Текст книги "В суровом Баренцевом"

Автор книги: Гавриил Поляков

сообщить о нарушении

Текущая страница: 3 (всего у книги 11 страниц)

– А зачем вам собирать гильзы? Пусть падают прямо за борт.

Пока шла приемка эсминцев, мы невольно сравнивали все с тем, как это делается на наших кораблях, с порядками на нашем флоте. И конечно же, сравнение было не в пользу союзников.

На «Ричмонде», как и на других принимаемых кораблях, оставалась небольшая сдаточная команда. Это привело к некоторому «перенаселению» корабля. Нужно сказать, что хозяева, как истые джентльмены, предоставили нам необходимые жилые помещения – кубрики и каюты. Правда, те же «джентльмены» назначили к нам офицером связи белоэмигранта лейтенанта Грима (в прошлом Громова). Когда-то родители Громова имели рудники на Украине.

На «Жестком» офицером связи был лейтенант Коттон (он же Котов) – тоже белоэмигрант. Под стать им были «связисты» и на других кораблях.

Кроме сдаточной военной команды на эсминцах находились и рабочие доков, устранявшие различные дефекты. Наши старшины и краснофлотцы работали рядом с ними.

Несмотря на то что шла война, англичане жили по мирному регламенту. Рабочий день у них начинался в девять и заканчивался в шестнадцать. Кроме того, они устраивали двухчасовой перерыв на обед. Работы продолжались всего несколько часов, но главное было в том, что все остальное время внутренние помещения корабля были заперты. Нам с трудом удавалось уговорить английского старшину или матроса, чтобы тот открыл нужное помещение. Мы не могли работать такими темпами. Изменить распорядок хозяева не соглашались.

Видя все это, мы возмущались. И вовсе не потому, что сами работали по двенадцать часов в сутки и даже больше. Было обидно за свою страну, за свой народ, который терпел неимоверные лишения во имя победы, а здесь наши союзники по войне не только не стремились помочь нам быстрее ввести боевые корабли в строй, но и всяческими проволочками и искусственными задержками тормозили ход работ.

Наиболее трудными оказались первые недели, когда мы занимались тем, что удаляли из трюмов грязь, мусор, очищали ржавчину. Работу обычно начинали рано утром, в половине седьмого, с приходом англичан работали наравне с ними, а когда они уходили, мы снова наводили на корабле порядок, а потом еще учения и тренировки на боевых постах.

Длинный и насыщенный рабочий день требовал четкого планирования, буквально по часам и минутам. Ежедневно в конце рабочего дня старпом на совещании командиров подразделений подводил итоги работы за день, уточнял задания на следующие сутки. Еженедельно проводил совещания командир корабля.

С первых же дней возникли трудности в общении с английскими специалистами. Английские офицеры–переводчики отказывались работать со старшинами и рядовыми матросами – это было ниже их достоинства. Поэтому мы вынуждены были обходиться своими силами. Частенько можно было встретить краснофлотца с бумажкой в руке, разыскивающего кого-нибудь из команды, кто знает английский язык: на бумажке у него было переписано какое–нибудь наставление или элемент схемы. К сожалению, и технической документации на кораблях было мало.

Выручала русская смекалка. Парторг пятой боевой части Семен Циолковский, например, после отбоя несколько дней подряд спускался в машинное отделение и до поздней ночи копался там в трубопроводах и насосах. Таким образом он в совершенстве изучил масляную систему и вычертил ее на бумаге.

Примеру парторга последовали коммунисты Барма–шов, Бухарин, Абрамов и другие. Вскоре появились схемы электрооборудования, паропроводов и питания котлов, схема водонепроницаемых переборок. Инженеры–механики Борис Дубовов и Николай Никольский проверяли эти чертежи, сводили их в общую схему. Так создавались общекорабельные документы.

В конце мая вице–адмирал Г. И. Левченко, придирчиво осмотрев «Живучий», подвел итог:

– На эсминце начинает чувствоваться дух советского моряка.

Эта оценка скупого на похвалу адмирала ободрила нас.

