Текст книги "Второй шанс-IV (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 14 (всего у книги 20 страниц)

На стук в дверь долго никто не открывал, пришлось Елена Андреевне даже стучать каблуком сапога, прежде чем на пороге нарисовалась, кутаясь в видавшую виды и поеденную молью шаль женщина какого-то неопределённого возраста. При виде нашей компании глаза её испуганно забегали, а кожа лица приобрела бледноватый оттенок.

– Что, Лидия, не ждала гостей? – ровным голосом спросила администраторша. – Может, пригласишь в дом?

– А… а зачем? – чуть дрожащим голосом поинтересовалась Лида, так и закрывая своим телом дверной проём, если так можно сказать о довольно тщедушной на вид женщине.

– Разговор у меня к тебе.

– А это кто? – кивнула она в нашу сторону.

– А это постояльцы того самого номера, где ты сегодня убиралась. Ну что, так и будем стоять? Предлагаю поговорить пока без привлечения милиции. Надеюсь, ты понимаешь, о чём я?

Глаза её забегали ещё больше, она закусила губу, затем обернулась назад и всё же, пусть и с неохотой, посторонилась.

– Не понимаю я, Елена Андреевна, о чём вы говорите… Какая милиция? Ну проходите, конечно…

Не успели мы протиснуться мимо неё в маленькие сени, как из глубины дома раздался хриплый крик:

– Лидка, кого там принесло?

– Это ко мне, Вася, с работы пришли…

– Какого … им тут надо?

– Поговорить пришли, не знаю, о чём… Можете не разуваться, я завтра буду прибираться.

Это уже нам. Ладно, потопаем в обуви. Минуем ещё одну приоткрытую дверь, из-за которой доносился мужской голос, и оказываемся в кухонке, размерами чуть больше сеней. На допотопной плите в кастрюле что-то варится, из-под закрытой крышки вырывается духовитый пар, кажется, картошка.

А в зале дым стоит столбом, и за круглым столом сидят три мужика самого разбойного и пропойного вида, с них хоть картину пиши «Мы вышли из леса». На столе две бутылки водки, одна уже пустая, вторая початая, нехитрая закуска. Из дальней комнатушки, где вместо двери висит какая-то пёстрая занавеска, выглядывают двое спиногрызов: мальчонка лет пяти и девочка лет трёх. Оба одеты кое-как, худющие, а в глазах застыли одновременно испуг и надежда.

– О чём базарить собрались с Лидкой?

Вопрос задал плечистый мужик с длинными, как у обезьяны, руками, и низкоскошенным лбом. На пальцах и тыльной стороне ладони правой руки характерные наколки. Он же, судя по голосу, и орал, когда мы были в сенях. Елена Андреевна смерила его холодным взглядом.

– Это наше с ней дело, – невозмутимо ответила она. – Лидия, мы можем где-нибудь спокойно поговорить?

– Дык… В спаленке если только, – она кивнула в сторону комнатушки, и дети тут же порскнули внутрь.

– Не, а я не понял, вам чё надо? – не унималась «обезьяна», вставая с табурета. – Вы за чё базарить пришли? Ты кто вообще?

Он ткнул кривым пальцем в сторону Елены Андреевны, а у меня возникло стойкое желание втереть ему промеж ушей, чтобы его мясистый, в красных прожилках нос сплющился в лепёшку.

– Это наша администратор, Елена Андреевна, – торопливо ответила Лида. – Вася, мы только поговорим, и они уйдут.

– Уйдём, если вернёте вещи, которые вы, Лидия, взяли в номере вот этих людей. И даже, возможно, обойдёмся без милиции. Но в нашей гостинице вы после этого работать не будете.

Лида снова закусила губу и затравленно посмотрела на свою начальницу, похоже, уже бывшую, на нас с Анатольичем, затем на Васю.

– Слышь, ты чё гонишь, бля? Ты чё, хочешь сказать, Лидка воровка, что ли? Ты в натуре рамсы, что ли, тёха, попутала?

Спокойствию Елены Андреевны, напомнившей мне в этот момент героиню Анны Михалковой в сериале «Простая женщина», можно было лишь позавидовать.

– Лида, это кто вообще?

