Текст книги "Героический режим. Безбожие (СИ)"

Автор книги: Геннадий Башунов

сообщить о нарушении

Текущая страница: 19 (всего у книги 25 страниц)

  – У тебя есть деньги, чтобы заплатить за провоз? – спросил Заг.

  Я пожал плечами.

  – Думал, ты мне поможешь.

  – Тебе не кажется, что мы помогли тебе уже больше, чем должны были?

  – А корабль, который я освободил от монстра? Деньги там? Товары? Тебе не кажется, что я имею право на некоторую долю?

  – Мы должны экономить, – жёстко сказал конунг. Но, выдержав паузу, он добавил: – Впрочем, ты прав. Я оплачу проезд... и разрешу тебе кое-что набрать. Еду там... огниво, верёвку, котелок. Но денег не дам. Не пойми меня неправильно.

  – Я понимаю, – кивнул я. – Тогда я заберу ещё пару хороших ножей.

  – Договорились.

  Я пожал протянутую руку. К чему был этот разговор, если он и так собирался помочь? Торговался? Наверняка. Или, быть может, действительно хотел, чтобы я остался. Впрочем, не думаю, что Гая была бы за – те два раза, что я её встретил, она едва мне кивнула и смотрела как-то... недружелюбно. Зато дети и её новый муж встретили меня доброжелательно.

  Покосившись на опостылевшую рыбу, я поблагодарил хозяйку – коренастую довольно симпатичную женщину лет тридцати – за ужин и покинул дом.

  Деревня представляла собой живописное место. Полностью готов был только дом конунга, часть которого в дальнейшем будет таверной. Ну, ещё частокол и причал, но без них в этих местах никак. Остальные дома представляли собой прямоугольные срубы, поверх которых была натянута парусина, защищающая жителей от дождя. Напротив будущей таверны несколько человек копали колодец. Они стояли по колено в грязи, матеря дождь, льющий не переставая. Никто не оставался без дела, даже дети чем-то да были заняты – кто-то чинил сети, кто-то помогал таскать доски или колол дрова. А дерева здесь было навалом: пара рощ под холмом полностью прекратили своё существование.

  Я шагал по стоптанной траве, которая скоро станет улицей и улыбался работающим. Те встречали меня беззлобными, иногда даже доброжелательными взглядами.

  Впрочем, дело уже шло к закату, и работающих становилось всё меньше. У костров собирались семьи, пахло едой и свежевыстроганным деревом. Здесь, наверное, собралась большая часть выживших со всех островов – по моим прикидкам никак не меньше четырёх или пяти сотен человек.

  – Не так всё и плохо, а? – раздался позади каркающий голос Гаи.

  Я остановился.

  – Думаю, да.

  – Ха, думает он. Да, сейчас всё выглядит неплохо. Мирно, я бы сказал. Запах еды и свежей древесины всегда становится запахом мира. Но стоит вспомнить о тех, кто погиб, и к привкусу свежей еды на языке добавляется горечь.

  – Думаю, у вас всё будет хорошо.

  – Хорошо? Хрен-то там. – Ведьма постояла, глядя на меня. – Не думаю, что в этом мире вообще когда-нибудь всё будет хорошо. Зайди.

  Она провела меня в один из срубов. Этому дому уже частично сделали крышу, но без парусины было никак. Здесь пахло дымом – очаг топился в чёрную. Ни мужа, ни детей в доме не было.

  – Сядь, – гаркнула Гая, указывая на стул рядом с очагом.

  Я послушно сел, старуха уселась напротив и принялась смотреть в огонь.

  – Дерьмо, – произнесла она. – Сплошное дерьмо. Загляни в огонь, может, чего-нибудь увидишь.

  Я посмотрел в очаг. Внимательно посмотрел. Всматривался до тех пор, пока не заслезился единственный глаз.

  – Что-нибудь видишь?

  – Огонь? Угли?

  – А я вижу. Вижу смерть.

  – Чью?

  – Всего, – она провела рукой, но глаз от огня так и не оторвала. Я ждал, пока ведьма не заговорит пару минут. Наконец, выругавшись, Гая сказала: – Сосуды лопаются. Те, по которым течёт зло. Но это ещё не самое худшее. Кто-то стягивает их к центру материка, копит всё зло, что уже произошло и когда-либо произойдёт. Не знаю его причин. Возможно, захотел получить силу. Но никто не сможет удержать зло под своей властью. Когда сосуды лопнут... я даже не представляю, что произойдёт. Хаос. Матери будут душить своих младенцев в колыбелях. Отцы насиловать дочерей, а сыновья матерей. Старики будут выброшены на улицу. И все будут убивать друг друга.

