Текст книги "Аз-Зейни Баракят"

Автор книги: Гамаль аль-Гитани

сообщить о нарушении

Текущая страница: 15 (всего у книги 15 страниц)

ГАМАЛЬ АЛЬ-ГИТАНИ БРОСАЕТ ВЫЗОВ

Гамаль аль-Гитани жил в двух эпохах. Как личность и как художник он формировался в период правления президента Насера, видел революционно-демократические преобразования в Египте, подъем патриотизма, противостояние Западу, но также и горькое поражение в войне 1967 года с Израилем. Пик творчества Аль-Гитани приходится на те годы, когда во главе государства стояли сначала Садат, а затем Мубарак.

Аль-Гитани не политик, не социолог – он художник, чутко и точно реагирующий на состояние общества, и именно в его творчестве с особой глубиной отразился Египет наших дней. Его произведения – это зеркало подлинной жизни, их реализм – глубинный, всепроникающий, он отражает суть всех явлений действительности. И читатели узнают в его романах и рассказах знакомые черты, образы, факты.

Придя к власти, Садат провозгласил политику «инфитах» – «открытых дверей», полной либерализации торговли, экономической деятельности местного и иностранного капитала, частных банков. «Инфитах», снявший с частников все оковы, обернулся безграничным ростом спекуляции. Символом богатства нуворишей-спекулянтов в семидесятые годы стала улица Шаварби в центральной части Каира, где росли как грибы лавки, магазинчики, или, как их стали называть на французский манер, «бутик», с импортными товарами. В домах с давно не ремонтированными фасадами, с трущобными пристройками прямо на крышах, в забитых мусором грязных и вонючих переулках нижние этажи сияли по вечерам неоновым блеском витрин, наполненных осколками «красивой» заграничной жизни. Товары предназначались для тех, кто ворует, берет взятки, ворочает делами, но отнюдь не для египтян среднего достатка.

Раковая опухоль улицы Шаварби выбросила метастазы в другие районы Каира. Спекулятивная торговля импортными или контрабандными товарами стала полулегальной и массовой.

Не в промышленность и не в сельское хозяйство устремился частный египетский капитал, а туда, где была более высокая норма прибыли, в традиционные для него сферы – домостроительство, спекуляцию недвижимостью, торговлю. На импортно-экспортных операциях сколачивались состояния. В Египте появились миллионеры – сначала десятки, потом сотни, по некоторым данным – тысячи. Их называли «жирными котами» «инфитаха». Они не могли бы жиреть и лосниться без теснейшей, органической связи, фактически слияния с верхушкой административно-бюрократического аппарата. Высшие чиновники прикрывали спекулянтов, контрабандистов, крупных торговцев, входя с ними в долю, участвуя в правлениях подлинных или фиктивных компаний. Иногда вспыхивали скандальные разоблачения миллионных взяток от американских компаний «Локхид», «Вестингауз» или более мелких фирм. Начинались судебные процессы, тонувшие в море следственных бумаг, выносились приговоры мелким сошкам, а «жирные коты» продолжали процветать. На верху бюрократически-спекулятивной пирамиды стояли воротилы, связанные прямыми, иногда родственными узами с семейством Садата, те, кто получили прозвище «садатовского клана». Даже после роковых выстрелов на параде в октябре 1981 года, покончивших лично с Садатом, новому президенту не удалось подорвать экономическое влияние «садатовского клана».

Частичное решение одних проблем Египта сопровождалось нагромождением других – невиданного масштаба и взрывчатой силы. Капитализм, триумфально, нагло, с гиканьем и улюлюканьем вернувшийся в Египет в семидесятые – восьмидесятые годы, носил еще более уродливый, болезненный, деформированный характер, чем капитализм XIX века времен хедива[75]75
  Хедив – титул полунезависимых правителей Египта во второй половине XIX – начале XX в.


