Текст книги "Nevermore"

Автор книги: Гарольд Шехтер

сообщить о нарушении

Текущая страница: 5 (всего у книги 22 страниц)

ГЛАВА 8

ОН ОДЕЛСЯ В ОБЫЧНЫЙ СВОЙ КОСТЮМ, прибавив к нему черную фетровую шляпу с высокой тульей и широкими полями, но с неожиданным для такого дикаря уважением к правилам цивилизованного общежития он, очевидно, снял этот головной убор, едва переступив порог нашего дома, и теперь сжимал его в одной руке.

Я поднялся со стула, убрал пропитанный слезами платок в нагрудный карман сюртука и любезно, хотя не слишком сердечно, приветствовал полковника.

– Кротик! – заговорил он. – Мне, право, неловко врываться к вам в дом в такой безбожно поздний час, но у нас тут куча скверных новостей, и я хотел раскурить трубку совета на пару с вами. – Слегка поклонившись Виргинии, он добавил: – Страсть какая жалостная песня, мисс. Заливаетесь, точно синешейка на тополе, назовите меня индейцем, если это не так!

– Спасибо большое! – прощебетала Виргиния, одаряя незваного гостя изящнейшим реверансом. И голосом сладостно-невинным, точно ангельским, она задала вопрос: – Вы и вправду знаменитый полковник Крокетт – тот самый, о котором Эдди рассказывал столько ужасов за обедом?

– Самый что ни на есть под-длинный, вылитый, удостоверенный, без никаких! – провозгласил пограничный житель с хриплым смешком. – А что наш Кротик мне всякие шпильки подкалывает, это не новость для меня. Особой любови промеж нас нет, ясное дело. Однако, – и тут он с какой-то непривычной серьезностью обратился ко мне, – самое бы время нам зарыть томагавк. Очень уж скверные творятся дела, надо срочно за это браться, не теряя времени.

– И вправду срочные это «дела», – отпарировал я, – если они побуждают вас вновь столь опрометчиво нарушать мирную аурунашего дома.

– Именно так, Кротик, – сурово отвечал полковник.

В эту минуту Матушка, до той поры созерцавшая нашего посетителя с (как это ни прискорбно) чрезвычайно малоуместнымвыражением восторга на своем честном лице, шагнула вперед и протянула Виргинии руку.

– Пойдем, дорогая, – сказала она. – Пусть Эдди с полковником займутся делами.

– Хорошо! – прощебетала отрада моего сердца. Изящно проскользнув по полу, она взяла мать под руку, и оба ангельских создания покинули комнату. Но перед тем как исчезнуть окончательно, Виргиния приостановилась и оглянулась на Крокетта.

– Надеюсь, вы скоро заглянете к нам снова, – воскликнула она, – и я спою вам другую песню.

– Можете рассчитывать на меня, малышка! – отвечал Крокетт.

Поленья в камине успели обратиться в груду раскаленных углей, и гостиная погрузилась в полумрак, хотя уютное тепло еще сохранялось в ней. Приблизившись к масляной лампе, которая покоилась в центре комнаты на кофейном столике со звериными лапами, я снял стеклянный колпак и серной спичкой поджег фитиль. Затем – все еще сжимая в руке бумажный лист, на котором были начертаны загадочные буквы, – я вернулся на свое место и жестом пригласил полковника опуститься в высокое кресло с подлокотниками напротив меня.

Пограничный житель устроился поудобнее, закинув ногу на ногу и пристроив на выступающем колене свою фетровую шляпу.

– Симпатичная у вас девчушка, Кротик. А я и знать не знал, что вы успели папашей заделаться.

Горячая волна негодования алым румянцем захлестнула мое лицо.

– Вы совершенно превратно истолковали мое родство с Виргинией! – воскликнул я. – Она приходится дочерью отнюдь не мне, а той доброй женщине, вместе с которой только что удалилась, моей тетушке Марии Клемм. Тем самым Виргиния мне приходится кузиной, хоть я надеюсь и молюсь, что еще до истечения года она согласится стать моей женой!

Па это заявление полковник ответил взглядом, выражавшим удивление и даже некоторую обескураженность. Он долго молча смотрел на меня, а затем испустил тихий, еле различимый свист.

