355 500 произведений, 25 200 авторов.

Электронная библиотека книг » Гай Эндор » Любовь и Ненависть » Текст книги (страница 22)
Любовь и Ненависть
  • Текст добавлен: 20 сентября 2016, 19:15

Текст книги "Любовь и Ненависть"


Автор книги: Гай Эндор



сообщить о нарушении

Текущая страница: 22 (всего у книги 32 страниц)

Глава 28
СЫНОК, ДАЙ МНЕ ТЕБЯ ОБНЯТЬ!

Само собой, Вольтер имел все основания ревностно относиться к Жан-Жаку. Достаточно того, что вокруг говорили: «Вольтер и Руссо». Или еще хуже: «Руссо и Вольтер». Как будто того, что их произведения являются самыми популярными и вызывают наиболее жаркие дискуссии, достаточно, чтобы эти имена ставить рядом. Проклятье! Вольтер не желал иметь ничего общего с этим человеком! Он не воспринимал его. Не выносил. Он неистовствовал, гремел, ругал публику за то, что она пришла к самому простому решению: Вольтер – это всего лишь остроумец, а Руссо – человек серьезный. Вольтер – это прошлое, а Руссо – настоящее. Боже мой! Могли ли люди на самом деле понять главное различие между ними? Понять, что Руссо абсолютно не прав, а Вольтер прав по-настоящему! Все, что выходит из-под пера Вольтера, ведет читателя к здоровому скепсису. У него ясный, открытый ум. А то, что оставляет на бумаге мерзкое перо этого глупца, напротив, уводит читателя в сторону несостоятельного фанатизма? У него закрытый, недоступный для других ум отшельника. В тех отрывках, где Вольтер выражает только свое сомнение, а посему проявляет легкость мысли, сдобренную изысканным юмором, Руссо нагромождает тяжеловесные рассуждения и делает это с напыщенностью надувшегося филина. Разве можно сохранять остроумие, если ты настолько самоуверен?

Кому же не ясно, что Вольтер выступает за постепенное совершенствование человечества? Руссо же призывает к быстрому, немедленному совершенствованию. Если первый старается уговорить людей, добиться возможного, то второй тащит их к несбыточному. Разве не ясно в таком случае, кто истинный друг, мудрый советчик читателя? Кто демонстрирует ему цель, которая не только желанна, но и вполне достижима? Вольтер, конечно. Руссо лишь вводит в заблуждение. Он направляет по тропинке, ведущей к гибели.

Как же люди с такой легкостью поддаются этому шарлатану, который вытаскивает из своего мешка ложь за ложью? Это же болтун, у которого всегда наготове медицинские склянки с панацеями от всех заболеваний! Торговец, предлагающий всем отличное здоровье, родителей без изъяна, замечательных учеников, совершенных приятелей и так далее. Он знает, где взять совершенную религию, ее догматы, по мнению Руссо, должны определить собравшиеся за столом мудрецы.

Ну слышали вы когда-нибудь подобную галиматью? На самом деле Руссо соблазняет людей совершенной, безукоризненной катастрофой!

Руссо создает новые мифы и суеверия с такой быстротой, с какой Вольтеру не удается уничтожать старые. Новые сказки о том, как можно достичь на земле совершенства.

Вольтер видел, как возбужденные Руссо политические страсти в Женеве будут постоянно накаляться и охватят другие регионы. Теперь уже никто не обсуждает религию. Все, как один, ударились в политику. Уже никто не пишет о чистоте веры. Теперь в моде статьи о законах. В обществе, предлагаемом Руссо, никто не желает подчиняться существующим правителям. Нет, теперь все хотят править сами. Не важно, во сколько человеческих жизней это обойдется.

