Текст книги "Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 4 (всего у книги 15 страниц)

– Вот ты и познакомился с Бобиком, он тебя, если что, по запаху узнавать теперь будет, – коротко рассмеялась Рита. – Ладно, идём я тебе кое-что покажу.

Этим «кое-что» оказалась находившаяся в паре километров от посёлка старая усадьба, принадлежавшая до революции какому-то то графу. Усадьба красного кирпича была в два этажа высотой. Чем-то она мне напомнила ту, что находилась в селе Куракино. Причём эта сохранилась даже вроде бы получше, ещё местами виднелись следы былого величия. А в сотне метров от усадьбы возвышалась церквушка с колокольней, уходившей вверх метров на двадцать.

– Масоном был граф, – сказал я, задумчиво разглядывая строение.

– Это почему? – спросила Рита.

– А ты на фронтон погляди… Лепнина изображает заключённый в треугольник глаз с расходящимися от него лучами, ещё вон и циркуль под ним, а это масонские символы.

– Я слышала, даже Пушкин был масоном.

– И не только. В 18 и 19 веках в России быть масоном считалось круто, как сейчас состоять в КПСС. Суворов был масоном, Кутузов, Карамзин, Грибоедов, император Павел I… Вообще вроде бы масонство в Россию завёз Пётр I, его ещё, по слухам, в Голландии завербовали. А вот при Александре I все эти тайные ложи стали прикрывать, и только в начале 20-го века масоны в России вновь активизировались. Тот же Николай Гумилёв состоял в ложе.

– Слушай, какой ты начитанный, – округлила глаза Рита и тут же сменила тему. – Давай на колокольню заберёмся? Оттуда вид просто потрясающий. Поднималась на неё последний раз в 16 лет, лестница ещё была в более-менее приличном состоянии.

– А если сейчас уже не в приличном? Не боишься оттуда сверзиться?

– Ха, так ведь ты у меня есть, великий целитель, который даже мёртвых воскрешает! – не без пафоса произнесла девушка.

– Ну с мёртвыми, пожалуй, перебор, а в целом ты права.

После чего схватила меня за руку и потянула к колокольне. Минуту спустя мы оказались внутри сумрачной башни. Обрывки старых газет, рваный башмак без шнурка, пустая бутылка из-под пива «Колос»… А на «второй этаж» вела слаженная из металлических прутьев лестница, причём как минимум половины прутьев не хватало. Странно, что ещё всю лестницу не срезали на металлолом.

Но в целом расстояние между прутьями было не такое больше, так что перешагнуть через недостающее звено не было большой проблемой. Во всяком случае, для меня. Кстати, и в дощатом покрытии зияло несколько дыр из-за нехватки досок.

– Полезли? – с улыбкой спросила Рита.

– Раз тебя не отговорить, то полезли. Только я первый, буду проверять лестницу на прочность.

Нельзя сказать, что подъем на третий, самый высокий уровень, превратился в экстремальное приключение, но поволноваться пришлось. И не за себя – в какой-то момент нога у Риты соскользнула с ржавой перекладины, и на пару секунд она повисла на руках.

– Ой!

На это восклицание я и обернулся посмотреть вниз. У самого тут же сердце ухнуло куда-то в пропасть. Но Рита с проблемой справилась самостоятельно, не дожидаясь, пока я приду на помощь; подтянулась на руках и поставила ногу на перекладину.

– Ты как? – спросил я, чувствуя, как с виска по щеке стекает капля пота.

– Нормально, – почему-то немного виновато улыбнулась она. – Ерунда, последний пролёт – и мы наверху.

Настил самой верхней площадки сохранился относительно неплохо. Видно, за досками сюда не всякому охота было забираться. Доски, кстати, были толстые, вроде как чуть ли не из морёного дуба, такие и через триста лет не потеряют своих качеств.

А вид отсюда и впрямь был захватывающий. Я обнимал Риту за хрупкое плечо, и мы смотрели вдаль, на расстилавшуюся перед нами круговую панораму. Позади нас пестрили крыши дачного посёлка, по другую сторону виднелась какая-то деревенька, темнел лес, а в юго-западном направлении были видны большие пруды Бисеровского рыбхоза, о которых мне говорил ещё вчера Андрей. А небо… Небо было бездонно-голубым, без единого облачка.

