Текст книги "Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 13 (всего у книги 15 страниц)

– Ничего, ничего, – нахмурился Брежнев, сведя свои густые брови над переносицей. – Я как генеральный секретарь должен знать всё, что касается жизни простых людей. Сколько меня от них огораживали… А вот теперь покачусь по Средней Азии, узнаю, чем и как там народ живёт. А потом и до других республик доберусь. И по России проеду, в самые отдалённые уголки буду заглядывать, в первые попавшиеся дома заходить и интересоваться жизнью простого обывателя. И чтобы их никто не успел предупредить о том, что нужно говорить.

– Думаете, перепуганные люди поспешать вам жаловаться? – с сомнением спросил я.

– Да уж не такой я и страшный…

– Не страшный, – согласился я. – Но вы просто поставьте себя на место рядового советского гражданина. Вы сидите дома, пьёте с женой и детьми чай, и тут вдруг звонок в дверь. Открываете – а на пороге сам Генеральный секретарь ЦК КПСС Леонид Ильич Брежнев. «Здравствуйте! Можно к вам зайти?», – влёгкую передразнил я Ильича, отчего он не смог сдержать улыбки. – Хорошо если человека кондратий не хватит. Предположим, не хватит. И вот вы заходите, вам дрожащими от волнения руками подвигают стул, наливают чай, предлагают угощаться чем Бог послал… Хорошо если семья в относительном достатке живёт, предположим, отец у них – строитель, да ещё какой-нибудь крановщик, с отличной зарплатой. А если оба инженеры с окладом в сто двадцать рэ? В Штатах, я слышал, инженер считается высокооплачиваемой профессией. Ну там они и работают на частных предприятиях, приносящих прибыль. У нас же инженер трудится на государственном предприятии, и получает…. Не копейки, но едва-едва хватает для сведения дебета с кредитом. Даже премия проблемы не решает, а её ещё нужно суметь заслужить. А вы помните, сколько инженер получал при Сталине?

– М-м-м… Точно не скажу, но жили тогда инженеры неплохо.

– При Сталине зарплаты инженеров были выше, чем у рабочих специальностей. К примеру, я читал где-то, что у заводского инженера зарплата была полторы тысячи рублей, тогда как в среднем по РСФСР – около 400 рублей. Однако Хрущев резко урезал доходы работников умственного труда. Зачем? Может быть, он следовал заветам Троцкого, то бишь Лейбы Бронштейна, который в своей книге «Преданная революция. Куда идет СССР» несколько раз указывает, что инженеры, говоря образно, должны жить в нищете?

– Это где ж ты такую книжку читал? – нахмурившись, спросил Брежнев.

Тут я понял, что в горячке немного загнал коней, и теперь нужно как-то выпутываться.

– Это нам в институте на кафедре марксистко-ленинской философии рассказывали, —приврал я. – Приводили в качестве примера.

– Так, считаешь, это Хрущёв смуту внёс, выполняя заветы Троцкого?

– Теперь уж и не узнать, у самого Хрущёва не спросишь. Но как вариант… Так вот, вряд ли перепуганные инженеры вам расскажут, как им тяжело живётся, почему у них сын в школе ходит в штопанном-перештопанном костюмчике и который год мечтает о велосипеде, как у соседского Митьки, чей отец работает завскладом.

Повисла гнетущая тишина, нарушаемая только едва слышным из-за хорошей изоляции вагона стуком колёс на стыках рельсов. Я решился её нарушить:

– Вы вот, Леонид Ильич, будете в Узбекистане с Рашидовым встречаться. При личном разговоре без посторонних поинтересуйтесь у него, точно ли республика собирает такое количество хлопка, о котором он докладывает наверх, и какое у этого хлопка качество. Пусть ответит, глядя вам прямо в глаза. А после того как ответит, спросите, сколько у него миллионеров в республике проживает. И последите за реакцией.

– А что с хлопком не так? И какие миллионеры? – не понял Брежнев.

– Я вам скажу, но только после того, как вы зададите Рашидову эти два вопроса и передадите мне его реакцию. Договорились, Леонид Ильич?

Тот крутанул головой, словно на его шее был туго затянутый галстук.