По мере знакомства с техникой росли наши претензии к англичанам. Это не нравилось сдаточной команде. Случалось, впику нам или по оплошности «хозяева» преподносили какую-нибудь «пилюлю». Одна из них досталась мне во время моего дежурства по кораблю: ночью после стирки белья английские матросы слили мыльную воду в трюм, который только накануне был выкрашен краснофлотцами. Досталось тогда мне от старпома. Трюм пришлось осушать и красить заново.

О медленных темпах ремонта Рябченко поставил в известность командующего округом Ньюкасл контрадмирала Максвелла, когда тот посетил корабль. Англичанин выслушал нашего командира с недовольной миной, однако вынужден был признать справедливость замечаний, тем более что и на других эсминцах дивизиона положение было не лучше.

Хорошо, хоть на линейном корабле «Ройял Соверин» и подводных лодках механизмы и вооружение не требовали таких больших затрат труда. Приемка этих кораблей шла быстрее.

Тем временем, пока шла приемка, пока члены команды осваивали новую технику и вооружение – каждый по своему заведованию, двое краснофлотцев – радиометристы Александр Петров и Евгений Баринов, командированные в Глазго, изучали там в интернациональной школе Радара радиолокационное оборудование. С других кораблей тоже были направлены в эту школу члены экипажа. Советские моряки, прилежные и всегда подтянутые, пользовались особым уважением курсантов, среди которых были представители разных стран – греки, французы, поляки, канадцы, а также симпатиями местного населения. Вспоминая учебу в Глазго, Александр Петрович Петров рассказывал о таком эпизоде. Однажды он с товарищами смотрел в местном кинотеатре фильм «Сестра его дворецкого». Когда Дина Дурбин запела по–русски: «Эх, раз, еще раз...», краснофлотцы, услышав родную речь, дружно зааплодировали. Тут же фильм был остановлен, в зале зажгли свет. Кто-то из англичан громко объявил: «Здесь присутствуют русские моряки!» Многие зрители встали со своих мест и устроили бурную овацию краснофлотцам. А когда фильм закончился, киномеханик спроецировал на белый экран самый кончик ленты, на котором было нацарапано по–русски: «Привет русским морякам!».

Многим жителям Глазго не доводилось прежде встречаться с советскими людьми, и представление о нашей стране у них складывалось в основном по дореволюционной литературе. В этом краснофлотцы не раз убеждались, знакомясь с простыми англичанами. На одной из улиц Глазго наши моряки обратили внимание на чучело медведя, установленное у книжного магазина. К лапе медведя была прикреплена большая железная кружка для пожертвований. Оказалось, что пожертвования предназначаются для нашей страны и что каждому англичанину это понятно, ведь медведь в их представлении – символ России.

Линкор и подводные лодки были приняты в срок. 30 мая на них был поднят Военно–морской флаг СССР. Линейный корабль получил новое наименование – «Архангельск». Подводные лодки стали называться «В-1», «В-2», «В-3» и «В-4». Экипажи этих кораблей приступили к отработке задач боевой подготовки.

Приемка эсминцев из-за плохого технического состояния кораблей сильно затянулась. Тем не менее, уже через 8–10 дней после заселения экипажей эсминцы начали выходить на ходовые испытания, которые выявили ряд новых дефектов. На «Живучем», например, обнаружилась вибрация двух турбовентиляторов и непригодность к эксплуатации парокомпрессоров. Много дефектов было и на других эсминцах. Все это увеличивало объём ремонтных работ.

Наши краснофлотцы и старшины, работая бок о бок с английскими рабочими, постоянно устанавливали с ними дружеские контакты, помогали им продуктами, делились табаком. Я не раз замечал, как рабочие, примостившись где-нибудь в сторонке, ложкой, а то и пустой консервной банкой, черпали из бачка принесенную краснофлотцами еду.

Не могли не вызвать улыбки неумелые попытки англичан свернуть цигарку из махорки. Кое-как справившись с этим делом, они после первой же затяжки начинали громко кашлять и чихать – сказывалась многолетняя привычка к слабым табакам. «Вери стронг!»[23]23
  Вери стронг (англ.) – очень крепкий.


