумал: а не написать ли чего-нибудь про индейцев. А поскольку про индейцев я мало что знаю, даже то, что читал в детстве, подзабыл, то и выходит вот такая отсебятина. Но это даже смешнее. А смех, как утверждают медики, очень полезен для здоровья. Поэтому буду продолжать в том же духе).
– Наш Борисыч совсем плохой стал, – говорил Стреляный Воробей, потроша папиросу, чтобы извлечённым из неё табаком набить индейскую трубку. – Заговаривается старик. Намедни ляпнул: «Мойте руки перед едой». Представляешь?! Испокон веков все нормальные индейцы облизывали руки после еды, а он говорит «перед». Любой пацан знает, что облизывать руки перед едой нет никакого смысла – это и не вкусно и не питательно. Совсем запутался дед. Старость – не радость.
– Мне тоже на днях колдун Борисыч сказанул: «Зубы надо чистить». Я ему отвечаю, мол, чищу регулярно, гляди, как блестят. А он мне: «Это зубы койота, а чистить надо свои собственные». Ну, как тебе? Свои собственные! Бред какой! Если я ожерелье сделаю из своих собственных зубов, то чем же я буду кусать и жевать?!
– Я ж и говорю: заговаривается старик, путает.
Пока эти двое, по очереди посасывая трубку и пуская из правой ноздри и других отверстий организма табачный дым, перемывали косточки колдуну, из вигвамов выковыривались остальные члены племени: пернатые мужики и бабы, едва оперившиеся отроки и отроковицы и пока не оперившаяся сопливая голопопая мелюзга. Мужчины приступили к своим мужским делам: нанесению на лица макияжа, заплетению косичек, примерке бус, ожерелий, браслетов и прочей бижутерии. А дамы сосредоточились на женских обязанностях: принялись готовить жаркое из бизона. Бизон в знак протеста с рёвом метался по прерии, норовил лягаться и бодаться, но имеющие опыт семейной жизни женщины без особых хлопот дали ему по рогам, отчего парнокопытный рогоносец отбросил копыта и стал послушно вертеться на вертеле над костром, аппетитно дымясь.
Когда аромат бизона просочился в вигвам № 1, началось извержение вождя. Вождь извергался из вигвама степенно, несуетливо, важно, как и положено уважаемому индивиду. Сначала из сумерек помещения выплыл его солидный нос. Вскоре появились мудрые очи с нахлынувшими на них бровями. Через непродолжительное время стали прорисовываться гофрированные морщинами щёки. Затем проявилась роскошная корона из перьев. И так далее.
Когда вождь полностью вылупился из вигвама, племя приветствовало его криками: «Да здравствует наш дорогой вождь!», «Вождь и племя – едины!», «Наш вождь – ум, честь и совесть нашей эпохи!», «Мы говорим «вождь» – подразумеваем «племя», Мы говорим «племя» – подразумеваем «вождь»!», «Вождь – наш рулевой!»… Какой-то молодой и неопытный индеец невпопад брякнул: «Вождём ты можешь и не быть, но человеком быть обязан!», но ему тут же дали подзатыльник – не произноси несанкционированные лозунги!
Вождя звали Эдуардыч, что в переводе с этого индейского языка на русский означает Большая Шишка (подразумевается шишка секвойи; автор слыхал, что в Северной Америке произрастают гигантские хвойные деревья – секвойи, и полагает, что, как и у других хвойных растений, у секвой должны быть шишки, а поскольку секвойи – растения огромные, то и шишки у них должны быть большие). Кивком ногтя Эдуардыч разрешил соплеменникам закончить изречение лозунгов и продолжить начатые дела. И они, прекратив изрыгать слова, таки продолжили заниматься макияжем (мужчины), вращением бизона (дамы) и пусканием соплей (мелюзга).
Тут наш зоркий Стреляный Воробей, воткнув губы в ушную раковину Большой Шишки, нашептал известную читателю информацию.
– Бледнолицые… – задумчиво повторил вождь, шевеля большой нос всунутым в него перстом. – Гм. После завтрака посоветуюсь с народом.
(– Может, и индеец Эдуардыч Большая Шишка носил пенсне? – усмехается презрительно внутренний голос автора.
– Нет, Большая Шишка пенсне не носил, – отвечает своему внутреннему голосу автор.