  Я кашлянул. Уж хаос-то в огне рассмотреть можно было с лёгкостью. Но я знал, что Гая не лжёт.

  – Я видел нечто подобное, – тихо произнёс я. – Гризли...

  – Да, рядом с той деревней лопнул один из сосудов. Небольшой, но для той деревни хватило. Представь, что будет, когда... – Ведьма не договорила. Она обхватила голову руками и начала раскачиваться взад-вперёд. – Я прикоснулась к нему, когда колдовала. Оно пропитало всё. Злоба и ненависть Гаспа, его боль и отчаянье. Кто-то должен это остановить.

  – Наверное... – Я облизал пересохшие губы. – Наверное, для этого нас сюда и прислали.

  – Прислали?

  – Да. Я... не местный. Издалека. Это... вроде игры, понимаешь.

  – Хорошенькая игра, когда на кону стоит жизнь целого мира.

  – Поверь, мне она тоже не нравится. Я точно так же могу отбросить копыта в любой момент... В общем, я думаю, беспокоится нечего. Мы это остановим.

  – Мы?

  – Да, мы. Игроки. Нас тысячи, десятки тысяч. Если мы здесь не для этого, то я вообще не знаю, зачем мы здесь.

  – Ясно. – Гая впервые оторвала взгляд от очага. И её глаза полыхали ничуть не слабее. – Надеюсь, у вас получится. Хоть ты и сам соткан из этого.

  – Да, – я слабо улыбнулся. – Пчёлы против мёда, но если остались только пчёлы, то им ничего не остаётся, как бороться, да?

  – Наверное. Наверное.

  Я вышел из дома Гаи. Встретив паренька из приюта, потрепал его по голове, на что тот только фыркнул. Он тащил рыбину размером чуть ли не с него самого. И в этом доме сегодня будет рыба.

  Небо частично расчистилось, дождь шёл на убыль. Не думаю, что это надолго. Слишком много дождей, чтобы они закончились просто так. Наверное, это до зимы. Холодной, страшной зимы. Передёрнув плечами от мгновенного наваждения, я сжал губы. Нечего пугаться погоды.

  Солнце уже заходило на западе, но я вышел из деревни. В нескольких сотнях метров севернее деревни был небольшой пруд, где у меня сегодня запланирована встреча.

  Впервые с того дня я увидел Топлюшу только вчера, когда возвращался с поля. Её кожа всё ещё имела несвойственный розоватый оттенок, но утопленница выглядела куда лучше, чем раньше. Мы договорились на сегодняшний вечер.

  Она сидела на берегу, свернувшись в клубок.

  – Привет, – сказал я, садясь рядом.

  – Привет.

  Хотелось обнять её, успокоить... Или чтобы успокоится самому. Мы встретились, фактически, в первый раз за долгое время, а я уже собрался сказать ей, что ухожу.

  Я кашлянул. Это можно сказать и позже...

  – Ты уходишь, я знаю, – произнесла Топлюша. – У тебя всегда такое лицо, когда не хочешь говорить мне неприятные новости. Уйдёшь завтра?

  – Да. Завтра. Мне...

  – Если бы тебе было действительно жаль, ты бы не ушёл.

  Я бессильно сжал кулаки.

  – Нет. Мне надо уйти. Ты... – Что она? Не понимает? Возможно. Но какая разница, понимает она или нет? – Просто так надо.

  – Я знаю. Знаю, что бы ты обо мне не думал. И... пусть я мёртвая... – В голосе утопленницы послышались рыдания. Она выпрямилась, глядя на озеро. – Нет, я не мёртвая. Но и не совсем живая. Пусть даже так... Но я всё равно могу чувствовать боль. Вот здесь, – её рука сжалась у груди. – Но даже если ты это и понимаешь, тебя что-то останавливает. Тебе противно, да? Зачем тебе холодная баба, которая прожила, наверное, сотни лет, когда...

  Я осторожно взял её за руку. Не мастак я успокаивать женщин. Но... надо хотя бы попробовать. Особенно, потому, что она права.