[Закрыть] – восклицали они.

Несмотря на языковой барьер, советские моряки и английские рабочие хорошо понимали друг друга, а некоторые и подружились. Английским офицерам это не правилось, так как многие из них были из привилегированных классов. Один из командиров эсминцев владел большим парфюмерным магазином в Лондоне, другой – крупной скотоводческой фермой и Австралии.

Мы и раньше слышали, что в английском флоте существует кастовость, а теперь имели возможность убедиться в этом сами. Командные должности занимают там офицеры, относящиеся к так называемой белой кости»; все они, как правило, выходцы из богатых семей. Те же. кто происходит из менее обеспеченных слоев общества, – «черная кость» – довольствуются невысокими воинскими званиями, подолгу служат в одной должности без перспектив на повышение.

Первую категорию на «Ричмонде» представлял помощник командира корабля лейтенант Райт. Ему было около двадцати пяти лет. Родители его владели крупными фабриками, имели родовое поместье где-то в Шотландии. Подчиненные Райта – чиф–инженер младший лейтенант Лидикольт и минно–артиллерийский офицер младший лейтенант Честер, представлявшие на корабле «черную кость», принадлежали к простым людям и привилегиями не пользовались, хотя и прослужили на флоте более 20 лет. Перспектив на продвижение у них не было, и, если бы не война, они давно бы уже находились в отставке.

Постоянно общаясь с нашими старшинами и краснофлотцами, английские рабочие стремились побольше узнать о Советской стране, задавали самые разнообразные вопросы. Им, конечно, охотно отвечали. И это тоже не всем английским офицерам было по душе. А один из них однажды даже попытался в связи с этим шантажировать нас.

В тот день дежурил по кораблю я. Подбегает ко мне офицер связи мистер Грим, очень чем-то взволнованный.

– Мистер Поляков, ваши матросы собрали рабочих на юте и подбивают их на забастовку, – выпалил он. – Я должен немедленно сообщить в Лондон о подстрекательстве и нарушении английских законов иностранцами, размещенными на военном корабле.

Я счел это заявление вздорным. Однако на сигнал надо было как–то реагировать. Предлагаю мистеру Гриму пройти в кают–компанию, а помощнику дежурного главстаршине Гребенцу поручаю тем временем выяснить, что произошло на самом деле.

Как только мы с офицером связи расположились для беседы за столом, перед нами появилась легкая сервировка – вестовой Иван Клименко хорошо знал привычки и вкусы мистера Грима. Когда в кают–компанию вошел Гребенец с докладом, английский офицер уже успел дважды осушить бокал с ромом. Главстаршина сообщил, что сведения мистера Грима не подтвердились. Просто двое или трое английских рабочих остановили старшего боцмана и поинтересовались условиями труда на советских судоверфях. Повторак, зная всего десяток английских слов, с помощью жестов, пытался ответить на вопросы.

Англичанин, как ни в чем не бывало, выслушал доклад, сделал удивленную мину: дескать, не понимает, почему русские обеспокоены таким пустяком. Когда Грим заговорил, язык его уже заплетался. Мы с помощником дежурного поблагодарили господина лейтенанта за «любезный» визит и проводили его до трапа. Позднее все убедились, что он просто жалкий вымогатель: за стакан рома он мог, как говорится, «продать душу черту». Не скрою, иногда мы пользовались этой его слабостью – поручали выяснить на базе причины задержки с запчастями или боеприпасами, переводить краснофлотцам описания корабельных устройств.

Наибольшая нагрузка, связанная с освоением и приемкой техники, легла на личный состав электромеханической боевой части и ее командира старшего лейтенанта–инженера Никольского. Николай Иванович после окончания Высшего военно–морского училища имени Дзержинского получил назначение на должность командира машинно–котельной группы эсминца «Сталин» Тихоокеанского флота и за год вырос до командира боевой части. Общительный, доброжелательный человек, он располагал к себе каждого, кто имел с ним дело. Большая эрудиция, добрая душа и высокая требовательность к себе и подчиненным помогли ему быстро завоевать авторитет в новом коллективе. Эти качества помогли ему расположить к себе и английского коллегу, чиф–инженера младшего лейтенанта Лидикольта, что имело немаловажное значение в той сложной обстановке, в которой проходили прием–передача корабельного оборудования.