[Закрыть] Исмаила, когда Египет стал банкротом и был оккупирован англичанами, чем зависимый, прогнивший, компрадорский капитализм кануна насеровской революции. «Жирные коты» «инфитаха» вели себя еще более рвачески, чем их предшественники. Их богом был доллар, их алтарем – западный банк, куда они переводили доходы, не вкладывая их в собственной стране. Их чавкающее, наглое богатство было скандально в социальном плане, их позиция – антинациональна.

Конечно, и в эпоху разгула спекуляции были случаи, когда общественное мнение восставало против «жирных котов» и они поджимали хвосты. При мне разыгралась драматическая попытка распродать национальное достояние – плато у пирамид Гизы.

Канадский бизнесмен Питер Мунк, основавший в Гонконге компанию «Саус Пасифик пропертиз», за небольшую плату арендовал на 99 лет несколько десятков гектаров почти у подножия знаменитых пирамид для создания туристского комплекса. Что для чиновников был кусок пустыни с его гравием, песком и камнями?! Египетская история молчала, зато явственно шелестели доллары, предложенные канадцем. Выждав время, Питер Мунк стал распродавать арендованную землю небольшими участками. Он верно рассчитал, что за возможность построить виллу с видом на пирамиды, за престижность места, за прекрасный воздух аравийские и другие нувориши не пожалеют денег. Не выкопав и метра канавы, не заложив ни одного фундамента, компания стала получать миллионы. Профессор истории Каирского университета Намат Фуад первой начала распутывать клубок грязных дел. Мунк оказался связанным и с египетским правительством, и с саудовской королевской семьей. О сделке стали писать газеты, начались дебаты в парламенте. Распродажа плато у пирамид прекратилась, но никто так и не был наказан.

Жизнь как бы повторила фантастический гротеск Гамаля аль-Гитани – его повесть «Воспоминание о прошедшем». С этой повести началось мое заочное, а затем и личное знакомство с писателем. Он подкупал искренностью без претензий, оригинальностью без оригинальничанья. Он уловил психологию «инфитаха», настроения «жирных котов», безумство распродажи, пиратство торгашей.

Ко времени публикации «Воспоминаний о прошедшем» имя Аль-Гитани уже стало известным в египетской и арабской литературе, несмотря на его относительную молодость: ему тогда было тридцать три года. Он принадлежал к кругу писателей-патриотов, которые с болью в сердце задавали вопрос: что означает для страны политический, курс Садата? От насеровской эпохи осталась высотная Асуанская плотина, заводы и фабрики, сооруженные при сотрудничестве с Советским Союзом. А что дало правление Садата?

Не только паразитизм прослойки нуворишей, но и их разрыв с национальными интересами и национальными традициями вызывал бурлящее недовольство и масс, и честной интеллигенции. Этот разрыв был не только социально-экономической и политической сутью новых компрадоров (как раз этот аспект зачастую ускользал от понимания масс), но означал и американизацию их быта, манеры поведения, взглядов, привычек. Нувориши, коррумпированные чиновники, купленная ими интеллигенция приобретали те черты, которые известны на Западе под словом «космополитизм», а здесь, на Ближнем Востоке, – под словом «левантизм».

Еще в XIX веке коммерческое вторжение Европы на Ближний Восток привело к появлению прослойки «левантийцев» (от слова Левант) – посредников, компрадоров, по происхождению греков, армян, евреев, палестинцев, сирийцев, «порой египтян. Дух нового левантизма означал, что местные нувориши – египтяне, общаясь с Западом, сдавали ему все национальные позиции в области культуры, обычаев, нравов. Они могли быть египтянами от волос до кончиков пальцев, их профили могли казаться скопированными с фресок фараоновских храмов, но тем опаснее были они для общества, тем лучше они пользовались национальной мимикрией, будучи, по сути дела, американцами, французами, западными немцами с египетскими лицами и паспортами.

