Текст книги "Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 6 (всего у книги 15 страниц)

– Точно, это она, – уверенно заявил я.

– Да я вообще первый раз в жизни вижу этого типа, – заявила девица, нагло глядя прямо мне в глаза.

– Вы уверены? – явно сдерживая вздох разочарования, уточнил Бардаков.

– Уверена.

Она нагло смотрела прямо в глаза следователю, и я понимал, что эту дрянь голыми руками не возьмёшь. Они с Гошей стоили друг друга.

Бардаков ради приличия задал ещё несколько вопросов, но девица держалась своей линии. После её истерики с отключившимся подельником в моей машине и последующим побегом никогда бы не подумал, что она может быть такой хладнокровной и уверенной в себе.

– Распишитесь в протоколе, гражданка Якимчук, – в который уже раз вздохнул Бардаков.

Уходя, она даже позволила отправить в мой адрес кривую усмешку. Захотелось отвесить ей крепкого леща, но я женщин принципиально не бью, если они только не угрожают моему здоровью. Тем более в кабинете следователя.

Ещё пару дней спустя снова объявился Сотников. Новости у него были невесёлые.

– Бардакова отстранили, дело передали другому следователю, не такому принципиальному, – сказал чекист. – Всё идёт к тому, что дело попросту замнут. Ещё как бы и вас не выставили крайним. Но мы за вас ещё поборемся.

Кто это «мы» – я мог только догадываться, однако перспектива того, что виновные уйдут от ответственности, а я и впрямь окажусь крайним, якобы возведшем поклёп на невиновных людей. Тут уже самому статья корячится.

Что ж, как вариант, можно в обход официального следствия принять соответствующие меры. То есть добиться от Гоши признательных показаний. Эта коза Якимчук пойдёт с ним прицепом, он должен и её сдать. Каждый должен получить по заслугам.

Сотников не ошибся. Вернувшись домой, обнаружил в почтовом ящике повестку приглашающую меня завтра к 16 часам к следователю Нуждину Олегу Борисовичу, в кабинет №18. Бардаков со мной общался в 16-м, значит, через дверь.

Повестку приходится показывать завотделением, по ходу дела объясняю Гольдштейну, что прохожу свидетелем по драке, очевидцем которой стал, вот, нужно будет дать какие-то показания.

Нуждин оказывается целым майором, при этом довольно улыбчивым и, на первый взгляд, даже добродушным.

– Присаживайтесь, Арсений Ильич… А ведь это вы сочинили про оперов, верно? Как там… «На спящий город опускается туман, шалят ветра по подворотням и дворам…», – довольно фальшиво пропел он. – Я её дома на магнитофоне слушаю.

Кабинет майора был обставлен чуть получше капитанского, правда, цветов на подоконнике не имелось, у Бардакова хоть и полудохлый, но кактус стоял.

– Что же вы, Арсений Ильич, на невиновного человека напраслину возвели? – продолжал следователь, положив на стол ладони с ухоженными ногтями. – Георгий Вешняков со всех сторон по месту учёбы характеризуется положительно, папа – директор крупного предприятия, а вы зачем-то решили всё представить, как нападение с попыткой вашего убийства и захвата принадлежащего вам транспортного средства. Зачем вам это нужно было?

– Вы в своём уме, товарищ майор⁈ Вы вот сюда посмотрите! Это я, по-вашему, сам сделал?

Я расстегнул верхнюю пуговицу рубашки и продемонстрировал уже начавший желтеть опоясывавший шею кровоподтёк. Нуждин поморщился.

– Ну, Арсений Ильич, свидетелей же нападения не было. Ваше слово против слова Георгия Вешнякова… И его знакомой, которую вы зачем-то тоже сюда приплели. Откуда вы её вообще знаете?

– Оттуда, что она была подельницей Вешнякова, – устало вздохнул я. – Я так понимаю, на вас надавили и заставляют

Майор откинулся на спинку стула, побарабанил пальцами с ухоженными ногтями по оргстеклу, покрывавшему полированную столешницу. Я выдержал его, казалось бы, даже немного сочувствующий взгляд, и он поджал губы, как беззубая старушка.