Я вздохнул полной грудью чистый, пьянящий воздух, ещё сильнее прижал к себе Риту, а в следующее мгновение неожиданно где-то даже для себя потянулся к её губам. И она не отстранилась, потянулась в ответ, и вот уже наши губы слились в затяжном и горячем поцелуе. А потом Рита отпрянула, раскрасневшаяся, с горящими глазами, тяжело дыша. В моей груди сердце тоже колотилось, а лицо, я чувствовал, горело пунцовым, и весьма кстати его охолонул порыв свежего ветра.

– Романтичное местечко для поцелуев, – пробормотал я, и посмотрел на часы. – Ого, там уже, наверное, весь шашлык без нас съели.

Во время спуска уже я, решив погусарить, едва не сорвался, причём с самого верхнего пролёта. Реакция спасла от возможного увечья, вот только левую ладонь ободрал до крови, а учитывая, что в рану могла попасть ржавчина, нужно было немедленно рану продезинфицировать. Но пришлось терпеть до дачи, где мне Рита промыла рану перекисью водорода и забинтовала.

– Вот на хрена ты, Ритка, жениха на эту колокольню потащила? – недоумевал Андрей. – Захотела до свадьбы овдоветь?

– Тьфу, дурак, типун тебе на язык! – грозно посмотрела на брата Рита.

– Правда, Андрей, скажешь тоже, – поддержала дочку Ольга Леонидовна. – Арсений, ну как, поменьше болеть стало?

– Да оно как-то и не сильно саднило, – признался я. – Главное, что Рита продезинфицировала рану по всем правилам, надеюсь, никакая зараза не пристанет.

А мясо было такое же вкусное, как и вчера. Ещё и водителю Сергей Михайлович оставил, вручил тому пакет из плотной крафтовой бумаги, когда тот приехал за шефом и его женой.

К вечеру мы были в Москве. Так и не понял, отдохнул я или нет, хотя вроде бы никаким особо физическим трудом не занимался. Ну если не считать подъёма на колокольню и последовавшего затем спуска. Из-за обмотанной ладони вести машину было не очень комфортно, однако больших проблем я не испытал, всё же процарапал не до мяса, а повреди всего лишь верхний слой эпидермиса.

Самое интересное случилось уже дома. Я решил перебинтовать ладонь, намазав рану сульфаниламидом как средством, обладающим реально антибактериальным эффектом. Глядя на ссадину, я каким-то внутренним чутьём осознал, что, быть может, стоит попробовать. Повернул браслет, и прижал правую ладонь к левой в немного молитвенном жесте. Закрыл глаза, думая, что ничего не получится, зря только время трачу… И тут увидел, как радужные ниточки «паутинок» как-то осторожно, словно побаиваясь, а затем всё смелее проникают в левую ладонь, вернее, не дальше повреждённого слоя эпидермиса, который заживал буквально на глазах. На закрытых глазах, если уж быть до конца справедливым, что отнюдь не делало сам факт заживления менее значимым.

Когда через пару-тройку минут всё было кончено, я открыл глаза и посмотрел на левую ладонь. Чуть розовая, свежая кожа, и никаких следов недавней ссадины. Та-а-ак, это что же получается… Выходит, в какой-то момент во мне открылась способность исцелять себя самого? А ведь в инструкции, которую я хранил, про самоисцеление ничего написано не было, да и после, когда я пытался как-то себя подлечить, у меня не получилось. Но это было ещё в самом начале моей целительской карьеры, сейчас же, выходит, что-то изменилось. И непонятно, в какой момент. Может, после посещения Троице-Сергиевой лавры?

Впрочем, не суть. Главное, что этот аспект моего ДАРа теперь действует, и, исходя из этого, я могу поддерживать свой организм в идеальном состоянии. Не откладывая дело в долгий ящик, я тут же принялся за диагностику. Всё-таки хотелось знать, происходят ли внутри моего организма какие-то негативные процессы, или я абсолютно здоров… Главное – проверить сердечно-сосудистую систему, мой профиль как-никак. На полную диагностику ушло меньше пяти минут, по итогу которых выяснилось, что я пусть и не идеален, но в ближайшие годы, по крайней мере, беспокоиться не о чем. Причём ощущение было странноватое, оно отличалось от того, что я испытывал, сканируя других. Но не настолько, чтобы стать какой-то серьёзной проблемой.