Но обостренное чувство национальной принадлежности – неотъемлемая черта большей части египетской интеллигенции. Для нее вопрос самооценки, отношения к самобытности национального характера египтянина, раздумья о месте и роли Египта в мире всегда были одними из центральных в системе мировоззренческих ценностей. Каковы бы ни были оттенки этих чувств, значительную часть египетской интеллигенции объединяло неприятие идеологии левантизма. Однако преданность стране, гордость ее великой цивилизаторской миссией в прошлом у многих сочетались с явным или скрытым комплексом неполноценности по отношению к Западу, с тягостными раздумьями о судьбах народа и страны.

Литература и публицистика в Египте обычно были жироскопом общественных настроений, поисков и метаний интеллигенции, оселком для оттачивания общественных идей. Не таким оказалось садатовское время.

С начала 70-х годов настоящая египетская литература стала чахнуть, лишенная свободы творчества и доступа к массовому читателю. Атмосфера 60-х, в которой сложилось поколение Аль-Гитани, кардинальным образом изменилась. Шестидесятые годы, время Гамаля Абдель Насера, были и периодом литературного и культурного подъема, когда совершенствовались строгие литературные мерки. Сложился климат серьезного подхода к художественному творчеству, создавались условия, когда важным стало отличать подделку от подлинного произведения литературы и искусства. Рождение нового таланта было праздником для литературных кругов и общественности.

Но со времени прихода к власти Садата подлинный талант стал считаться преступлением, ибо не мог не выражать чаяний народа, не быть преданным национальным интересам, не защищать человеческое достоинство, не осуждать гнет, а значит, не становиться в оппозицию к режиму, значит – быть преступным. «Официальный Египет стал убивать своих талантливых детей, как кошек», – гневно писал Аль-Гитани. В конце 60-х годов в Египте существовали серьезная литература и критика, имевшие свои собственные трибуны. Ежедневные газеты публиковали литературные страницы, которые редактировали видные критики и писатели. «В те годы основой оценки писателя был его талант, а критерий оценок был заложен еще в эпоху просвещения в XIX веке – воздавать писателю то, чего он заслуживает», – отмечал Аль-Гитани.

Одним из первых декретов после государственного переворота, совершенного Садатом в мае 1971 года, и утверждения его у власти было решение закрыть серьезные журналы, посвященные культуре, или сменить их руководство под предлогом того, что они разлагают общественные нравы и покушаются на определяющую роль государства в издательском деле. Любого талантливого писателя стали считать потенциально опасным деятелем.

Политические авантюристы и бизнесмены от литературы захватили ведущие посты в журналах, газетах, театрах, кино. Египетский критик и социолог Галяль Амин назвал их «школой ущербных» в культуре Египта. Бездарь и проходимец Рашад Рушди, написавший, к слову сказать, антисоветский пасквиль – пьесу «Да здравствует делегация!», стал определять литературные вкусы, театральный репертуар. В рупор «ущербных» превратился журнал «Аль-Хиляль». Некоторые перерождались, пытаясь приспособиться. Во главе «Аль-Хиляля» встал Хусейн Мунис – автор яркого исследования «Египет и его миссия», переводчик «Дон Кихота» на арабский язык. Приспособлением к режиму, просадатовскими заявлениями и позицией он замарал свое доброе имя, и демократически настроенные талантливые писатели отказывались с ним сотрудничать.

«Ущербные» начали войну против талантливых писателей под тем предлогом, что эти писатели – коммунисты, что они против властей, против мира с Израилем, против Кемп-Дэвида. Властям не нужны были оригинальные, яркие произведения. Зато высоко ценились подписи под телеграммами в поддержку «референдумов» Садата, или приветствия президенту после возвращения его из поездок за границу, или восторженные оценки его литературных упражнений. В официальных органах информации, в газетах, на радио и телевидении стали формировать тип эрзац-писателей, левантийцев по духу и художественным приемам, чтобы заменить ими тех, кто творил в 60-е годы. Именно им, левантийцам, предоставлялись и телевизионное время, и страницы газет и журналов. Их обливали елеем и осыпали премиями. «Возможно, им создавали популярность, возможно, их узнавали на улице, однако они не превращались в писателей, они не становились работниками культуры, – говорил Аль-Гитани. – Подлинного писателя нельзя создать президентским декретом. Талант – дар божий, и он не рождается в пробирках или телевизионных трубках».