– Ну, то-то же, – одобрительно замечает внутренний голос.
– Большая Шишка носил монокль.
– Тьфу!)
Мужики во главе с Эдуардычем уселись в кружок, и бабы принялись их потчевать, обрубывая и поднося им фрагменты бизона, источающие соблазнительные ароматы.
Насытившись парной бизонятиной, кавалеры помыли руки языками и, зычно порыгивая и попукивая, встали и разбрелись по стойбищу, а бабы приступили к кормлению себя и потомства.
Наконец, видя, что все его соплеменники употребили корм, вождь кивком ногтя подозвал к себе жилистого нервозного типа по имени Леонидыч – Банный Лист и негромко произнёс:
– А ну-ка, милок, постучи сбор на племюм.
Милок, то бишь Банный Лист, принялся дубасить кулаками по барабану, который представлял собой выдолбленный кусок бревна с натянутой на торец кожей бизона, не того, свежесъеденного, а его прапрапрапрапрадедушки. Индеец Леонидыч был ударником производства… То есть, тьфу, наоборот: производителем ударов. Он производил удары по барабану, сигнализируя таким образом соплеменникам о важных событиях. Вот теперь он сигнализировал, что все члены племени, кроме младенцев, должны сойтись на общее собрание. Поскольку в таком собрании участвовало всё племя (младенцы не в счёт), то и называлось оно соответственно – племюм.
– Объявляю двадцать шестой племюм открытым! – торжественно объявил вождь, когда все собрались и расселись на грунте. – Слово для доклада предоставляется товарищу Стреляному Воробью, который благодаря своей зоркости открыл грозящую нам опасность. Начинай, милок.
(– Товарищу Стреляному Воробью? – снова ворчит внутренний голос автора. – Это напоминает советскую фразеологию. Это ж, кажется, большевики придумали использовать слово «товарищ» в качестве обращения, вместо «господин», или там «сударь». Сомневаюсь я, чтобы индейцы…
– Дружба и товарищество присущи всем народам, – огрызается автор, – и, значит, во всех языках, в том числе и индейских, есть слова, означающие «товарищ». Поэтому нет ничего необычного в том, что один индеец другого назвал товарищем. И вообще, попрошу не перебивать мою брех… гм, мою прозу всякими придирками!)
Итак, милок, то есть на этот раз Стреляный Воробей начал:
– Товарищи! За прошедший от восхода солнца период мною была проделана следующая работа: я совершил осмотр гор, имеющих место на западном горизонте. В результате этого мероприятия мною был обнаружен вопиющий факт. А именно: коварные замыслы бледнолицых врагов, спускающихся с вышеназванных возвышенностей. То, что данные особи имеют замыслы и именно коварные, я определил по их разговору, которого, конечно, не слышал из-за огромного расстояния, но их мимика и жесты говорили сами за себя. Короче говоря, эти койоты пархатые задумали… – Ну и далее докладчик изложил соплеменникам уже известные читателю результаты наблюдения.
Племя загомонило. Из гула голосов высовывались фразы типа «скверные индивидуумы», «отрицательные субъекты», «нехорошие личности», «несовершенные существа», «особы невысокого интеллектуального и морального уровня» и т.д. Кивком ногтя вождь Эдуардыч восстановил тишину.
– То, что эти койоты пархатые не являются образцами добродетели, само собой понятно, и не стоит по этому поводу издавать звуки, – неспешно звучал Большая Шишка. – Давайте лучше издавать звуки на тему: что делать.
– Можно мне? – поднял руку индеец Геннадьич, что в переводе означает Острие Лепёшки.
– Можно, если осторожно, – произнёс любимую индейскую поговорку Эдуардыч.
– Я предлагаю без суеты и нервозности собраться с духом и изо всех своих сил со всего размаха послушать, что скажет по этому поводу наш мудрый вождь.
Сначала раздались обычные аплодисменты всех членов племени, затем они (не члены, а аплодисменты) переросли в бурные и продолжительные, а вскоре вообще превратились в овации. Вождь пытался осадить такой энтузиазм кивком ногтя, но публика, что называется, неистовствовала в восхищении от столь своевременного и толкового предложения Острия Лепёшки, так что во имя восстановления тишины Эдуардычу пришлось постучать томагавком по ближайшему предмету, каковым оказалась голова индейца Васильича, то есть по-нашему Меткого Глиста. Вид крови утишил неистовство и возродил тишь.