Боже праведный! Люди настолько глупы, что, разинув рты, с восхищением взирают на этого обманщика. Они относятся к нему с неподдельным восхищением. Они опускаются на колени перед «мудростью» этого маньяка. У него не хватает обычного здравого смысла, чтобы уничтожать своих врагов по одиночке, одного за другим – нет он нападает сразу на многих. Такой стратегии его, вероятно, обучил какой-нибудь уличный мальчишка. Но он все равно прет вперед, прет как бык, нанося в своей слепоте удары направо и налево по всем подряд. Одновременно. Он похож на человека, который в приступе болезни старается сорвать с себя все одежды сразу. И в результате он только душит себя.

Кто ж сможет объяснить людям, что перед ними лишь расчетливый лицемер, лепечущий что-то о любви к отечеству, но тем не менее проводящий свою взрослую жизнь вдалеке от родного дома? Чем их привлекает этот мелочный, неблагодарный человек, который составляет свои вирши о дружбе, хотя всем отлично известно, что у него нет ни одного друга?

Он постоянно говорит о невзгодах бедняков, а сам старается жить поближе к богатым. Он выступает против знати, но сам живет в замке, предоставленном ему герцогиней. Бесплатно, конечно. Неудивительно, что этот тунеядец не может понять, для чего нужны деньги. Он даже предлагает отменить их!

Он все время распространяется о нравственности, а сам покидает коттедж «отшельника», предоставленный ему мадам д'Эпинэ, и переезжает сначала в дом своего друга, а потом в замок герцогини Люксембургской, хотя у этой герцогини любовников на порядок больше, чем у мадам д'Эпинэ.

Руссо никогда не прекращает свой глупый разговор о природе. О человеке, который по своей природе будто бы добр. Хотя в истории полно примеров, свидетельствующих о том, что человек от природы – страшное творение. А насколько смешно его поклонение природе! Разве он, Вольтер, с горечью не говорил, что вот уже семь десятков лет природа пытается отправить его в могилу? И она в конечном итоге этого добьется. Будь она проклята! Да, будь проклята эта природа! А этот глупый лозунг о том, что все выходит совершенным из рук Господних? Хотя вполне очевидно, что и Руссо, и Вольтер пришли в этот мир как два жалких образца творения рук Божьих. И оба они уже на пороге смерти.

Вольтер неоднократно заявлял: «Если я живу долго, то только потому, что родился инвалидом». Он имел в виду, что еще в детстве старался узнать, как можно получше избежать совершенства. Только благодаря такому изучению он сумел огораживать себя как от Бога, так и от природы на протяжении долгих лет.

Но, несмотря на все парадоксы (мы употребляем самое безобидное слово для обозначения его тяжелых заблуждений и лицемерия), Руссо был убежден, что никто еще не мыслил столь трезво, никто не воспринимал с такой ясностью окружающий мир, как он сам. Только он один – безупречный мыслитель всех времен!

И тут на него ополчился французский парламент. Разве не его имя стоит на обложках этих бунтарских книг? Все они – вызов властям Франции.

Вышло распоряжение публично разорвать и сжечь его сочинения «Эмилия» и «Общественный договор». Кроме того, было принято решение арестовать автора. Ну и что же сделал этот смельчак? Этот героический автор, который не задумываясь ставил свое имя на всех книгах? С достоинством встретил эти обвинения? Упорно стоял на своем, как это делали в прошлом мученики совести?

Ничего подобного. Он просто бежал. Бежал, трусливо поджав хвост. Конечно же он человек отважный! Но отважный только до того, как на горизонте замаячит реальная опасность. Нет, он не настолько глуп, чтобы подвергать себя опасности.

Он исчез. Сменил имя. Точно так, как Вольтер.

Должны ли мы осуждать Вольтера за то, что он радовался такому поразительному оправданию своих слов? Но до него дошли странные слухи. Будто, когда Руссо ударился в бега, Вольтер, растроганный до слез, воскликнул: «Почему он не прибежал ко мне? Почему бы ему не укрыться у меня?»