– Послушайте, товарищ Коренев… Пока ещё товарищ, – уточнил он. – Давайте всё решим по-хорошему. Вы забираете заявление, а мы не станем заводить дело по ложному обвинению.

И вот же ведь, сука, смотрел на меня так, словно бы я и впрямь всё это придумал из головы, словно бы он не знал всей правды, и не получал от руководства приказа спустить дело на тормозах. Вот же мразь!

– Заявление я забирать не буду, – тихо, но твёрдо сказал я. – И вы прекрасно знаете, что Вешняков виновен, но приходится отрабатывать команду, поступившую сверху. Я-то, наивный, всю жизнь думал, что такое понятие, как честь мундира – для советской милиции не пустой звук. К сожалению, я ошибался.

Лицо майора пошло пятнами, глаза налились кровью, а ноздри раздулись, как у быка, увидевшего перед собой красную тряпку. Упёршись руками в стол, он даже привстал со стула, потянувшись ко мне, и моё обоняние уловило запах табака.

– Что. Вы. Себе. Позволяете⁈ – выделяя каждое слово, процедил следователь.

Верхняя губа его при этом приподнималась, демонстрируя пусть и желтоватые, но крупные и крепкие зубы. Натуральный волчара.

– Что ВЫ себе позволяете? – глянул на него исподлобья я. – И раз уж вы не можете – вернее, не хотите добиться правды – я это сделаю сам. И вы мне помешать не сможете. Разве что попробуете посадить меня в каталажку. Нет? Тогда я попрошу подписать мне пропуск, у меня ещё дела.

И он подписал. Правда, на прощание буркнул, что это не последняя наша встреча, и одарил таким взглядом, что я невольно поёжился.

Жаль, что Вешнякова-младшего не в нашу больницу положили. Так мне было бы легче до него добраться, и поговорить по душам. Но в Первую градскую можно пробраться, особенно мне, врачу, ещё и кардиологу. Нужно только придумать причину, по которой я окажусь в кардиологическом отделении.

Тем же вечером я гостил у Лебедевых. Обсуждали приближающееся бракосочетание, грядущий переезд, до которого оставалось не так уж много времени, что ещё нужно успеть сделать, в том числе договориться с арендой теплохода. Сергей Михайлович на этом направлении уже провёл кое-какую работу, пообщался с администрацией речного пароходства, и даже продемонстрировал мне цветной буклет, рекламирующий приписанные к судоходству теплоходы.

– Мои уже смотрели, больше всего всем понравился «Москва-3», – прокомментировал Лебедев, пока я разглядывал буклет. – Вот он как раз… Берёт до 240 человек, этого нам хватит с запасом. Имеет закрытый нижний пассажирский салон, а в хорошую погоду пассажиры могут размещаться на скамейках на крыше надстройки под навесом. Если погода позволит, то на верхней палубе можно и стол поставить, во главе которого вам с Маргаритой сидеть. Сутки аренды стоят 500 рублей. Только аренду нужно оформлять не позднее чем за две недели, так как судно придётся снимать с круизного маршрута, на который как раз начнётся предварительная продажа билетов. То есть ещё неделя у нас есть…

– Завтра же оформлю. Только подскажите, к кому и куда обращаться.

– Нужно съездить в речное пароходство по адресу улица Спиридоновка, дом 17, строение 1. Красивое здание, увидишь сразу – бывший особняк Морозовой. Паспорт и деньги взять с собой… И ещё я там в речном порту присмотрел ресторан. Хороший ресторан, можно будет там же его забронировать. А на теплоходе можно прогуляться до позднего вечера. Маршрут есть хороший, через Химкинское водохранилище и канал имени Москвы до Клязьминского водохранилища, там судно не спеша делает оборот и спустя шесть часов, уже в хороших таких сумерках, возвращается в Северный речной порт. Тех, кто не сможет или не захочет отправиться в речное путешествие – уговаривать не станем, могут после ресторана разбежаться по своим делам. Как вам идея?

– В принципе неплохая, – согласились все.

– Вот и я так подумал, когда в ресторан тамошний заглянул… Арсений, а чего это на все пуговицы застегнулся, как рядовой на плацу перед генералом? Вроде раньше любил свободный ворот.