На следующий день ближе к вечеру позвонил Высоцкому. Трубку никто не поднял. Позвонил ещё через час – снова тишина. И только в половине двенадцатого ночи Владимир Семёнович наконец отозвался.

– Гулял с товарищами, отходная своего рода, – признался тот. – С завтрашнего дня буду в завязке, вот и решил напоследок немного разговеться. Но только немного, я ж понимаю.

Что он там понимает – я не стал уточнять, просто договорились, что в семь вечера завтра он будет у меня. Высоцкий приехал на своём «Мерсе» без десяти – как он паркуется, я увидел в окно. Артист был в кожаной куртке, попыхивая сигаретой. Вышел, посмотрел на мой дом, явно что-то прикидывая, и двинулся к моему подъезду.

Звонок в дверь раздался через минуту. Высоцкий был уже без сигареты, хотя запах табака чувствовался. И вкусный запах, хотя я и не спец по табаку. Оно и понятно, заграничные курит.

– Привет! – протянул руку, минуя порог. – Чуть пораньше, но, думаю, ничего страшного?

– Всё нормально, – улыбнутся я. – Проходи. Чайку, может, или у тебя со временем напряги?

– Сегодня никуда не надо, завтра только в 11 на «Мосфильме» съёмки. Надеюсь, я завтра с утра буду в порядке?

– В порядке, – кивнул я. – В плохом состоянии я бы тебя и не отпустил.

Чай пили с полчаса под неторопливый разговор. Владимир Семёнович рассказывал про съёмки у Швейцера, где он в «Маленьких трагедиях» играет Дона Гуана, как все ждали его возвращения из больницы на съёмочную площадку. Вспомнил, как снимали многосерийный фильм «Место встречи изменить нельзя», который вроде бы собирались показать по телевидению в конце этого года.

– Не хотел я, чтобы Конкин играл Шарапова, – откровенничал Высоцкий. – Да и Говорухин был против, и братья Вайнеры… Но против киношного начальства не попрёшь.

Все эти тонкости я знал из своего будущего; там и телевидение, и бульварные издания, и интернет пестрели деталями съёмочного процесса. Конкин раздавал интервью направо и налево, вспоминая, как хотел даже покинуть проект из-за постоянных придирок Высоцкого, которому потакал Говорухин. Возможно, сыгравший Шарапова актёр был и прав, но в данный момент я не собирался возражать гостю, нужно было нам с ним настроиться на одну волну, а вот такие дружеские посиделки тому весьма способствовали.

Наконец чай был выпит, печеньки и пряники подъедены. На часах без двадцати восемь.

Я надеваю халат, в карман которого кладу иконку с Рафаилом, надеваю на шею крестик… Носить постоянно всё же опасаюсь, не те времена… Пока, во всяком случае. Найдутся стукачи-обличители, и плакала моя кандидатская вместе с комсомолом. А может и институт, если решат устроить показательное судилище.

– Точно готов изменить свою судьбу? – спрашиваю я перед тем, как приступить к работе.

– Давай уже, Сенька, не томи, – морщится Высоцкий.

Смысла расспрашивать пациента, как когда-то несчастного Филимонова, нет ли у него серьёзных психических отклонений, не страдает ли он шизофренией, нет ли у него тяжёлых заболеваний сердца и сосудов и так далее я не видел. Как-никак не так давно лично приводил здоровье Владимира Семёновича в порядок, диагностировал, и знаю, можно сказать, как облупленного.

– Ложись на диван, устраивайся поудобнее, – начал руководить я. – Закрывай глаза и постарайся максимально расслабиться. Думай или вспоминай о чём-то приятном. Море, пляж, рядом Марина…

Бард улыбнулся краешком губ, а я тем временем активировал браслет и положил правую ладонь на живот Высоцкого справа, в районе печени.

– Будешь чувствовать тепло, как тогда, у меня в процедурном кабинете – не обращай на это внимания, – добавил я.