– Ну уж это и вовсе, – пробормотал он как бы про себя. – Ладно, – продолжал он уже вслух, – ваши семейные отношения нисколько меня не касаются, Кротик, хотя, должен признаться, на мой слух все это несколько необычно.

– Но, как уже сказано, Дэви Крокетта ваши дела не касаются.

– Что же привело вас сюда, полковник Крокетт? – уточнил я. – Должен признаться, вы на редкость неторопливыдля человека, который явился по срочному и неотложному делу.

– Этот чертов язычник Нойендорф – вот в ком загвоздка, – со вздохом ответил полковник. – Выходит, никакой он не убийца. – При ровном свете лампы я отчетливо различал, как привычная самоуверенность на его лице сменяется гримасой сомнения.

– На каких фактах основан сей вывод? – поинтересовался я.

– На том факте, что его и в городе-то не было в ту ночь, когда прикончили миссис Макриди. Отлучался почти что на всю неделю. С десяток парней готовы присягнуть в этом. Эта тварь заразная трудилась на рыболовецком судне, которое только нынче утром вернулось в порт.

Его сообщение вызвало в моей груди на редкость смешанные ощущения: довольно лестное чувство собственной правоты, сопровождавшееся уколом тревоги.

И словно полковнику сообщилась сверхъестественная способность читать мои затаеннейшие мысли, он тут же откликнулся:

– Да, Кротик, печальная у нас ситуация, спору нет. Ведь если этот дьявол Нойендорф невиновен, выходит, злодей-убийца все еще разгуливает на свободе.

С минуту мне понадобилось на обдумывание этой мысли.

– Описанная вами ситуация, – отвечал я наконец, – хотя, безусловно, печальна, однако вполне мною предвидена.

– Только что, перед вашим приходом, я вновь пытался расшифровать таинственное слово, оставленное кем-то неведомым на месте преступления, ибо пришел к убеждению, что это было вовсе не имя Нойендорфа. – И я протянул полковнику бумагу с загадочной надписью.

– Вот за этим я и пришел к вам, Кротик! После того как полицейские вынуждены были отпустить Нойендорфа, капитан Расселл заглянул ко мне и пересказал вашу утрешнюю беседу. Я и подумал: «А этот Кротик на многое горазд, сразу-то и не догадаешься».

– Разумеется, я весьма благодарен вам за столь красноречивую похвалу, – более чем суховозразил я, – но что касается собственно цели вашего визита, должен признать, она по-прежнему остается для меня тайной.

– Тут все просто. Я зашел сделать вам предложение: беремся за дело вместе. С вашей крепкой головой и моими талантами – смею сказать, тоже незаурядными– мы словим этого подлого убивца быстрее, чем слепая лошадь наскочит на столб!

Предложение полковника прозвучало столь неожиданно, что на какой-то миг я лишился дара речи.

– Должен ли я понимать вас так, – спросил я наконец, – что вы предлагаете мне своего рода партнерство?

– Точно в яблочко, Кротик!

И еще мгновение прошло, прежде чем я сумел осмыслить этот странный поворот событий.

– А как же полицейские? Ведь они, избранные служители закона, а не частные граждане в первую очередь должны заниматься преследованием и задержанием опасных преступников.

Крокетт снял с колена свою широкополую шляпу, расцепил скрещенные ноги и подался вперед, ближе ко мне:

– Пусть уж капитан Расселл и его присные не обижаются, а только пользы от них немного, Кротик. Обычные полицейские служаки, во всем придерживаются правил, ползут, как застывшая патока в январские холода. К тому же, – с ухмылкой добавил он, – я не частный гражданин, а самый что ни на есть заправский конгрессмен Соединенных Штатов!

– Вот именно, – подхватил я, придавая своему лицу выражение хотя и не откровенной насмешки, но все же вполне безошибочного скептицизма. – И мне бы не хотелось неверно истолковать ваши побуждения, но мне представляется, что им не чужда и политика, не так ли?