Я невольно покраснел, что не укрылось от внимания присутствующих. В том числе и от Риткиного, которая посмотрела на меня чуть искоса с подозрением во взгляде, и тихо спросила:

– Сень, а правда, с чего это вдруг?

Мои уши уже горели огнём. Я опустил глаза и, словно нашкодивший первоклашка у школьной доски, пробормотал:

– Просто странгуляционная борозда некрасиво смотрится.

И расстегнул пару верхних пуговиц, демонстрируя жёлто-лиловый след вокруг шеи. Зрелище вкупе со словами произвели на Лебедевых неизгладимое впечатление. Рита и моя будущая тёща сидели с округлившимися глазами, причёл первая зачем-то зажала ладонью рот, а вторая приложила ладони к груди, будто бы опасаясь, что не удержит рвущееся наружу сердце. Андрюхи, правда, не было, гулял со своей Натальей, они там тоже уже поговаривали насчёт свадьбы.

– Сенька, ты с чего это вздёрнуться решил? – скорее просипел, чем сказал Сергей Михайлович.

– Да нет, какой там… Это на меня напали, удавку сзади накинули.

В общем, пересказал если и не в красках, то довольно детально саму попытку моего убийства, и последующими разборки со следователем. Вернее, со вторым следователем, Нуждиным, принявшим дело у более принципиального Бардакова. Только про Сотникова ничего не сказал, ни к чему Лебедевым знать о моём комитетском кураторе. Ну и про своё вмешательство в «сердечные дела» Гоши промолчал, выставив всё как реально произошедший сердечный приступ.

Когда я закончил, секунд десять ещё стояла тишина, которую нарушил генерал:

– Арсений, вот же ты дурья башка, а!.. Какого хре… Простите, дамы! Какого лешего ты сразу мне ничего не рассказал⁈ Неужели бы я тебе не помог⁈

– Да не хотел как-то грузить вас своими проблемами, думал, следствие само разберётся… Потом уже как-нибудь сказал бы.

– Детский сад, штаны на лямках, – вздохнул Сергей Михайлович. – В общем, так… Это дело я беру под свой контроль. Сегодня уже никого на ночь глядя дёргать не стану, а с утра начну названивать.

– Кому? – поинтересовалась Ольга Леонидовна.

– Кому надо, – хмуро буркнул Лебедев. – Вам это знать ни к чему. И даже тебе, Арсений.

– А я и не спрашиваю, – дёрнул я плечами. – Как известно, чем меньше знаешь – тем лучше спишь.

– Золотые слова, – кивнул генерал. – Ладно, на фоне новой информации возвращаться к свадебной теме уже и смысла как-то нет, тем более мы практически всё обсудили. Езжай, Сеня, домой, и ни о чём не волнуйся, тесть всё сделает как надо.

Вот реально, у меня словно камень с души упал. Теперь и в Первую градскую ехать не нужно было. Хотя, конечно, стопроцентно в положительном исходе дела я не был уверен. Всё-таки за спиной Вешнякова-старшего стоят комитетчики, и думаю, он может напрямую обратиться если и не к Цвигуну, то уж к курирующему его завод какому-нибудь генералу однозначно. А тот, если захочет помочь – может и к председателю конторы постучаться. Это, правда, если они в хороших отношениях. Ну или сам постарается решить проблему, используя свой служебный ресурс.

У Лебедева ресурс тоже неплохой – к Щёлокову в кабинет вхож. Может найти, как говорится, коса на камень. Пока придётся побыть в роли стороннего наблюдателя. Если всё пойдёт не так, как хотелось бы, то придётся вмешиваться. Наверное, претворять в жизнь план, который у меня созрел перед приходом к Лебедевым. Только он ещё сыроватый, и доводить этот план нужно будет до нужной кондиции.

[1] В доме отключили горячую воду, и Папанов решил мыться в холодной. С ним случился сердечный приступ.

[2] Село в Нижне-Ломовском районе Пензенской области. Спичечная фабрика в Верхнем Ломове была основана в середине XIX века.

Глава 4

И всё-таки слабоваты оказались связи Сергея Михайловича. И Сотников не потянул. Это выяснилось ещё раньше, нежели я узнал о провале попытки Лебедева расставить всё по своим местам. Андрей Валентинович сам мне признался, что ему велели не соваться не в своё дело, и он не стал вставать в позу. Правда, известил о ситуации Шумского, но как тот из Пензы сможет как-то повлиять на дела московские… В это я слабо верил. Вот же, Андропова смогли убрать, а с каким-то директором завода справиться не получается.