У египетской литературы и искусства стало как бы два лица: официальное лицо ущербной бездари, служащей режиму, и лицо талантливых художников, которые продолжали работать в таких невыносимых условиях, каких давно не знала египетская культура. Некоторые из них уехали из страны, некоторые остались, но замолчали как писатели навсегда. Творить продолжала лишь горстка. В 1979 году состоялась конференция молодых писателей в Заказике. В ней участвовали почти пятьсот человек. Это было как раз поколение Аль-Гитани. Из этих пятисот в литературе осталось меньше пяти. Тех, кого не сумел задавить режим, обволакивали вниманием, развращали деньгами. За слезливые многосерийные мелодрамы для телевидения платили бешеные гонорары. Оптом и в розницу египетских литераторов покупали газеты, радио, телевидение нефтяных княжеств. Шла массовая эмиграция египетских умов, включая творческую интеллигенцию, врачей, инженеров, не говоря о квалифицированных и неквалифицированных рабочих, обескровившая Египет.

Поколению шестидесятых не повезло. Но судьба поколения семидесятых была еще хуже. Аль-Гитани и его товарищи прошли через школу взыскательной критики и высоких литературных требований. Поколение писателей семидесятых формировалось в климате, когда исчезли серьезность, уважение к таланту и все превратилось в разменную монету. Не преданность родине, национальной культуре; а преданность режиму определяла «творческий» успех и официальное признание. Честные молодые писатели не находили издателя, а если находили, их произведения публиковались мизерными Тиражами или замалчивались. Они старели, не прожив творческой молодости, не достигнув зрелости, истощали силы, не находя им применения.

После прихода к власти президента Мубарака были сделаны попытки возродить серьезные журналы. У молодых писателей появились кое-какие трибуны. Но не слишком ли подорваны силы? Может ли быстро возродиться египетская культура, пробиваясь через ту узкую щель, которая ей открылась? – с горечью спрашивали египетские писатели.

Аль-Гитани был среди тех, кто победил гонения со стороны «ущербной бездари», кто выжил в атмосфере реакции, кто поднялся на такую высоту, что стал недоступен для цепных псов режима.

Гамаль аль-Гитани родился 9 мая 1945 года, в день, когда закончилась вторая мировая война в Европе. Событие, казалось бы, бесконечно далекое от тихой деревушки провинции Сохаг в Верхнем Египте, где он появился на свет в семье мелкого чиновника. Но отзвук тех событий придет в Египет насеровской революцией и наложит отпечаток на творчество будущего писателя.

Его детство прошло в старом Каире, где сохранились памятники мамлюкской старины, где он рано стал ощущать связь времен и куда он поместит многих героев своих произведений.

В его семье не было увлечения литературой. Но с раннего возраста Гамаль начал самостоятельно читать, проглатывая книгу за книгой. Он посещал букинистов рядом с мусульманским университетом Аль-Азхар. Там, в тиши лавок или прямо на улице, он проводил часы, роясь в грудах макулатуры, среди которой нет-нет да и блеснет подлинная жемчужина. Там будущий писатель засиживался, дочитывая последние страницы при свете керосиновых фонарей, или за небольшую плату брал книжки взаймы у букинистов и уносил их домой на ночь.