– Это Вася, – пролепетал та испуганно.

– Вася, вы бы не вмешивались в чужие разговоры. И вообще, здесь дети маленькие, а вы распиваете при них спиртные напитки, да ещё и материтесь.

– Слышь, тёха, ты меня чё, жизни учить будешь?

– Во-первых, она тебе не тёха, а женщина, и звать её Елена Андреевна, – выступил вперёд Анатольич. – А во-вторых…

– А во-вторых, вы щас на хер съеб…сь отсюда.

– Точно, пусть валят, – поддакнул его собутыльник. – Хер ли припёрлись, мешают людям культурно отдыхать.

– Слышали? Мешаете культурно отдыхать. Так что делаем отсюда ноги, пока они у вас ещё целые.

– То есть ты уверен, что переломаешь нам ноги? – приподнял одну бровь Анатольич.

Я видел, что сохранять спокойствие ему приходилось из последних сил, да я и сам уже закипал, пальцы моих рук непроизвольно сжались в кулаки.

– Тебе-то, прыщ? Да легко. Даже без их помощи, – он мотнул головой в сторону оскалившихся жёлтыми зубами собутыльников. – А потом вон тому шкету шею намылю. Ноги, так уж и быть, ломать ему не буду, пожалею пацана.

Храбсков и впрямь не отличался габаритами, даже ниже меня на полголовы, да и статью поскромнее. Однако он был взрослым, а по моему лицу всё равно видно, что я ещё на пороге совершеннолетия. Вот только Вася не знает, с кем связался, и потому для него стало полной неожиданностью, когда Анатольич сделал быстрый шаг вперёд и пробил двойку ему в «бороду».

Вася не упал, он упёрся задницей в стол и помотал кудлатой головой, приходя в себя. Провёл ладонью по лицу, с удивлением разглядывая на пальцах кровь. Всё-таки весовая категория у Храбскова не та, чтобы вот так запросто отправлять в нокаут таких амбалов. А тот выпрямился, покачнулся, но всё же удержался на ногах.

– Ну всё, сука, п…ц тебе!

В его руке каким-то непонятным образом материализовался нож, только что лежавший на столе рядом с огрызком полукопчёной колбасы, а в следующее мгновение блеснувшее в свете тусклой лампы лезвие должно было войти Анатольичу в печень… Должно было, но не вошло – моя реакция оказалась быстрее. Я не отталкивал тренера с траектории движения руки отморозка, я просто изменил эту самую траекторию посредством удара ребром ладони по предплечью, в самый последний миг, когда лезвие уже коснулось куртки.

Вася всё же удержал нож в стиснутых пальцах, хотя и ощерился от боли. И тут же под истошный бабий вой: «Убиваю-ю-ю-т!» я заехал носком ботинка ему по голени.

– Бляяяя…

Вот теперь нож на полу. Понимаю, больно, но не фиг с тесаком кидаться на людей. А Лида продолжала вопить на одной высокой ноте, и ей вторили дети из-за занавески, заливаясь протяжным плачем: «И-и-и…»

– Вот сука, куртку порезал!

Ого, не ожидал от Анатольича таких крепких выражений! Да ещё при женщине… Хотя на его месте я бы, пожалуй, выразился и покрепче. Эту куртку он, помнится, пару лет назад в Москве покупал, она была всё ещё как новая. Но лучше уж куртку, чем кожу.

Между тем события разворачивались со стремительной быстротой. Двое подельников «обезьяны» оказались не робкого десятка, причём оба кинулись на меня. Но на пути одного из них оказался Валерий Анатольич и, на этот раз не уступая габаритами сопернику, серией коротких ударов отправил того на дощатый пол.

Это я увидел краем глаза, сам будучи занят разборками с третьим головорезом. Тот решил применить против меня в качестве метательного оружия пустую бутылку из-под водки. Но я уже словно бы по наитию успел подхватить табурет и принял на его сидушку летевшую в мою голову бутылку. Стекло оказалось крепким, либо бросок слабоват, в общем, не разбилась стеклотара. А вот от моего ответного броска табуретом ему пришлось закрываться руками. Больно, понимаю и даже где-то немного сочувствую, однако распускать сопли в данной ситуации недосуг, нужно заканчивать дело. Я и закончил, той же самой табуреткой отлупив бедолагу так, что он, скукожившись на полу, завыл, прося снисхождения. На своём, маргинальном языке:

– Бля, парень, бля, не убивай, в натуре, у меня самого пацан растёт, сиротой в натуре оставишь…

Застыв над ним с занесённой в руках табуреткой, к удивлению, достаточно крепкой, чтобы всё ещё оставаться целой, я медленно выдохнул:

– Пшёл отсюда, мразь!