– Ой, непростой ты врач, Арсений, непростой… Ну да ладно, задам Рашидову твои вопросы. А теперь ступай, нужно мне кое-то теперь обмозговать самому с собой.

[1] Юрий Васильевич Малышев – советский космонавт, дважды Герой Советского Союза. Совершил два космических полёта в качестве командира экипажа – в 1980-м и 1984 гг.

[2] Ростовая деревянная скульптура середины XVIII века в шведском городе Карлскруна. Получила широкую известность благодаря упоминанию в повести Сельмы Лагерлёф «Чудесное путешествие Нильса с дикими гусями». В советском мультфильме Розенбом прячет под своей шляпой Нильса от преследовавшего бронзового короля, и говорит тому, что мальчик убежал к старой верфи. Король предлагает деревянному боцману присоединиться к поискам, но тот говорит, что уже слишком стар, и ему трудно двигаться. На что король бьёт старика по плечу своей бронзовой тростью со словами: «Что за чепуха? Ты ещё крепкий, старик Розенбом!»

[3] А ещё эти сигареты делали с удлинённым фильтром для более качественной фильтрации дыма.

[4] Вагон главы государства весил 100 тонн

Глава 8

Лежал я на своей полке, и всё заснуть не мог. В голову пришла мысль, что у заряженной воды есть не только плюсы, но и минусы. В частности, именно у «живой». Резко проседает фармакология и как наука (зачем выдумывать какие-то новые препараты, если всё практически лечится несколькими глотками воды?), и как торговля препаратами, то есть аптеки стоят грустные. Медицина также тормозится. Зачем нужно проводить какие-то исследования, разрабатывать новые способы лечения, если они будут не востребованы? В социальной сфере также возможны определённые трудности. Пойдёт прирост населения, но не за счёт рождения новых граждан, а за счёт снижения смертности. То есть уходить на пенсию в 55 и в 60 лет будет просто ни к чему. И куда молодежи идти работать. Новые рабочие места ещё надо будет сделать. Опять же, где на всех взять жилплощадь? Как следствие, и пищевая промышленность напрягается за счёт увеличения количества потребителей… В общем, проблем набегает снежный ком.

Но можно поискать выход из положения. За бугор будут поставлять воду? Однозначно. Деньги брать нельзя. Остаётся бартер и строительство предприятий по зарубежной технологии. То есть модернизация промышленности. И рабочие места появятся в хорошем таком количестве.

Это влечет за собой ещё трудности. Но уже не у нас, а у них. У нас всё же социальное государство, а там лютый капитализм. Куда лишний народ девать? Безработица начнётся на Западе кошмарная. Значит, скорее всего экономический и социальный кризис неизбежны. Снова война? Третья мировая?

М-да, как говорится, и хочется, и колется. Впору вообще завязывать с производством «живой воды». Нет воды – нет проблем, если переиначить приписываемое товарищу Сталина выражение.

Уснуть удалось лишь под утро, а разбудил меня Полесских, уже собиравшийся на завтрак.

– Идёте завтракать? – спросил он, нависая надо мной. – А то ведь придётся потом до обеда голодать.

– У меня консервы есть и печенье, – пробормотал я, протирая глаза и отчаянно зевая. – Но так уж и быть, посмотрим, чем тут угощают на завтрак.

В этот день и в несколько последующих Брежнев меня к себе не вызывал. Тем временем мы после Челябинска пересекли границу с Казахстаном. В Кустанае в вагон к Брежневу подсел Первый секретарь ЦК Компартии Казахской ССР Динмухамед Кунаев. Наше купе располагалось с другой стороны вагона, пришлось выходить в коридор, чтобы увидеть, как генсек на глазах у немногочисленных свидетелей трижды лобызает лидера Казахстана.

Причём Кунаев так и ехал дальше в вагоне Брежнева, видно, было им что обсудить с глазу на глаз. А ближе к вечеру меня пригласили в бронированный вагон. Причём, что любопытно, попросив захватить набор игл.

Брежнев с Кунаевым в просторном купе генсека играли в карты. Похоже, в подкидного. Я в первый момент охренел от увиденногно, но всё же справился с эмоциями, вежливо поздоровался, удостоившись ответного кивка двух больших дядек.