  Её рука была холодной и гладкой. Кожа вернула прошлый бледный оттенок и стала куда более нежной. Я смотрел на платье, которое подарил ей. Оно почти скрывало фигуру, но едва проступающие очертания талии, бёдер и груди сводили с ума. Я знал, что делать. Не знал, что думать.

  Если она чувствует, то почему я не считаю её за человека? Да и человек ли я сам? Я часто думаю об этом, слишком часто, эти мысли не выходили из моей головы, крутились в ней, повторяясь и повторяясь, и я ни разу не заставил себя дать твёрдый ответ даже самому себе. Что изменится от этого ответа? Чёрт его знает.

  Я улыбнулся Топлюше и принялся что-то рассказывать. Какую-то хрень, как мне кажется. Но это немного её успокоило. Или она делала вид, что спокойна. Шло время, наверное, несколько часов. Дождь совершенно закончился, стало темно. Мы болтали... я даже не знаю о чём. Так, мелочи. Но... всему приходит своё время.

  – Мне пора, – сказал я, поднимаясь. – Пора.

  – Я знаю. Прощай. Я люблю тебя, пусть даже...

  Не знаю, что на меня нашло. Хотя. Знаю. Не буду обманывать себя, говоря, что в темноте она так походила на человека. Что она вела себя, как человек. Она не была им, и я знал это.

  Я поцеловал её в губы. Холодные, но такие мягкие, страстные. Топлюша ответила на поцелуй. Мои руки скользили по её платью, жадно ощупывая тело утопленницы. Наконец, она выскользнула из одежды. Я сжал левой рукой её грудь, впился губами в сосок, пока правая скользила по ягодице, бедру...

  Мы легли на расстеленный мной плащ. Это не длилось долго, но я знал, что уже не уйду до самого рассвета. Я был счастлив впервые за долгое время. Действительно счастлив, пусть и ощущал горечь расставания. Думаю, Топлюша испытывала те же эмоции. Но, уверен, и она была счастлива.

  – Прощай, – шепнул я, одеваясь. – Прощай.

  Над горизонтом медленно поднималось солнце. Я поцеловал Топлюшу в губы. Она улыбнулась.

  – Прощай, – сказала она. – Я люблю тебя.

  – И я люблю тебя, – ответил я. – Я вернусь, вернусь.

  – Я верю.

  Я лгал, лгал самому себе и ей. На счёт возвращения. Или меня убьют, или я пройду эту чёртову игру. Но... так ли я уверен в том, что вернусь после этого домой? Что вообще произойдёт? Это был миг той сладкой лжи, когда и сам веришь в свои слова и знаешь, что произойдёт именно так, хотя этого никогда не случится.

  А на счёт любви... если и лгал, то самую малость.

  – Вернусь, – повторил я и, улыбнувшись, ушёл.

  Глава 31. 22, 10

  Кажется, я начал привыкать к морским путешествиям. По крайней мере, на сей раз обошлось почти без тошноты. Впрочем, море в этот день было спокойным, а корабль торговцев плыл довольно быстро – двадцатимильное расстояние до материка мы преодолели за три часа или около того.

  Моих сопартийцев видело пятеро из четырнадцати человек команды.

  – Ублюдки, – зло прокомментировал один. – Но серьёзные ублюдки, не связывался бы ты с ними.

  – У вас были проблемы?

  Один из очевидцев выматерился, а мой собеседник горько усмехнулся.

  – Благодаря им мы сейчас на этом корабле. Из восемнадцати только семь и выжило. Двое сейчас на берегу, раненые. Они на нас уже на причале напали, забрали деньги и ушли. В деревню после этого им путь был закрыт.

  – Что-то ты довольно спокойно об этом говоришь, – заметил я.

  – Спокойно. А куда деваться? За этот сраный год это уже третий корабль, и с первого, взятого пиратами, ушли только двое. Хорошо, что середина лета была, а я охренеть как хорошо плаваю. Да и не далеко от берега было.

  Такие дела. Впрочем, чего жалеть горстку пикселей? Владимир, кажется, серьёзно взялся за Павла. А я, чёрт возьми, беспокоился за Алексея.

  Материк выглядел удручающе. Длинные серые песчаные пляжи, за которыми где-то вдали виднелась зелень. На пляжах частенько виднелись груды дохлой рыбы, выброшенной из воды, дважды я увидел разбитые штормом остовы кораблей, с которых сняли всё, что можно было утащить. На мой вопрос, почему мы идём вдоль берега, рулевой объяснил, что их гавань надёжно защищена рифами, и это единственная дорога.