Тот дважды не заставил себя просить, шустро этак, по-собачьи, на четвереньках двигаясь к выходу. А в следующее мгновение раздался оглушительный настоящий рёв, и в меня въехал локомотив… То есть по ощущениям локомотив, а в действительности это был Вася, который, немного очухавшись, решил отомстить своему обидчику, изобразив из себя регбиста. Когда тебя сносит такая туша, да ещё пытается после этого придушить своими крепкими, татуированными пальцами – удовольствие, скажу вам, небольшое. Тем более что хватке его пальцев мог бы позавидовать иной бульдог, а то и стаффтерьер.

Сразу же в памяти всплыл Вольдемар, который тоже хотел отправить меня на тот свет похожим способом. В тот раз мне на помощь пришёл сотрудник госбезопасности, сейчас же… Сейчас выручила Елена Андреевна. Она оказалась расторопнее Анатольича, опустив на голову Василия тот самый табурет, которым я колошматил его подельника. Вася сразу обмяк, а я не без труда сдвинул с себя этот центре обмякшей плоти и (кажется, гортань не повреждена) поблагодарил мою спасительницу:

– Спасибо, Елена Андреевна, если бы не вы…

– Да не за что, – кивнула она. – Лида, заткнись, пожалуйста, воешь как сирена, а то сейчас соседи милицию вызовут. Хотя… Был у тебя шанс, но ты им не воспользовалась.

Один из душегубов, которого я отпустил, уже успел сделать ноги. Оставшихся двоих мы надёжно спеленали, после чего Анатольич отправился искать телефон-автомат. Я подумал, что найти в этом захолустье таксофон – задача не из лёгких, однако Храбсков вернулся уже минут через пятнадцать.

– Автомат не нашёл, зато через два дома у соседей стоит телефон, с него и вызвал.

В ожидании самого тренера, а затем и милиции Елена Андреевна проводила с Лидой воспитательную беседу. Но та, судя по её остекленевшему взгляду, казалось, отключилась от всего вокруг происходящего. В состояние транса она впала моментально после того, как старший администратор велела ей заткнуться, и теперь, казалось, ничто не может вернуть её в реальный мир. И в этот момент вдруг из своей спаленки показался мальчонка, не без труда удерживающий в руках … мой диктофон. Я тут же кинулся к нему на помощь, не дай бог уронит.

Выходит, и обыска дожидаться не пришлось, моя вещь возвращается ко мне. Но на мальчонку по-прежнему было жалко смотреть. Мне даже в какой-то момент захотелось оставить аппарат парнишке, хотя на кой он ему, дошколёнку? Ему бы лучше одежонку приличную да еды нормальной. И его сестрёнке заодно. Мать называется!

В той же спаленке под кроватью обнаружилась и упаковка кассет. Конечно, условия, в которых жили дети, это… Аж ком в горле встал. Что-то я к старости становлюсь сентиментальным… Так-то я, конечно, понимал, кто и что я и, как мне казалось, сумел более-менее адаптировать сознание в соответствии со своим молодым телом. Но всё же тот, сейчас уже 60-летний Варченко, что сидит где-то глубоко внутри молодого Максима, изредка прорывается наружу. Как вот сейчас… В прежней жизни в свои 17 лет я бы вряд ли воспринял вид несчастных детишек столь эмоционально.

К моменту появления милиции спеленатые бандиты давно уже очухались. Матерились, извивались, пытаясь освободиться, но в ответ разве что удостоились нескольких лёгких пинков, чтобы особо не дёргались.