– Садись, Арсений, – сказал мне Ильич. – Представляешь, Динмухамед Ахмедович у меня уже два рубля выиграл, а ставим по 10 копеек. Говорит, в институте[1] у него была хорошая школа, да и талант к этому делу. Вот бы, говорю ему, тебя с Картером[2] свести, ты бы у него нашу Аляску обратно отыграл.

Кунаев скромно помалкивал, но видно было, что лесть Брежнева ему приятна.

– Так чего я тебя пригласил-то, – наконец перешёл к делу Леонид Ильич. – Жалуется Динмухамед Ахмедович на здоровье. А если точнее, на сердечко.

Ну ещё бы, я прекрасно помнил, что умрёт Кунаев в 1993-м в результате сердечного приступа. Правда, тут и возраст уже будет соответствующий… Но то, чего от меня хотят, ухватил на лету.

– Подлечить требуется вашего гостя? – скорее утвердительно, чем вопросительно, сказал я.

– А сможешь? Иголки-то твои и энергетисское воздействие помогут?

– Помогут, – скромно улыбнулся я.

– Ну тогда мы сейчас партию доиграем, а ты пока готовь свои инструменты.

Доиграли они через пару минут, и мне показалось, что Кунаев поддался сопернику. Брежнев, в свою очередь, вроде бы принял свою победу всерьёз и радостно придвинул к себе из общей кучки мелочи 10-копеечную монету.

После этого я наконец получил в свои руки главного казаха СССР, и провозился с ним около сорока минут. Да ещё и водички своей дал глотнуть, назвав её витаминным напитком. Кунаев после моих процедур выглядело заметно посвежевшим, он и сам в этом признался нам с Брежневым.

– Леонид Ильич, а может, отдадите мне этого чудо-доктора? Я ему такие условия создам…

В этот момент я немного, как говорится, струхнул. А ну и впрямь подарит меня этому баю-коммунисту, и стану его придворным лекарем, птицей в золотой клетке. А Рита согласилась бы переехать в солнечный Казахстан? Не-е-ет, ребята, шутить изволите, буду упираться до последнего.

Впрочем, Брежнев понял, что это шутка, но всё равно погрозил Кунаев пальцем:

– Ишь чего захотел! Нет уж, Динмухамед, такой доктор нужен самому.

– Я так и знал, – с наигранным разочарованием вздохнул Кунаев и тут же весело посмотрел на меня. – Но такая работа требует хорошего вознаграждения. Так что по приезду в Алма-Аты (он так и сказал «в Алма-Аты», а не в Алма-Ату) с меня причитается.

В столицу Казахстану – а это самая юго-восточная оконечность республики – поезд прибыл к обеду следующего дня. На перрон сошли только Брежнев, его охрана в лице Рябенко и Медведева, а также секретарь-референт. Это уже мне Полесских пояснил, кем является этот невысокий и юркий тип в очках и с кожаной папочкой подмышкой.

За оцеплением стояла толпа простых (а может и не совсем простых) казахов. Некоторые держали на деревянных палках портреты Брежнева и Кунаева, некоторые – транспаранты с лозунгами на русском и казахском. Ну и просто так люди махали и кричали что-то явно приветственное: я приоткрыл фрамугу, чтобы лучше слышать, так как на этот раз перрон находился со стороны нашего купе.

Укатили главы СССР и Казахстана на чёрной «Чайке». Я бы со своей стороны прогулялся по городу. Или хотя бы по окрестностям вокзала. Всё-таки ни разу здесь бывать прежде не доводилось.

И в прошлой жизни тоже, подумал я. К тому времени наш небольшой состав с первого пути загнали на запасной, чтобы вечером снова вернуть его на первый. Не прыгать же Брежневу через рельсы. Но я всё же сделал попытку выяснить, нет ли возможности прогуляться, посмотреть на зимнюю Алма-Ату? Однако сотрудник 9-го отдела, сидевший в купе проводника со стаканом чая в подстаканнике, сказал, что по всем вагонам такая инструкция – выход из поезда запрещён. Нечего, мол…

– А то закатитесь в какое-нибудь злачное место – и ищи вас потом по всему городу, – говорил он, шумно отхлёбывая горячий, парящий чай. – Вот как поступит распоряжение – так хоть на все четыре стороны. А пока вон свежую прессу возьмите, почитайте. А то ведь разберут, и чёрта с два потом вернут, знаю я вашего брата.