Это замечание вызвало необычайную реакцию у обычно весьма бойкого покорителя границ, а именно – пусть не поймут меня превратно – он впервые погрузился в глубокое размышление. Улыбка его угасла, лоб нахмурился, и, потупив взор, он медленно, задумчиво кивнул. Когда после достаточно затянувшейся паузы он открыл рот, я услышал от него непривычно серьезный ответ.

– Вы отчасти правы, Кротик, – признал он. – Если я поймаю того подлого негодяя, который прикончил несчастную миссис Макриди, это не повредит мне на выборах, вовсе нет.

И тут же его лицо подверглось новой, не менее удивительной метаморфозе, и мрачность сменилась свирепой решимостью.

– Но вы промахнулись мимо цели, ежели вообразили, что лишь ради этого я хочу загнать подонка! – заявил он. – Своими собственными гляделками вы видели, как он разделался с бедной вдовушкой! Да от такого зрелища волосы дыбом встанут, все равно что колючки на кактусе. И вы думаете, я буду сидеть себе тихо и пальцем не шевельну, пока бесчеловечный дьявол на свободе?! Ну нет, Кротик, вы понятия не имеете, кто такой Дэви Крокетт, вот что я вам скажу!

К моему удивлению, эта страстная речь пробудила во мне вполне искреннее (хотя и небезоговорочное)уважение. Беспримесная чистота его побуждений по-прежнему вызывала у меня сомнения, однако же столь одухотворенная речь вызвала бы отзвук в душе любого мужчины, кроме разве что безнадежного флегматика.Как справедливо отметил Крокетт, я тоже был свидетелем кошмарной жестокости, и это зрелище воспламенило также и в моей груди не менее пламенное желание добиться справедливой кары для виновника этого преступления. Участие в столь благородном начинании послужило бы к вящему моему удовлетворению.

Более того, приняв это предложение, я сумел бы раз и навсегда показать самонадеянному герою, что человек исключительных умственных способностей благодаря несомненному превосходству интеллектанад физической силой заведомо достигает большего и заслуживает высших отличий по сравнению с тем, кто наделен лишь физическимиданными. Но должен заметить, что личное соперничество с Крокеттом не играло никакой роли в принятом мной решении, поскольку такого рода мелочные расчеты совершенно чужды моей природе.

– Ну, что скажете, Кротик? – настоятельно повторил Крокетт, не давая мне хорошенько обдумать ситуацию.

Выпрямившись в кресле, я посмотрел покорителю границ прямо в глаза с выражением самой торжественной и целеустремленной решимости.

– Полковник Крокетт! – провозгласил я. – Тщательно поразмыслив над вашим столь явно заслуживающим внимания предложением, я пришел к выводу, что мой святой долг – не только гражданина, но и человеческого существа– заключается в том, чтобы всемерно способствовать поискам ответа на эту жуткую загадку. И потому я склонен ответить утвердительно.

Неисправимый охотник на бизонов высоко вскинул руку, издал радостный клич и звучно хлопнул себя по колену:

– Черт побери, Кротик, именно на такой ответ я и рассчитывал! Да мы с вами схватим это ядовитое пресмыкачее прежде, чем вы успеете выговорить «Джек Робинсон»!

Настолько заразителеноказался энтузиазм Крокетта, что я почти против воли ответил ему снисходительной улыбкой, которая, правда, быстро увяла под влиянием новой тревожной мысли.

– Однако, полковник Крокетт, у вас, несомненно, есть важные обязательства, неотложно призывающие вас. Хотя мне было бы неприятно подвергать сомнению ваш оптимизм, весьма вероятно, что эту загадку не удастся разрешить мгновенно, как вы рассчитываете.

– Верно, точно в проповеди, Кротик, – всех, кому я срочно требуюсь, и палкой не перебьешь. Вон бостонские шишки собрались задать мне послезавтра обед в Тремонт-Хаусе. Ничего, вечеринка малость подождет. Нет, сэр, – повторил он, эмфатическикачая головой, – я не намерен распрощаться с вашим славным городом, пока не уличим виновного.