  – Потому-то тут и стоит город, – гордо добавил он.

  Место, где корабль встал на прикол, капитан торговцев, ушлый тип с близко посаженными глазами, гордо тоже именовал городом и никак не иначе. "Единственным на этом сраном краю мира, слышишь?". Нормально во всем городе выглядел только причал, кормивший его. В остальном его состояние было куда хуже, чем у деревень, где мне удалось побывать. Старый, заваливающийся частокол, узкие, размокшие от дождя, улочки, потемневшие от времени халупы. Центральная площадь представляла собой одну большую грязную лужу. Худые озлобленные люди угрюмо провожали меня взглядами, дети барахтались в грязи с собаками, у края площади стояло с полдюжины попрошаек – первых, видимых мной тут. Как бы хреново не обстояли дела на дальних островах, здесь всё было куда хуже.

  Спустившись с причала, я скользнул в грязи и чуть не упал. Кто-то в порту захихикал. Достаточно тихо. Впрочем, и сам порт, как мне кажется, знавал лучшие времена – только у трёх из пяти причалов стояли корабли, ещё один, полузатопленный, торчал в гавани.

  – Дерьмовые времена, – бубнил капитан торговцев, увязавшийся за мной. Его люди остались разгружать трюм. – Неурожай, как будто у нас тут когда-то был урожай, рыба дохнет. Дождь... тьфу, мать твою, осточертел уже. У тебя ничего на продажу нет?

  Я удивлённо скосил на него глаз.

  – Нет.

  – А. И денег нет? У вас, северных, с этим совсем же плохо дело обстоит, а? Натуральное хозяйство. – Он подмигнул. – Рыба в обмен на одежду.

  Я почувствовал лёгкое раздражение. Какая-то, мать его, деревенщина приняла меня за простачка из глубинки. Не думал, что меня когда-нибудь сможет такое разозлить, но... слишком уж нервным я стал в последнее время.

  – Я не северянин.

  – А... ну, как знаешь. Дело-то такое... Слышал я, что команду Огрема вырезали. И это твои друганы были, да?

  – Были.

  – Вы разругались или что-то вроде того?

  – Что-то вроде того. А тебе какая забота?

  – Ну, времена неспокойные настали...

  – Я отказываюсь, – сухо сказал я.

  – Ну что, денег что ли лишних не надо?

  – Надо. Но не путём такой большой потери времени.

  – А я тебе выпивку поставлю...

  – Сказал же, что не нужна меня такая работа, – резко произнёс я, заглядывая в глаза капитана своим целым глазом, надеясь, что куда более устрашающе подействует повязка на правом. Но тот, видимо, увечий не боялся, а уж упёртым был, как козёл. Даже не отстал, и уж точно не заткнулся.

  – Три медяка в день! – провозгласил он таким голосом, будто предлагал мне золотые горы. – Три медяка, представь! Это ж серебряный в четыре дня! А я тебе выпивку поставлю. И еда в плавании бесплатная.

  – Знаешь что?

  – Что?

  – Иди-ка ты в жопу, жмот.

  – Жмот? – торговец делано задохнулся в приступе ярости. – Это ж такие деньжищи! Ну, хорошо. Четыре, а? А я тебе выпивку поставлю.

  – Выпивку поставь, – кивнул я.

  Мы зашли в трактир. Воняло здесь едва ли меньше, чем у причалов, а контингент был, кажется, в разы хуже. Это вам не деревенские трактиры, где собираются местные да редкие путешественники. Здесь посетителей собралось куда больше, несмотря на плачевное состояние порта, и все они были гораздо хуже деревенских. Моряки, тощие местные выпивохи, лица явно промышляющие не законными делами. Нищие и шлюхи. Почти все шлюхи с синяками на лицах, все пьяны, у трёх или четырёх герпес или что-то ещё хуже. Впрочем, и многие посетители мужского пола не избежали этой участи.

  Чёрт, даже я со своей болезненной худобой и рваной одежде выглядел лучше, чем они. Хотя, возможно, это самообман.

  Я протиснулся сквозь столики к стойке, торгаш преследовал меня по пятам. Хозяин таверны сочувствующе глянул на меня единственным левым глазом. Однако, увидев моего спутника, презрительно скривился.

  – Лучшего пива, мне и моему другу, – сказал торгаш, подмигивая трактирщику.