И кивнул на столик, где лежала стопка как центральных, так и местных изданий, причём включая журналы. Пользуясь случаем, я набрал газет и журналов, пообещав по прочтении вернуть в целости и сохранности. Так что остаток дня я изучал прессу, а мой сосед читал Лема, с которым, как и договаривались, я по прочтении поделился книгой, и гадал, сдержит ли своё слово Кунаев и какое вознаграждение в этом случае мне уготовано?

Брежнев и Кунаев вернулись перед ужином. Выглядели оба чрезвычайно довольными, на прощание Леонид Ильич по традиции устроил шоу с поцелуем в губы. Тут Кунаеву его помощник передал какой-то свёрток, а тот, в свою очередь, передал этот свёрток Брежневу, что-то при этом сказав. Леонид Ильич кивнул, передал свёрток Медведеву, похлопал Кунаева по плечу и шагнул в вагон. А спустя несколько минут Медведев постучался в наше купе. В правой руке он держал тот самый свёрток из плотной бумаги, перевязанный красной, на вид шёлковой лентой.

– Держите, Арсений Ильич, это вам подарок от Кунаев, – без тени эмоций на лице сказал он, передавая мне свёрток.

– А что там? – не сдержался я.

– Понятия не имею, никто упаковку не разворачивал.

И ушёл. Немногословный ты наш, подумал я, вспомнив фильм «Гараж».

– Ну что, посмотрим на подарок Динмухамеда Ахмедовича? – подмигнул я Полесских, которому ещё вчера рассказал про исцеление Кунаева и обещание того меня отблагодарить.

– Да уж, хотелось бы, – посмотрел тот на свёрток поверх очков.

От Кунаева я получил расшитый золотыми, изумрудного и рубинового цвета нитями чапан. Ещё и тюбетейку придачу, расшитую аналогичным образом. Причём с размером Кунаев угадал, халатик пришёлся аккурат впору.

– Вот это я понимаю, настоявший бай, – хмыкнул разглядывавший меня при всём этом параде Игорь Валентинович. – В таком и на свадьбу казахскую заявиться не стыдно. Даже в качестве жениха.

– В качестве жениха уже не прокатит, я человек женатый.

И показал ему безымянный палец с обручальным кольцом.

Поезд двинулся в путь лишь в 6 утра, а через два часа уже прибыли в славный город Фрунзе, который ещё пока отнюдь не Бишкек. И станция называлась так же незамысловато – «Фрунзе». За бортом навскидку было около нуля, в Алма-Ате показалось холоднее, там у людей из рта пар валил, хотя две столицы находятся в паре сотне километров одна от другой.

На этот раз Брежнева встречал Первый секретарь ЦК компартии Киргизской ССР Турдакун Усубалиевич Усубалиев вместе со своей многочисленной свитой. Глава республики выглядел вполне интеллигентно и импозантно, чему способствовали явно сшитое по фигуре чёрное пальто, такого же цвета шляпа с полями, очки в золотой оправе… В общем, грузноватый Брежнев рядом с Турдакуном Усабалиевичем смотрелся не столь выгодно.

Мы за происходящим снова наблюдали из окна нашего купе. Вновь поцелуй, а о чём говорили Усубалиев с Брежневым – расслышать не представлялось возможным. Зато можно было расслышать, как что-то приветственное кричала массовка за оцеплением с портретами Брежнева и Усубалиева. В общем, всё как в Алма-Ате, только язык немного другой.

Потом генсек с местным «ханом» уехали, и тоже на чёрной «Чайке», поданной прямо к вагону, а нас снова отправили на запасной путь. Как же всё у нас предсказуемо… Хотя, им в других странах, думаю, церемониалы похожи один на другой. И это, кстати, прекрасная возможность для разного рода террористов вычислить

Глядя, как попутчик вернулся к чтению «Насморка», вспомнил, что ещё кое-что ему обещал.