– Ого, да это, похоже, Вася Кукушкин, он же Кукуха! – радостно осклабился капитан, и его такими же довольными улыбками поддержали приехавшие с ним лейтенант и сержант. – Как удачно получилось, его милиция уже полгода ищет по всей стране, а он к старой знакомой всё же пожаловал. Шевченко, помнишь, я говорил начальству, что за домом нужно наблюдение установить? Не послушали… А это кто с тобой, Вася? О-о, похоже, Колян Дымов, по кличке Дымок. Дымок, ты свои лёгкие табаком ещё не сжёг?

Дальше последовала сцена надевания наручников, составления протокола по поводу драки с порчей личного имущества в виде куртки Анатольича, и препровождения уголовников в «уазик».

– А с вами что будем делать, гражданка Борисова?

Та вышла из ступора, когда её Васю, как оказалось, старого знакомого и нынешнего сожителя, который приводил сюда бухать своих дружков, уводили под белы рученьки. Из её глаз градом хлынули слёзы, одновременно она жаловалась на свою несчастную судьбу, мол, появился в доме мужик, хоть как, но помогал, а теперь она одна с двумя детьми, да ещё уволенная из гостиницы, пойдёт по миру. Я подумал, что чем с такой мамашей жить, уж лучше детям будет в детдоме, как бы ни кощунственно это звучало.

И вот теперь капитан обратил внимание на уже переставшую выть, но пока ещё всхлипывающую Лиду.

– Ну так что мы с вами будет делать? Что молчите, Лидия Витальевна? Что голову повесили?

– Нечего мне сказать.

– Раз нечего, то, видимо, придётся вам проехать с нами.

Она посмотрела на капитана исподлобья, её верхняя губа дрогнула, как у хищника.

– А детей мне с собой в камеру?

– Так мы вас надолго не задержим… Пока. Кто-то из соседей сможет за детьми приглядеть, пока будем оформлять вам подписку о невыезде?

– Нет у меня таких соседей.

– Что ж вы, гражданка Борисова, столько лет здесь живёте, а с соседями так и не подружились? Дети посещают дошкольное учреждение?

– Посещают, – бурчит она, опустив глаза.

А стоявшие рядом сынок и дочурка вцепились пальчиками в её грязный халат, глазёнками огромными хлопают, и молчат.

– Такое ощущение, что их кормят только там, а дома они щепки грызут… Даже не знаю, что с вами делать. Хоть тоже детей в отделение отправляй.

И посмотрел почему-то на меня. Я пожал плечами:

– Я свои вещи в общем-то вернул, так что писать на Лидию Витальевну заявления не вижу особой нужды. Особенно учитывая наличие у неё двух несовершеннолетних детей.

– Значит, обойдёмся без заявления, – не скрывая облегчения, заключил капитан.

Не скрывала облегчения и Елена Андреевна. Думаю, лишний скандал, связанный с подведомственной гостиницей, ей ни к чему. А историю с теперь уже бывшей горничной, может быть, как-то удастся спустить на тормозах.

– А за курточку указанные в протоколе 65 рублей вам Кукушкин, скорее всего, будет выплачивать компенсацию, находясь в заключении, – подытожил представитель органов правопорядка, обращаясь к моему тренеру. – Выплаты, конечно, не сразу и не вот, но рано или поздно своё вернёте. Срок ему светит сто процентов, и суд, уверен, не будет тянуть с отправкой Кукушкина в места не столь отдалённые.

Милиция отбыла восвояси, и мы остались вчетвером: я, Анатольич и Елена Андреевна, а напротив нас кусавшая губы Борисова, в которую мальцы вцепились так, словно боялись, что мамку у них отнимут.

– Вот что, Лидия, – глядя в глаза бывшей горничной, жёстко произнесла старший администратор. – Завтра придёшь в отдел кадров и напишешь заявление по собственному желанию, потом ко мне на подпись. Так уж и быть, не будем портить тебе трудовую книжку 33-й статьёй. Хотя бы сможешь себе какую-нибудь работу подыскать. И не надо на меня смотреть волчицей! Ты вообще должна в ноги упасть вот этому молодому человеку, молиться на него, что он не стал писать на тебя заявление… Ладно, идёмте, товарищи, это всё равно, что об стенку горох. Не забудь, Борисова, завтра в отдел кадров за расчётом. Так уж и быть, рассчитаем, чтобы хоть было чем детей кормить, пока новую работу не подыщешь. Если не явишься – придётся по 33-й увольнять за прогулы.