Англичанин Лидикольт, хорошо знавший и по–настоящему любивший свою специальность, искренне радовался, видя, как быстро идет ввод в строй материальной части, и старался помогать нам чем только мог. Особое удивление вызвала у него высокая профессиональная подготовка наших матросов и старшин.

– Вы, Николас, привезли в Англию не матросов, а инженеров, – не раз высказывал он свое восхищение Никольскому.

Лидикольт, конечно, шутил, но среди англичан находились и такие, кто «на полном серьёзе» говорил о русских инженерах, переодетых в матросскую форму.

Шло время. Общение членов команды с англичанами уже не требовало переводчиков. Среди моряков обнаружились люди, способные к языкам, которых в шутку на корабле называли «интэприте»[24]24
  Интэприте (англ.) – переводчик (устный).


[Закрыть]. К ним причисляли и тех из англичан, кто хоть кое-как владел русским языком (если он по крайней мере мог включиться в диалог и если его при этом мало–мальски понимали собеседники). У англичан таким «интэприте» был петти–офицер[25]25
  Петти–офицер (англ.) – старшинский чин в английском флоте.


[Закрыть] Дуглас, у нас – старший лейтенант Лисовский.

Как-то на полубаке у носового орудия Лисовский шутливым тоном что–то говорил своему английскому коллеге. Я на мостике проверял сигнальную вахту и невольно прислушался:

– ...снарядейшен фор пушкейшен...

В ответ англичанин кивал ему головой: дескать, понял, снаряды для пушки привезем.

В кают–компанию на обед иногда приходил помощник командира «Ричмонда» лейтенант Райт. Рябченко пользовался этой встречей для решения различных проблем, возникавших в ходе приема–передачи. Делал это он в полуофициальной, нередко шутливой форме, памятуя о правиле – служебные разговоры за едой не вести.

Наш командир заранее продумывал вопросы для англичанина, называя их в шутку «кляузными».

– Володя, передай мистеру Райту, что у меня есть к нему несколько кляузных вопросов, – обратился как-то командир к переводчику. Журавлев с недоуме нием посмотрел на Рябченко и задумался: как перевести слово «кляузный»? Не найдя равнозначного английского слова, переводчик «окольным» путем объяснил Райту смысл сказанных командиром слов. Англичанин расхохотался. Сомнений не было, – значение слова «кляузный» он понял правильно.

В дальнейшем, когда Рябченко, обращаясь к переводчику, говорил: «Володя, задай англичанину два «кляузешенс квестшенс[26]26
  Квестшен (англ.) – вопрос.


[Закрыть]», – все улыбались, в том числе и английский лейтенант.

Такой настрой, умело создаваемый командиром в кают–компании, помогал решении деловых вопросов, а слово «кляузешен» на все время нашего пребывания под британским флагом стало «ходовым».

Иногда происходили и курьезы, связанные с языковыми и национальными различиями. Обычно продукты на корабль привозила симпатичная девушка–экспедитор в форме английских ВМС. Однажды мы с Лариошиным попросили ее привезти немного черного хлеба. Экспедитор долго не понимала, что такое «черный хлеб» (в Англии выпекают только белый). Наконец, кажется, поняла и, воскликнув «Ол–райт!», села за руль и укатила. На следующий день знакомый автомобиль с уже знакомым нам экспедитором доставил на корабль два ящика темно–коричневого... кекса.

Советских моряков можно было встретить на улицах английских городов. Небольшими группами мы сходили с корабля прогуляться, посмотреть фильм, побывать в музее, в магазинах. Очень удивились мы, когда, впервые получив английские деньги, ничего не смогли купить на них. Оказалось, что в Англии действует карточная система, именуемая «выдачей по купонам». Пришлось ждать, пока и нам выдадут такие купоны.