– Что ж, полковник Крокетт, – отвечал я, – если расследование займет больше времени, чем вы надеялись, по крайней мере вы воспользуетесь привилегией провести лишние дни в Балтиморе, который вы справедливо назвали «славным городом», – я бы также назвал его одной из наиболее прогрессивныхстолиц культуры! – Приподняв бровь, я добавил лукаво: – Полагаю, ваша новая знакомая успела с утра познакомить вас с кое-какими достопримечательностями?

– Мэриэнн Муллени? – переспросил полковник с решительно ухарскойусмешкой. – Да уж, эта милая малышка была как нельзя более приветлива. Именно, сэр, она показала мне пару штучек, от которых у меня глаза выпучились, точно у лягушки-быка.

– Не сомневаюсь, – сухо ответствовал я. – И какое же из этих чудес, если осмелюсь спросить, в особенности поразило вас?

– Дайте подумать, – пробормотал он, поглаживая широкий, чисто выбритый подбородок. – Взять хоть это великостательный собор – ничего подобного в жизни не видывал. И театр на Холлидей-стрит. И то огроменное здание – там, на Гей-стрит.

– Ах да, – подхватил я. – Здание «Новой экспортно-импортной торговой ассоциации», одной из главенствующих коммерческих структур Балтимора.

– То самое – вот уж фиговина! А еще колоссенная статуя Джорджа Вашингтона, про которую я много слыхал. Вырви-глаз, да и только! Признаться, не слишком-то мне по душе видеть какого угодно человека, будь он хоть президент Соединенных Штатов, вознесенным на такую высоту. Как-то оно не совсем правильно. Хотя наш нынешний ничего бы против не имел, если б и его там поставили. Черт, старина Энди Джексон уж так превознесся, что… Эй, Кротик, что это на вас нашло?

В тот момент я не имел возможности видеть выражение своего лица, но, конечно же, оно сделалось достаточно оригинальным,если вынудило разошедшегося первопроходца споткнуться на полуслове. Но сколь бы странным ни выглядело мое лицо внешне,то было лишь слабое отражение крайнего внутреннеговолнения, кое вздымало и колебало мою грудь.

– Какого дьявола, Кротик? – настойчиво повторил полковник.

– Разумеется! – воскликнул я, глядя на лист бумаги, который я по-прежнему сжимал в руках. – Не одно слово, а два!

Резко поднявшись с места, Крокетт зашел за мое кресло и глянул мне через плечо.

– Придержите вожжи, Кротик! – попросил он. – Чересчур вы разогнались, на мой вкус.

– Буквы над кроватью миссис Макриди! Я исходил из гипотезы, что это одно слово. Но предположим, что их два.Учитывая экстраординарные, даже противоестественные обстоятельства, в которых они написаны, – автором послания, полагаю, был не кто иной, как муж, сотворивый сие,а отнюдь не злосчастная жертва, – вполне возможно, что разделяющая слова лакуна была пропущена и они слились воедино.

– Что-то не скумекаю, о чем вы, Кротик.

– Смотрите! – воскликнул я и, взяв карандаш, быстро заполнил четыре пропуска буквами W, X, Р и Т, создав тем самым следующую графему.

NEWEXPORT

– И какого дьявола это значит, Кротик? Ничего не пойму.

– «Новый Экспорт»!

– Вы о том здании, которое я видел с утра – как его бишь?

– Вот именно! Здание «Новой экспортно-импортной торговой ассоциации». Как раз прозвучавшее минуту назад из ваших уст упоминание и подтолкнуло меня к этому выводу.

– Гром и молния! Какое отношение эта контора имеет к несчастной миссис Макриди? – глубоко озадаченным тоном переспросил пограничный житель.

– То-то и оно, полковник Крокетт, – отвечал я, а гроза границ тем временем вернулся к креслу и снова опустился в него. – Позволю себе процитировать Стратфордского Лебе дя: вот в чем вопрос. [23]23
  У. Шекспир. «Гамлет», акт III, сц. 1. Пер Б. Пастернака.


[Закрыть]А что касается ответа– здесь я пока воздержусь от определенного суждения. Я могу лишь предложить свою гипотезу.

– Выкладывайте, Кротик, я весь обратился в слух.

