Текст книги "Второй шанс-IV (СИ)"

Автор книги: Геннадий Марченко

сообщить о нарушении

Текущая страница: 18 (всего у книги 20 страниц)

– Ну вообще-то редактор просил интервью с Максимом Варченко, – захлопала длиннющими ресницами Полина.

– Эх, не судьба, – хлопнул себя по ляжкам Саня с напускной обидой. – А я-то рассчитывал…

– Хорош уж, Саш, девушку смущать… Полина, давайте не будем тянуть резину, задавайте свои вопросы.

Вопросы, впрочем, от стажёрки газеты «Заря молодёжи» оказались банальными. Но мне просто нравился процесс общения с ней, даже несмотря на периодические подколки от своих музыкантов. Особенно старались Юрец и Саня, последний вообще по поведению выглядел старожилом коллектива. Не иначе перед саратовской журналисткой распетушил хвост.

Но она смотрит только на меня, распахнув свои неимоверно огромные, как лесные озёра, глазищи, в которых я, чувствую, просто тону. Что ж ты со мной делаешь, саратовское чудо?!! В глушь, в Саратов можно ехать только из-за неё одной!

Бррр… Очнись, Макс, забыл, что у тебя есть Инга?! Я едва не ущипнул себя, чтобы вернуться в реальность. Такое ощущение, что меня околдовали без моего на то согласия. Нет, так не пойдёт, дорогая Полина. Фото? Да бога ради, можешь меня на свой любительский ФЭД щёлкать сколько влезет.

– Но лучше фото сделать с арены, во время выступления, – говорю я.

– А можно?

– Вам всё можно.

Я улыбаюсь, но уже облегчённо, её чары на меня сейчас если и действуют, то совсем немного, в зобу дыханье не перехватывает. М-да, что же это такое сейчас было, даже испарина на лбу выступила…

Полина покидает нас, а я открывашкой сковыриваю пробку с бутылки с минеральной водой и под насмешливым взглядом Сани опустошаю практически одним глотком. Лыбься, лыбься, а звезда-то тут я, а не ты, хе-хе.

Гольдберг уже умчался по каким-то своим делам, я так понял, по финансовым, а у нас до выхода на арену ещё двадцать пять минут. Можно сбегать по малой нужде, туалет где-то в конце коридора, если память не изменяет.

Заключительный концерт обошёлся без «Heart-Shaped Box», никто из зрителей вроде бы не делал попытки потребовать её исполнения. Да и градус энергетики был пониже, всё-таки первое воскресное выступление отняло немало сил, прежде всего вымотав меня эмоционально. Однако зрители, похоже, ничего не заметила, даже если в их числе оказались и посетители дневного концерта, которым было с чем сравнивать. Во всяком случае, экстаз зрителям мы сумели доставить.

Как и Полине, которая, наверное, извела несколько катушек плёнки, фотографируя наше выступление. После концерта снова заявилась в гримёрку, что бы на этот раз выразить своё восхищение. Мне показалось, что она с готовностью прыгнула бы в постель, и не только мою. Саня, не устававший оказывать девице знаки внимания, в её глазах сейчас тоже выглядел звездой, хоть и пожиже горящей. В итоге Лена взяла на себя смелость выставить настойчивую стажёрку за дверь.

В гостиницу мы уже не вернулись, съехав из неё ещё утром. Пока мы выступали, вещи хранились в гримёрке, правда, под хлипким врезным замком, который можно было выбить с одного удара ногой. К счастью, ни у кого, имеющих доступ в коридоры цирка, такой мысли не возникло. Да и Гольдберг по договорённости периодически наведывался к гримёрке, проверяя целостность замка.