– К самому Щёлокову я соваться не стал, не хотелось лишний раз тревожить его из-за такой ерунды. С замом его поговорил. А тот так и сказал мне, мол, не хочу портить отношения со смежниками из-за твоего будущего зятя. Даже и не знаю, может, из конторы кого по старой дружбе попросить… Есть у меня там один закадычный генерал.

Мы с хмурым генералом сидели вдвоём на кухне его квартиры, и никто из членов его семьи не смел сюда сейчас зайти. Сергей Михайлович при мне предупредил жену и дочь, чтобы носа на кухню не совали. Тем более все уже поужинали, а мы вот с Лебедевым минут сорок гоняли чаи, обсуждая сложившуюся ситуацию. Он что-то ещё говорил, что не стоит опускать руки, что он за меня поборется, что правда должна восторжествовать, но как-то без уверенности в голосе.

Я ради приличия покивал, также выразив надежду, что негодяи должны получить по заслугам, и в десятом часу вечера попрощался, напоследок чмокнув в щёчку свою невесту, которая уже была в курсе отцовских потуг.

– Сенечка, любимый, не волнуйся, всё будет хорошо, – шептала она мне на ухо, крепко ко мне прижавшись на глазах чуть ли не пускающих слезу умиления родителей. – Вот увидишь, эти подонки своё получат.

Получат, особенно тот, кто всю эту кашу заварил, думал я, на следующий вечер переступая порог Первой градской. Про отделение я всё же уточнил в справочной, заодно узнав и номер палаты, представившись институтским товарищем. То, что Гоша лежит в отдельной палате, меня порадовало. Время посещения с 17 до 19 часов. Причём больной (хотя какой он на хрен больной) мог и сам спуститься. Но я не хотел свои эксперименты устраивать у всех на виду. Моей задачей было вообще не засветиться.

Так что уже из машины я вышел в белом халате, а голову прикрыл белой шапочкой. Накинул на шею фонендоскоп, и сразу же стал одним из сотрудников больницы. Недаром говорится, что форма обезличивает.

Таким макаром я и попал в нужное мне отделение. VIP-палата, как её называли в моём прошлом-будущем, набравшись англицизмов, располагалась рядом с сестринским постом. Впрочем, это была стандартная схема.

Нижняя часть лица дежурной медсестры была скрыта развёрнутым журналом «Работница» за май 1979 года с улыбающимися детишками на обложке. Виднелись только очки в толстой оправе и прядь русых волос, выбивавшаяся из-под шапочки. Нацепив на лицо благожелательную улыбку, я спросил:

– Здравствуйте! Больной Вешняков в палате?

Она опустила журнал, открывая нижнюю часть лица с глубокими носогубными складками и морщинами-марионетками. Да и на лбу сразу появились продольные морщины, когда она подняла на меня взгляд. Выглядит лет на сорок пять, а на самом деле, пожалуй, что и моложе.

– Да, при мне вроде бы никуда не отлучался, – ответила она. – А вы, простите, кто?

Она поправила очки, глядя на меня сквозь линзы большими серыми глазами. Я улыбнулся ещё шире:

– С кафедры, попросили осмотреть пациента и составить заключение. Это не займёт не очень много времени.

При Первой градской состояли кафедры нескольких мединститутов, так что прикинуться каким-нибудь интерном одной из них было, на мой взгляд, самым оптимальным вариантом. И я не ошибся.

– Ну идите, – пожала плечами медсестра, снова углубившись в чтение.

Маску я надел в тамбуре, где имелась боковая дверь в уборную. Не нужно, чтобы Гоша меня узнал и сразу поднял крик.

Пациент лежал на кровати в трико и носках, на двух подушках, поэтому скорее это было полусидячее положение. И он тоже читал журнал, правда, «Юность». На тумбочке возвышалась ваза с яблоками, апельсинами и виноградом. Причём даже яблоки выглядели свежими, будто бы их только что сорвали с ветки, хотя в нашей средней полосе они сейчас только наливаются соком. А на другой тумбочке стоял переносной цветной телевизор «Электроника Ц-401» в корпусе из красного пластика. А неплохо устроился отпрыск директора завода. Ещё и холодильник «Бирюса» в углу у окна стоит, там наверняка покоятся какие-нибудь деликатесы.