– Я вижу здесь намек на покойного супруга миссис Макриди, Джуниуса, который большую часть своей жизни состоял в числе самых состоятельных граждан Балтимора.

– В последние годы этот джентльмен сделался жертвой превратностей судьбы и почти полностью разорился, что привело к его скорому физическому упадку и преждевременной кончине. Подробности постигшей его катастрофы мне, разумеется, неизвестны. Но когда все это совершалось, ходил слух, что его падению способствовала, если не впрямую спровоцировала его, ожесточенная вражда с членами другого выдающегося балтиморского семейства, а именно – с Ашерами, чье состояние также заметно сократилось из-за этой маниакальной вендеттыс Макриди. И не только их богатству был нанесен жестокий удар, но и сам патриарх этого рода, Сэмюел Ашер, как и его ненавистный супротивник Джуниус Макриди, был сокрушен и вскоре также умер, оставив двух взрослых детей, склонных к полному уединению и, по слухам, крайне эксцентричных.

– И как вы, Кротик, во имя всех ангелов и бесов, запихаете в эту историю ваше здание?

Подавшись вперед в кресле, я смерил пограничного жителя жестким немигающим взглядом.

– Согласно сообщениям, публиковавшимся в газетах в пору упадка мистера Макриди, – начал я, – первопричиной горькой распри между ним и Ашерами стало то самое здание, ибо основными патронами этой дорогостоящей и экстравагантной постройки стали оба вышеназванных джентльмена.

Несколько мгновений полковник молчал, нахмурясь и жуя в задумчивости нижнюю губу.

– И вы, стало быть, прикидываете, что эти самые детки Ашера могли руку приложить к убийству миссис Макриди? – уточнил он наконец.

– Учитывая широко распространенный слух об их наклонности к аномальному, если не вовсе ненормальномуповедению, и ту ядовитую вражду, что на протяжении многих лет отравляла отношения между обеими сторонами, подобную вероятность нельзя вовсе исключать из рассмотрения.

– В таком случае, – заявил полковник и сразу же поднялся на ноги, – путь наш прям, точно выстрел: начнем с небольшого дружеского визита чтим самым Ашерам. Где они проживают, Кротик?

– Они по-прежнему обитают в доме своих предков, некогда величественном, а ныне пришедшем в упадок особняке, расположенном в некотором отдалении от города, в сельской местности – приблизительно в двадцати милях.

Нахлобучив на голову свою широкополую шляпу, покоритель границы воскликнул:

– Отлично, Кротик, в таком случае нам стоит малость всхрапнуть, а с утра найму нам пару лошадок в конюшне и заеду за вами сразу после завтрака.

– Это предложение кажется мне весьма разумным, – одобрил я, в свою очередь поднимаясь с кресла. – Позвольте проводить вас до двери.

Я вышел впереди полковника из гостиной и по узкому коридору проводил его до парадного входа. На пороге я обернулся к нему и предупредил:

– Еще один момент, полковник Крокетт. Хотя я с величайшей готовностью берусь за это предприятие, одну клаузулуя должен оговорить заблаговременно.

Брови полковника сдвинулись, выражая глубокое недоумение.

– Начиная с этой минуты, я желаю, чтобы вы обращались ко мне по имени, – пояснил я. – Я не могу и не стану более терпеть постоянное сравнение меня с досаждающим людям видом вредителей, известным в науке как Squalopus aquaticus Linnaeus.

С минуту полковник молча взирал на меня, широко разинув рот от изумления, как будто неистовая сила моего заявления лишила его дара речи. Наконец, лицо его прояснилось, и широкая усмешка медленно расползлась по нему.

– Слушайте, я и не сразу понял, к чему вы клоните, – ответил он со смешком. – Рад служить, Кр… то бишь По! – И, скрепляя установившееся между нами взаимопонимание, он протянул мне свою мощную десницу.

Я вежливо пожал ему руку. С прощальным поклоном герой пограничья отворил дверь, шагнул в вечерний туман, и на том мы расстались до нового дня.