Расчёт производился уже в автобусе. Семён Романович ещё в первые дни на посту худрука намекал, что мог бы платить мне бо́льшую ставку за счёт остальных, но я категорически отверг такой вариант. Всем поровну! Поэтому в автобусе все получили по 720 рублей. Дале больше, чем изначально прогнозировал наш худрук-администратор. Парни и Лена, пряча купюры кто куда – в основном во внутренние карманы одежды – выглядели очень довольными. Ещё бы, полугодичную зарплату рядового инженера они поимели за пару дней! Люди чувствуют себя взрослыми, разве могли они мечтать о ТАКИХ карманных деньгах? Юрец теперь точно к лету «Яву» купит, или как минимум «ЧеЗет». Да и мне приятно такие деньги держать в руках,

В этот момент чувствую на себе чей-то пристальный взгляд, такой пронизывающий, что аж до мурашек. Поднимаю глаза – и Лексеич тут же отворачивается. Свои семьдесят рублей он тоже припрятал, хотя, конечно, по сравнению с нами его гонорар не идёт ни в какое сравнение. С другой стороны, бензин с амортизацией мы ему оплачиваем, проживание и питание тоже, его дело – крутить баранку, тогда как нам приходится вкалывать на сцене. Когда мотались в Кузнецк – Гольдберг заплатил Лексеичу полтинник, сейчас вроде как чутка подальше, вот и накинул двадцатку.

– Ну что, можем трогаться, – говорит довольный Семён Романович, завершив раздачу «слонов».

– А может, заскочим куда-нибудь перекусить? – спрашивает Юрец. – А то с утра окромя буфетных бутербродов во рту ничего не было.

– Лексеич, не знаешь, где здесь можно нормально перекусить?

– Не, в самом Саратове не знаю, я тут всего второй раз, – отвечает тот, выруливая на проезжую часть. – Если готовы с часик потерпеть – можно нормально поесть в Петровске, там хорошее придорожное кафе.

– Ну что, ребята, потерпим часик? – обращается к нам Гольдберг. – Всё нормально, Лексеич, народ готов потерпеть.

– Лады, едем до Петровска. Я только это… Тормозну щас возле телефона-автомата, привет передам дружку армейскому.

– А чего ж раньше не передал, мы полтора дня в Саратове ошивались, – говорит Казаков. – Ещё и вживую смогли бы пересечься.

– Да ну забыл про него, а вот сейчас вспомнил. К старости память подводит. Да я мухой!

Ближайший таксофон встретился буквально через квартал. Лексич припарковал автобус у тротуара, заскочил в будку, снял трубку, сунул в прорезь «двушку» и где-то с минуту общался с невидимым собеседником. Причём, судя по выражению лица нашего водителя, разговор шёл чуть ли не сугубо деловой. Если бы я позвонил армейскому дружку, то невольно расплылся бы в улыбке уже в начале разговора.

Лексеич снова занимает место в кабине водителя, трогаемся, у меня, глядя на уличные фонари, в голове крутится песня:

Огней так много золотых

На улицах Саратова-а-а…

Песня, в общем-то, исполняется от женского лица, но и мужики частенько её затягивают, хоть там и поётся про любовь к женатому. Хорошая мелодия пленяет сердца всех без исключения – в этом и весь секрет.

Выезжаем на трассу, за окном темень, в свете тусклой салонной лампы вижу в грязном стекле мутное отражение своей физиономии. Что, Макс, устал? А ты как хотел, сам во всё это ввязался. Я закрываю глаза, устраиваюсь поудобнее и медленно погружаюсь в дремоту.

Просыпаюсь от того, что ощущение мерной качки куда-то исчезло. Открыв глаза, обнаруживаю, что автобус стоит на обочине, свет фар выхватывает из темноты указатель поворота на село Озерки.

– Владимир Алексеевич, что-то случилось? – встревоженно спрашивает Гольдберг.

– Что-то мне звук движка не нравится, – бурчит тот, открывая переднюю дверь. – Такое ощущение, что свечу заливает, надо глянуть от греха подальше… А вы можете пока свои дела сделать, если кому нужно.

И впрямь, не помешало бы отлить, думаю я, выбираясь наружу. Конечно, с одной рукой делать это не слишком-то сподручно, но в целом я уже успел натренироваться. Мужики справляют малую нужду рядом, Лена отбежала подальше. Гольдберг, облегчившись, спрашивает у Лексеича, рассматривающего внутренности двигателя при помощи карманного фонарика:

– Владимир Алексеевич, ну что там? Скоро поедем?

– Да что-то не пойму, в чём дело, – бормочет Лексеич. – Пойду-ка заглушу двигатель, выкручу свечи, хотя кажется, дело не в них.