Хотя, собственно говоря, что я ожидал увидеть? Как он лежит в общей палате на простыне не первой свежести и вкушает то, что дают простым больным? Как бы не так! Гоша, не меняя положения, повернул голову в мою сторону слегка нахмурился, будто бы пытаясь узнать во мне кого-то другого.

– А вы кто? – спросил он. – Новый лечащий врач?

– Можно и так сказать, – ответил я, надеясь, что из-под маски мой голос звучит глуховато, таким образом давая мне возможность ещё какое-то время оставаться неузнанным.

– Мне кажется, я вас уже где-то раньше видел…

– Это только кажется. Как вы себя чувствуете?

– Да ничего, – пожал плечами Вешняков. – А почему вы в маске?

– Эпидемия гриппа, – выдал я заранее припасённый ответ.

– А-а-а, понятно… Доктор, а когда меня уже выпишут?

– В таком деле спешить не стоит, – наставительно сказал я, подвигая к кровати стул и ставя рядом портфель с заранее включённым диктофоном внутри и прикреплённым скотчем к верхнему клапану микрофоном. – Ну-ка дайте руку, я вам пульс посчитаю.

К этому моменту я успел и браслет активировать, так что, едва его запястье оказалось в моих пальцах, немедленно приступил к работе. А ещё минуту спустя пациент начал было бормотать, что я как-то слишком долго измеряю пульс.

– Это по новой методике, – монотонно ответил я, не открывая глаз. – Лежите спокойно и не шевелитесь.

Делать приходилось всё в ускоренном режиме. А когда всё было готово – я услышал тихий стон пациента.

– Что? – спросил я, вытирая носовым платком вспотевший лоб и борясь с накатившей тошнотой.

– Голова… Голова болит.

– Ну ещё бы, третья стадия рака, – вздохнул я.

– В смысле?

Гоша престал стонать и уставился на меня широко раскрытыми глазами, в которых плескался ужас.

– Я говорю, что у тебя, Георгий, третья стадия рака мозга. Вот и болит головка. А дальше будет хуже. Нарушится кожная чувствительность, ухудшатся параметры зрения и слуха, начнет страдать устная и письменная речь… Но главное – это жуткие головные боли, иногда даже наркотические вещества не помогают окончательно заглушить болевые ощущения. В общем, можешь сообщить родителям, чтобы готовились к худшему.

– Как… Но… Да кто вы⁈

– Так и не узнал по голосу? Надо же… А я тот самый водитель Коренев, кого ты пытался задушить нейлоновым шнуром. Вспомнил?

– Ты?!!

– Я, – кивнул я покаянно, как Раиса Захаровна на встрече с Надей из ещё неснятого Меньшовым фильма. – Ловкость рук, как говорится… Остановка сердца в машине, кстати – тоже моя работа, так что у тебя уже вторая возможность убедиться на собственном здоровье в моих возможностях. Если сомневаешься в моём диагнозе – дождись результатов исследований. Только если они затянутся – онкология перейдёт в последнюю, терминальную стадию. Кстати, не вздумай кричать и тем более кидаться в драку, от твоей покладистости зависит, как долго ты ещё проживёшь.

– А-а-а…

Он скривился от боли, а я участливо вздохнул:

– Да-да, и чтобы ты сразу почувствовал, что такое рак мозга, я добавил болевых ощущений. Они тебя будут мучать до конца твоих дней, не таких уж и долгих… Если, конечно, ты не сделаешь то, что должен сделать. И тогда рак исчезнет, как ни бывало.

– Что⁈ Что я должен сделать?!! – прохрипел он, глядя на меня налитыми кровью глазами.

– Сам-то не догадываешься? Ладно, подскажу… Для начала, Гоша, ты мне расскажешь причину, по которой вы с твоей подружкой убили таксиста, а потом решили убить и меня, чтобы завладеть моим автомобилем…

– Откуда ты знаешь про таксиста? – судорожно сглотнул он.