Закрыл глаза, сосредотачиваясь. В принципе, я шёл проторенным путём, положительный опыт уже имелся. Другой вопрос, что закончилось всё далеко не так радужно. Хотелось верить, что на этот раз пациент сумеет справиться с психологическими проблемами, найдя смысл жизни в семье, детях (почему бы им с Влади не завести собственного), в творчестве, наконец!

Я не стало бубнить, что алкоголь – это зло, и прочую лабуду. Просто направил «паутинки» в печень, после чего мысленно дал команду активировать фермент алкольгодегидроденаза, превращающего этиловый спирт в альдегид. Своего рода аналог введения в организм дисульфирама, который блокирует активность ALDH – действие лекарства имитирует генетически предопределенную непереносимость алкоголя.

«Паутинки» знали своё дело, выполняя мою команду, я же в данный момент исполнял всего лишь роль аккумулятора. Чувствовал, как медленно, но верно расходуется моя энергия, однако каким-то внутренним чутьём понимал, что потрачу её не всю, что энергии во мне останется на порядок больше, нежели в тот раз, в Доме культуры села Куракино.

В какой-то момент я увидел, что «паутинки» стали меркнуть и вскоре окончательно исчезли. Дзинь! Повинуясь прозвучавшему в голове колокольчику, я убираю ладонь и открываю глаза.

– Как самочувствие? – спрашиваю

– Вроде бы нормально, – открывает глаза Высоцкий и смотрит на меня снизу вверх.

– Так и должно быть… Закрывай снова глаза и не шевелись, сейчас за наркозависимость примемся.

– Да не наркоман я…

– Давай, давай, не спорь, в любом случае хуже не будет.

И я снова, активируя браслет, кладу правую ладонь на лоб пациенту, и сдавливаю пальцами левой руки запястье правой. На этот раз воздействую на подкорку, перестраиваю её таким образом, чтобы приём наркотических средств не вызывал выброса гормона дофамина – главного в потоке ответственных за чувство удовольствия нейромедиаторов. Не знаю, как будет блокироватьяс выработка дофамина, но «паутинки» сами в курсе того, что нужно сделать, и снова я, активировав их, перехожу в статус наблюдателя. И вновь всё заканчивается с колокольчиком, мелодично прозвучавшего в моей голове.

Фух, хватило силёнок всё закончить. Ощущение, что протратился где-то на две трети.

Комната перед моими глазами покачнулась, после чего всё же приняла нормальное положение.

– Вот и всё, – произнёс я как можно более спокойным, умиротворённым тоном. – Можешь сесть. Как самочувствие?

– Да вроде бы ничего не изменилось, – пожал плечами Высоцкий, принимая сидячее положение.

– Поверь мне, изменилось, – устало улыбнулся я. – И сейчас я тебе это докажу.

Стараясь, чтобы походка была ровной и твёрдой, я дошёл до кухни, вынул из холодильника заранее приготовленную бутылку «Столичной», набулькал половину гранёного стакана, и принёс его застёгивающему рубашку Высоцкому.

– Пей. «Столичная», хорошая водка.

Тот с сомнением посмотрел на стакан.

– Я ж теперь вроде непьющий.

– Вот и проверим. Давай, смелее!

Он взял стакан, покосился на меня из-под низких бровей, выдохнул и… Рука остановилась на полпути.

– Слушай, у меня чё-то внутри какое-то неприятие к водке, чувствую, что, если выпью – меня вырвет.

– А так и будет, – довольно ухмыльнулся я. – И с наркотическими веществами та же история. То есть не вырвет, но удовольствия от их приёма не будешь испытывать никакого. Я и не советую тебе даже пробовать. Ладно, давай стакан.

Потом мы ещё посидели на кухне за чаем. Высоцкому было ужас как интересно, что же я такого с ним сделала, ведь даже никакого гипноза не было.

– Я же тебе говорил ещё в нашу первую беседу в больнице, что идёт воздействие на клетки печени, – терпеливо объяснял я. – Активируется фермент, который превращает этиловый спирт в альдегид. И твой мозг при виде водки автоматически отреагировал, послав сигнал в печень, чтобы та готовилась противостоять вторжению алкоголя.