На мой неискушённый взгляд, в шуме двигателя я ничего необычного не слышал, но Лексеич всё-таки водитель со стажем, он на слух должен улавливать малейшие погрешности в работе «сердца» машины. Надеюсь, наш водитель правится с проблемой, иначе придётся ловить попутку. Завтра кому-то на учёбу, кому-то на работу, ночевать на трассе нам совсем не улыбалось. Хотя и с попутками тут не очень, легковушек практически не попадается ни в ту, ни в другую сторону, только редкие грузовики и фуры дальнобойщиков.

Едва глохнет двигатель, как из темноты позади нас появляются два пятна света, а полминуты спустя рядом притормаживает «Жигулёнок» 3-й модели. Номера заляпаны грязью, да и цвет машины из-за покрывающего её налёта не различить. С водительского места выбирается коренастый мужик, с переднего пассажирского – статью точно такой же, словно родной брат. Подол его куртки странно оттопыривается, словно он что-то там прячет. А вот лиц не разглядеть, оба будто специально пытаются оставаться в тени.

– Чё, мужики, сломались? – интересуется водила, попыхивая сигареткой, в свете которой я успеваю разглядеть родимое пятно на левой щеке. – Может, помощь какая нужна?

– Да херня какая-то, не пойму, что там с движком, – как мне показалось, слегка нервно отвечает Лексеич. – Да вы езжайте, думаю, скоро починюсь.

В это мгновение пассажир «Жигулёнка» выхватывает из-под полы куртки обрез двустволки, наставляет в нашу сторону и орёт не дуром:

– А ну руки в гору! Быстро!

Ловлю себя на мысли, что вижу происходящее как-то отстранённо, будто на экране кинотеатра. Гольдберг (я прямо-таки словно бы вижу ошарашенное выражение его лица) медленно поднимает руки, следом поднимают остальные, включая Лексеича. Подумав, я тоже поднимаю правую руку.

– Вторую поднял! – гавкает мне обладатель обреза.

– Не могу.

– Чё за «не могу»?!

– Она у меня примотана к телу.

– Перелом, что ли? – чуть успокоившись, спрашивает тот.

– Можно и так сказать.

– Товарищи, а что вообще происходит? – подаёт голос Семён Романович.

И тут же получает прикладом под дых, отчего складывается пополам и опускается перед бандитом на одно колено, словно бы перед дамой сердца. В следующее мгновение в его голову упираются спаренные стволы обреза.

– Вопросы тут задаём мы, понял, козлина очкастая?

Гольдберг ничего ответить не может, ещё никак не восстановит дыхание, его хватает лишь на то, чтобы несколько раз кивнуть головой.

– Короче, – подаёт голос водитель «Жигулёнка», – это ограбление. Предлагаю без лишнего шума сдать вашу наличность. Где она у вас хранится? По карманам?

– Хрен тебе, а не наличку! – неожиданно заявляет Лексеич. – Я эти деньги своим потом заработал, и никому отдавать их не собираюсь.

Удар прикладом в спину от оказавшегося сзади бандита с обрезом бросает Лексеича на борт «ПАЗика», но наш водила всё же сумел устоять на ногах.

– Вы чё, в натуре?! – рычит вооружённый грабитель. – Совсем страх потеряли? Думаете, я вас пугаю? Думаете, оно незаряженное или там холостые? Кто хочет проверить, ну? Нет желающих? Тогда быстро бабки гоните!

Даже будь у меня здоровой и вторая рука, я бы не рискнул испытывать удачу. Деньги – дело наживное, а вот здоровье и тем более жизнь… В общем, вместе со всеми сдал гонорар от концертов. В другом кармане лежали тридцать рублей на карманные расходы, но бандюганы обыскивать ни меня, ни моих товарищей не стали. Видимо, больше четырёх тысяч наличкой их вполне удовлетворили.

– Приятно было иметь с вами дело, – на прощание ухмыляется водила «Жигулёнка», закончив рассовывать деньги по карманам куртки. – Удачной дороги, клоуны!

– Сам ты клоун, – тихо огрызается Юрка.

Но грабители его уже не слышат, хлопают дери машины, следом заводится двигатель легковушки и «Жигули», развернувшись, растворяются в темноте, только красные огни стоп-сигналов ещё издевательски подмигивают нам какое-то время.