– А что, Игорь Валентинович, не заняться ли нам вашим гастритом? Очень уж хочется, чтобы сегодня на обед вы отведали что-нибудь приличное, а не свой диетический бульон из рахитичной курицы.

– Прямо сейчас? – почему-то испугано посмотрел на меня сквозь линзы очков сосед по купе.

– А чего откладывать? Вы вообще ничего не почувствуете, кроме тепла в том месте, куда я буду прикладывать ладонь. Ну что, приступим?

Я не спешил, времени было навалом. До того же обеда оставалось около трёх часов. Так что работал с чувством, с толком, с расстановкой… Хотя чего уж кривить душой, «паутинки» всё делали сами, просто я не особо переживал за исход, так как был уверен в том, что работа будет сделана на совесть. В общем-то, так оно и вышло. Сразу же, конечно, Полесских ничего не почувствовал, но я сказал, что сегодня в обед он может брать всё, что его душенька ни пожелает. Я знал, что говорю, так как и после исцеления на всякий случай снова просканировал ЖКТ своего пациента, и увиденным остался доволен.

– Эх, была не была, – отчаянно выдохнул Игорь Валентинович, когда мы вошли в вагон-ресторан и поставили наши подносы на направляющие.

И взял на первое суп-харчо, на второе – картофельное пюре со свиной отбивной и густой подливой, салат мясной с фасолью, два стакана крепкого чая и парочку пирожков с вишнёвой начинкой. После чего за нашим 6-м столиком ел всё это не спеша, буквально щурясь от удовольствия.

– Вы не представляете, Арсений, как же я соскучился по такой простой, но столь многие годы недоступной еде, – протянул он, с аппетитом пережёвывая кусок отбивной. – Если я и впрямь простился с гастритом, то буду вашим должником по гроб жизни!

– Да бросьте, мне это ничего не стоило, – со снисходительной улыбкой отмахнулся я.

На самом деле, конечно, стоило. Но не сказать, что всё обернулось для меня критично. Небольшая усталость, не более того, и лёгкая сонливость. Поэтому после обеда я намеревался вздремнуть часика полтора-два. Всё равно Брежнев раньше вечера, наверное, не вернётся. Да если вернётся – я ему вряд ли понадоблюсь на ночь глядя. Хотя… Кто его знает. В любом случае до его возвращения у меня будет время расслабиться.

– А вам, Игорь Валентинович, я ещё дам водички выпить, для общего оздоровления, – сказал я Полесских. – Не простой водички, заряженной, специально взял в дорогу. Как раз вам осталось. А себе завтра ещё заряжу.

При этом Полесских периодически прислушивался к ощущениям в желудке, то и дело бросая в мою сторону благодарные взгляды.

На ужин он снова взял «вредненького», да и я особо себя не сдерживал. Вроде не гулял, а аппетит разыгрался. Тут ведь можно было и добавки попросить, вернее, самому взять, некоторые на моих глазах так и делали. Особенно вон тот пузатый здоровяк, сразу схвативший два вторых. И в обед, и на завтрак, и вчера тот так же не ограничивал себя в еде.

Полесских, когда я у него негромко поинтересовался тем типом, так же негромко ответил, что это завотделом лёгкой промышленности Матвейчев. Тот перед поездкой готовил для генсека информацию по лёгкой промышленности республик, которые нам предстоит посетить. Судя по последним новостям по радио, которые мы слушали перед ужином, Брежнев успел сегодня побывать на камвольно-суконном комбинате, и там информация этого Матвейчева как раз должны была ему пригодиться. А ещё глава государства успел съездить в Чангыр-Таш, где находится одно из старейших газовых месторождений республики.

Поезд вернули на первый путь около 9 вечера, а спустя полчаса привезли генсека. Видно, вместе с Усубалиевым хорошо где-то поужинали. И снова долгое прощание и поцелуй в уста. Мне показалось, что Леонид Ильич слегка навеселе. Ну да это его дело, не в драбадан же он пьяный.

Ещё где-то час спустя наш короткий состав тронулся в сторону Узбекистана. Границу двух республик мы пересекли ночью, я в это время спал. Но проснулся рано, ещё во сне, как это ни странно, стали одолевать думы. Я прекрасно помнил, что посоветовал Брежневу. Как-то всё сложится? Не получится ли так, что Рашидов ловко выкрутится, а я в глазах генерального ещё и в дураках останусь?