По пути к машине Елена Андреевна всё вздыхала, жалела детей, у которых такая беспутная мать.

– Ну вот кто из них вырастет? – вопрошала она, напряжённо глядя на освещаемую фарами заснеженную дорогу. – Этого забрали, так она другого себе такого же уголовника найдёт. Уж на что я не люблю детские дома, но мне кажется, это единственный выход из данной ситуации. Да и… Да и в конце концов можно попасть в приёмную семью. Я сама выросла в приёмной семье, мои родители погибли при бомбёжке поезда, а меня, 4-летнюю, ревущую от ужаса девчонку, удочерила одна из спасшихся при бомбёжке женщин.

Голос её на мгновение дрогнул, но она тут же справилась с эмоциями и уже более твёрдо произнесла:

– Я тоже одна растила сына с семи лет, так уж получилось, не уберегла мужа, сгорел от рака за три месяца… Но старалась, чтобы мой Лёша ни в чём не нуждался. Парень закончил институт в позапрошлом году, сейчас в Москве в конструкторском бюро работает, вот жениться вроде как собрался. Я считаю, рано, надо в столице сначала нормально обустроиться.

Видно, давно у неё не было повода выговориться, раз так откровенничает с почти незнакомыми людьми.

– Скучно одной, наверное, вечерами? – спрашивает Анатольич с долей сочувствия в голосе.

– Не без этого, потому и сижу на работе допоздна, хоть чем-то есть себя занять. Иногда жалею, что одного только с мужем успели родить, может, второй была бы девочка, сейчас бы ещё в школе или институте училась.

В гостинице, уже в номере, говорю Храбскову:

– Спасибо, Валерий Анатольевич!

– За что? – удивляется тот.

– За то, что ввязались во всё это ради меня.

– А ты думал, я тебя брошу? Даже если бы знал, что придётся рисковать здоровьем? Нет, Макс, не бросил бы, и ты тоже, думаю, на моём месте поступил бы так же… Куртку, конечно, жалко, может, у Елены Андреевны получится прилично её заштопать. Хоть до Пензы доеду не с дырой в брюхе.

В этот момент раздался стук в дверь, и на пороге появилась старший администратор.

– Вот, Валерий Анатольевич, ваша куртка. У меня как раз нитки почти такого же цвета есть, вот и пригодились.

– Ого, и впрямь шов почти незаметен, – восхитился Анатольич. – Спасибо вам, Елена Андреевна!

– Да не за что… Вы, кстати, ужинали?

– Как-то с этой суматохой не до того было, а сейчас ресторан, наверное, уже закрылся, время девять.

– У нас хоть и не ресторан, но готовят девочки неплохо, – улыбнулась Павлова. – Таня ещё не должна была уйти, идёмте, я и сама без ужина осталась, попрошу, чтобы нас накормили.

Невысокая и кругленькая, с румянцем на тугих щёчках Таня излучала само добродушие. Не сильно интересуясь нашими предпочтениями, уставила стол таким количеством одуряюще пахнувшей еды, что мне стало грустно от осознания того, что я просто физически не смогу отведать всё, что стояло перед нами. Ну если только по чуть-чуть… Но тут же с голодухи и после адреналинового выброса на фоне недавних событий смолотил целый казанчик тушёной картошки с мясом. После чего понял, что места в желудке осталось дай бог на чай с блинами. Вот только с какими? С капустой и яйцом или луком и яйцом? Или просто вон тоненькие, без всего, как я люблю, которые можно макнуть в варенье?

А между тем Анатольич и Елена Андреевна по ходу пьесы довольно мило общались, делясь каждый историями из своей жизни. Больше говорила Павлова, ну так ведь женщина, они все любительницы поговорить. Храбсков, правда, тоже не сильно отмалчивался, и в какой-то момент я с удивлением узнал, что мой тренер, оказывается, уже третий месяц как в разводе. Ничего себе… Хотя с какого перепугу он должен был мне это рассказывать раньше? Это всё-таки личная информация. Зато теперь стало понятно, почему он в преддверии новогодних праздников ходил такой хмурый.