– Валька, руки-то опусти.

– А, да, – запоздало реагирует на мои слова Валентин, опуская руки.

– Что же это такое?! Как такое вообще возможно в наше время? Это какое-то средневековье! – восклицает оживший Гольдберг.

– Это, Семён Романович, гоп-стоп, – вздыхаю я.

– Кошмар какой-то… Владимир Алексеевич, ну что там с вашим мотором? Нам немедленно нужно добраться до ближайшего отделения милиции!

– Щас заведёмся, – бросает тот как ни чём ни бывало, снова залезая с фонариком во внутренности двигателя. – Надеюсь…

А меня больше интересует, как так получилось, что нас ограбили именно в тот самый момент, когда мы имели на руках большую сумму денег, да ещё и с местом подгадали, будто знали, что мы встанем именно здесь со сломанным двигателем. И сломанным ли вообще?

В моей голове пазл сложился очень быстро, и когда Лексеич с довольным видом уселся за руль, заявив, что можно ехать, а ближайшее отделение милиции находится в Петровске, я опустил ему на голову заранее подобранный на обочине булыжник.

Раньше у меня не было опыта вырубания человека таким вот методом, и я боялся чутка перебрать, чтобы не отправить Лексеича на тот свет или не сделать его инвалидом. Видимо, надо было всё же бить сильнее, поскольку Лексеича хоть и повело, но сознания он не потерял. Бросив каменюку на пол, я тут же добавил крюк в челюсть, и на этот раз цель оказалась достигнута.

– Ма… Максим, т-т-ты что делаешь?!

Да уж, на долю нашего худрука сегодня выпало более чем достаточно, любой на его месте начал бы заикаться после того, как к его голове приставили обрез. А тут ещё главная звезда шоу, судя по всему, с катушек съехала, лупит водителя булыжником по башке.

– Спокойно, Семён Романович, – невозмутимо отвечаю я. – Как вы думаете, кто навёл на нас этих… уродов? Ну же, включите мозги! Не показалось странным, что после того, как мы получили от вас деньги, Владимир Алексеевич побежал звонить какому-то дружку, про которого вспомнил в последний момент? И с двигателем, я более чем уверен, всё в порядке, просто нашему водителю нужно было придумать причину, чтобы остановиться именно здесь, возле знака поворота на село Озерки.

– Точно, – поддержал меня Юрец, – всё один к одному! Вот тебе и Лексеич!

Народ тут же загомонил, обсуждая возможное соучастие в ограблении со стороны Владимира Алексеевича.

– Но ему же тоже досталось! – никак не хотел поверить в такой поворот событий Гольдберг. – Вон как ему прикладом по спине врезали.

– Это чтобы правдоподобнее выглядело, – говорю я. – Кстати, пока он не очухался, предлагаю его привязать к переднему пассажирскому сиденью.

– Почему именно к переднему? – спросил Валентин.

– Мне так будет удобнее вести допрос.

– В смысле допрос? – не понял Семён Романович. – Я думаю, это прерогатива следственных органов.

– Хочу им немного облегчить работу. Зря, что ли, диктофон с собой таскаю? Вот на него и запишем его раскаяние.

В моём будущем, насколько я помнил, диктофонная запись вроде бы не являлась доказательством в суде, даже если эксперты признали бы её настоящей. Как с этим дело обстоит сейчас – можно только догадываться. Но в любом случае задокументированное на плёнке признание – уже хоть что-то.

Участие в привязывании водилы к сиденью с помощью весьма кстати найденного в кабине мотка провода приняли Юрка и Саня Казаков. Только когда уже понемногу приходящий в себя Лексеич оказался надёжно примотан к сидушке, а руки его были распластаны в стороны, как крылья, Гольдберг тихо спросил:

– Максим, а ты что, признание из него собираешься добывать… силой?

– Посмотрим, – невозмутимо пожал я здоровым плечом, – всё будет зависеть от степени упёртости объекта.

– Это же подсудное дело!

– Но мы же не будем органам рассказывать о методах допроса, верно? А Лексеичу, если он признается в соучастии, они вряд ли поверят. И вообще, кому неприятно на это смотреть – могут пока проветриться.