Эти слухи показались многим настолько смешными, что исследователи творчества Руссо отвергали их с негодованием. Они сочли их пошлой выдумкой. Выдумкой, якобы призванной облегчить Вольтеру тяжесть вины перед историей за то, что он так плохо относился к Руссо. Вспомним, какие далеко не ласковые прозвища давал Вольтер своему храбрецу-оппоненту: «лакей», «педераст», «больной монстр», «щенок суки Диогена». Один авторитетный ученый составил список приблизительно шестидесяти таких эпитетов.

И тем не менее Шарль Пужен (который в старости, к великому несчастью, потерял зрение и получил прозвище «слепой философ») в своих «Философских письмах» рассказывает одну интересную историю. Швейцарский адвокат месье де Вегобр поведал как-то Пужену об одном завтраке у Вольтера. Это произошло после того, как стало известно о столкновении Руссо с французским парламентом.

За столом сидело несколько человек. Все уже пили кофе, когда в комнату вошел лакей со свежей почтой и передал ее месье де Вольтеру. Он не стал ею заниматься при гостях. Но что-то вдруг привлекло его внимание. Он начал просматривать газеты. Лицо его мрачнело, видно было, что Вольтер сильно взволнован. Он принялся вскрывать одно за другим письма.

– Плохие вести? – поинтересовался кто-то из присутствовавших.

– Прочтите это вслух, – сказал Вольтер, обращаясь к мадам Дени, и передал ей несколько писем и пару газет. Таким образом из разных источников компания узнала, что произошло на самом деле. Парламент старался доказать, что янсенисты (а они составляли там большинство) с таким же ревностным старанием, как и иезуиты, могут расправляться с опасными для трона книгами. Они ухватились за этот повод проявить себя, продемонстрировать свою верность и преданность Церкви и государству.

– Ах, для чего только он подписывал свои книги! – воскликнул Вольтер.

Поздней ночью к Руссо приехали друзья и сообщили, что пригнали для него карету. Он быстро оделся. Спрятав несколько важных бумаг, Руссо вышел из дома и сел в карету. Никто не знал, куда он отправился, о нем не было никаких известий. Вдруг, рассказывал Пужен, Вольтер расплакался. Все присутствующие застыли в изумлении.

– Ему нужно было приехать сюда, ко мне! – закричал Вольтер. – Ко мне! Только здесь он будет находиться в полной безопасности. – Вольтер широко расставил руки. – Здесь, только здесь он сможет чувствовать себя как дома. Я бы стал относиться к нему как к родному сыну!

Исследователи жизни и творчества Руссо только смеются над этим: представьте себе Вольтера в слезах из-за Жан-Жака! Вдруг он пожелал сделать Руссо своим сыном. Ну какую еще глупость можно придумать?

Однако секретарь Вольтера Вагниер в своих мемуарах, написанных после смерти патрона, рассказывает такую же историю, добавляя одну деталь. Вольтер немедленно вызвал его, чтоб продиктовать письмо. Это было письмо к Руссо. В нем он приглашал Жан-Жака к себе в Ферней. Вольтер предлагал ему свое гостеприимство и убежище. А если Руссо предпочитает оставаться в одиночестве, то Вольтер предоставляет в его распоряжение домик на территории своего поместья.

– Но куда я должен отправить это письмо? – спросил Вагниер. – Никто не знает его местонахождения.

– Сделай шесть или семь копий, – предложил Вольтер. – Мы разошлем их ближайшим его друзьям, кто-то же должен знать, где сейчас находится этот несчастный человек?

Ну что в этом такого невероятного? Что здесь немыслимого? Вольтер всегда старался предоставить убежище гонимым писателям, мыслителям и ученым. Он просил об этом Фридриха Великого, обещал принять всех у себя и даже обеспечить печатными станками, чтобы они могли продолжать заниматься своей литературной деятельностью. (План, правда, провалился, так как парижане отказывались уезжать из своего города в Берлин, даже под страхом закончить свою жизнь на костре.)