После того как на линкоре и подводных лодках был поднят Военно–морской флаг СССР, командование Отрядом переселилось в Ньюкасл: с приемкой эсминцев не все ладилось, и вице–адмиралу Левченко и капитанам 1–го ранга Фокину и Зарембо приходилось часто бывать на кораблях, стоявших в «Альберт–доке» и «Тайн–доке».

Гордей Иванович Левченко обычно, приняв рапорт дежурного по кораблю, бросал отрывисто:

– Комбинезон.

Зная «слабость» адмирала к электромеханической боевой части, Рябченко приказал постоянно держать в дежурной рубке спецовку для командующего. Облачившись в комбинезон, адмирал спускался в машинные и котельные отделения, придирчиво осматривал их, задавал вопросы Никольскому, старшинам отделений. Такое пристальное внимание командующего к корабельной технике было не случайным: все понимали – успех предстоящего перехода на Родину во многом будет зависеть от безаварийной работы механизмов корабля.

Одновременно с ремонтом и приемом эсминца шло составление и отработка многочисленных корабельных расписаний, определяющих действия каждого краснофлотца, старшины и офицера в различных условиях боевой и повседневной обстановки. Без этого нельзя было выходить на ходовые испытания, а тем более сдавать огневые задачи.

Подходил к концу первый месяц пребывания в Англии – месяц упорной учебы и труда. Он казался вечностью. Мы начали скучать по всему нашему, русскому, советскому.

Любая восточка, полученная с Родины, тут же становилась достоянием всего экипажа. Праздниками были дни, когда в Норт–Шилдс приезжали из Лондона сотрудники советской военной миссии. Вместе с последними военными новостями они иногда привозили нам н письма.

Не все они, к сожалению, были радостными. В некоторых сообщалось о гибели родных и близких моряков. Такие сообщения ложились в основу специального выпуска корабельной радиогазеты, выходившей под рубрикой: «О зверствах фашистских бандитов над родными и близкими членов экипажа».

Запомнился приезд контр–адмирала Харламова в Норт–Шилдс в начале июня. В те дни вся Англия буквально бурлила – высадился англоамериканский десант на северо–западе Франции. Вокруг только и говорили, что об открытии второго фронта. Нас, военных моряков, конечно, интересовали подробности этой стратегической операции. Поэтому мы с особым вниманием слушали, так сказать, из первых уст, сообщения контр–адмирала Харламова.

Николай Михайлович, участник крупнейшего в мировой истории десанта, наблюдал за событиями с борта английского крейсера «Мавришес». Некоторые цифры, характеризующие масштаб высадки, я тогда записал: в десантной операции участвовало 6483 корабля и судна, а также 9600 самолетов.

Операция «Оверлорд» (кодовое название высадки десанта союзных войск во Франции) долго и тщательно готовилась. Она началась, когда Красная Армия вступила в Румынию и Венгрию, то есть тогда, когда поражение гитлеровской Германии было уже предрешено.

О втором фронте после окончания войны написано много книг и монографий. Иностранные авторы нередко преувеличивают значение высадки союзников во Франции, пытаются убедить читателя в том, что без второго фронта победы над Гитлером могло и не быть. Несомненно, операция союзников имела важное значение, но советские люди хорошо знают, что прежде всего она преследовала политические и военные цели, которые не имели ничего общего с задачами оказания Советскому Союзу помощи в его единоборстве с германским фашизмом.

Многие англичане искренне радовались открытию второго фронта и рассматривали его как выполнение, хотя и запоздалое, союзнического долга «перед Россией».

Приветствовали это событие не только англичане. Однажды в Саут–Шилдс к стоявшим у причала эсминцам с шумом и гамом подошла группа возбужденных французских моряков. Два матроса держали в руках мешки. В одном из них оказались бананы, в другом – обезьянка. Французский офицер взял в руки обезьянку и, показывая на бананы, начал быстро и с жаром что-то говорить, обращаясь к морякам «Достойного». Те не могли понять, чего хочет француз. Подошел кинооператор Николай Большаков, знавший французский язык. Он объяснил нам, что обезьянка – это подарок в знак дружбы, а бананы – еда для нее.