Так больше и не сомкнул глаз, глядя на проплывавшие за окном поля, местами укрытые снегом, и горы, покрытые снежной пелериной, сползавшей с крутых и пологих склонов порой к самому основанию. Поезд неожиданно остановился на подъезде к Ташкенту, километрах в десяти от городской черты. Полесских сходил куда-то, выяснил. Оказалось, что наше прибытие в Ташкент запланировано ровно к 8 часам, а сейчас только шесть тридцать утра.

Я понял, что уже больше не усну, и по примеру своего соседа по купе сходил в туалет, умылся, почистил зубы и побрился электробритвой. Бриться заставлял себя каждое утро, так как в любой момент могли вызвать в бронированный вагон. А предстать перед главой великой страны с небритой мордой – конкретный моветон.

Перед завтраком глотнул своей же заряженной водички. Так, чисто для бодрости. И впрямь приободрился, а вчерашние мысли, с которыми я кое-как заснул, казались уже не стоящими моего волнения. Просто накрутил себя, вот и всё.

В половине восьмого мы прибыли на станцию «Ташкент-Пассажирский» с красивым, сталинской постройки зданием вокзала. А без пяти минут восемь у вагона Брежнева остановился белый «Мерседес» представительского класса. Да, да, не какая-нибудь «зиловская» «Чайка», а самое настоящее произведение искусства немецкого автопрома. Сидевший рядом с водителем подтянутый мужчина – я так понял, это телохранитель первого лица республики – выскочил из машины и открыл заднюю дверь. Из салона появился улыбающийся Рашидов. Не узнать его я не мог, слишком уж за эти годы врезалось в память изображение, которое на меня смотрело с плакатов на демонстрациях, да и по прошлой жизни я помнил это лицо, часто встречавшееся на разного рода форумах, посвящённых СССР.

Брежнев отчего-то не спешил появляться, и Рашидов спустя пару минут начал заметно нервничать. Прошло ещё минуты три и, не выдержав, Шараф Рашидович сделал попытку проникнуть в вагон, однако кто-то его не пустил. Или Рябенко там нарисовался, или Медведев, сделал я логичный вывод. Кто бы ещё мог не пустить самого главу Узбекистана?

Наконец Леонид Ильич шагнул на перрон, без улыбки поздоровался за руку с Рашидовым. Тот, было расслабившийся, снова напрягся. Явно не понимал, что происходит, почему генсек не кидается к нему с объятиями. Меня это порадовало, похоже, Брежнев запомнил мои рекомендации, и заранее ставит Рашидова «в позу». Хотя для видимости мог бы изобразить обычное радушие, а то мастер хлопковых махинаций уже явно заподозрил что-то недоброе.

Ещё бы, знает кошка, чьё мясо съела. Другой вопрос – дрогнет ли Рашидов, когда Брежнев задаст ему подготовленные мною вопросы? Я так думаю, что нет, не дрогнет. Но вот после отъезда генсека по-любому начнёт предпринимать какие-то действия. Осторожные, но будет. Тут-то и нужно будет за ним приглядеть. Именно это я постараюсь втолковать Ильичу во время нашей следующей встречи, которая, надеюсь, случится ещё до конца поездки. Тут время терять нельзя, а то кое-кто успеет подчистить хвосты, и ищи ветра в поле.

Я, конечно, не знал деталей протокола встречи Брежнева с Рашидовым, но ночевать Ильич не приехал. Как и Медведев с референтом. Генсек появился только к следующему вечеру, мы как раз с Полесских вернулись с ужина.

Главы страны и республики приехали на том же белом «Мерседесе», и я бы не сказал, что Брежнев выглядел более лояльно к Рашидову, нежели накануне. А первый секретарь ЦК КП Узбекистана так и крутился вокруг гостя, заискивающе глядя в глаза, что-то непрестанно говоря. И вновь обошлось без поцелуев, только рукопожатие. Но вместе с генсеком в вагон отправился и какой-то небольшой свёрток, который несли двое подручных Рашидова.

Что это за свёрток, я узнал несколько часов спустя, когда после обеда меня пригласили в бронированный вагон Ильича. Брежнев встретил меня… в богато расшитых чапане и тюбетейке. Я не выдержал, чуть не хрюкнул, сдерживая смех, но генсек уловил в моих глазах или лице искорку веселья.

– Чего смешного? – обиженно поднял кустистые брови Леонид Ильич. – Между прочим, Рашидов подарил.

– Да нет, смотрится изумительно, – махнул я рукой. – Просто мне Кунаев в качестве благодарности за лечение тоже подарил чапан и тюбетейку.

– Серьёзно⁈ Вот это да… А он ведь и впрямь обещал тебе что-то, я потом уж и забыл. Представляешь, если мы в Москве вдвоём сойдём с поезда в халатах и тюбетейках? Вот будет зрелище!

– Да уж…

– Ладно, шучу. Пойдём-ка мы с тобой, Арсений, ко мне в кабинет, поболтаем. Саша, – кивнул он Рябенко, – распорядись, пожалуйста, чтобы нам чайку организовали.

Когда мы сидели в уютных креслах, а перед нами на блюдцах дымились ароматным паром две чашки с чаем, Брежнев, снявший только тюбетейку, сразу приступил к делу.

– Что тебе сказать, Арсений… По твоей рекомендации задал Рашидову все вопросы, что ты мне посоветовал задать.

Генеральный секретарь пошамкал губами, словно старик. Собственно, он им я являлся, но в последнее время после начала моего лечения бросил эту привычку. А может, я просто не так много времени рядом с ним находился, чтобы все его привычки замечать.

Я молчал, молчал и Брежнев, не спеша развёртывавший обёртку с трюфеля. Сунул шоколадную с ореховой обсыпкой пирамидку в рот, медленно начал пережёвывать, потом отхлебнул уже подостывшего чайку.

– Врачи запрещают сладкое, но не могу отказать себе в удовольствии, – вздохнул он.

Я последовал его примеру, только взял не трюфель, а конфету «Мишка косолапый». Это где на обёртке картина Шишкина «Утро в сосновом лесу» фигурирует, и к которой медведей нарисовал Константин Савицкий – первый директор Пензенского художественного училища, чьё имя оно носит, как и Пензенская картинная галерея. Причём изначально на картине стояли подписи обоих художников, однако купивший работу Третьяков подпись Савицкого стёр скипидаром. Мол, про второго живописца мне ничего не говорили. По другой версии, когда Шишкин начал приписывать авторство этого холста полностью себе, Константин Аполлонович, осерчав, сам стёр свою подпись.

Как бы там ни было, это были одни из моих любимых конфет с детства, хотя и стоили они недёшево, так что вкушал я «Мишку косолапого» в отрочестве не так часто, как хотелось бы.

– Так вот, сегодня с утра мы ездили к хлопкоробам, и по пути задал я ему те вопросы, что ты мне советовал задать, – вернулся к теме разговора Леонид Ильич. – С таким вот намёком, мол, знаю кое-что про тебя, но карты пока открывать не стану. Чтобы понервничал. Тот, само собой, тут же попытался у меня узнать, в чём всё-таки я его подозреваю. А я ему: 'Дорогой мой Рашид Рашидович… Или ты сам наведёшь в своей республике порядок, или к тебе приедет целая армия следователей от Цвигуна и Руденко[3], а с ними в качестве моральной… хм… поддержки танковая дивизия.

– И что Рашидов? – подался вперёд я.

– А что он? Заявляет, мол, что у него есть кое-какие подозрения насчёт нечистоплотности некоторых товарищей, и он обязательно с ними поговорит и предпримет соответствующие меры. И я ему тут: «Ты-то сам, Рашид Рашидович, чист перед партией? Не помнишь за собой никаких грешков?» Тот побледнел так, что я испугался, как бы его удар не хватил. И давай клясться, что партию никогда не предавал и не предаст. А глазки-то бегают. Но я сделал вид, что ему поверил. Говорю, три месяца тебе, Рашид, даю на наведение порядка. Цвигун и Руденко в курсе всех ваших махинаций, если ничего не изменится – пеняй на себя. Мне есть кого на твоё место посадить. И тебя посадят, только уже на нары. В общем, струхнул мужик знатно.