  – Не стоило бы, парень, тебе называться его другом, – презрительно произнёс тот, наливая из бочки пива.

  – Он, кажется, что-то перепутал, – буркнул я. – Я просто пассажир.

  – Молодец. Так проживёшь дольше.

  – Ой, Гарк, ты всё шутишь, дружище, – гоготнул торговец.

  – Я бы лучше коню зад подставил, чем твоим другом был.

  Трактирщик хлопнул кружки пива перед нами. Я попробовал пиво и скривился. Кисла бурда.

  – Вот, видишь, какое у нас лучшее пиво за его деньги? – хмыкнул Гарк.

  – Вижу.

  – С севера идёшь?

  – Ага.

  – Лучшей жизни искать?

  – Как я погляжу, от лучшей жизни я ушёл.

  Трактирщик громогласно расхохотался.

  – Зришь в корень, парень. А дальше будет только хуже.

  – Знаю. Но другого выбора у меня нет.

  – Нет, так нет.

  И всё, никаких расспросов, за что я был чертовски благодарен. Допив пиво – каким бы дерьмовым оно не было, ничего другого в ближайшее время в моём желудке не окажется, я ещё раз оглядел зал. На первый взгляд никого, кто дал бы мне тот или иной квест. Ни заблудших рыцарей, ни мудрых волшебников. Как будто я их ждал.

  – Может, есть какая-нибудь работа? – спросил я у Гарка.

  – Работа? Как же, есть. Дровишки поколоть, пол помыть. Но ты же не для этого сюда пришёл, так?

  – Так, – кивнул я.

  – Пять медяков в день, – шепнул мне в ухо торгаш и, уже громче: – Ещё пива мне и моему другу!

  Гарк усмехнулся и налил ещё две кружки. Мою из другого бочонка. Пиво оказалось не в пример лучше первого.

  – Может, чудище какое в округе завелось? – продолжил я расспросы.

  – Не припомню, – поморщившись, сказал трактирщик.

  – Разбойники? Ну, хоть что-нибудь? Убить кого? Или у кого-то другого работа есть? У конунга, или кто тут...

  В моё правое плечо кто-то ощутимо врезал, так что я расплескал половину пива себе на плащ. Повернувшись, я увидел двоих пьяных типов. Тощие, покрытые шрамами, злые.

  – Нам тут такие не нужны, – дохнул один из них на меня кислым перегаром, смешанным с запахом рыбы. – Тут таких попрошаек... б-р-р... пруд пруди.

  – Не лез бы ты, Глушь, – миролюбиво сказал трактирщик.

  – А ты, Гарк, захлопни пасть. – Глушь перевёл мутный взгляд на меня. – Не место тебе здесь, понял? Вот если ты нам с другом пивка поставишь, мы ещё... б-р-р... подумаем.

  – Он со всеми так, не обращай внимания, – покачал головой Гарк.

  Я вытер пиво с плаща. Не обращай внимания? На что? Пьяного ублюдка рядом или багровый туман, поднимающийся перед глазами?

  – И друг у тебя тот ещё угрёбок.

  – И тебе привет, Глушь. Угощайся вот моим.

  Глушь потянулся за кружкой торгаша, взял её в руку... Почти взял. Я пригвоздил его кисть к стойке. Пьяница тупо смотрел на свою покалеченную руку, его рот раскрылся, из правого угла потекла струйка слюны.

  – Если я его пришью, много кто будет горевать?

  – Ни единая душа. Но тебе придётся иметь дело с конунгом, у нас тут убийства запрещены. Впрочем, если это Глушь... Всё равно не стоит.

  Я выдрал тесак из столешницы и улыбнулся.

  – Пиво за твой счёт, а, Глушь?

  – А-а-а... ага...

  Гарк сложил руки на груди и ещё раз покачал головой.

  – Он и так мне до черта должен.

  – Тогда наш общий друг торгаш заплатит, да?

  – Конечно-конечно, – пробормотал тот, бледнея.

  Пьяницы убрались от стойки. Раненый тихо попискивал от боли. На инцидент обратили столько же внимания, как на расплескавшую пиво трактирную девку. Пожалуй, даже меньше, ту хотя бы обругали за криворукость. Ни единого желающего нанять "крутого воина" тоже не нашлось. А вот на это я надеялся.

  – Где живёт конунг? – спросил я, ставя пустую кружку на стойку.