– Я, конечно, скажу своё слово, – зазвучал снова вождь и, заметив, что Лапчатый Гусь раздвигает ладони, явно намереваясь снова зааплодировать, вперился в него строгими зрачками и пошевелил томагавком, каковой намёк заставил Ильича удержаться от хлопка. – Скажу. Но сначала послушаю мнение народа. Одна голова, как говорится, хорошо, а не одна – лучше. Высказывайтесь, предлагайте, советуйте, рекомендуйте, а затем я подведу черту.
– А давайте с бледнолицых снимем… – заговорил Васильич Меткий Глист, голову которого забинтовывал колдун Борисыч, но, не договорив, зашипел от боли.
– Да, давайте с них снимем штаны! – закончила фразу индианка Матвеевна, что в переводе значит Мокрая Курица.
– Скальпы, дура, скальпы, а не штаны, – превозмогая боль, заорал индеец Васильич.
(– Зачем же каждый раз сообщать, что тот или иной член племени был индейцем? – снова придирается внутренний голос автора. – Ведь они все индейцы. Неиндейцев среди них нет, ведь так? Ну так и пиши просто «Васильич», «Ильич», «Тимофеич» и т.д., не пришпандоривая каждый раз к имени слово «индеец», ибо это читателю уже и так понятно.
– Не надо меня учить! – огрызается автор. – Мне, может, просто нравятся такие словосочетания типа «индеец Тимофеич», или «индеец Васильич», или «индианка Матвеевна» и т.д., ну и не мешай, внутренний голос, мне этим наслаждаться).
– Да, это неплохая идея насчёт снять скальпы, – подхватил индеец Валерьич, то есть Быстроногий Карась.
– Я вообще человек идейный, – похвалил себя Васильич Меткий Глист, пытаясь высвободиться из пут, ибо колдун Борисыч, начав забинтовывать его голову, то ли заслушавшись, то ли увлёкшись, забинтовал быстро всего Васильича, превратив его в египетскую мумию, так что тот не мог двинуть ни рукой ни ногой, а извивался как червяк. – Ну ты чего творишь, Борисыч?! У меня ж только голова. Совсем обалдел? Разматывай взад!
Стреляный Воробей и Лапчатый Гусь переглянулись, мол, да, Борисыч таки… Старость не радость.
– А если бледнолицые не захотят, чтобы мы с них снимали скальпы? – высказал сомнение индеец Сергеич – Мохнатый Слизняк. – У меня вот, например, был случай. Встречаю это я одного бледнолицего и говорю ему, мол, эй, мужик, а давай-ка я с тебя сниму скальп. Он мне: «Это зачем же? Нет, не хочу, мне и со скальпом неплохо. Он мне как раз по размеру. Спасибо за предложение, но не стоит беспокоиться». Я ему, мол, ты не волнуйся насчёт оплаты, я оскальпирую тебя задаром; ни копейки не возьму; полностью за мой счёт. Он стоит, чешет скальп, ну, понятное дело, кто ж не любит получить услугу на халяву. Но потом отмахнулся, мол, нет, и задаром не хочу. Повернулся и ушёл.
– Это ты уговаривать не умеешь, – сказал Тимофеич Стреляный Воробей и поправил на переносице покосившееся пенсне. – Знал я одного индейца по имени Парнокопытный Индюк, так тот кого угодно мог уговорить, так что к нему даже стояла очередь желающих быть оскальпированными.
– Да кто их вообще спрашивает, бледнолицых – хотят, не хотят. Что это за церемонии? Какие там уговоры? Долбанул томагавком по черепушке – вот и все уговоры, – взвился нервозный Леонидыч Банный Лист.
– Тоже верно, – одобрил Ильич Лапчатый Гусь. – Жестоко, да, но они сами виноваты. А пусть не замышляют…
– Правильно, нечего тут, понимаешь… А то взяли манеру – захватывать индейские земли, – подхватил индеец Святославич – Скользкий Ёж.
– Ну, предположим, скальпы… А как это сделать? Конкретно, – обвёл соплеменников стёклышками пенсне индеец Тимофеич Стреляный Воробей.
– Когда они приблизятся к нашему, так сказать, населённому пункту, – Леонидыч Банный Лист обвёл рукой вигвамы, – неожиданно напасть на них из засады, и чик-чик. Без скальпов они уже нам ничего не сделают.