ГЛАВА 9

ВСЕ ПОПЫТКИ ПОСЛЕДОВАТЬ ПРОЩАЛЬНОМУ СОВЕТУ ПОЛКОВНИКА и, выражаясь его своеобычным языком, «малость всхрапнуть» имели весьма незначительный успех. Сон мой был до крайности беспокойным, краткие периоды лихорадочной и наполненной видениями дремоты сменялись долгими тягостными часами бодрствования. Подобно раненому, который вопреки собственному разумению расчесывает только что затянувшую язвину, мой взбаламученный мозг расставался с тревожными событиями только что миновавшего дня лишь затем, чтобы обратить к трудностям и опасностям дня предстоявшего.

В этой второй части моих размышлений главное место отводилось тем двум индивидуумам, коих мы с Крокеттом намеревались посетить на следующий день. Немногие сведения о Роджере и Мэрилинн Ашер, которыми я располагал, происходили главным образом из слухов, ибо я никогда не видел воочию ни ту, ни другого из этой до болезненности склонной к уединению пары. Я знал, что брат и сестра, перевалившие уже за середину отпущенного человеку земного срока и так и не вступившие в брак, были последними представителями некогда славного рода Ашеров, чье имя вместе с их неизбежным концом также подстерегало полное и окончательное забвение. Я знал также, что при всей склонности обоих отпрысков рода Ашеров к необычному и даже эксцентричномуповедению, стяжавшему им репутацию людей трудных, если не вовсе несносных,их личные недостатки по крайней мере отчасти искупались глубоко укоренившимся в их сердцах чувством гражданского долга, которое проявлялось в обильных пожертвованиях на общее благо, в особенности – на благо культуры.

В результате это славное имя мы видим по всему городу на зданиях оперы, музыкальной академии и театров, в том числе на славном «Театре Ашера», что на Файетт-стрит.

Преданность культурной жизни своего родного города по иронии рока объединяла Ашеров с архиврагом их семейства, покойным Джуниусом Макриди, который на гребне своей фортуны тоже был весьма почитаем как безмерно щедрый покровитель театрального искусства города Балтимора.

Пока я лежал в темноте своей спальни, уткнувшись головой в подушку, меня внезапно поразила мысль о косвенной, отдаленной и все же вполне реальной связи между Ашерами, Макриди и мной самим. Общей нитью, привязывавшей меня, хоть и не слишком прочно, к этим двум семействам, было родство с находящимся все еще в зачаточном состоянии американским театром, одним из лучших украшений коего была, в пору своего, увы, слишком краткого земного существования, моя мать Элиза По.

Отбросив покрывало, я со стоном поднялся с постели и босиком, облаченный лишь в ночную рубашку, осторожно проложил себе путь из темного склепа спальни в кабинет. Усевшись за письменный стол, я чиркнул спичкой и зажег огонек масляной лампы. Тусклая окружность желтого света легла на загроможденную поверхность стола.

Мое рабочее место, как бюровсякого истинного литератора, было полностью покрыто пестрой смесью книг, орудий письма, рассыпанными листами чистой бумаги и толстыми стопами бумаги исписанной. На одной из этих кип в качестве весьма сподручного пресс-папье покоилась изящная старинная шкатулка красного дерева. Обеими руками я осторожно снял этот предмет с шаткого пьедестала и положил перед собой.

Уже много лет эта коробочка принадлежала мне – с тех самых пор, как в редком для него порыве щедрости мой недавно скончавшийся опекун, скупой ричмондский торговец Джон Аллан передал ее мне. То был чрезвычайно изысканный предмет на редкость элегантной формы; его гладкую, покрытую блестящим лаком крышку скреплял хитроумнейший миниатюрный замок. Выдвинув средний ящик своего бюро,я пошарил внутри и извлек крошечный медный ключик на тонкой цепочке. Аккуратно вставив ключ в предназначенное для него отверстие замка этой маленькой шкатулки, я отворил замок и осторожно поднял крышку.

С тех пор как я получил этот подарок к своему шестнадцатилетию, я превратил его в свой «сундук сокровищ», в хранилище наиболее драгоценных для меня предметов и документов. Среди прочего здесь хранились немногочисленные и в силу своей скудости тем более ценные для меня сувениры трагически быстротечной жизни моей матери и ее преждевременно оборвавшейся карьеры: рекламка спектакля «Мисс в молодые годы» Дэвида Гаррика, [24]24
  Дэвид Гаррик (1717–1779) – британский актер и драматург. Пьеса «Мисс в молодые годы» написана им в 1747 г.