Чувствуя, что мой живот вот-вот лопнет, я решил оставить их наедине друг с другом, и отправился в номер. Глаза уже начинали слипаться, но прежде чем я отрубился, успел заглянуть Храбсков. Не включая свет, извиняющимся голосом сообщил:

– Макс, я сегодня… это… в другом номере переночую.

– Не имею ничего против, хоть одну ночь без вашего храпа спокойно посплю.

– А я что, храплю? – напрягся Анатольич.

– Шучу…

– Тьфу ты! Нашёл чем шутить, когда у меня… В общем, буду утром.

А утром тренер выглядел как кот, объевшийся сметаны. В его взгляде так и читалось, что ночь прошла более чем успешно, и в то же время на лице мелькало сожаление по поводу грядущего отъезда. Думаю, он бы с превеликим удовольствием остался жить у этой симпатичной вдовушки.

Однако нужно было отправляться в Москву, а вечером садиться в поезд. Уезжали мы с чувством выполненного долга, главная цель – победа на первенство республики – была достигнута, а помимо этого Анатольич в постели с довольно привлекательной и при этом состоявшейся женщиной ещё и удовлетворил своё мужское эго. Неудивительно, что и в Москве, по которой мы немного пошлялись в ожидании вечернего поезда, и в самом поезде взгляд тренера то и дело застилала мечтательная поволока

Кстати, шлялись – не совсем верное определение. В том смысле, что сначала я озаботился поиском подарков для мамы и Инги к 8 марта, а затем без предварительного звонка успел заглянуть к Полевому.

– Максим, чертяка!

Он так обрадовался, словно увидел вернувшегося с войны сына. Ну или как минимум из похода на Эльбрус.

– А я уж подумывал тебе звонить в Пензу… Садись, мы сейчас чайку организуем.

Для начала поделился своими спортивными успехами. Рассказал, как там Тверь, поскольку для Полевого город, где прошло его детство, никакой не Калинин, а именно Тверь. А дальше под чаёк он мне рассказал, что собирается начать публикацию в журнале второй серии приключений Вити Фомина под названием «В предгорьях Карпат».

– А то, понимаешь, читатели просто бомбардируют письмами, будет ли продолжение романа «Остаться в живых»? Тем более что некоторые уже откуда-то слышали про то, что одной книгой приключения твоего героя нет ограничатся.

– Так я в разных интервью и выступлениях на публике об этом упоминал…

– А, ну тогда ясно! Ты же теперь, как говорят на Западе, медийная личность, – без тени сарказма сказал Полевой.

По словам Бориса Николаевича, мой роман прошёл «литовку» и уже отправлен в печать, публиковать его он планировал начиная со следующего, мартовского номера.

– Это тебе и своего рода подарок к дню рождения, – добавил он. – У тебя ведь 10 марта? Ну вот, и номер в начале марта выйдет из печати. Осталось всего-то с недельку подождать. А договор на издание, так уж и быть, заключим задним числом. Когда твоя мама или отец смогут оказаться в Москве? Пока не знаешь… Желательно в течение следующего месяца, тем более есть ради чего прокатиться в белокаменную, сам понимаешь, в СССР писатели за свой труд получают соответствующее вознаграждение.

С этим трудно было спорить, я на своей шкуре уже узнал, что литературный труд в нашей стране оплачивается по высшей ставке. Равно как и на ниве музыки, когда в твой карман регулярно капают авторские отчисления.

Из всех видов моей деятельности разве что бокс не приносил доходов. Хотя… Если вспомнить подаренный мотоцикл, да две заграничные поездки, благодаря одной из которых я с песней «Heart-Shaped Box» стал практически звездой мирового уровня, то можно считать, что и здесь имеются очевидные плюсы.

По возвращении в Пензу был в очередной раз встречен как герой: Кубок, грамота и медаль заняли место рядом с прежними наградами, к этому времени в этой части квартиры успел образоваться этакий «уголок Дурова», где вместо зверей – мои награды.

Созвонился с Ингой, тоже за меня порадовалась, в этот же вечер встретились, вручил ей кошелёк, в котором лежал железный олимпийский рубль – чтобы в кошельке никогда е заканчивались деньги. Маме, кстати, я тоже олимпийский рупь в расшитый золотом кошелёк положил.