Проветриться отправились только Гольдберг и Лена, а вот Валентин, к моему удивлению, предпочёл остаться.

– Пацаны, вы чего? – подал голос окончательно пришедший в себя Лексеич. – Слышь, Варченко, ты зачем меня ударил? На хера меня вообще связали?!

– Владимир Алексеевич, есть у меня подозрение, что вы с этими грабителями заодно, – нарочито нежно проворковал я. – И что это именно в вашу светлую головку пришла идея поиметь зажравшихся, каковыми вы нас считаете, артистов.

– Ты чё несёшь, придурок? – скривился Лексеич. – Ну-ка развяжите меня, я этому однорукому щас уши пообдираю!

До этого я никогда не совал другому человеку пальцы в ноздри. В кино такое видел не раз, но вот чтобы сам… Даже выпади случай – побрезговал бы. А вот сейчас не побрезговал, засунул, и потянул верх, отчего Лексеич дёрнулся тоже было вверх, но привстать помешали провода.

– А-а, сука, больно же! – простонал он.

– Конечно, больно, а потому, дабы не сильно вас калечить, предлагаю рассказать на магнитофон, как вы задумали и разработали эту операцию. А заодно озвучить имена подельников. Готовы?

– Сука, я тебя в рот…

– Сань, будь добр, зафиксируй его голову.

Давление большими пальцами рук на глазные яблоки тоже действенный способ, про это я где-то в интернете читал. Правда, сейчас приходится применять один палец ввиду травмированности второй руки.

– А-а-а!

Вот орёт, как оглашённый! Эдак, чего доброго, и в Орешках услышат. Орёт, но сознаваться не собирается. А Валька всё же не выдерживает, вылетает пулей из салона, только Юрка и Казаков ещё держатся, но и у них на лицах шок.

Ладно, оставим глаз в покое, попробуем ещё один вариант. Если и он не подействует, то придётся применять более изощрённые способы типа спиливания зубов напильником, благо что вон в железном ящике с инструментом я его усмотрел.

– Владимир Алексеевич, вы же неглупый вроде человек, должны понимать, что в милиции вас всё равно расколят, – говорю я, заталкивая в рот жертве здоровенный кляп из грязной, промасленной тряпки. – Если согласны говорить – мигните два раз.

Зажимаю нос пальцами, прекращая доступ воздуха в лёгкие, пусть теперь попробует ушами подышать, если получится. По-моему, ни у кого в мире подобный трюк ещё не прошёл.

Лексеич, попытавшийся было мотнуть головой и освободить нос, дважды мигнул где-то полминуты спустя.

– Ну вот и ладненько, – говорю я, щёлкая клавишей записи на диктофоне. – А теперь рассказывайте всё по порядку. И постарайтесь ничего не упустить, помните, что чистосердечное признание может серьёзно облегчить вашу участь.

На то, чтобы излить душу на аудиокассету, Лексеичу понадобилось минут десять. За это время в салон вернулись нагулявшиеся Гольдберг с Леной и отдышавшийся Валька. Когда компакт-кассета оказалась в кармане моей куртки, встал вопрос, что делать дальше. Семён Романович неожиданно вспомнил, что деньги, которые мы заработали в Саратове, не совсем, скажем так, официально проведены. И как нам придётся объяснять следственным органам наши мегакрутые по нынешним временам заработки – он пока не представлял. Как бы на ещё большие неприятности не напороться.

– М-да, закавыка, – пробормотал я, механически поглаживая лежавшую в кармане компакт-кассету.

В этот момент мои пальцы наткнулись на кусочек картона. Я достал визитку Бари Алибасова и в моей голове что-то щёлкнуло.

– Семён Романович, можно попробовать один вариант. Если и он не прокатит – тогда и впрямь мы окажемся в тупике.

[1] Фамилия немного изменена

Глава 10

Вести автобус в направлении Саратова мы всё же доверили Лексеичу. Саня признался, что может сесть за баранку, но нас могут тормознуть на посту ГАИ при подъезде к городу, а тут лучше иметь на руках документы. Да и вид привязанного к сиденью человека может гаишников, как пошутил Казаков, насторожить. К тому же дружки нашего Лексеича обитали в самом Саратове, во всяком случае водитель «трёшки». В старой однушке в доме под снос, как пояснил предатель.