– Оттуда, – грубо оборвал я его. – Короче… Здоровье я тебе верну, но уже после того, как у следователя на столе будут лежать твои показания, и дело на вас с Якимчук будет направлено в суд. Пойдёшь потом в отказ, попробуешь изменить показания – я так или иначе до тебя доберусь. И уж поверь, на этот раз для тебя обратного пути не будет. И до подружки твоей доберусь, хотя, подозреваю, тебе на неё плевать. Но у меня с ней тоже личные счёты. Так что давай, выкладывай правду-матку.

Повисла пауза, я терпеливо ждал, хотя в любой момент сюда могла заглянуть медсестра, заинтересованная моей задержкой, а то и кто-нибудь из врачей. Рассказывай им потом про кафедру.

– Да кто ты такой⁈ – наконец выдавил из себя скривившийся Гоша со слезой в голосе.

– Я-то? Я кошмар твоей оставшейся жизни. Возможно, недолгой, если будешь себя плохо вести.

– А если дам показания, ты точно вылечишь меня от рака? Клянёшься?

– Ещё и клясться тебе, мразь⁈ Перебьёшься! Придётся поверить на слово. Итак, считаю до трёх. Если по истечении отсчёта не начнёшь говорить, то мне терять нечего – я ухожу, и разбирайся со своим мозгом сам. Один. Два…

Гоша сглотнул застрявший в горле ком, и чуть осипшим голосом сказал:

– Это всё карты. С них началось. Гарик… То есть Игорь, товарищ мой институтский, познакомил меня с одной компанией. Самому младшему лет тридцать, а самому старшему – Эдуарду Николаевичу – за пятьдесят. У них это вроде клуба по интересам, они вечером каждой пятницы собираются на квартире у Эдуарда Николаевича, и играют в преферанс. Компания вроде приличной показалась, общаются интеллигентно. Да и обстановка… Антиквариат, иконы, и техника японская. И они приняли меня в свой круг, карточный круг. Правда, типа как бы с испытательным сроком.

– Адрес?

– М-м-м… Дом в Вознесенском переулке, ещё довоенной постройки, шестиэтажный, номер не помню. Там у подъезда ещё лавочка с изогнутой спинкой, в голубой цвет покрашена. Квартира на третьем этаже. Её номер помню – 38-я.

– А кем работает этот Эдуард Николаевич?

– Я спрашивал потом у Гарика, тот сказал, что вроде в каком-то музее. Только сомневаюсь я, у музейщиков зарплата нищенская.

– Ага, если ничего не воровать…

– Чего?

– Ничего, дальше рассказывай.

– Ну, сели играть. Ставки, правда, были серьёзные, от пяти рублей, но меня Гарик предупредил, так что я был при деньгах. Тем более как раз стипендию получил. Карта в тот вечер хорошо шла, в итоге я поднял полторы сотни. Через неделю снова пришёл. Поначалу карта снова шла, а потом и не заметил, как проиграл две тысячи с лишним.

Новая пауза. Я про себя молился, чтобы сюда никто не зашёл, прежде чем я решу все свои дела.

– И что дальше? – поторопил я Гошу.

– А дальше мне сказали, чтобы в течение месяца я расплатился по долгам, иначе пойдут проценты, и вообще… Понял, что люди серьёзные, просто так не соскочишь. В общем, стал я думать, где взять деньги. Такой суммы у меня отродясь не водилось, хотя с карманными деньгами родители не обижали. Знал, что у отца на сберкнижке лежат несколько тысяч, на личную «Волгу» копит. Служебной ему, видите ли, мало, а на «трёшке» ездить ему, видите ли, уже не престижно. Бля-я-я…

Он с нова скривился и застонал от боли, приложив ладонь к голове.

– Не отвлекайся, – одёрнул его я. – Время играет не в твою пользу.