  – Не думаю, что у него найдётся подходящая для тебя работа, – покачал головой Гарк. Теперь он смотрел на меня не сочувственно, а так, будто видел уже сотни других. И большая часть из них плохо кончила. Что ж... это вполне может оказаться правдой.

  – И всё-таки.

  – За трактиром идёт широкая улица, в самом её конце большой двухэтажный дом.

  – Спасибо. И тебе, друг торговец, за пиво.

  – Пять медных, помни.

  – Я запомню.

  На кой хрен мне такая мелочь?

  Я пинком отшвырнул брауни-переростка к дереву. Тварь жалко пищала, и я с остервенением располосовал ему глотку. Кровь из разодранного кадыка заливала всё горло, но я плевать на неё хотел. Жутко хотелось жрать. Но ещё больше я бесился.

  Надо было соглашаться на пять сраных медяков.

  Конунг, полный мужчина, скорее управленец и торгаш, чем воин, встретил меня с распростёртыми объятьями. Пришли искать работу? А как же, есть работа. Починка частокола, буханка хлеба и полгроша в день. Не устраивает? Городская стража, паёк получше и полгроша в день. Подождите... Ах да, мест больше нет. Другая работа? Чудовища? Упасите боги, нет у нас никаких чудовищ! Убить кого? Да мы что, разбойники какие что ли? Разбойники? Отродясь не было. Пираты те да, есть, но гавань надёжно защищена, нам они не помеха. Хотите убивать пиратов, идите к кому-нибудь на корабль в команду. И вообще, молодой человек, вы вызываете подозрения. Неблагонадёжный вы молодой человек. Если к кому-нибудь решите приставать с такими же вопросами, я прикажу засунуть вас в темницу, ненадолго, на недельку, но имущество придётся конфисковать. А теперь идите, молодой человек, не мешайте работать. Ходит тут, понимаешь, деревенщина, сын рыбака и шлюхи.

  Проглотив оскорбление, я решил идти в поле. И уже два с половиной часа резал мобов. Пять-шесть сотен опыта за каждого – хреновый расклад. Без квестов совсем даже. А ещё надо что-нибудь съесть и, совсем уж в идеале, заработать деньжат. Надо было получше торговаться с Загом. Но кто же думал, что вместо квестов я получу шиш с маслом? Мир жесток.

  Я склонился над телом брауни, изучая его. Быть может, у его внутренних органов есть какие-нибудь полезные свойства? Но у каких? И кому их предложить? Что, вытаскивать все? Да они и в сумку-то все не войдут...

  В лесу я наткнулся на оленя, но не успел схватить арбалет, пуганая животина оказалась. Впрочем, в такой близости от людей в этом нет ничего удивительного. Быть может, пожарил бы хоть себе мяса, а часть продал. Рот наполнился слюной, и я зло сплюнул.

  Если не найду ничего путного, придётся наниматься к торгашу, как там его звали... Недельку поплаваю и свалю. Пусть Павел уйдёт ещё дальше, но так у меня хотя бы появятся деньги для дальнейшего пути. Если я нагоню их без вкачанного опыта и голодный, итог моей мести предугадать будет не сложно.

  Мой взгляд неожиданно наткнулся на нечто, выпирающее у моба из-под лохмотьев на груди. Стараясь не запачкаться в крови, я вытащил на свет свёрнутый лист. Внутри него оказалась горстка резко и приятно пахнущей травы. Я ухмыльнулся. Наверняка, какая-нибудь редкая приправа, запах просто сшибал с ног. Он не был похож ни на что известное мне, но по эффекту можно было сравнить, наверное, с земляникой – так же хотелось нюхать и нюхать, не останавливаясь. Я обыскал остальные трупы и нашёл ещё три таких свёртка.

  Блин, ну если это не приправа, так, может, хотя бы как благовоние кто-нибудь возьмёт! Запах сильно разогрел аппетит, и я припустил к "городу". Назывался он, кстати, так же, как и первый остров, на котором я очутился, то есть язык сломаешь.

  Спустя полчаса я с трудом вломился в закрывающиеся на ночь ворота. И первым, кого я встретил у таверны, был тот самый торгаш, привёзший меня сюда. Он, не стесняясь, мочился на стену у двери.

  – Привет, дружище! – несколько заискивающе произнёс я.

  – Привет. Нужна работа?

  Моего собеседника порядочно шатало, но это же даже лучше?