Тот сидел напротив меня за кухонным столом, качал головой и бормотал:

– Вот оно как… Вот она как жизнь-то повернулась.

Потом вдруг вскинулся, улыбнулся:

– А ведь Маринка и не знает, на что я подписался. То-то удивится, как увидит, что я пить бросил.

– Сначала удивится, потом обрадуется, – добавил я, чувствуя, как веки понемногу начинают склеиваться сами по себе.

Заметил это и недавний пациент.

– О-о-о, – протянул он, – да я смотрю, моё лечение не прошло бесследно. Давай-ка ты, братец, отправляйся на боковую. А я тоже домой двину. Надеюсь, мерседесовский значок с моей «ласточки» местная шпана ещё не открутила.

Не успел я закрыть дверь за Высоцким, как раздался телефонный звонок. Недоумевая, кто бы это мог быть, я поднял трубку.

– Алло, слушаю вас.

– Это квартира Арсения Ильича Коренева? – разделался в трубке деликатный и отдалённо знакомый голос.

– Он самый, а с кем имею честь?

– Это актёр «Театра сатиры» Андрей Миронов.

Пауза, словно бы звонивший ожидал от меня какой-то реакции. Я кашлянул:

– Очень приятно, Андрей Александрович. Что вас заставило позвонить мне в столь поздний час? Наверняка проблемы со здоровьем?

– Угадали, – вздохнул Миронов. – Только проблемы у моего отца.

[1] Кригсмари́не – официальное наименование военно-морских сил нацистской Германии.

Глава 3

Из дальнейшего разговора выясняется, что «наколочку» Миронову дал не кто иной, как директор ГКЦЗ «Россия» Лесневский. По словам лучшего Фигаро СССР, Михаил Борисович расписал меня в таких превосходных тонах, что Миронов, не раздумывая, решил позвонить по любезно предоставленному Лесневским номеру.

– А что за недуг у вашего отца? – интересуюсь я.

– Сердце барахлит. У него уже был один инфаркт в шестьдесят восьмом, с тех пор постоянно жалуется на сердце. Как бы второй инфаркт не случился. А вы ещё к тому же и кардиолог.

Он снова замолчал, ожидая, что я скажу. Я не стал испытывать его терпение:

– Что ж, я не против посмотреть Александра…

– Александр Семёнович, – подсказал Миронов.

– Да, не против. Я мог бы предложить лечь на обследование, но диагностику могу и сам сделать, и это будет даже надёжнее, нежели в медучреждении, каким бы серьёзным оно ни было. Всё можно сделать за несколько сеансов, потому и не предлагаю вашему отцу ложиться в больницу.

В итоге мы договорились, что я сам завтра вечером наведаюсь к пациенту в их с Марией Владимировной Мироновой квартиру в Малом Власьевском переулке. Только желательно прихватить из поликлиники медицинскую карту. Андрей сказал, что они с отцом постараются карту забрать, и сам обещал завтра подтянуться на квартиру к родителям, благо в театре в этот день шёл редкий спектакль без его участия, и он получил законный выходной. Правда, с утра съёмки на «Мосфильме», но там буквально несколько сцен с его участием нужно отснять, и уже после обеда максимум он обещал освободиться.

А я рассчитывал к выходным полностью восстановиться после сегодняшних психофизических затрат.

Следующим вечером в назначенное время я позвонил в дверь квартиры на четвёртом этаже элитной, как мне показалось, многоэтажки. Дверь открыл Миронов. Он был в джинсах, светлой сорочке и тапочках. Вот и повезло увидеть так близко ещё одну легенду. Тот поход в театр на «Женитьбу Фигаро» не в счёт. Впрочем, я был к этому морально готов и приветствовал Андрея лёгкой улыбкой.

– Здравствуйте!

– Здравствуйте, Арсений! Проходите.

Мы пожали руки, тут появились Мария Владимировна и виновник торжества Александр Семёнович. Андрей меня представил, после чего я обул предложенные тапочки и прошёл в зал.

– Ну что, сразу приступим? – спросил я, держа в руке дипломат со сложенными внутри халатом и набором игл.

– Да как скажете, – ответила за мужа Мария Владимировна, которая, похоже, была в этой квартире главной. – Можно чайку попить или чего покрепче за знакомство.