Нельзя забывать и о том, что до этого Вольтер несколько раз приглашал Руссо к себе в гости. Правда, он придавал своим приглашениям зловредный оттенок (иначе он не был бы Вольтером). Например, он говорил так: «Приезжайте попастись на нашей травке!» – или: «Приезжайте попить молочка от наших швейцарских коровок». И только. Но кто может утверждать, что он был неискренним, посылая Руссо такие приглашения? Сам Руссо никогда не сомневался в его искренности. Вольтер славился гостеприимством. Такова была традиция старой Франции. Ведь это была страна, где владельцы ресторанов гордились числом своих банкротств – они происходили из-за желания продолжать обслуживать даже неплатежеспособных клиентов.

В доме Вольтера всегда было полно гостей. Но иногда они доводили его до истерики. Это случалось, когда он в ужасе обнаруживал, что поголовье его скота резко сокращается, бутылки вина исчезают с фантастической быстротой, кухарки не успевают выпекать хлеб. Все это моментально исчезает в прожорливых глотках его гостей. Тогда он вызывал свою племянницу и вопил: «Что это такое? Может, это заговор, чтобы довести меня до нищеты? Что эти люди думают? Кто я им – владелец гостиницы для всей Европы? Пойдите и скажите им, пусть складывают чемоданы. Да поскорее, покуда я сам лично не прогнал их всех вон! Покуда я не превратился в Христа, изгоняющего торговцев из храма!»

Это заставляло мадам Дени напоминать дядюшке о его огромном состоянии, вложенном в бумаги, о ренте, о закладе дохода герцогини Вюртембергской, о четырех поместьях, о пенсиях, выделяемых разными коронами… Он даже не знал порой, куда девать деньги.

Но никакие доводы его не убеждали, и он продолжал кипеть: «Все может исчезнуть в мгновение! Достаточно одному министру уйти в отставку. Хватит одного осведомителя, чтобы назвать меня предателем. Меня могут выслать. Все состояние тогда конфискуют. И вот я разорен, я бедняк, которому придется выпрашивать подаяние на кусочек хлеба».

Такая жалкая картина исторгала у него слезы. Но постепенно он убеждался, что пока ничего не грозит его солидному капиталу. И вновь начиналось мотовство пуще прежнего.

Никто не отрицает гостеприимства Вольтера, но все же возникает один каверзный вопрос: почему в архивах тех, кто собирал его письма, не сохранилось ни одного экземпляра послания к Руссо с приглашением? Владельцы должны были их сохранить в первую очередь, так как они касались двух великих людей – Вольтера и Руссо, двух литературных знаменитостей.

Руссо удалось бежать из Франции, он отправился в Берн. Однако ему пришлось удирать и оттуда, так как местные власти пронюхали, что книги Руссо будут сожжены не только в Париже, но и в Женеве, а сам автор находится в розыске.

Выразил ли по этому поводу свой протест Вольтер? Написал ли он по этому случаю язвительный памфлет? Призвал ли к справедливости в отношении к Руссо? Нет, ничего такого не было.

Неудивительно, что Руссо уехал из Берна и, как полагали многие, наверняка отправился в Женеву. Вольтер воскликнул:

– Не делай этого, дурак! Тебя просто повесят! – И хитро добавил: —А может, ты и не прочь покачаться в петле? В любом случае ты будешь куда выше всех своих соотечественников! – Чувствуя, что он еще не до конца излил свою желчь, Вольтер продолжал: – Нет, казнь не беспокоит Жан-Жака. Если, конечно, его имя прозвучит в приговоре. Анонимная казнь через повешение его, безусловно, не удовлетворит. Лишь вызовет дрожь неприятия с головы до ног. А публичная – совершенно иное дело! Она может вызвать у него только восторг. Представьте себе, Жан-Жак окажется в центре всеобщего внимания!