  – Вот, смотри, – я выудил из сумки свёрток, – какая хрень.

  – Что это? – Взгляд торговца выражал крайнюю степень безразличия.

  – Приправа, – гордо сказал я. – На, понюхай.

  – Что-то не знаю такой приправы.

  – Так ты, наверное, не всеми торгуешь...

  – Из тех, что растёт здесь, всеми. На юг продаю... Знаешь, как они там любят наши приправы? Не знаешь. А я знаю. Так вот, это не приправа.

  Меня обуяла паника. Перед глазами маячила вполне реальная возможность ночевать с вшивыми бродягами, которых я сейчас мог наблюдать на краю площади. Они жгли чадящий костёр.

  – Ну, благовоние. Вкусно же пахнет?

  – Вкусно. Но что-то я...

  – Вкусно пахнет, – твёрдо сказал я, – значит, продашь южанам, как редкое благовоние. Срубишь кучу денег. А я у тебя прошу всего лишь две серебряные монеты.

  Кажется, в моём собеседнике взыграл инстинкт.

  – А сколько у тебя?

  – Четыре.

  – Вот и давай за четыре медяка.

  Из меня торгаш хреновый, но надо было стоять на своём.

  – Да ты же на вес золота их продашь. А то и дороже. Два серебряных.

  – Шесть. А если у меня никто эту хрень не купит?

  – Как же не купит, ты понюхай, как пахнет...

  После десятиминутных препираний я довольный вошёл в таверну. В кармане лежал один серебряный и два медяка. Не хилый улов. После ночёвки можно будет двигать дальше, а не торчать в этом богом забытом гадюшнике, где даже квесты не дают.

  Или попробовать набрать ещё этой травы? Золотая же жила... Впрочем, завтра знакомый торгаш может протрезветь, и я не получу ни гроша. Пофармить-то можно будет, но продам уже в другом месте другому дурачку.

  – Привет, – улыбнулся я трактирщику. – Ужин и пива. Того, что получше.

  – Разжился деньжатами?

  – Ага.

  – Никого не убил? – подозрительно сощурился Гарк. Его руки бегали за стойкой, собирая ужин – ломоть хлеба, кус солонины, сыр.

  – Пару брауни на полях. У одного были деньги, видать, где-то стырил.

  – А... это хорошо. Деньги?

  – Угу, – промычал я с набитым ртом.

  – Ну да, они вороватые ублюдки. Вот, помню, один к моей матери забежал... Нассал, падла, в бидон с молоком, а она давай моего сына поить. Тот пищит, плюётся... Смешно было.

  Я улыбнулся.

  В таверне стало куда менее многолюдно. Возможно, ушёл какой-то из кораблей. Шлюхи так же пытались заманить клиентов, но местные особо не велись. Одна попробовала подойти ко мне, но я, понятное дело, отшил её. Больше ко мне никто не лез. Видимо, Глуши им хватило.

  Спустя полчаса, когда я уже добивал вторую кружку, дверь распахнулась и в трактир вошёл угрюмый конунг. Его сопровождали три стражника. Кто-то из местных накосячил? Скорее всего.

  Однако, увидев меня, он махнул рукой стражникам и направился прямо ко мне.

  – Неблагонадёжный молодой человек, – прошипел конунг. – Так я думал. Первый день, и уже в полной жопе.

  – Чего? – ошалело спросил я.

  Вместо ответа один из стражников впечатал мне в лицо дубинку. Нос хрустнул, губы лопнули, как переспевшие помидоры. Второй повалил меня на пол ударом в темя. Я попробовал брыкаться, совершенно забыв про способности, схватился даже за тесак, но в голове плыло, а удары сыпались один за другим, и я окончательно вырубился.

  Мысль о том, что некоторые травы используются не только как приправы или благовония, вспыхнула в уже почти погасшем сознании.

  Глава 32. 22, 10

  Кажется, мне предстояло провести ночь ещё в худших условиях, чем я предполагал.

  Башка трещала, пылали губы, в нос будто набили ваты. Руки были стянуты за спиной, я сидел на чём-то твёрдом, стуле, скорее всего. Я застонал, открывая единственный глаз.

  Судя по адской боли, времени прошло не много. Я сидел в какой-то затемнённой комнате с единственным факелом, горящим в противоположном углу. Зарешёченное окно было расположено под самым потолком, что могло означать только одно – я в подземелье. Но не в темнице. Вряд ли мне в камеру поставили бы стол, да ещё и со вторым, напротив меня, стулом.