– Да можно и чайку, – легко согласился я. – Но уже после того, как я сделаю свою работу. Сделал дело – гуляй смело.

Мы проходим с Менакером в его рабочий кабинет, где я пролистываю выписку из медицинской карты пациента (карту на руки не выдают, а выписку сделать – не проблема), затем надеваю халат, в карман которого кладу образок архангела Рафаила, достаю из пенала иглы, протираю методично их спиртом и одновременно объясняю уже улёгшемуся на диванчик животом вниз Менакеру, что сейчас будет происходить. Затем ставлю на спину Александру Семёновичу комбинацию для общего оздоровления и, активировав браслет, приступаю к диагностике.

Мелькает мысль, может, сделать всё за раз и разбежаться? Однако всё-таки хочется наконец добавить хоть немного правдоподобия, а именно – растянуть лечение хотя бы на три сеанса иглоукалывания. И сегодня, дабы пациент всё же почувствовал некоторое улучшение самочувствия, слегка подкорректирую с помощью ДАРа сердечно-сосудистую. Ну а в последний свой послезавтрашний визит просто завершу начатое. Уж надеюсь, мне позволят поработать с Менакером на такой дистанции, не скажут после первого же сеанса, что были рады со мной познакомиться, однако дальнейшее сотрудничество по каким-то причинам более невозможно.

Сеанс растягиваю на полчаса, периодически через закрытую дверь слышу глухой бубнёж Марии Владимировна и редкие, почти совсем неслышные ответы Миронова. Это немного отвлекает, когда я работаю с «паутинками», но те знают своё дело, их нужно только направить – а дальше сами разберутся.

Закончив работу, даже не интересуюсь самочувствием пациента, просто говорю, что понадобится ещё пара сеансов, дабы привести сердечно-сосудистую систему в порядок. То же самое повторяю Марии Владимировне и Андрею.

Мы садимся пить чай, я аккуратно зачерпываю ложечкой вишнёвое варенье, размешиваю в чашке. Мария Владимировна как бы невзначай интересуется, сколько стоят мои услуги. Я делаю удивлённое лицо.

– Так не беру я денег. Неужели Михаил Борисович вас не предупредил?

Смотрю на Миронова, тот смущённо пожимает плечами:

– Почему же, говорил, я и родителям об этом сказал. Но мама, думаю, на всякий случай всё же решила уточнить, вдруг правила изменились.

И кидает на мать укоризненный взгляд. Та ловит этот взгляд, однако, ничуть не смущаясь, заявляет:

– Лично я считаю, что каждый труд должен оплачиваться, это и в советской Конституции записано. Но есть у вас такие принципы… Андрюша, а ты ведь можешь достать билеты на спектакли в свой театр? Думаю, это стало бы неплохой компенсацией за работу Арсения Ильича.

Андрей говорит, что достать не проблема, пусть только я выберу, какой спектакль меня интересует. И как бы между делом рассказывает, что недавно у них состоялась премьера спектакля «Мы, нижеподписавшимися» по одноимённой пьесе Александра Гельмана. Добавляя, что во МХАТе также в начале марта вышел этот спектакль, так что зрителю есть что сравнить.

Выдаёт краткий анонс, уточняет, что играет директора СМУ, в задачу которого входит уговорить членов комиссии любой ценой подписать акт о приёмке хлебозавода. Я-то прекрасно помню сюжет, фильм с Куравлёвым в роли того же Шиндина не раз видел, да и телепостановку «Театра сатиры» с Мироновым как-то зацепил, и решаю не отказываться. Тем же вечером звонит Быков, и приглашает шестого на вечернюю репетицию. Седьмого будет генеральная, так что пары репетиций нам, по идее, должно хватить.

Поэтому я, в свою очередь, созваниваюсь с Натальей, и сообщаю, что вечером шестого мая она должна бросить все дела, и ехать со мной в ДК «Автомобилист».