– Хорошо, хорошо, – торопливо зачастил Гоша. – В общем, поделился я своей проблемой с Катькой, а она через пару дней предложила вариант с угоном машины. У неё знакомый автослесарь есть из бывших зеков, по дурости на пятерик присел, помог одному угнанную машину разобрать и перепродать частями. Я за эту идею уцепился, но мы никак не могли присмотреть машину. Нормальную машину, «Жигуль» или «Волгу-24». Потому что за ворованный «Запор» или даже «Москвич», тем более подержанные, два косаря не выручишь. Вот только время шло, а ничего подходящего не попадалось. Зато попался таксист. И как раз на «Волге». Мы с Катькой из кафе вечером возвращались. Сидели сзади. Сначала её домой отвезти хотел, а по дороге она мне и шепнула, что таксиста можно того. Я ещё шепчу ей, как, у меня ладе ножа нет. Да и не знаю, смог бы я по горлу человека… А она мне, мол, ремень поясной вытягивай и делай удавку. Я подумал, вспомнил, что ещё три дня – и проценты побегут, ну и… В общем, придушил я его.

Очередная пауза. Видно было, что Гоша заново переживает тот неприятный в его жизни момент. Может, ещё и думает, что я ему посочувствую? Ага, щас! Я ещё могу посочувствовать Раскольникову, замочившего старушку-процентщицу топором. Тот хотя бы раскаялся. А этот, судя по всему, раскаиваться отнюдь не собирался. Вон с какой самодовольной мордой лежал, когда я зашёл в его палату.

– Ну что, отдал карточный долг?

– Отдал, – процедил сквозь зубы Вешняков. – Даже себе ещё неплохо осталось. Вернее, нам на двоих с Катькой.

– На что потратили прибыль?

– Да на что… Рестораны, шмотки… Не всё потратили, штука ещё почти осталась.

– И? Дальше что?

– А дальше был ты. Да ты всё уже знаешь. Катька опять подзудила, и даже мне нейлоновый шнурок в руки сунула, заранее приготовила, как знала. Хотели твой «Жигуль» тому же слесарю отогнать.

– Как фамилия этого слесаря?

– Не знаю, просто Костя.

– А гараж где его находится?

– В Котельниках. 1-й Покровский проезд, рядом там пруд ещё большой. Точнее не скажу, это показывать надо. Сними своё проклятье – я покажу, – с надеждой попросил Гоша.

– Проклятье, – хмыкнул я. – Покажешь, только уже следователю. Будет спрашивать, почему решил изменить показания – скажешь, что совесть заела. Он, конечно, удивится, мол, где ты и где совесть – однако другого варианта я для тебя не придумал. Папа твой, понятно, тоже на тебя давить будет, но ты помни про опухоль… Чего сопишь? За всё надо платить, Гоша, за всё. Вышку-то за одного покойника вряд ли дадут, но червонец вполне могут впаять. Или лучше сдохнуть в муках? Дело твоё. Ты морду-то не криви, умей отвечать за содеянное. Как по мне – отсидел положенный срок – и с чистой совестью на свободу. Думаю, папа всяко постарается, чтобы обеспечить тебе более-менее приличные условия отсидки. А там ещё, глядишь, по УДО выйдешь годика на три раньше. Всё-таки первая судимость. Ну что, договорились, Гоша?

– Договорились, – буркнул тот, чуть ли не до крови кусая нижнюю губу.

– Ну раз договорились, то позвольте, молодой человек, откланяться.

Дежурная медсестра уже добралась до кроссворда в конце «Работницы». Кивнула, когда я попрощался, и снова уткнулась в журнал.

Дома прокрутил плёнку, порадовавшись качеству записи, потом отчекрыжил лишние, на мой взгляд, места в начале и конце записи, сделал пару копий. Надеюсь, мне не придётся их кому-нибудь показывать.

Следователь Нуждин пригласил меня к себе в кабинет на третий день. Выглядел он, мягко говоря, подавленным. И при виде его постной физиономии сердце моё в надежде радостно забилось. Как оказалось, не зря.

– Гражданин Вешняков дал признательные показания, – буркнул майор. – Он сознался в том, что, подстрекаемый гражданкой Якимчук, планировал вас задушить.

– Да вы что⁈

Я постарался как можно более правдоподобно изобразить удивление.

– Всё запротоколировано.

Нуждин подвинул мне лист бумаги с копией набранного на машинке текста с уже оригинальной подписью дававшего показания Георгия Вешнякова.

В общем, я не спеша перечитал текст, чувствуя, как меня распирает от ощущения торжества справедливости. Вот же, всё приходится делать своими руками.