Как он сам поведал под запись на диктофон, этот Костя действительно был его сослуживцем, и они вот уже четверть века поддерживали приятельские отношения, так что в Саратове наш водила оказался далеко не впервые. По словам Лексеича, сам он к криминалу раньше никакого отношения не имел, тогда как сослуживец уже успел отсидеть три года за грабёж, и вообще слыл шебутным малым, только удача до сих пор спасала его от более крупных сроков. И сейчас, когда не устоявший перед соблазном больших денег Владимир Алексеевич предложил поиметь музыкантов, тот сразу же согласился.

План операции был обговорён заранее, ещё по приезду в Саратов, а когда мы покидали город, Лексеич с телефона-автомата проинформировал Костю, чтобы тот с напарником выезжали в направлении на Озерки. И всё бы у них получилось, если бы не я с моими дедуктивными способностями. Вернее, с моими мозгами дедушки из будущего, приученного ещё с 90-х к самым неожиданным поворотам человеческой натуры.

После поста ГАИ Лексеича снова скрутили, на этот раз просто уложив на пол в конце салона. Тот, правда, попытался оказать сопротивление, но Саня с Юркой, да и моя рабочая правая лишили его надежды на успех.

После этого за руль сел Казаков, и по пути мы тормознули у первого же попавшегося телефона-автомата. Общаться с Алибасовым решил сам, надеясь, что тот дома, а не снова просиживает вечер в ресторане. Вернее, ночь, поскольку на часах уже первый час ночи.

– Алё! – раздался в трубке хрипловатый голос основателя и лидера «Интеграла»

– Бари Каримович, это Максим Варченко… Прошу прощения за поздний звонок, но у нас тут случилось небольшое ЧП.

– Что за ЧП? Что-то серьёзное?

– Не телефонный разговор.

– Понял… Ладно, давайте ко мне домой.

– А вы один живёте?

– Хм… Ну сейчас у меня, скажем так, одна знакомая гостит, но если дело действительно важное, я на такси отправлю её домой.

– Лучше отправить, Бари Каримович, дело очень серьёзное.

– Ладно, – вздохнул он, – запоминай адрес.

Жил Алибасов, что меня откровенно удивило, в элитном районе Саратова, да ещё и в двухкомнатной квартире. Я-то был уверен, что всего несколько лет назад переехавшим из Казахстана музыкантам дадут что-то типа съёмного жилья, не исключено, даже поселят в коммуналках, но вот Бари Каримович, видать (как минимум для себя), сумел выбить шикарную жилплощадь. Шикарную – в смысле по нынешним временам, к тому же учитывая район, по габаритам она не производила такое уж серьёзное впечатление.

– Может быть, не стоит уголовников привлекать? – перед тем, как подняться к Алибасову, сделал робкую попутку отговорить меня Гольдберг. – Кто его знает, чем всё может закончиться…

– Отступать поздно, вперёд, на баррикады!

В общем-то, я и сам понимал, что решать наши проблемы за счёт криминалитета – не самый лучший вариант. Ещё неизвестно, сколько эти ребята попросят за свои услуги, так может случиться, что овчинка не будет стоить выделки. Либо сделают всё по дружбе, из уважения к Алибасову, но кто знает, вдруг когда-нибудь попросят об ответной услуге? И хорошо, если это будет просьба бесплатно выступить на юбилее какого-нибудь авторитета.

Однако другого выхода я пока не видел. Был бы обоеруким – мог попробовать как-нибудь при помощи того же Саньки и Юрца (он парень крепкий и решительный) нагрянуть к грабителям с обрезками арматур и вытрясти из них наши бабки. Но если кто-то из наших пострадает? Имею я право рисковать чьими-то жизнями? Так что пока Бари Каримович оставался самым перспективным вариантом.

К Алибасову поднялись я и Гольдберг, остальные остались в автобусе, заодно карауля связанного Лексеича.

– Ну выкладывайте, что такого у вас стряслось, ради чего мне пришлось деваху вот с такими дынями выгнать в ночь? – с напускной обидой пробурчал лидер «Интеграла».