Но слухи оказались ложными. Руссо отправился в Мотье, который расположен за грядой гор недалеко от Женевы в долине Валь-де-Травер. Он только собирался в Женеву, но поехать туда не рискнул. Теперь он жил в доме мадам Буа де Ла Тур, у дочери того самого Даниеля Рогена, который предоставил ему убежище в Берне. У Мотье было свое преимущество – он находился в Невшателе под властью Фридриха Великого и не подпадал под юрисдикцию Женевы или Берна. Это дало Вольтеру повод еще раз зло посмеяться: этот демократ обрел убежище под крылышком самодержца, демонстрируя тем самым на собственном примере, что не существует строгих правил, определяющих поведение народов или правительств, какими бы демократическими или самодержавными они ни были. Но Руссо словно почувствовал, какое преимущество он предоставляет Вольтеру благодаря той любопытной ситуации, в которой он очутился, и был исполнен решимости разочаровать своего соперника.

«Сир! – писал Руссо Фридриху, этому воинственному монарху, которому наконец удалось одержать что-то вроде победы в длительной и разрушительной Семилетней войне. – Я часто нападал на королей и, несомненно, буду нападать на них впредь. Поэтому я не заслуживаю Вашего милосердия. Я его, признаться, и не ищу. Цель моего письма – поставить Вас в известность, что я поселился в границах Вашего государства. И посему отныне нахожусь в Вашей власти. Можете делать со мной все, что пожелаете».

Фридрих улыбнулся, читая полное презрения и намеренно невежливое письмо. Он написал своему другу маршалу Джорджу Кейту, известному солдату удачи, а ныне правителю Нешателя, следующее послание: «Позаботьтесь о том, чтобы Руссо был удовлетворительно устроен. Если возникнет необходимость, то постройте ему убежище отшельника где-нибудь в лесу. Снабдите его всем необходимым: мукой, вином и дровами».

Руссо откликнулся на такую заботу еще более горделивым письмом:

«Сир!

Вы хотите предложить мне хлеба. А Вы уверены, что у всех Ваших прусских подданных его в достатке? Что касается меня, то я буду счастлив, если Вы уберете подальше Вашу шпагу, которая слепит мне глаза своим блеском. Неужели она не продемонстрировала в достаточной степени свое могущество за годы правления, в то время как Ваш скипетр продолжает пребывать в небрежении.

Как было бы чудесно, если бы Вы вместо войны предались миру и наполнили Ваши государства множеством людей, для которых стали бы родным отцом. В таком случае я, Жан-Жак Руссо, враг всех королей, кинулся бы к Вам, чтобы умереть у подножия Вашего трона».

Второе письмо повеселило Фридриха еще больше. «Ну и ну, – писал он Вольтеру. – Как меня выбранил Жан-Жак!» Но Вольтеру отнюдь не было весело от этого. Во всяком случае, это его забавляло недолго. Когда эти письма были переписаны, размножены и появились в газетах, люди невольно начали сравнивать их с перепиской между Вольтером и Фридрихом. Конечно, не было никакого сравнения между короткими записочками Руссо, на которые Фридрих отвечал лишь косвенно, и обменом большими посланиями между Вольтером и прусским королем.

Но это не удерживало фанатичных сторонников Руссо от утверждений, что их герой продемонстрировал всему миру, как нужно по-новому обращаться к монархам: гордо, не теряя собственного достоинства. Вез всяких старомодных поклонов и подобострастной суеты, что, кстати, так открыто демонстрирует Вольтер. Ведь это именно он называет Фридриха «северным Соломоном», или «новым Марком Аврелием», или «Александром наших дней»…[227]227
  …он называет Фридриха «северным Соломоном», или «новым Марком Аврелием», или «Александром наших дней»… – Соломон (ок. 965–928 до н. э.) – третий царь Израильско-Иудейского государства, изображенный в ветхозаветных книгах величайшим мудрецом всех народов, герой многих легенд. Марк Аврелий (121–180 н. э.) – римский император с 161 г.; вошел в историю и как философ. Александр Македонский (356–323 до н. э.) – полководец и государственный деятель. Почти всю жизнь провел в походах. Создал огромную военную монархию, которая распалась сразу после его смерти.


[Закрыть]
Какое низкопоклонство, какое раболепие!