  – Ау, – с трудом вытянул я губы, больше напоминающие четыре три куска ободранного мяса. Нижняя губа разошлась на две ровные половинки и отвисла. И это было, мать вашу, охренительно больно.

  На мой слабый возглас никто не откликался. Впрочем, рано или поздно кто-нибудь придёт. Не в темнице же...

  Две распахнулась, и мне в лицо ударил яркий свет. Я сморщился (что тоже было больно) и отвернул голову.

  – Отвернулся так, будто стыдно, – презрительно сказал конунг, его полная фигура застыла в дверях. – Или стыдно? Что-то мне не верится.

  – Я не знал, что это такое, – прошамкал я. – Правда.

  – Правда? А сам называл то "благовоние", то "приправа". Что, разве на севере такая не растёт?

  – Не знаю. Я не северянин.

  – Тем более. – Конунг воткнул факел в подставку и приблизился к столу. – Впрочем... за столько ты продал два свёртка?

  – За серебряную и два медяка. И не два, а четыре.

  – Четыре? Подожди-ка.

  Толстяк выскочил из комнаты легко, как бабочка. И уже через пару минут рядом со мной поставили стул, на который посадили торгаша. Над его рожей тоже не хило поработали.

  – Я не понимаю, – пищал он. – Я же поступил по закону...

  – Наполовину по закону, – гаркнул конунг. Его голос звучал властно и жёстко, что немного портила одышка. – Что равнозначно нарушению закона! Сорок серебряных монет! Где ещё два свёртка?! Говори, падла!

  Он хрястнул кулаком по столу так, что даже я подскочил на стуле от неожиданности.

  – Ссыпал в эти два. Они такие маленькие...

  Ещё один мощный удар.

  – Говори!

  – Закопал.

  Торгаш быстро объяснил, где закопал свёртки.

  – Отлично. Признаешь, что он продал тебе специю?

  – Признаю. Я сам рассказал...

  – Заткнись. Уберите его. Пусть пару недель посидит в подвале. За свой счёт, конечно же.

  В дверном проёме появились два стражника, которых я раньше и не заметил. Они вытащили хнычущего стукача. Я проводил его угрюмым взглядом.

  Две недели. За то, что зажилил половину. Сколько дадут мне? До смерти тут пахать? Или казнят? Мне ещё отрубленной руки не хватало... Если вообще не повесят.

  Впрочем, я смогу воспользоваться своими способностями и бежать. Без маски, без мешка, без плаща. Без оружия. Я застонал от злости.

  – Больно? Ну, ребята перестарались слегка. Но ты крепкий. – Толстяк постучал по столу, показывая какая крепкая у меня башка. Я даже не спорил. Не в плане крепости, а в плане содержания. – А теперь говори: где взял специи?

  – У брауни выбил. В одёжке нашёл. Решил, что смогу продать.

  – Ну, понятно, что сможешь...

  – Вы не поняли! – резко прервал я конунга. – Я не знал, что это такое. Просто я искал, что продать, так как денег у меня не было, нашёл эту хрень, понюхал... и решил, что смогу продать.

  Конунг пристально смотрел на меня, изучая моё лицо. Вернее, распухшую сливу, которой оно стало. Тишина затянулась так надолго, что я не выдержал и буркнул:

  – В чём меня хотя бы обвиняют?

  – В чём? Ха, а сам не догадаешься? – Я молчал. Конунг вздохнул и принялся перечислять: – Во-первых, добыча специи – сильнейшего наркотического вещества, вызывающего странные видения и, что куда хуже, привыкание после первой же затяжки. Во-вторых, его продажа купцу. В-третьих, сопротивление аресту. И, пожалуй, в четвёртом, в подрывной деятельности против государства.

  Я вылупил глаз.

  – А деятельность-то...

  – Ну, как же. Продажа наркотиков... сколько народу ты бы потравил? Сколько годных для боя воинов? Сколько матерей?

  Я выругался. Че-ка, мать вашу.

  – Ладно, – немного удручённо вздохнул толстяк. – Сопротивление аресту и подрывную деятельность я тебе, пожалуй, прощу. Но первых двух пунктов хватит для того, чтобы клеймить тебя и отправить на каторгу, где тебя прикуют к вороту, и ты до самой смерти будешь его вращать. Не очень-то хорошая перспектива, а?