Назавтра позвонил Бушманову в «Молодую гвардию», а то как-то успел слегка забыть о его существовании, несмотря на то, что дома на книжной полке на видном месте красовался роман «Остаться в живых». А он ведь обещал издать и продолжение… В смысле – обещал похлопотать, приложить, так сказать, все силы. Об этом я ему и напомнил, когда он поднял трубку.

– А как же, Максим, конечно, я всё прекрасно помню! И твоя книга стоит в планах издательства, но только на август. Так что придётся потерпеть. Но и это неплохо, учитывая, что многие более зрелые писатели своих публикаций ждут годами. А твой первый роман, между прочим, вышел дополнительным тиражом, гонорар за потиражные уже со дня на день должен быть переведён на сберкнижку твоей мамы. И кстати, роман «Ладожский викинг» также стоит в планах нашего издательства, но только на конец года. Куй, как говорится, железо, пока горячо, а ты сейчас в нашей стране весьма популярная фигура. И не только в нашей… Поздравляю с премией «Грэмми»!

– Спасибо…

– Просто диву даюсь, как ты всё успеваешь?! Сейчас над чем работаешь? Или паузу взял?

Рассказал Бушманову про новый проект, тот чуть ли не в ультимативной форме потребовал прислать или лично привезти рукопись похождений Платона Мечникова в эпоху становления московского уголовного розыска.

– Я-то знаю, как ты интересно можешь писать, без всей этой шелухи и растеканий мыслью по древу с идейным уклоном, чем страдают многие наши, извиняюсь, мастера печатного слова, – понизив голос, сказал он. – Поэтому, как только закончишь – хочу видеть рукопись у себя на столе!

Пришлось пообещать, что у Бушманова будет право первой ночи. В конце концов, издательство «Молодая гвардия» – одно из самых известных в СССР, и публиковаться под его эгидой мечтают многие авторы. В самом деле, сколько писателей годами обивают пороги и «Молодой гвардии», и куда менее престижных издательств в надежде увидеть свои творения отдельно изданной книгой, или на худой конец в каком-нибудь сборнике. А тут мне, 17-летнему (ладно, ладно, не ворчите, пусть уже почти 18-летнему) оболтусу делают такие предложения, так с чего я должен отказываться?

А спустя сутки после возвращения из Москвы встретиться со мной захотел Георг Васильевич Мясников. Пригласил к себе в кабинет к 8 утра, из-за этого снова пришлось отпрашиваться, на этот раз с первой пары.

Судя по виду второго секретаря обкома партии, он собрался сказать мне что-то хорошее. И я не ошибся, потому что речь зашла о «Грэмми».

– Пришлось, конечно, попотеть, – стал набивать себе цену Мясников. – Ходил к Ермину, тот сделал запрос в Министерство культуры, в ведомстве Демичева тоже изобразили какие-то телодвижения, после чего они всё же пришли к решению, что надо бы премию тебе всё-таки вручить. И не только вручить, но и сделать это публично, с привлечением средств массовой информации.

– Ого, с чего это вдруг?

– Что значит «с чего»? Что значит «вдруг»? Это твоя заслуженная награда, другое дело, что нашла она тебя не сразу. Ну так и доставлять её пришлось с другого конца земного шара. Демичев пообещал подтянуть не только газеты, но и телевидение. Решили назло нашим западным недоброжелателям доказать, что даже их никчемные награды находят своих героев… Извини, немного погорячился с «никчемными», но ты мою мысль, надеюсь, понял?

– Да я и не обижаюсь, «Песня года» куда круче какого-то «Грэмми», – добавил я в голос толику сарказма.

– А чем тебе наша «Песня года» не нравится? – вкрадчиво поинтересовался Георг Васильевич.

– Да вы что, я же совершенно искренне сказал! Нашу «Песню года» смотрит вся страна… У них «Грэмми», правда, тоже вся Америка смотрит, но населения в СССР больше, значит, и «Песню года» народу смотрит больше.