Тем временем я успеваю домчаться до уже знакомой будки с надписью «Театральные кассы», возле которой когда-то покупал у спекулянта билеты на «Фигаро» с тем же Мироновым, и изучаю репертуар «Театра сатиры». «Мы, нижеподписавшиеся» будет 11 мая. Вечером, перед тем, как снова отправиться к Менакеру/Мироновой, дозваниваюсь Рите и делаю предложение посетить в следующую пятницу новый спектакль. А заодно напоминаю, что восьмого мая мы с Натальей будем радовать своим творчеством столичных дальнобойщиков, а Рита едет с нами, правда, в качестве зрительницы. Этот вопрос я с Быковым обговорил заранее, тот обещал найти ей хорошее местечко.

Рита с радостью принимает приглашение посетить спектакль, и час спустя я докладываю Мироновой, что, ежели будет такая возможность, хотелось бы заполучить две контрамарки на 11 мая. Пока я работаю с её мужем, она успевает дозвониться Андрею, и тот обещает завтра всё решить. Своё обещание Миронов выполняет, в заключительный свой визит к пациенту я получаю заветные пригласительные. Места в бельэтаже, но рядом со сценой. Не самый плохой вариант.

Сам же, в свою очередь, привожу сердечно-сосудистую систему Александра Семёновича практически в идеальнее состояние, довершая работу двух предыдущих дней.

– По идее, – говорю я ему, пока он застёгивает рубашку, – о проблемах с сердцем можете забыть на ближайшие… Ну, лет десять точно.

Тот смотрит неверяще, а я спрашиваю:

– Вы же определённо ощутили улучшение самочувствия?

– Это да, вроде как и дышать стало полегче, и тяжести такой давящей в груди нет.

– Что и требовалось доказать!

Прежде чем попрощаться, интересуюсь, а нет ли у самого Андрея каких-либо жалоб на здоровье? Оказывается, имеются. Вот уже второй год жалуется на периодически возникающие головные боли. Врачи связывают это с усталостью на фоне большой загруженности работой в театре и кино, прописали Андрею таблетки, которые, впрочем, не очень-то и помогают.

– А что, вы хотите и Андрюшей заняться? – спрашивает Мария Владимировна.

Я говорю, что, если есть возможность помочь человеку, то грех от неё отказываться. Но только уже после 9 Мая, когда буду посвободнее. Мама актёра обещает с ним поговорить, а я с чистой совестью откланиваюсь. Если Миронов откажется… Хм, что ж, в таком случае у нас всё равно ещё будет время до рокового августа восемьдесят седьмого года. Что-нибудь придумаем.

Вечером шестого мая я заезжаю за Натальей, и мы со своими инструментами едем на Новорязанскую. Быков после звонка вахтёра сам прибегает нас встречать на вахту. Про нас стараниями парторга уже наслышаны, знают, что я помимо того, что врач, ещё и автор уже полюбившихся советским гражданам песен, и потому поглядывают с пиететом. Впрочем, я держусь скромно, всем своим видом демонстрируя, что во мне нет ни капли зазнайства.

Ребята из местного ВИА под названием «Мотор» репетируют с Натальей «Дальнобойщика», всё-таки исполнять её лучше в сопровождении электрогитар, клавишных и барабанов. Около часа у них уходит на то, чтобы довести песню до ума. Но ребята горят энтузиазмом, вещь им однозначно пришлась по душе. Вторую песню «За камень» Наталья исполняет в стиле Бичевской под гитару.

А мне музыканты того же ВИА помогают с аранжировкой песен «Главное, что ты есть у меня» и «Трасса». Почему «Трасса»? Потому что в противном случае названия песен Натальи и моей созвучны, а слово «трасса» в тексте как раз присутствует. Все эти новые вещи в виде партитур я ещё вчера отвёз в ВААП, потому что, один раз где-то прозвучав, они обязательно разойдутся по стране, и их станут исполнять все, кому ни лень.

Репетировать заканчиваем чуть ли не в полночь, я везу Наталью домой, и уже в первом часу ночи добираюсь до своей съёмной квартиры.

На следующий вечер – уже генеральная репетиция. Придраться не к чему, и Быков уверенно заявляет, что завтра мы произведём фурор. При этом с довольной улыбкой глядит практически исключительно на меня, так что кажется, будто за фурор несу ответственность исключительно я.

– Да уж, мы с Натальей постараемся не подвести, – с улыбкой я поглядываю на скромно стоявшую рядом девушку с зачехлённой гитарой.