На рассказ у меня ушло минут десять, в доказательство я предложил послушать аудиокассету с признанием водилы. Бари не отказался, и когда запись закончилась, мотнул головой:

– Да-а, ну и влипли вы… Хорошо хоть живы остались. Значит, просите договориться с кем-нибудь из авторитетов? Хм… Так-то это были… хм-хм… не совсем настоящие авторитеты.

– То есть? – не понял я.

– Да это цеховики гуляли да крупные саратовские спекулянты. Понятно, у них есть какие-то подвязки с криминалом, но не уверен, что настолько серьёзные, чтобы воры за вас вписались по полной.

– Вот же бл…, – хлопнул я себя по колену здоровой рукой. – Выходит, зря мы вас ночью дёрнули. Эх, был бы хоть пугач какой, можно было бы этих гадов на испуг взять.

– Погоди-ка, – оживился вдруг Алибасов. – Есть у меня как раз из числа цеховиков один знакомый, имеет небольшой подпольный цех по пошиву дублёнок, тоже, что удивительно, поклонник нашей группы, я у него дублёнку по себестоимости брал. Звать его Ашот Вазгенович. Живёт он в пригороде, и как-то приглашал меня пострелять по банкам из настоящего револьвера времён чуть ли не Первой мировой. Купил ещё у себя в Армении с рук, так, говорит, на всякий случай, ещё и несколько пачек патронов взял.

– И что, он сможет одолжить?

– Ну-у, не знаю, но попробовать попросить можно. Спит, правда, скорее всего уже, но выхода нет.

Спустя минуту Алибасов уже общался с этим самым цеховиком.

– Ашот Вазгенович! Да, Алибасов… Извините, что так поздно звоню, тут у меня люди сидят, которым нужна помощь. Но это не совсем телефонный разговор.

В общем, вскоре мы снова садились в автобус, теперь уже в компании с Алибасовым, покосившегося на связанного, с кляпом во рту водителя.

– Хм, у вас тут и впрямь всё серьёзно. А кто за рулём? Вы? Ну, тогда я сяду на переднее пассажирское, буду показывать, куда ехать.

Ехать пришлось на окраину города, Ашот Вазгенович обитал в собственном двухэтажном доме с высоченным каменным забором, из-за которого была видна лишь часть второго этажа. В калитку был встроен электрический звонок, маленький и толстенький хозяин выкатился к нам лишь через пару минут после того, как Алибасов надавил кнопку из коричневого пластика.

– Здравствуй, дорогой! Это те самые люди, которым нужна помощь? – спросил он, глядя на стоявших позади Алибасова меня и Гольдберга. – Заходите, серьёзные дела на улице не решаются. Если они действительно серьёзные. Только тихо, мои все спят.

Общение происходило в маленькой комнатушке, впрочем, очень уютно обставленной, нам даже был предложен настоящий бразильский кофе, и я за нас Гольдбергом ответил, что не прочь отведать столь дефицитный продукт. Да, такого кофе я не пил, кажется, целую вечность. Даже в прежней жизни мне нечто подобное привелось отведать всего-то несколько раз, а в этом времени на фоне цикория растворимый считался чуть ли не деликатесом. Надо будет как-нибудь в Москве в «Берёзке» закупиться.

Но спекулянты пока подождут, сейчас мне приходится заново объяснять ситуацию, и по мере того, как продвигался мой рассказ, хозяин коттеджа мрачнел всё больше. Когда же я закончил, он бросил в сторону Алибасова мимолётный взгляд, в котором легко угадывалось осуждение, мол, зачем меня во всё это впутываешь, вслух же сказал:

– Значит, вам нужен револьвер? У меня он есть, Бари не соврал. И я вам могу его одолжить, причём, из уважения к Бари, дам бесплатно, но при условии, что на нём не будет трупов. Если же придётся мочить – револьвер можете не возвращать. Выбросьте его в Волгу, и желательно подальше от берега. Бари, ты с ними?

На лице продюсера читалось явное нежелание ввязываться во что-то ещё, но, видимо, так вот отказать он не мог, поэтому неопределённо пожал плечами:

– Ну, наверное…

– Бари Каримович, не стоит, – сказал я. – Вы и так для нас много сделали, просто покажите мне, как управляться с этой игрушкой.