– Смотри у меня, – то ли в шутку, то ли всерьёз погрозил он мне указательным пальцем. – Короче говоря, вручать тебе премию будут 9 марта, на следующий день после празднования Международного женского дня и накануне твоего дня рождения. Такой вот тебе подарок, с моей, кстати, подачи дату выбрали, так что цени.

– Георг Васильевич, мой ансамбль вечером 8 марта в драматическом театре участвует в концертной программе, посвящённой Международному женскому дню. Мы успеем на поезд?

– Мы с тобой 9-го утром летим на самолёте – я буду тебя сопровождать в качестве официального представителя – так что успеем, не переживай. Я тоже, кстати, буду в театре, награждать вместе с Ерминым передовиков… передовиц… передовичек… Тьфу! Короче, награждать лучших женщин города и области. А церемония твоего награждения пройдёт в Министерстве культуры, и «Грэмми» тебе вручит, возможно, сам Демичев. Он в последнее время неважно себя чувствует, но, надеюсь, сил вручить тебе статуэтку у него хватит. Костюм-то есть приличный?

– Увы… Был один, так я в него уже не влезаю, всё больше в джинсах.

– Надо купить, – сурово сдвинул брови Мясников. – Чтобы всё – как положено: выглаженный костюм, белая сорочка, галстук, начищенные ботинки…

– Может, без галстука, как-нибудь более демократичное?

– Демократичное – это вон пусть в Америках у себя они хоть голышом вручают друг другу премии, а у нас всё серьёзно. Так что озаботься, уж купить у тебя или даже пошить на заказ есть на что, думаю, на книгах и песнях нормально зарабатываешь. Не хочу, чтобы в Москве надо мной из-за тебя посмеивались.

Так и пришлось заняться поиском приличного костюма. Но дело это оказалось нелёгким, то, что предлагала отечественная текстильная промышленность, меня категорически не устраивало. В итоге так и пришлось идти в ателье «Берёзка», располагавшемуся напротив Кукольного театра на Московской, выбирать самому ткань и доплачивать за срочность, чтобы успели сшить к 8 марта, так как в этот день ателье по случаю праздника уже не работало.

Два дня спустя меня пригласил на встречу Сергей Борисович. Как обычно, на конспиративной квартире, которую мы промеж себя в шутку называли «чайной».

Поздравил с победой на первенстве РСФСР, поинтересовался моими делами и планами, затем неожиданно спросил с ироничной ухмылкой:

– Ну как тебе, понравилось богемное общество?

– Какое? – не сразу понял я.

– Которое собирается на квартире у некоей Ники Щербаковой.

– А-а… Вы и про этот постыдный факт моей биографии знаете, – понимающе кивнул я.

– Почему же постыдный? Ты вёл себя вполне пристойно… В отличие от некоторых гостей её салона. И песни пел… вернее, вторую песню спел правильную. Только зачем про волка какого-то ещё пел?

– Про волколака, – поправил его механически. – Это я так, немного похулиганить решил.

– Похулиганить… О твоём «хулиганстве» информация уже на следующий день дошла куда надо, хорошо ещё, что нам твоё дело спустили, велели разобраться на месте. Считай, от меня лично получил выговор.

В этот момент я мысленно перекрестился, что не стал исполнять «Над крестами вороньё», иначе, боюсь, так бы легко не отделался.

– А я вчера с Мясниковым общался, с Георгом Васильевичем, – продолжал Козырев. – Он не знает про наши с тобой дела, что мы вообще с тобой знакомы, но в разговоре упомянул про твои рацпредложения с джинсами и кооперативами. И что ты вообще предлагаешь сделать Пензенскую область экспериментальным регионом.

– Да? А вы что?

– А я как бы ненавязчиво намекнул, что твои задумки по-своему интересны, и могут иметь серьёзное экономическое обоснование… Ну и относительно «Грэмми». Знаешь, благодаря чему решили всё же вручить награду? Вернее, благодаря кому? Мистеру Скотту! Испугались некоторые, что в западных СМИ появится скандальная информация, будто обладателю «Грэмми» не отдают заслуженную награду. Скотт теперь наверняка попытается сделать с тобой интервью, ну или что-то вроде того, так что ты в разговоре с ним будь поаккуратнее. Не первый раз, но всё же… А то расслабишься и сболтнёшь что-нибудь не то.