Нельзя сказать, что Вольтер не писал прусскому монарху строк в развязном тоне. Однажды он зашел так далеко, что пожелал его величеству скорейшего выздоровления от проктологического заболевания. Это было написано в стихотворной форме, что позволяло автору большую вольность. Например, он писал, что желает его величеству, чтобы геморрой не отзывался такой болью в прямой кишке монарха.

Чисто товарищеский подход. Тем самым он низводил короля до простого больного. Но где здесь чувство собственного достоинства? Где тот тон, с которым Руссо пытался возвысить обычного, рядового человека до королевского уровня? И даже выше! «Да, все же между ними существует различие, – продолжали говорить люди. – Вольтер мог унизить короля. Несомненно. Но Руссо возвысил каждого их нас!»

И те, кто искал нового проводника, чувствовали это различие. Причем с каждым днем все сильнее. Словно у них под ногами вот-вот должна была разверзнуться земля. Недаром Руссо предрекал:

– Мы подходим к веку революций!

Таким образом, несмотря на потуги парижских, бернских и женевских властей (не говоря уже о других городах, где тоже торопливо сжигали книги Руссо), Жан-Жак спокойно устроился со своей Терезой в Мотье. Вскоре весть об этом облетела всю Европу.

В долину Валь-де-Травер началось паломничество, многом хотелось увидеть великого Руссо. Сюда приезжали люди самого разного возраста, богатые, победнее, образованные и не очень. Всем хотелось собственными глазами увидеть этого отшельника.

Постепенно их число превысило количество желавших увидеть Вольтера в Фернее. Великий француз дал волю своему гневу, сделав несколько язвительных замечаний по поводу недавно принятого Руссо решения носить армянский костюм. Как будто за этим решением скрывалась какая-то позорная тайна, а не вполне очевидное желание больного человека носить более удобную одежду, что-то менее стесняющее его движения в периоды ужасных болей. Руссо, бедняга, даже был вынужден отказаться от интимных контактов с Терезой: так он болен. Его прежняя ненависть к самому себе возрождалась с новой силой.

Уже несколько раз ради того, чтобы спасти себя, он предлагал Терезе покинуть его. Потому что сам он ее никогда не оставит. Никогда. Разве он не дал ей слова верности? Руссо пообещал ей отдать половину своих денег. Но Тереза не была настолько глупой. Она прекрасно понимала, что без ее месье Руссо она из себя ничего не представляет – обычная служанка, и ничего больше. Даже если она получит от него деньги, что позволит ей какое-то время не работать, она все равно останется служанкой.

Этот человек, эта развалина, давал ей определенный статус, и она не собиралась так просто расстаться с ним. К тому же она его любила. По сути дела, они оба любили друг друга. Иначе чем объяснить неослабевающую силу того цемента, который держал их столько лет вместе? Разве они не были связаны друг с другом пятью ее беременностями, пятью сильнейшими родовыми агониями? Пятью детьми, от которых они греховно отказались?

Они сейчас любили друг друга значительно больше, чем прежде. Больше им любить было некого. По правде говоря, они теперь сами напоминают детей. Каждый превратился в ребенка другого. Жан-Жак был ее единственным, ее невзрослеющим младенцем. Которого ей приходилось, так сказать, кутать в пеленки. Готовить для него, кормить, убирать за ним посуду. Оказывать ему своими руками интимные услуги, не гнушаясь ни грязью, ни вонью.

Сын, у которого никогда не было матери, теперь получил ее. А она, будучи лишена своих детей, заботилась об этом своем ребенке. Как и любая заботливая мать, она знала, что делать, когда он просыпался по ночам, весь в поту, трясясь от лихорадки, когда подступал урологический кризис. Только она знала, как успокоить этого человека, когда он испытывал жуткие боли, когда сердце его трепыхалось так неизъяснимо сильно, что он уже прощался с жизнью, встречая смерть. Только она знала, как подойти к нему во время трудных дней полного молчания, мрачных раздумий, его бесконечных жалоб и подозрений. Только одна она умела оградить его от посторонних беспокойств, когда он создавал одну из своих книг и писал ее, словно безумный.