Подарок приняли, французских моряков пригласили на корабль. В кают–компании и в кубриках слышались оживленные голоса, смех, дружеские рукопожатия.

А обезьянку позднее приучили есть свежую капусту, так как бананов хватило ненадолго.

В те дни на улицах английских городов советские военные моряки встречали особое дружелюбие и приветливость со стороны местного населения. Много писем было получено от простых людей Англии. В них содержались приветствия советским морякам, приглашения в гости. В Эдинбурге к краснофлотцу Карнауху подошел англичанин и сказал: «Вы спасли Англию от гибели». Мы понимали, что симпатии и доброе отношение к нам свидетельствуют о признании авторитета и могущества нашей социалистической Родины, ее замечательных побед над немецко–фашистскими захватчиками. Все это обязывало нас с еще большей ответственностью относиться к выполнению задания.

Партийно–политическая работа на корабле проводилась индивидуально, с учетом обстановки: во время приема пищи, перекуров, непосредственно на рабочих местах, у механизмов и орудий. Попытки собрать личный состав в кубрик для беседы вызывали протест со стороны английского командования. Но хоть мы и находились под английским флагом, наши экипажи жили по советским нормам.

Несмотря на ограниченное время, командование Отрядом старалось по возможности знакомить нас с культурными и историческими достопримечательностями Англии. Несколько офицеров побывали в лондонском музее восковых фигур (музей мадам Тюссо). Им тогда удалось уговорить англичан – организаторов поездки в Лондон, заехать и на Хайгетское кладбище – на могилу Карла Маркса.

Проводились экскурсии и в окрестности Ньюкасла. Мне запомнилась поездка в замок Дором. Едва разместились а автобусе, как сотрудник военной миссии Иевлев вынул из футляра аккордеон и полилась знакомая и такая родная мелодия. Весь автобус дружно подхватил нашу любимую песню «Широка страна моя родная». Потом пели «Катюшу», «Огонек».

В замке Дором видели гробницу какого-то «святого», место вокруг которой пользуется неприкосновенностью. Любой преступник, как пояснил гид, может укрыться там от полиции, и никто не посмеет его тронуть. Странным показалось это мне. Кстати, в «старой доброй Англии» нам не раз приходилось сталкиваться с подобными странностями.

Англичане, как приветливые хозяева, частенько предлагали всевозможные поездки, экскурсии, но для этого времени у нас было в обрез. Иногда, правда, эти хозяева предпринимали (отнюдь не с добрым умыслом) попытки отвлечь наших моряков на всевозможные увеселительные прогулки, кутежи, т. е. на праздное времяпрепровождение. Все эти предложения вежливо отклонялись.

Прошло два месяца напряженной работы. Личный состав не только освоил и принял английские корабли, но и подготовил технику и оружие эскадренных миноносцев к боевому использованию. Преобразился внешний вид кораблей, борта и надстройки засверкали свежей краской. А далось нам это тоже нелегко. Как оказалось, прежние хозяева кораблей перед покраской никогда не снимали старый слой. Поэтому нам пришлось счищать сразу по 8–10 слоев. Очистив до металла корпус корабля, сначала покрыли его как полагается железным суриком. Этот необычный для английских кораблей цвет (красный), англичане истолковали по своему: русские большевики – «красные», вот и корабли выкрасили в красный цвет. И лишь после того, как покрасочные работы были завершены, они поняли нелепость своих предположений.

В машинных и котельных помещениях, в кубриках тоже навели чистоту и порядок. Помнится, как однажды английский инженер–механик дивизиона привел на корабль своих чиф–инженеров. После осмотра машинных отделений англичанин обвел укоризненным взглядом подчиненных и негромко произнес: «Такой порядок должен быть и у нас».

По мере сдачи техники и вооружения, английские специалисты уходили с эсминцев. Советские моряки все больше становились фактическими хозяевами принимаемых кораблей.

Но на флагштоках по–прежнему развевался королевский флаг, еще оставались на кораблях несколько английских моряков, «закруглявших» передачу. И тут неожиданно возник небольшой конфликт.

Английский старпом, покидая эсминец с группой моряков, предупредил, что для оставшихся на корабле четырех матросов отдельно готовить пищу не будут, и попросил кормить их из общего котла.

Наступило время обеда. Бачковые[27]27
  Бочковой – краснофлотец или старшина (кроме старшины 1–й статьи и выше), назначенный получать пишу с камбуза, убирать посуду н столы после еды.


[Закрыть] выстроились у камбуза. Подошел и английский матрос. Кок Василий Феофанов, приняв бачок от англичанина, доверху наполнил его наваристыми щами. Увидев в бачке русскую еду, англичанин недовольно поморщился и возвратился в кубрик, оставив бачок на камбузе.

Отказ от приема пищи – чрезвычайное происшествие. Старший лейтенант Проничкин поручил переводчику уладить это недоразумение. Прибыв в кубрик, Володя Журавлев объяснил матросам, что по решению английского старпома они должны оставшиеся дни питаться вместе с советскими моряками. В ответ на его слова один из матросов молча схватил свой бачок, побежал на камбуз, а вернувшись, демонстративно выплеснул содержимое бачка в иллюминатор: дескать есть не ел и приказание старпома выполнил.

Пошли брать обед трое остальных. Голод, как говорится, – не тетка. Распробовав русские щи, матросы охотно стали питаться из общего котла и нередко просили добавки.

Помню, приходилось иногда встречаться с русскими эмигрантами, жившими в Англии. Многие из них открыто выражали свою грусть, тоску по Родине, интересовались, можно ли вернуться обратно и как это сделать. Встречи с ними вызывали двоякое чувство: мы понимали, что в Англии им туго приходится, и жалели их, но в то же время и осуждали за то, что когда-то они отреклись от Родины.

Наш рабочий день был плотно забит. И все равно время тянулось медленно и однообразно. Особенно грустно бывало по вечерам. В такие минуты чаще вспоминались родные, близкие. Возникало желание расслабиться, тянуло поговорить с друзьями «по душам». Частенько мы с Алексеем Прокопьевичем Проничкнным заходили «на огонек» к Никольскому. В его просторной каюте за чаем с английским джемом или ромом просиживали перед сном час–другой, предаваясь воспоминаниям.

– С Олей я познакомился в Ленинграде за год до выпуска из училища – в 1938 году. А произошло это... – Алексей Прокопьевич, мечтательно улыбаясь, рассказывал, как, получив увольнительную, поехал с однокурсниками на Кировские острова, где был карнавал послучаю встречи белых ночей.

– И как ты заметил такую маленькую хрупкую девушку в огромном парке? – улыбаясь, спрашивал Никольский. Он хорошо знал жену Проничкина по Владивостоку.

– А я со своей Полиной познакомился на танцах в училище. Она тогда была студенткой–первокурсницей. Два года встречались, а потом поженились...

Когда Николай Иванович это говорил, его бархатные глаза немного увлажнились, а голос стал мягче. Я сидел и молча слушал. Мне еще нечего было рассказывать.

От таких бесед становилось легче на душе. Умиротворенные, мы отправлялись спать, чтобы ранним утром снова приняться за дела.

По состоянию механизмов наш «Ричмонд» был лучше остальных «шипов». Это позволило нам раньше других экипажей завершить приемку эсминца от англичан. В конце июня все командиры боевых частей и начальники служб доложили командиру корабля о выполнении плана–графика приема по своим подразделениям.

Заключительным этапом многодневной работы экипажа стал контрольный выход в море. К нему моряки готовились с большой ответственностью. Накануне выхода состоялись совещание партийного актива и собрание личного состава корабля. По всему было видно, что каждый член экипажа готов выполнить поставленную перед ним задачу.