– Да, надо взять их врасплох, – одобрил сию мысль Святославич Скользкий Ёж, ковыряя в ухе чубуком курительной трубки. – Притаиться в засаде за укрытием, а когда они подойдут – хоп…
– Ну какое тут укрытие? Какая тут засада? Степь да степь кругом. Ни тебе бугорка, ни тебе кустика. Некуда спрятаться. Они нас издалека увидят, и не будет никакого «врасплох», – забурчал индеец Моисеич Переменная Облачность.
– Ты, Моисеич, вместо чтобы ворчать, придумал бы, как сварганить это укрытие, – набросился на него Васильич Меткий Глист, которого Борисыч таки распеленал, оставив забинтованной только голову. – Ты у нас колдун, специалист по погоде, вот и… Сотвори, например, густой туман. В тумане они нас не увидят.
– В тумане и мы их не увидим. А как напасть на врага, если его не видно, – возразил Моисеич и высморкал из ноздри длинного земляного червя (он любил шокировать соплеменников такими вот колдовскими выходками).
– А давайте построим на их пути укрытие, какую-нибудь стену, например. – предложил индеец Евгеньич, то есть по-нашему Сизокрылый Крот. – Мы за ней спрячемся, и они нас не будут видеть, а когда они к ней приблизятся, мы из-за неё неожиданно выскочим…
– Они не идиоты, и сразу поймут, что неспроста кто-то посреди прерии сварганил стенку, – отмахнулся Стреляный Воробей, – сообразят, что тут какой-то подвох, насторожатся и... Не получится никакой внезапности.
– А давайте прикинемся животными, нацепим шкуры и будем перемещаться на четвереньках, – придумал Геннадьич Острие Лепёшки. – Они, приняв нас за зверей, не обратят внимания, а мы подкрадёмся и – хрясь, хрясь!
– На зверей охотятся, – покачал отрицательно перьями Ильич Лапчатый Гусь. – Увидев нас в зверском виде, они могут открыть пальбу, мол, вот дичь, настреляем да съедим.
– Я не люблю, когда меня едят, – поёжился индеец Адольфыч, то есть Хищный Заяц.
– Придумал! – завопил индеец Борисыч Целительная Пиявка, старый колдун. – Надо прикинуться не животными, а продуктом их жизнедеятельности!
– Выражайся по-человечески, Борисыч, – нахмурился индеец Вадимыч – Большой Микроб, – давай по-простому, без таких вот мудрёных словосочетаний.
– Ну, по-простому выражаясь, давайте прикинемся дерьмом, – пояснил старый колдун. – То есть навозом. Выйдем навстречу врагам и, облепившись бизоньими какашками, заляжем у них на пути. Они примут нас за кучи навоза и не станут стрелять, ибо никто не стреляет в говно. Да просто не обратят внимания, мало ли в прерии навоза валяется. Вот тут-то мы их и захватим врасплох. Это будет для них полная неожиданность. Они обалдеют: чего-чего, а нападения навоза они никак не ожидают.
– Наконец-то я услышал мудрую мысль! – произнёс вождь Эдуардыч Большая Шишка. – Иди, Борисыч, я тебя поцелую прямо в левую бровь! Чмок! Чего-чего, а бизоньих какашек вокруг хватает. Времени ещё много, до прихода врагов успеем вдоволь запастись скотским говном. Да, это гениальный план, простой, но очень неожиданный. Никакой враг ничего не заподозрит. Браво, Борисыч!
Стреляный Воробей и Лапчатый Гусь переглянулись: ишь, чего Борисыч вычудил. Старик, старик, а такое сообразил, до чего и сотня молодых не додумается. Да за такое изобретение ему можно простить и «мойте руки перед едой», и «зубы надо чистить» и прочие странности.
– Итак, решено: будем готовиться стать дерьмом! – провозгласил вождь. – На этом двадцать шестой племюм объявляю закрытым.
Над североамериканской прерией, как белые какашки по голубой воде, плыли по небу облака. Бизоны мирно паслись, превращая пищеварительной системой бесполезную траву в полезное средство маскировки. Продолжался ясный и экологически чистый день индейского племени магикачей, а может апачаров, а может делашонов…
1990, 2011 гг.
_______________________________