[Закрыть]в котором она исполняла роль инженю– шестнадцатилетней Бидди Белэр; миниатюрный портрет моей матери в роли понапрасну обвиненной, обреченной на смерть Дездемоны; и несколько пожелтевших вырезок из газет – отзывы на ее игру в пьесах «Время покажет», «Разгневанный муж», «Уловки красотки» и в бессмертных трагедиях Шекспира.

Вынув из ларца эти ветхие и хрупкие бумаги, я бережно разложил их перед собой и принялся изучать. Достаточно быстро я наткнулся на то, что искал.

То был подробный обзор постановки «Короля Лира» в известном балтиморском «Театре на Фронт-стрит» осенью 1807 года. Воздав пылкую хвалу «душераздирающему портрету» страдающей Корделии в исполнении моей матери, автор отметил также местных знаменитостей, присутствовавших на премьере. «Среди заполнившей все места в грандиозном зале публики находилось и первые лица Балтимора, – писал обозреватель. – В числе тех, кто по окончании спектакля приветствовал мисс По громоподобной овацией, следует назвать судью Стивенсона Арчера, главу апелляционного суда; мистера Септимуса Дж. Клейпула, владельца „Ежедневной газеты Балтимора“, доктора Джареда Паркхерста с супругой; мистера и миссис Джуниус Макриди; миссис Джозайя Никодемус, вдову прославленного капитана; и мистера Сэмюэла Огдена Ашера».

Вот оно, свидетельство той странной, знаменательнойсвязи, о которой я размышлял, лежа в постели! Говорю «знаменательной», поскольку сочетание фамилии «По» с именами Ашеров и Макриди показалось мне подлинным предзнаменованием событий, происходивших ныне.

Несколько минут я просидел за столом неподвижно, воспроизводя внутренним зрением тот давний вечер, когда потрясающая игра моей матери в роли святой, обреченной дочери Лира подняла искушенное и даже пресыщенное обществона ноги в неистовой буре громогласного восхищения. Но постепенно мной овладела глухая летаргия,сродни той инертности, коя наступает после безумного возбуждения опиумного сна. Веки отяжелели, словно свинцом налились, и из глубочайших недр моего существа исторгся звучный зевок.

Я убрал реликвии трагически краткосрочной жизни моей матери в ларец и вернул шкатулку с сокровищами на место. Столь властной была охватившая меня усталость, что простая задача подняться на ноги, пройти через комнату и вернуться в постель казалась совершенно немыслимой. Погасив масляную лампу, я скрестил руки на столе, уронил на них клонящуюся голову и мгновенно погрузился в глубочайший сон.

Не могу сказать, что пробудило меня, если не смутное, гложущее сознание, продолжавшее действовать и в этом полубеспамятном состоянии: наступал рассвет. Я очнулся от тревожного сновидения, в котором маленькая, отважная фигурка пыталась вырвать девственницу из лап злого короля. Вскочив со стула, я проворно подбежал к окну и отдернул занавески. Хотя плотное покрывало туч все еще затмевало небеса, не оставалось сомнений: день начался уже несколько часов назад. Я возвратился в спальню, поспешно совершил утренние омовения, набросил па себя одежду и поспешил в кухню, где застал тетю как раз в тот момент, когда она выкладывала на стол завтрак, состоявший из намазанных маслом тостов, патоки из сорго и чая.

– Доброе утро, Эдди! – воскликнула добрая женщина, когда я, приблизившись к ней, запечатлел на ее щеке нежный сыновний поцелуй. – А я как раз собиралась постучать тебе.

– Как я рада: наконец-то ты поспал как следует.

– А который же сейчас час? – осведомился я, усаживаясь за стол, разворачивая салфетку и засовывая ее за ворот своей рубашки.

– Почти полдевятого, – ответила она, опускаясь на стул рядом со мной.