Да, он превратился в ее младенца. Он теперь заменял ей всех пятерых, которых отнял у нее. Ну а что касается ее сексуальных влечений, то этому никак нельзя позволить разрушать их стабильный семейный очаг. В мире полно здоровых мужчин, которые могли позаботиться о ней в этом отношении. Само собой, храня великую тайну. Короткие встречи с мужиками в охваченной чернильной темнотой какой-нибудь сельской невзрачной гостинице. А он в это время либо беспомощно стонал, лежа в постели, либо судорожно переписывал по нескольку раз с таким трудом составленные, отшлифованные фразы. Или ночью в тишине амбара на мягком сене. С грумом. Или в лесной чаще, с незнакомым человеком. Ибо ей никогда и в голову не приходило выпячивать свои страсти так, как выпячивал Руссо свое увлечение мадам д'Удето. Тереза смертельно боялась сплетен. Она отлично знала свое место в этом мире славы, где ей удалось каким-то образом занять свою нишу. Она получала большое удовольствие от коротких связей с мужчинами из элитарной среды.

Молодой шотландец Джеймс Босуэлл[228]228
  Босуэлл Джеймс (1740–1795) – шотландский автор биографий и дневников. Состоял членом Лондонского литературного клуба С. Джонсона, вместе с ним путешествовал по Шотландии в 1773 г., что нашло отражение в «Дневнике путешествия на Гебриды» (1785). В 1791 г. Босуэлл опубликовал биографию С. Джонсона.


[Закрыть]
, будущий биограф знаменитого английского лингвиста Сэмюэла Джонсона[229]229
  Джонсон Сэмюэл, известный как «доктор Джонсон» (1709–1784) – английский лексикограф, писатель и критик, блестящий собеседник, доминирующая фигура в лондонском литературном обществе XVIII в. Составленный им «Толковый словарь» (1755) пользовался авторитетом в течение столетия и до сих пор поражает точностью определений. В 1764 г. основал Литературный клуб, куда вошли художник Дж. Рейнолдс, политолог Э. Берг, драматург О. Голдсмит и биограф Дж. Босуэлл.


[Закрыть]
, приехал в Швейцарию с твердым намерением посетить двух величайших философов (которые, кстати, жили в нескольких милях друг от друга). Он явился к Руссо разодетый, словно принц из сказки. Джеймс просто ослепил Терезу. На нем было пальто из зеленого сатина с лисьим воротником, брюки из оленьей кожи, камзол с золотым шитьем и жилет цвета бордо. Никаких тебе армянских нарядов!

А ему приглянулись ее стройная маленькая фигурка, стреляющие глазки и та ловкость, с которой она проводила его в кабинет великого человека. Джеймсу очень понравился вкусный обед, который Тереза приготовила по случаю приезда такого гостя. Все это смахивало на параграфы неподписанного договора, который очень быстро был скреплен тайным подарком – красивым платьем и гранатовым браслетом. Их первая интимная встреча произошла чуть позже, когда у них появилась возможность совершить вместе прогулку. После нее Босуэлл записал в своем дневнике (который будет обнаружен и напечатан почти два столетия спустя), что они согрешили «целых тринадцать раз». Он добавил, что нашел в ней весьма искусную грешницу. На самом деле – талантливую жрицу любви. Здесь, несомненно, чувствовался почерпнутый на стороне опыт. Втайне от Руссо.

А он ничего и не ведал. Может, только подозревал и мучился сомнениями. Нет, он ничего не знал. Просто чувствовал острую боль и стыд из-за того, что ему могли наставить или уже наставили рога. Ему неизвестно, кто это сделал и когда. Такое могло произойти в любой день. Особенно когда она внутренне вся светилась. Это было сияние, исходившее от женщины, удовлетворившей свою страсть до конца. К Руссо в такие дни Тереза испытывала чувство легкого презрения.


    Ваша оценка произведения:

Популярные книги за неделю