– Игрушкой, – хмыкнул армянин. – Сейчас принесу, ждите меня здесь.

Ашот Вазгенович выкатился из комнаты и вернулся спустя несколько минут, карман его халата оттягивал какой-то тяжёлый предмет.

– Вот, смотри, как с этим нужно работать, – сказал он, извлекая из одного кармана револьвер, а из другого горсть патронов. – Чтобы его зарядить, нужно первым делом убедиться, чтобы курок не стоял на боевом взводе…

На объяснение ушло около пары минут, после чего я повторил действия Ашота Вазгеновича, и тот удовлетворённо кивнул. Затем взял оружие, протёр его носовым платком и снова вручил мне.

– Напоминаю, что в случае чего я к нему не имею никакого отношения, – веско заявил он. – Если что-то пойдёт не по плану – сразу в Волгу. И не забудь свои отпечатки стереть.

– Спасибо, вы нас очень выручили, – совершенно искренне поблагодарил я цеховика. – Не подскажете, где тут ближайшая заправка? А то нам, чувствую, до Пензы уже не хватит.

– Здесь недалеко есть, возле трассы, я сам там заправляюсь, – махнул он маленькой, волосатой ручкой куда-то в сторону от Саратова.

Залили полный бак, и рванули снова в город, теперь уже окончательно решать вопрос с возвратом похищенных у нас денег. По пути высадили Бари возле его дома, на прощание поблагодарив за помощь, а сами минут пятнадцать спустя припарковались за квартал от здания по адресу, указанному Лексеичем. Ему же невольно пришлось выступить в роли штурмана, так как Саратов никто из нас толком не знал, а прохожих, чтобы подсказали дорогу, нам так и не встретилось.

На дело отправились я, Саня, Юрец… и Лексеич. Басист и барабанщик сами вызывались, когда я озвучил просьбу пойти со мной кого-то ещё, так как вести под конвоем водилу, а там ещё двое, и у них имеется обрез… В общем, один бы я вряд ли бы справился, а так уже был шанс.

Лексеича мы купили на то, что если он нам посодействует, то мы, так уж и быть, никаких предъяв кидать ему не станет. Конечно, его гонорар в размере 70 рублей уйдёт в пользу пострадавшей стороны, а наше сотрудничество на этом закончится, но хотя бы он не сядет, будет так же работать в своём АТП, зарабатывая на прокорм двум детям и жене.

Тот, правда, побурчал, что всё-таки западло сдавать корешей, которые к тому же могут наведаться в Пензу и отомстить, но я сказал, что это уже его проблемы. Хотя есть альтернатива – срок за организацию ограбления и соучастие в составе ОПГ, выражаясь языком будущего, если такое будущее, конечно, наступит.

– Вон в окне Костяна свет горит.

В сторону окна у него получилось только кивнуть подбородком, так как руки были по-прежнему связаны за спиной. Вроде как и пообещал глупостей не делать, но бережёного, как известно, Бог бережёт… Или смысл этой поговорки совершенно другой? Ладно, сейчас не до того.

В подъезде воняло кошачьей мочой и какими-то кухонными запахами, словно кому-то приспичило ночью что-то жарить. Поднялись на второй этаж, остановились возле обшарпанной фанерной двери, из-за которой доносились какие-то невнятные звуки вроде как говорили. Дверного звонка не имелось, глазка тоже, поэтому, как рекомендовал Лексеич, Саня просто постучал согнутым пальцем в дверь. Я не стучал, потому что у меня в руке был револьвер, боялся, что от стука рукояткой он, чего доброго, ещё выстрелит. В этот момент я сам себе напоминал героя моего двигавшегося к финалу романа Платона Мечникова, то в паре эпизодов книги так же стоял у двери с наганом в руке.

Изнутри квартиры звуки разговора смолкли, затем мы услышали, как с той стороны двери кто-то тихо подкрался и словно бы принюхивается, пытаясь определить, кому не спится в ночь, как говорится, глухую. Чуть толкаю в бок Лексеича, и тот говорит:

– Костян, это я, Володька.

Тишина, после чего следует вопрос:

– Ты один?