При этих словах тревожная дрожь, подобная гальваническому разряду электрической батареи, пронизала все фибры моего существа. Уже гораздо позднее, чем я думал! Отрезав кусок тоста, я слегка помазал его сладким сиропом, быстро откусил и запил кусок большим, звучным глотком дымящегося чая.

– Ох, Эдди! – всполошилась Матушка, окинув меня взором, полным истинно материнской заботы. – Не заглатывай так еду, иначе приключится ужаснейшее несварение. Ты же знаешь, какой у тебя чувствительный желудок.

– Я не могу – увы! – позволить себе роскошь насладиться неспешно утренним чаепитием, поскольку в любой момент – если не прямо в сию секунду – ожидаю появления полковника Крокетта.

– Да? – переспросила Матушка, ожидая подробностей.

Хоть я ознакомил и тетю, и кузину со страшными событиями предшествующего дня, я постарался (как я уже говорил) отчасти замаскировать степень своего в них участия – из страха причинить излишнее беспокойство о моей недостойной особе. Эта же причина и ныне побуждала меня продолжать укрывательство, и я небрежно пояснил, что согласился послужить проводником полковнику Крокетту, который изъявил желание осмотреть живописные пейзажи сельской местности Мэриленда.

– Это же замечательно, Эдди! – откликнулась Матушка. – Значит, вы с полковником Крокеттом больше не в ссоре.

– Мы и в самом деле заключили если не вечный мир, то, но крайней мере, временное соглашение.

Рада это слышать, – с широкой улыбкой сказала тетя.

– Во всяком случае, дражайшая Матушка, – продолжал я, – не ждите меня домой допоздна. Мое прибытие может быть отсрочено далеко за пору меж волка и собаки,так что убедительно прошу вас не отказывать себе в сне, дожидаясь моего возвращения.

Громкий стук в дверь нашего жилища возвестил о прибытии моего спутника.

– Допивай чай, милый, – сказала Матушка, поднимаясь с места. – Пойду открою.

Добрая женщина почти выбежала из кухни, а я быстро влил в себя последние капли укрепляющего питья. Затем, сорвав с шеи салфетку, я поднялся с места и направился прямиком в спальню. Судя по хмурому лику небес, я понимал, что ближайшие часы не принесут перемен в той унылой погоде, которая вот уже несколько дней омрачала и даже угнеталанаш город, а потому я снял с вбитых в стену крюков шляпу и плащ и поспешил к выходу.

У распахнутой парадной двери я застал Матушку в беседе с Крокеттом – она стояла на пороге, а тот – у самого входа, держа в затянутой в перчатку правой руке поводья двух прекрасных с виду скакунов: одного – гнедого, другого – чалого с красноватым оттенком.

– Добро утречко, напарник, – приветствовал он меня. – А я как раз уговариваю вашу тетушку Клемм не волноваться, если мы не вернемся к ночи, ведь нам нужно проехать изрядное расстояние, пока мы доберемся до этих Аш…

Поскольку я стоял прямо позади Матушки и она не могла меня видеть, я воспользовался сим обстоятельством и, глядя прямо в лицо Крокетту, резко покачал головой. Глаза пограничного жителя слегка расширились от неожиданности, потом в них мелькнула искра понимания, когда смысл жеста дошел до него.

– Ну, пока мы добреемся до тех мест, куда едем, – закруглил он свою фразу.

Надев шляпу и плащ, я прошел мимо тетушки на тихую улочку, и покоритель дикой природы протянул мне поводья гнедого. Приняв из его рук уздечку, я вдел левую ногу в стремя и одним плавным движением вскочил в седло.

– Жаль, погода не исправилась к вашей поездке, – посочувствовала нам тетушка.

– Не так уж она плоха, миссус Клемм, – ободрил ее Крокетт, взлетая на скакуна. – Случалось мне охотиться в такие холодные деньки, что солнце к небу примерзало, когда пыталось выползти поутру! По сравнению с этим нынешний денек – все равно что солнечный июнь. Кстати говоря, передайте мисс Виргинии, что старый Дэви Крокетт хотел бы еще разок послушать ее пение. У девицы голос – что твоя канарейка, распотрошите меня, как медведя, если вру!