Концерт разбит будет длиться примерно час с небольшим. Приглашены звёзды второго эшелона – Ренат Ибрагимов и Анне Вески. Наше с Натальей выступление по графику ближе к финалу. Сначала я, затем Наталья. А после неё Анне Вески поёт две песни, затем Ибрагимов тоже парочку, и на этом концерт завершается.

Я заранее договариваюсь со звукорежиссёром, что наши с Натальей выступления будут записаны на магнитофонную плёнку прямо с микшерного пульта на катушечник. Была у меня мысль свой привезти, но здесь и свой неплохой имелся. Ну как неплохой – «Pioneer RT-2022». Ни о чём не говорит? Так что с меня потребовалась только плёнка. И я постарался, оперативно раздобыв у спекулянтов возле «Мелодии» немецкие бобины «BASF». Взял, сколько было, а именно 5 штук в фирменных, запечатанных упаковках. Потратился, конечно, изрядно, но игра стоила свеч. Главное, что внутри этих упаковок была настоящая фирменная плёнка, во всяком случае если судить по вытесненным на прозрачной пластмассе латинским буковкам.

Мероприятие начинается с доклада руководства о достигнутых успехах, после чего награждаются победители соцсоревнования. Одного из водителей, которому на вид за пятьдесят, награждают Орденом Трудового Красного Знамени. Награждаются и участники Великой Отечественной. После чего наконец начинается концерт.

Меня объявляют, как положено, перечисляют песни, которые как бы за моим авторством звучат по радио и ТВ. Аплодисменты… Я выхожу на сцену и первым делом поздравляю присутствующих в наступающим Днём Победы, напоминаю, какой ценой она нам досталась, и даже поклонился присутствующим в зале ветеранам, которых можно было опознать и по наградам, и по наградным планкам. На этот раз аплодисменты были куда как громче и, главное, душевнее. Точно шли от самого сердца.

Первой звучит «Трасса» в сопровождении ВИА «Мотор», и снова мне (вернее нам) хлопают изо всех сил. Всё-таки песня про этих мужиков, и посвящена она в общем-то не только водилам, но и автослесарям… Да всем, кто участвует в процессе грузоперевозок.

Второй я исполняю «Главное, что ты есть у меня». Рита в первом ряду, рядом с четой Быковых, пока я пою – периодически поглядываю в её сторону, и мы обмениваемся улыбками – она широкой, а я лёгкой, дабы из зала не особо было заметно, что я кому-то персонально улыбаюсь. Хотя Рита, конечно, понимает, кому.

Затем уступаю сцену Наталье, которая исполняет в сопровождении «мотористов» песню «Дальнобойщик», срывает заслуженные овации зрителей, требующих исполнения на бис. Приходится удовлетворить просьбу поклонников. «За камень», исполненная только под гитару, тоже хорошо заходит.

После концерта Быков нас с Натальей и Ритой приглашает на фуршет для начальства. Там директор «Совтрансавто» Игорь Петрович хвалит нас за песни, меня лично за добрые слова в адрес ветеранов, предлагает выпить с ним шампанского за Победу, после чего возвращается к прерванному из-за нашего появления разговору с двумя представительными мужчинами. До меня, закусывающего шипучку колечком сырокопчёной колбасы, доносятся слова, что в преддверии Олимпийских Игр автопарк «Совтрансавто» пополнился седельными тягачами «Мерседес», что компания прирастает приграничными филиалами вблизи крупных транспортных артерий, и что является вообще одним из крупнейших автоперевозчиком планеты. Рассказ идёт под импортные и отечественные коньяки, нам тоже предлагают чего-нибудь покрепче, но мы отказываемся. Мне ещё за руль садиться. Вскоре нам с девчонками становится скучно, и мы решаем под шумок свалить.

Ан не тут-то было! Игорь Петрович вспоминает обо мне и просит исполнить для собравшихся «Трассу». Его поддерживают все здесь присутствующие, коих собралось человек тридцать. Честно говоря, не очень хочется изображать менестреля для подвыпившей компании, но Быков, похоже, читает в моём взгляде это самое нежелание, резво подскакивает и шепчет на ухо: