Текст книги "Вторая жизнь Арсения Коренева. Книга пятая (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 12 (всего у книги 15 страниц)

После центрифуги Малышев, как и следовало ожидать, слегка не в себе, однако, учитывая полученную нагрузку, врачи приходят к выводу, что показатели превышают обычные на порядок, хоть снова потенциального космонавта в центрифугу сажай.

Так просто мы не уехали. Узнали, что я автор популярных песен, попросили задержаться и спеть для общества. Тем более что гитара у них имелась, и вполне неплохая, гэдээровская акустика. Я не стал ломаться, перед тремя десятками членов отряда, врачей и руководящего состава исполнил пару вещей. А затем словно чёрт меня дёрнул, взял и спел «Траву у дома». Ту самую, с которой «Земляне» в моём прошлом фурор произвели. Ну и тут фурор был обеспечен. Пришлось на бис исполнять, после чего меня повели в местную столовую. Начальник «Звездного городка» Георгий Тимофеевич Береговой, который тоже присутствовал на концерте, по такому поводу небольшой банкет закатил. Но от спиртного я решительно отказался, поскольку мне ещё предстояло ехать обратно за рулём свое «ласточки». В итоге в дорогу в качестве небольшой компенсации мне выдали три бутылки выдержанного армянского коньяка.

* * *

Я сидел на заднем сиденье 24-й «Волги» и смотрел на проплывающий мимо пейзаж. Именно проплывающий, так как ехали мы со скоростью не более 70 км/ч. Хотя дорожное покрытие позволяло набрать и бо́льшую скорость, всё-таки Рублёво-Успенское шоссе вело в сторону посёлка Заречье, где находилась дача генерального секретаря ЦК КПСС Леонида Ильича Брежнева. Это и была, собственно говоря, конечная точка нашего маршрута, находящаяся между Троекуровским кладбищем и деревней Сколково, где никаким инновационным центром ещё и не пахло. В общем, ближнее Подмосковье.

На календаре 25-е ноября, воскресенье, а три дня назад я снова встречался с Шумским.

– В это воскресенье Брежнев ждёт вас у себя на даче, – огорошил он меня с порога. – Все запланированные дела, если были – откладываются на потом. В 8 утра к вашему подъезду подъедет чёрная «Волга», номер…

Дальше последовал инструктаж, хотя я и так прекрасно помнил, что нужно лить в уши генсеку. Спросил насчёт прослушки, полковник заверил, что она имеется, но свои люди её в здании ещё с вечера отключат.

Поскольку дел у меня на это воскресенье не имелось, разве что планировал покорпеть над последними штрихами к кандидатской, то и поехал без проблем. И даже Рите не пришлось врать, так и сказал, что еду лечить Брежнева. Конечно же, умолчав о том, что мне ещё предписано воздействовать на мозг генсека ментально.

– Самого Брежнева лечить будешь, – не верила жена. – Это, Сенечка, уже выше некуда. После этого – а я уверена, что у тебя всё получится – тебе должны сразу докторскую дать!

Я бы не отказался, ей-богу, от халявной докторской. Но в условиях нашего сотрудничества с куратором такого пункта не было. Думаю, покровительство полковника КГБ (а иже с ним ещё кто-нибудь, небось и генерал затесался), и без того вполне достаточная награда.

Рублёво-Успенское шоссе в эти годы мало напоминало то, каким оно в моей истории стало в 90-е. Нет ещё особняков, больше смахивающих на небольшие дворцы. Обычное затрапезное Подмосковье с редкими домишками вдоль трассы, преимущественно деревянными за покосившимися заборами или вообще без оных. Грусть навевал и пейзаж: грязь вперемешку с таявшим снегом, который выпал этой ночью, а свинцовые облака намекали на очередной снегопад. А может, и на дождь, так как за бортом была плюсовая температура.

В машине я, водитель и сопровождающий, которого я первый раз видел. Представился, когда я садился в «Волгу», Геннадием Юрьевичем. Был он в штатском, как и водитель, однако от обоих буквально несло погонами. Понятно, не войсковыми, а гэбэшными.

По пути Геннадий Юрьевич меня кратко проинструктировал, как себя вести по прибытии на дачу Брежнева.

– Когда мы приедем, нас выйдет встречать начальник охраны генерального секретаря товарищ Рябенко. Сдам вас ему с рук на руки. Дальше уже будете выполнять его указания, а я вернусь в машину и буду ждать, когда вы освободитесь. Запомните – никакой самодеятельности! Действовать только согласно предварительно оговорённому с товарищем Шумским плану.

Я и не собирался проявлять самодеятельность, не мальчик всё-таки.

– Почти приехали, – объявил немногословный водитель, сворачивая с трассы под указателем «Заречье».

Сначала тянулись обычные деревенские дома, но при этом асфальт под колёсами был такой ровный, что, поставь на капот стакан с водой – не прольётся. А потом мы свернули на такое заасфальтированное ответвление, и вскоре остановились перед шлагбаумом, возле которого стоял солдатик внутренних войск, на ремне с шеи свисал АК-74. Из кирпичной будки вышел капитан, тщательно проверил наши документы и сопроводительную бумагу, после чего мы получили разрешение на проезд дальше.

Впереди нас ждал второй, уже более солидный блокпост, а документы проверял хмурый майор, причём ещё тщательнее капитана. Ко всему прочему каждого из нас, словно запоминая, внимательно рассмотрел в лицо.

– Машина с водителем остаётся здесь, – он показал на небольшой асфальтовый пятачок-парковку, – а вы вдвоём проходите, вас встретят.

– Идёмте, – сказал мне Геннадий Дача генсека выглядела скромно. Я ожидал увидеть что-то более солидное, нежели двухэтажное деревянное здание. Жаль, не попали сюда летом, когда вокруг зелень. Сейчас выложенные камнем аллеи вились между голых деревьев и кустарников.

Из дома навстречу нам вышел седой, но крепкий мужчина, и остался стоять у входа. Пока к нему шли, он внимательно прощупал меня взглядом, отчего я почувствовал себя словно раздетым донага.

– Это и есть Александр Яковлевич Рябенко, – не поворачивая головы, тихо сказал Геннадий Юрьевич.

Мы подошли, Рябенко и мой сопровождающий обменялись рукопожатиями, после небольшой паузы начальник охраны генсека пожал руку и мне. Крепко пожал, чувствовалось, что ещё крепок старик Розенбом[2].

– Я буду ждать в машине, теперь Арсений Ильич в вашем распоряжении, – сказал Геннадий Юрьевич и откланялся.

Проводив его взглядом, Рябенко посмотрел на меня:

– Что ж, молодой человек, следуйте за мной.

Мы вошли в дом. Сюда откуда-то доносились аппетитные запахи.

– Это Виктория Петровна сырники жарит на кухне, – словно прочитав мои мысли, пояснил Рябенко. – они у неё изумительные получаются. Вот гостевые тапочки, выбирайте, которые вам подойдут.

Переобувшись, я был препровождён в зал. Навстречу нам из-за стола поднялся мужчина средних лет в белом халате.

– Знакомьтесь, Михаил Титович Косарев – личный врач Леонида Ильича. А это тот самый Арсений Ильич Коренев, о котором вам говорили, – представил нас друг другу Рябенко.

Мы обменялись рукопожатием, после чего начальник охраны попросил меня открыть портфель и показать, что внутри. В портфеле у меня были набор игл, плюс пузырёк со спиртом и рулончик ваты. А также фляга с «живой водой». Для себя, поскольку Шумский сказал, что ещё не время. Александр Яковлевич отвинтил крышечку, понюхал, подозрительно посмотрел на меня.

– Это вода, – сказал я с самым невинным видом. – Можете отхлебнуть и удостовериться в этом лично.

Тот отхлёбывать не стал (и славно, мне больше останется), закрутил крышечку и вернул фляжку в «дипломат». Похоже, слухи о моей заряженной воде сюда ещё не дошли.

– Леонид Ильич у себя в кабинете, сейчас я ему доложу о вашем прибытии. А пока Михаил Титович, как вы и просили, предоставит вам возможность ознакомиться с выпиской из медицинской карточки.

Косарев сунул мне в руки прямоугольник из нескольких листочков, а сам вошёл в кабинет. Не успел я дочитать первую страничку, как Рябенко снова появился в зале, кивнул мне:

– Леонид Ильич сейчас выйдет.

И тут же снова открылась дверь кабинета, и в зал вышел Брежнев, одетый в адидасовский костюм. Слева на груди красовалась символика будущей московской Олимпиады – силуэт будто бы московской высотки в виде беговых дорожек с олимпийскими кольцами в основании и пятиконечной звездой на вершине. На ногах – тёплые носки и тапочки без задников. Посмотрел сквозь линзы очков в тонкой оправе на меня, потом на Рябенко.

– А ты не говорил мне, Саша, что врач такой молодой, – прошамкал он и перевёл взгляд на меня. – Ну здравствуй!

Протянул мне руку, я осторожно её пожал, дабы случайно не сломать какую-нибудь из старых, потерявших былую крепость косточек. От Брежнева пахло табаком. Что ж, несмотря на запрет врачей, продолжает баловаться любимыми сигаретами «Новость». Правда, как я читал на каком-то сайте, специально для генсека набивали их отборным табаком «Вирджиния», так что даже мне, некурящему, этот запах нравился[3].

– Тебя как звать?

– Арсений, а отчество, как у вас – Ильич, но можно и без отчества, – сказал я, будучи уверенным, что мои данные Брежневу представили, и либо он их реально забыл, либо специально делает вид, что не знает, как меня зовут.

– Очень приятно, Арсений… Ну ты как меня лечить собираешься? Мне вон Миша, – он кивнул на Косарева, – говорил, ты в людей иголки втыкаешь?

– Не без этого, – улыбнулся я. – Но это совсем не больно.

– А ты думал, я испугался? – хохотнул генсек, демонтируя вставные зубы. – И не такое приходилось терпеть. Помню, в апреле 43-го на сейнере переправлялись на берег Цемесской бухты. И тут наткнулись ан мину… От взрыва меня так подбросило, что я улетел в воду. Хорошо, что плавать умел, не утонул в ледяной воде. Меня потом спиртом отпаивали.

Его взгляд устремился сквозь меня, в прошлое.

– А как-то меня интуиция выручили. И не только меня, – продолжил он, по-прежнему глядя сквозь меня. – Когда я на Малой земле проводил партактив на открытом воздухе, в середине доклада сзади и спереди от нас упали снаряды. Третий снаряд, как говорили на фронте, был наш. Вот тут я и отдал приказ: «Встать! Влево к лощине триста метров бегом – марш!». Как оказалось, интуиция меня не подвела политрука. Третий снаряд и в самом деле взорвался там, где минуту назад находились люди.

В этот момент в зал тихо вошла пожилая женщина с собранными на затылке в пучок седоватыми волосами и в переднике.

– Здравствуйте! – поздоровалась она со мной, вытирая руки полотенцем. – А у меня сырники готовы, можно под чай отведать.

– Что, может и правда почаёвничаем? – предложил Леонид Ильич, обращаясь сразу и ко мне, и к Рябенко.

– А я бы лучше сначала провёл сеанс, – сказал я. – Как говорится, сделал дело – гуляй смело.

– И то верно, Леонид Ильич, пусть уж поработает с вами, а потом и сырников под чаёк отведаем, – неожиданно поддержал меня Рябенко и добавил. – Арсения тоже угостим.

Брежнев пошамкал губами, потом вяло махнул рукой:

– Ладно, говорите, что делать надо.

Александр Яковлевич вопросительно посмотрел на меня. Что ж, настало время брать вожжи в свои руки.

– Где мы можем уединиться? – спросил я. – В кабинете есть диван или тахта?

– Есть диван, из натуральной кожи, я на нём, случается, прилягу после обеда отдохнуть – да и засну.

– Прекрасно, может, и во время сеанса поспите… Кстати, простынка есть какая-нибудь? Подложить не мешало бы.

– Я, конечно же, могу присутствовать? – спросил Косарев.

– Простите, но мне для качественной работы потребуется полная уединённость с пациентом. Да и Леонид Ильич может ощущать дискомфорт от присутствия третьих лиц. Мы этот вопрос уже обсуждали с… с человеком Геннадия Юрьевича, мои пожелания должны были передать товарищу Рябенко.

Михаил Титович поглядел на начальника охраны генсека, тот пожал плечами и развёл руками, мол, так и есть.

Вскоре первое лицо государства лежало на диване, животом на простыне, а я протирал его спину смоченным в спирте тампоном. Затем протёр так же каждую иглу, и только после этого стал ввинчивать их одну за другой в довольно-таки толстую кожу генсека.

– Не больно? – поинтересовался я, ввинтив третью по счёту иглу.

– Нет, совсем не больно, – отозвался генсек. – Мне говорили, что результат может сразу проявиться. Это правда?

– Когда как, – уклончиво ответил я. – Я сейчас заодно энергетически воздействую на ваш организм, чтобы эффект был сильнее.

– Это как?

Брежнев попытался вывернуть шею, чтобы покоситься на меня, это удалось ему с трудом. А я вкратце рассказал о своей системе. Почему бы и нет, если ни Шумский, ни Геннадий Юрьевич не запрещали мне этого делать…

Леонид Ильич проникся. Покряхтел и выдал:

– Тогда давай, воздействуй. Может, получше себя почувствую, а то в последнее время какой-то развалиной себя ощущаю.

Тут я был с ним согласен. Одного взгляда на престарелого вождя было достаточно, чтобы понять – Брежневу осталось недолго. Если точнее, то три года ровно. А я должен был сделать так, чтобы он протянул как можно дольше, и при этом выглядел бодрым и полным сил. Да ещё и проникся теми идеями, что я должен вложить ему в голову.

– Честно скажу, – проскрипел генсек, – просил товарищей отпустить меня на заслуженный отдых, а они ни в какую. Мол, народ вас любит, замену вам найти будет трудно. И дальше в том же духе… Подхалимы.

– Это правда, любит вас народ. И я уж постараюсь сделать так, чтобы вы чувствовали себя бодрее и могли с этим самым народом как можно чаще встречаться.

– Надеюсь, это не пустая болтология, – буркнул Леонид Ильич, однако в его голосе я уловил проблеск надежды.

А помимо этого, подумал я, придётся и установку на новый политический курс в твой мозг внедрять, дорогой ты наш генеральный секретарь КПСС. Сегодня же и начнём, помолясь.

Сначала я всё же измерил давление. М-да, 160 на100. Великовато… Посмотрим, каким оно будет после сеанса.

Наконец иглы были установлены, и я приступил к диагностике. Выписке из медкарты я доверял, но уж лучше подстраховаться, выяснить лично, за что нужно браться в первую очередь. Как я и подозревал, сердце генсека было не такое уж и измочаленное. Главная проблема таилась в голове. Мозг Брежнева оказался сильно запущен, и с ним предстояло серьёзно повозиться.

Повозился так, что спина взмокла. А ещё ведь нужно было вводить Ильича в состояние транса. То есть запустить свои «паутинки» последовательно в некоторые части головного мозга пациента.

Первое – в переднюю часть поясной извилины. Проводившие исследования учёные Стэндфордского университета объясняли это тем, что человек по время сеанса полностью поглощен гипнозом и не беспокоится ни о чем другом. Во-вторых, они увидели активизацию связей между двумя другими областями мозга – дорсолатеральной префронтальной корой и островком Рейля. Этот участок позволяет мозгу контролировать процессы, происходящие в организме.

Наконец, исследовательская группа обнаружила уменьшенные связи между дорсолатеральной префронтальной корой и областью, в которую входят медиальная префронтальная и задняя часть поясной извилины. Вероятно, это говорит о разрыве между действиями и осведомленностью о них, говорят ученые. Именно это расхождение позволяет гипнотизируемому заниматься деятельностью, предложенной врачом или выбранной самостоятельно.

Кодируя забулдыгу из Куракино, я в его печени активировал фермент алкольгодегидроденаза, превращающего этиловый спирт в альдегид. Высокая концентрация ацетальдегида в крови вызывала неприятные симптомы, включая тошноту. «Паутинки» сами всё сделали, выполняя мою мысленную команду. Так же насчёт алкоголя поработал с печенью Высоцкого, а избавляя барда от наркозависимости, воздействовал уже на подкорку. И тот, насколько я знал, до сих пор держался, выглядел свежо, и активно как выступал с концертами, так и снимался в кино, ну и Любимов был доволен тем, что его актёр перестал прогуливать из-за запоев. Это мне сам Высоцкий сказал, когда мы последний раз общались с ним по телефону. Звал нас с Ритой на концерт, который в начале декабря пройдёт в актовом зале «Бауманки». Я обещал постараться вырваться.

Однако ж энергии придётся на всё про всё затратить немало. Даже с учётом того, что в последнее время процесс стал проходить для меня легче, опять же, вспоминая подросшую «скилловость». Потому и прихватил заряженную воду во фляге, надо будет самого себя немного в тонус вернуть.

Самочувствием Ильича занимался около получаса. Немного подлатал сердечно-сосудистую систему, потом поработал с мозгом. А дальше… Дальше ввёл его в состояние дремотного транса, и в течение нескольких минут негромко, но отчётливо наговаривал то, что мне диктовал самому Шумский во время нашей последней встречи. Плюс то, что сам считал нужным добавить в эту установку. Самодеятельность, за которую меня кураторы вряд ли бы погладили по голове, но обратного пути я не видел.

Повторял одни и те же короткие, доходчивые фразы, которые должны были намертво засесть в голове генсека, посеять, так сказать, зёрна сомнения в нынешнем курсе партии, выбрав тот, который, как я ему говорил негромко, но отчётливо, является единственно правильным, способным вывести страну из тупика.

Наконец всё закончилось. Вспотевший, словно после кросса в июльскую жару, я дрожащими руками убрал набор снятых ещё до внедрения в сознание реципиента игл в портфель, и сразу потянулся к фляжке. Только почувствовав себя немного лучше, дал команду генсеку просыпаться.

– Это я что, заснул? – удивлённо спросил тот, потягиваясь и зевая во все свои вставные зубы.

– Было такое, – улыбнулся я через силу. – Надеюсь, немного выспались?

– Ну как-то да, чувствую себя посвежее.

Он потянулся к своей адидасовской кофте, висевшей на спинке стула.

– А как в целом самочувствие?

– А? – он замер, просунув руку в правый рукав. – Самочувствие? Хм… Знаешь, Арсений, а ведь и правда ощущение такое, словно лет десять скинул.

Я про себя улыбнулся; такие признания, практически один в один, мне доводилось слышать уже неоднократно. Но впервые – от лидера государства, занимающего ⅙ часть земной суши. В смысле, государство, а не лидер, хотя габаритами Брежнев явно превосходил мифического Аполлона. Сбросить десять-пятнадцать кило ему явно не помешало бы.

– Давайте ещё раз смерим давление, – предложил я.

Снова закрепил на предплечье генсека манжету, несколько раз нажал на резиновую грушу, повышая давление в манжете. Отпустил, уставился в циферблат, где плясала стрелочка.

– Неплохо, – прокомментировал я. – 130 на 90. Голова не кружится?

– Есть немного.

– Это от того, что я сбил вам давление.

– Это что же, всё благодаря иголкам?

– Ну и энергетическому воздействию, – добавил я. – Ещё хотя бы парочку-троечку таких сеансов, и вы действительно почувствуете улучшение как физического, так и психоэмоционального состояния. Это я вам обещаю!

– Ну, если обещаешь… Только вот знаешь что, – посмотрел он на меня с прищуром. – Сейчас вот принял для себя твёрдое решение всё-таки ехать в рабочую поездку на поезде по Средней Азии. Казахстан, Киргизия, Узбекистан, Таджикистан, и напоследок Туркмения. Две недели в пути. Проведу встречи и с руководством республик, и с простыми заводчанами, хлопкоробами и бахчеводами… Я хотел изначально в начале сентября ехать, но врачи запретили. Они мне и самолётом летать из-за высокого давления не разрешают. Но после того, как ты мне давление полечил, думаю, нечего тянуть с поездкой. И я бы тебя с собой взял, чтобы ты мне каждый день своими иголками и этой… энергетикой лечил. Как, есть желание прокатиться?

– Немного неожиданно, Леонид Ильич… Так-то я бы с удовольствием, но у меня институт, аспирантура. Если бы декан с ректором меня отпустили…

– Отпустят, – самонадеянно заявил Ильич. – Кто у вас там ректор?

– Лакин, Капитон Михайлович.

– Нормальный мужик?

– Нормальный.

– Ну тогда договоримся.

* * *

Шумский – вернее, его начальство – поездку с Брежневым одобрил. Уже после того, как по заданию Леонида Ильича Лакину позвонил кто-то из помощников генсека, и Капитон Михайлович не посмел отказать в этой просьбе. Более того, пригласил меня к себе в кабинет, и высказался в том духе, какая это честь для института, и чтобы я не посрамил альма-матер. Правда, в каком плане не посрамил – не уточнил. Видимо, и сам толком не понимал, что за миссия на меня будет возложена.

Рита… Жена восприняла мою поездку адекватно, она вообще была девушка понятливая. Я пообещал ей, паче будет такая возможность, привезти из Средней Азии местных сувениров. Какой-нибудь расписной чапан с тюбетейкой.

Как бы там ни было, 3 декабря в 8 утра я садился в литерный поезд на Правительственном вокзале, находящемся неподалёку от станции «Проспект Мира». Официальное название – «Вагонный участок центрального направления». Два электровоза ЧС – один спереди, другой сзади. В одном из вагонов, бронированном, будут ехать Брежнев с охраной, врачом и личным поваром (там же и кухня). Снаружи этот вагон вроде бы ничем не отличался от тысяч своих собратьев. Но я приметил, что колесные тележки вместо обычных двух осей имели три. Ну это понятно, бронированный вагон весит гораздо больше обычного[4].

Один вагон был рестораном, а в оставшихся трёх разместились остальные члены делегации. Меня определили в купе на двоих, моим соседом оказался некто, представившийся Игорем Валентиновичем Полесских из организационного отдела ЦК КПСС. Тихий, немногословный, с расспросами не лез, сразу же достал папку с бумагами, водрузил на нос очки с более мощными линзами, а в более изящной оправе убрал в очешник, и принялся внимательно изучать документы, делая пометки на полях или прямо в тексте.

Я всё больше смотрел в окно, на проплывающий мимо московский пейзаж, а затем и подмосковный. Вспоминал свои два последних сеанса с Брежневым. Так же понемногу улучшал его самочувствие и продолжал не спеша вдалбливать идею политического и экономического переустройства. Перед каждым сеансом встречался с Шумским и получал подробный инструктаж. В этой поездке мне предстояло закончить начатое на даче в Заречье и продолженное на квартире генсека на Кутузовском проспекте-26.

Подпитав себя воспоминаниями, взялся читать «Насморк» Станислава Лема. Издан в Польше в 1976-м, а в прошлом году переведён на русский язык. Вот этот экземпляр я и урвал, причём без всякого блата, совершенно случайно заглянув в книжный магазин на Мира. В прошлой жизни прочитать не довелось, я даже не знал о существовании такой книги, и в нынешней своей ипостаси я с радостью решил восполнить этот пробел.

Роман рассказывал о недалёком будущем, где Европа пытается найти противоядие от постоянных актов террора, за которыми стоят феминистские и иные политические движения. Главным героем прописан американский астронавт, привлеченный к расследованию серии загадочных смертей в Неаполе. Что там дальше будет – выяснить не успел, пришло время идти обедать.

Причём кормили тут по сменам, нас заранее предупредили, во сколько нам следует занять с Полесских свой столик №6 на двоих. Это был не ресторан, а скорее столовая самообслуживания, так как мы толкали по направляющим подносы, на которые ставили тарелки со снедью. Правда, качество блюд мне показалось не хуже ресторанного, и всё – бесплатно. Супы наливали из больших кастрюль, на выбор сегодня предлагались три первых блюда. Я выбрал классическую мясную солянку. Это где ещё тонкая долька лимона плавает. И пахло так, что у меня, ещё перед выходом из дома хорошо подкрепившегося, сразу же началось бурное выделение желудочного сока.

Мой сосед взял суп с фрикадельками. Салат он выбрал «Витаминный», а я «Мясной». На второе я взял картофельное пюре со шницелем, Полесских – тушёную капусту с грибами. На третье – по компоту и паре пирожков. Я с капустой и яйцом, сосед – с картофелем.

Пока расправлялись с салатом, Игорь Валентинович неожиданно спросил:

– Простите, я видел, вы читали Лема. А что это за роман такой – «Насморк». Название очень уж интригующее.

– Лема? – переспросил я. – Ну да, читаю, вот сегодня и начал. Судя по аннотации, это философско-детективный роман. Впрочем, у Лема все книги с уклоном в философию. Как у наших братьев Стругацких.

– Вот за это я и люблю творчество как его, так и наших писателей! У меня дома все книги есть и Стругацких и Лема, из тех, что с польского на русский переведены. А вот этот роман каким-то образом прошёл мимо.

– Самому случайно достался. Иногда заглядываю в книжный на Арбате в поисках новинок, и увидел этот «Насморк». Не смог пройти мимо.

– Ох, не знаю, получится ли по возвращении там найти этот роман, – вздохнул сосед.

– Так я его прочитаю за пару дней, и вам отдам, читайте на здоровье.

– Правда? – глаза Полесских за стёклами изящных очков, которые он снова надел перед походом в ресторан, восторженно блеснули. – Я был бы вам весьма признателен.

– Да не стоит, – великодушно отмахнулся я.

Как выяснилось по ходу обеда, Полесских оказался большим книголюбом, а литературные предпочтения отдавал военной прозе и научной фантастике. Так что нам нашлось о чём поговорить за обедом. По возвращении в купе Игорь Валентинович снова принялся перебирать бумаги. Пояснил, что рецензирует речь Брежнева на грядущем выступлении перед работниками Алма-Атинского хлопчатобумажного комбината, вносит окончательные правки. Теперь сам Леонид Ильич должен её прочитать и утвердить.

– Тут у меня ещё куча речей для Генерального секретаря, – вздохнул сосед и похлопал рукой по портфелю. – А вы, если не секрет, с какой миссией отправились в это турне?

– Скажем так, работать с организмом Леонида Ильича.

– Вот оно что… А вроде как с генеральным секретарём поехал Михаил Косарев, его лечащий врач.

– Одна голова, как говорится, хорошо, а две – ещё лучше, – отшутился я.

К вечеру миновали Тольятти,

А во время ужина к нашему столику подошёл немолодой мужчина и попросил меня в 19 часов ровно быть в вагоне Брежнева, вместе с моим набором игл.

– Медведев, Владимир Тимофеевич, личный охранник Леонида Ильича, – негромко прокомментировал Полесских, когда незнакомец покинул вагон-ресторан.

Про Медведева я читал в интернет-источниках в той жизни, а вот теперь и лично его увидел.

– А про какие иглы он говорил, простите за любопытство? – так же негромко поинтересовался Игорь Валентинович.

Я вкратце объяснил схему действия иглорефлексотерапии, что вызвало у собеседника неподдельный интерес.

– И что, действительно помогает? От любых болезней?

– Ну-у, я бы не сказал, что от любых, но от многих точно. Вот вас ведь наверняка что-то беспокоит, верно?

– Хм, ну, есть такое…

– И что больше всего?

– Пожалуй, гастрит. Видели, наверное, что сегодня я на обед и ужин выбирал диетические блюда.

– Ну так я вас от него к концу нашей поездки избавлю.

– Да ладно… – неверяще мотнул головой Полесских.

– Обещаю!

Пять минут спустя я после тщательного досмотра был допущен в бронированный вагон Генерального секретаря ЦК КПСС. Первое помещение, которое я увидел, оказавшись внутри – это кухня. Дальше – купе для сопровождающих, откуда вышел Косарев. Вежливо поздоровался, но в глазах по-прежнему то же самое немного ревнивое выражение, что появилось во время нашей первой встречи.

Толщина дверей-переборок впечатляла, такие точно спасут от взрыва гранаты как минимум. Далее мы миновали холл для переговоров. Помню интернетовское фото, на котором за этим столом сидели Брежнев и Джеральд Форд. Тут же в углу стоял катушечный магнитофон в деревянном, лакированном корпусе. А в другом – цветной телевизор «Philips». А у нас в купе была только радиоточка. Правда, какая-то усовершенствованная, с переключателем. Можно было слушать или 1-ю программу Всесоюзного радио, или радиостанцию «Маяк».

Вообще убранство вагона было на уровне. Много лакированного дерева, золото, римские шторы, натуральные ткани… Ещё и какой-то потайной кондиционер, как показалось, работал. Меня проведи в купе Ильича. Широкий диван, письменный и ночной столики, кресло, в котором сидел генсек и читал «Правду»… Увидев меня, отложил газету, снял очки, и с лёгким кряхтением поднялся. Но всё равно довольно бодро, не сравнить, как Ильич двигался в первую нашу встречу.

– А-а, Сеня… Пришёл меня лечить?

А то как будто сам меня к себе не вызвал, подумал я, а вслух сказал:

– Выглядите неплохо, Леонид Ильич, вижу, что наше сотрудничество не напрасно. Ну что, поработаем?

– Поработаем, поработаем, – подмигнул он мне. – Привыкать я уже начал к твоим иголкам. А особенно к энергетисскому воздействию, – он так и не смог выговорить «энергетическому». – Ты когда теплом меня лечишь – мне так хорошо всегда, что я каждый раз засыпаю, ничего не могу с собой поделать. И вроде не так много времени сплю, а просыпаюсь – готов горы свернуть. Хочется работать и работать.

– Так и работайте, Леонид Ильич, – улыбнулся я понимающе.

И мы поработали. Ровно на полчаса. Короткая диагностика, чтобы удостовериться в закреплённом прогрессе по сравнению с последним сеансом, после чего я усеял спину Ильича иглами, заодно проводя небольшие восстановительные мероприятия с помощью энергетического вмешательства, а на десерт по традиции – сон и внушение идей Шумского сотоварищи, сдобренных моими мыслями.

– Мне тут словно бы приснилось, что со страной нужно что-то делать, – огорошил меня Ильич, позёвывая после сеанса.– Ты извини, Сеня, что я тебя загружаю этими вещами. Просто чувствую – нужно высказаться, а ты мне первым под руку подвернулся. Вот словно кто-то вдалбливает мне в голову мысль, что нужно менять курс, причём даже подсказывает, как. Ты вот, Сеня, хорошо живёшь?

– Хорошо, Леонид Ильич, – честно сказал я. – Но это потому, что ещё и песни сочиняю, а если они становятся популярными, и попадают в ротацию на радио и телевидение – за них начисляют неплохие авторские. А вот за остальной народ сказать не могу. То есть могу, конечно, но пусть лучше они сами за себя скажут. Если вы насчёт продовольственного дефицита, то да, с этим у нас в СССР не всё ладно. Да и с товарами ширпотреба. С другой стороны, в Союзе бесплатные жильё, образование, медицина… Правда, в очереди на квартиру можно полжизни простоять.

– А почему так? – спросил Брежнев, посмотрев на меня с хитринкой во взгляде. – Почему не всё гладко?

– Ну вообще-то вам учёные должны своим выкладки предоставлять, у нас в стране целые НИИ экономикой занимаются, – как бы сомневаясь, протянул я.

– У них на бумаге вечно всё хорошо, – раздражённо отмахнулся Брежнев. – Того и гляди Америку догоним и перегоним. Я хочу услышать мнение просто человека. Или ты что, боишься?

– Я-то? А чего мне бояться? Дальше Сибири не сошлют.

– Шутник, – погрозил мне пальцем генсек.

– Ладно, хотите услышать моё мнение – слушайте, – решился я. – Одна из причин – распыление. Помогаем вечно кому-то. Друзьям по соцлагерю, каким-то африканским странам, якобы вставшим на путь социализма… Да они только заявляют, что социалисты, чтобы вытрясти из СССР побольше валюты. Вы уж извините меня за прямоту.