– Тут вон ещё и труп таксиста на нём, – сказал я, возвращая бумагу. – Это мне, можно сказать, повезло. Надеюсь, теперь-то все получат по заслугам. И он, его подельница, и те, кто его втянул в азартные игры. Хотя, конечно, там доказать будет сложно.

– Это уже наши проблемы, – отмахнулся майор. – По крайней мере, появилась печка, от которой теперь можно плясать. Но тут есть один нюанс… Если с сердцем у Вешнякова вроде всё в порядке, то с головой проблемы. Подозрение на рак головного мозга.

Он внимательно посмотрел на меня, как будто в чём-то подозревая. Я округлил глаза, покачал головой:

– Ничего себе… Вот это поворот.

– Короче, врачи сейчас его обследуют. Как бы там ни было, Вешняков подтвердил ваши первоначальные показания.

Глядя на унылую физиономию следователя, даже хотелось ему посочувствовать. Но как захотелось – так и перехотелось. Натуральный оборотень в погонах, такому самому место на нарах.

– М-да, надо же… И что, как скоро суд? – поинтересовался я.

– Такие дела быстро не делаются, – покрутил в пальцах шариковую ручку Нуждин. – Мы вас оповестим, как дело к суду пойдёт.

Эдак, чего доброго, я свадьбу раньше сыграю, чем Гошу посадят, думал я, покидая кабинет следователя. А такому важному мероприятию, как бракосочетание с последующим празднованием, хотелось бы закрыть все гештальты. Чтобы, как говорится, ничего за душу не тянуло.

После визита к следователю вечером позвонил Лебедеву, пересказал в общих чертах новости. Радости генерала не было предела.

– Рад, что всё так закончилось, – сказал он. – Но с чего бы…

– Наверное, совесть проснулась, – не дал ему закончить мысль я. – Оказывается, она присутствует даже у самых отъявленных негодяев.

Не рассказывать же, в самом деле, как всё было в реальности… Может, и поверили бы. Только оно мне надо? Не было меня в Первой градской, никто не знает о моём визите туда, только я и Гоша. А Гоша обещал не болтать, знает, чем это может для него закончиться.

Дома я немного поколдовал с ДАРом, избавившись от ещё видимых последствий удушения, и от странгуляционной борозды не осталось и следа. Признание Гоши получено, а мне уже надоело прятать шею за наглухо застёгнутым воротничком.

На следующий день позвонил Сотников, попросил встретиться. Мы пересеклись на лавочке в скверике неподалёку от моей больницы.

– Ничего не понимаю, – говорил комитетчик, облизывая мороженое в вафельном стаканчике. – Почему Вешняков-младший вдруг решил изменить показания… Вы часом не в курсе, Арсений Ильич?

Я тоже лизнул верхушку холодного лакомства. Всё-таки вкусное оно, советское мороженое. Без всякой химии и грёбаных красителей, после которых у людей развиваются всякие нехорошие болячки вплоть до онкологии. Хуже всего, что страдают дети – главные потребители сладостей. В том моём будущем этой гадости было невообразимое количество. А будет ли в этом?

– Не иначе совесть проснулась, – повторил я сказанное накануне Сергею Михайловичу.

– М-да… Не думал, что у этого типа она есть. Хорошо, что так всё разрешилось, а то меня в последнее время глодало чувство вины за то, что не мог вам помочь.

– Ну, вы же не председатель комитета госбезопасности, – улыбнулся я. – Возможно, у вас всё ещё впереди.

– Вашими бы устами, – хмыкнул Сотников, снова лизнув мороженое. – Хотя даже и не знаю, нужна ли мне такая должность. Чем выше взлетишь – тем больнее падать… Вешняков, кстати, сейчас во всё той же Первой градской, только в другом отделении. У него же рак мозга нашли чуть ил не в последней стадии. Так, чего доброго, и до суда не доживёт.

– Да? Хм… Хотелось бы, чтобы дожил.

– И мне хотелось бы. Да, чуть не забыл… Владимира Борисовича переводят в столицу, в УКГБ по Москве и Московской области. Так что мы с вами связь не теряем, но и с Шумским сможете видеться почаще. Если, конечно, возникнет такая необходимость.