Только вот нужно помнить, что загнанный в угол зверь опасен вдвойне, подумал я. И тут еж вспомнил об одной очень важной вещи.

– Леонид Ильич, если мне память не изменяет, то ещё со времён Хрущева не рекомендовалось брать в разработку первых лиц республик и вообще членов ЦК. Возможен серьезный скандал и, не исключено, в республику придаётся вводить войска. А это не совсем правильно накануне Олимпиады. Наши западные друзья тут же подымут шум о нарушении прав человека и это будет повод для бойкота Олимпийских Игр.

Это ещё мы в Афганистан войска не вводим, подумал я, хотя, кто его знает, может, и введут, даже без участия покойного Андропова.

– И что ты предлагаешь? – сдвинул кустистые брови генсек.

– Предлагаю собирать материалы. И не только по Узбекистану, но и по всей Средней Азии, и по Кавказу тоже. Во всех этих грузиях, армениях и азербайджанах кумовство и коррупция процветают буйным цветом. После Олимпиады можно собрать пленум ЦК и Верховного совета и поставить вопрос ребром, нужны ли республики как таковые, если уже, как было сказано на предыдущем съезде, образовалась единая нация – советский народ. И съезд это поддержал.

Брежнев пожевал губами, побарабанил пальцами по столу, посмотрел мне в глаза и медленно произнёс:

– Пожалуй, я с тобой, Арсений, согласен. Накануне Олимпиады не стоит баламутить болото. Вот пройдут Игры, мы как следует подготовимся, соберём материалы, и вот тогда-то… Кстати! – он ткнул в мою сторону указательным пальцем. – Мне тут доложили, что ты ещё, оказывается, воду заряжаешь. Выпьешь стакан – и здоров, как в юные годы. Это правда?

– Есть такое, – неохотно согласился. – Впрочем, исследования ещё не закончены, но предварительно можно сказать о целебном эффекте такой воды. Хотите попробовать на свой страх и риск?

– Так уж и риск? – поиграл бровями Брежнев. – Давай, не жадничай, мы Косареву ничего не расскажем.

– А я думал, что это он вам про мою воду рассказал…

– Не, не он, мой референт. У него отец дружит с директором «Театра сатиры», а тому Папанов рассказал удивительную историю, как некий врач исцелил на ноге ему язву, полил сначала какой-то «мёртвой» водой, а потом «живой» – и от язвы не осталось почти и следа. А потом ещё и выпить дал «живой» воды, отчего самочувствие актёра заметно улучшилось. Референт перед самой нашей поездкой выяснил всё-таки, что это был за врач, и оказалось, что это ты. Арсений. Признавайся, было такое? Сам только что сказал, что заряжаешь воду, значит, было.

– С вами не поспоришь, – вздохнул я. – Ладно, с утра подзаряжу, приду к вам, постучусь, или пришлите ко мне кого-нибудь из своих часов в 9 утра. Кстати, можно я вон ту бутылку с нарзаном возьму? Обработаю воду – и станет ещё полезнее.

В назначенное время в моё купе постучался Медведев.

– Готова вода? – спросил он с порога.

Я протянул ему бутылку с нарзаном, внутри которой теперь была заряженная вода.

– Скажите Леониду Ильичу, что для того, чтобы взбодриться, ему хватит и пары глотков. Несколько дней будет чувствовать себя помолодевшим лет на десять как минимум, это не считая моих процедур иглоукалывания.

– Она точно целебная? – с подозрением спросил Медведев, будто бы я подсунул ему отраву.

– Ещё какая! – с жаром воскликнул Полесских и тут же стушевался.

– Пробовали? – покосился на него с подозрением Владимир Тимофеевич.

– Да, угощал меня Арсений Ильич, и очень, я вам скажу, был положительный эффект. У меня даже зрение улучшилось.

Это была правда. Стопроцентным оно не стало, но с минус семи точно ушло на троечку, так как прежними очками мой сосед пользоваться уже не мог, и ему пришлось брать очки напрокат у знакомого инструктора отдела ЦК из соседнего вагона. А у того как раз было минус три.