Повзрослев, он стал постоянным читателем Национальной библиотеки. В мою бытность студентом Каирского университета я часто ходил в эту библиотеку и помню ее старое здание, большие, немного пыльные залы, куда доносился шум автомобилей и протяжные крики бродячих торговцев. Я посещал библиотеку в одно время с Аль-Гитани, естественно, не догадываясь о его будущем предназначении. В ту пору, прочитав русских и советских классиков – Толстого, Чехова, Тургенева, Салтыкова-Щедрина, Горького, Фадеева, – Аль-Гитани поставил их в ряд своих учителей. Одновременно он окунулся в море современной арабской литературы, выделив прежде всего Нагиба Махфуза.

Свое общее образование он продолжал, читая западных философов и психологов, персидских поэтов, арабских путешественников. Но чем более зрелым он становился, тем больше углублялся в историю своей страны, в особенности ее общественной жизни, ее культуры, религии, в историю улиц, кварталов, мечетей. Для него открытием стали великие египетские летописцы средних веков.

Таким образом, его литературные взгляды формировались на основе двух источников: мировой и арабской классики и арабской истории. Эти два потока в его душе и в его творчестве позднее слились и помогли рождению нового египетского романа.

В 1959 году в возрасте четырнадцати лет он написал свой первый рассказ и с тех пор трудится, не давая себе передышки, считая, что литература – его жизнь, его судьба, его призвание. Некоторое время он печатал свои рассказы и повести в газетах и журналах Египта и других арабских стран, особенно не выделяясь среди своих собратьев по перу из поколения 60-х годов.

Литература в первые годы его не кормила. Хлеб насущный он стал добывать, закончив в 1962 году школу прикладного искусства, в которой овладел мастерством подготовки эскизов для восточных ковров. Может быть, искусство художника по коврам, умение создавать переплетения затейливых узоров, монтаж красок и линий косвенно сказались на будущей форме его рассказов, повестей, романов. В 1966 году его арестовали и приговорили к шести месяцам заключения за политическую деятельность. Выйдя из тюрьмы, он занял пост инспектора по древним памятникам района Хан аль-Халили.

Первым его серьезным опытом в литературе стал сборник новелл «Записки юноши, жившего тысячу лет назад», опубликованный в 1969 году. Книга вызвала большой интерес и была доброжелательно встречена и читателями, и критикой. В тот момент газету «Ахбар аль-Яум» («Новости дня») возглавлял видный литератор Махмуд Амин аль-Алим, человек левых взглядов и взыскательных литературных вкусов. Он предложил молодому писателю работать репортером в газете. Аль-Гитани был военным корреспондентом на египетско-израильском фронте, готовил репортажи об ирано-иракской войне, побывал в Западной Сахаре, освещал гражданскую войну в Бейруте, много писал на египетские темы. В начале 70-х годов направление газеты резко изменилось: ее возглавили прямые американские агенты – братья Амины, сделавшие ее рупором садатовского курса и режима «инфитаха». Слово «агенты» – не преувеличение. При Насере было доказано, что они получали деньги от американской разведки в качестве платы за свои услуги. Лишь военная тематика репортажей Аль-Гитани спасла его от изгнания из газеты, в которой он работает до сегодняшнего дня.

Несмотря на левые настроения писателя, власти не могли больше игнорировать его творчество, к в 1980 году он получил государственную премию как лучший романист Египта. Сейчас Аль-Гитани в большей степени представляет литературу Египта, чем старшие поколения писателей от Тауфика аль-Хакима до Юсуфа Идриса.

Почти все его произведения многократно переиздавались и переводились на разные языки мира. Но сфера его литературных и научных интересов гораздо шире, чем художественная литература. Он увлекся исламской архитектурой и опубликовал множество статей и исследований о каирских мечетях, домах, памятниках, затем собрал их в книгах «Черты Каира за тысячу лет» (1983) и «Улицы Каира» (1984). Он писал о мусульманских памятниках Марокко, Судана, Ирака и Сирии, Турции и Венгрии и серьезные статьи по истории мусульманского Египта. На его счету также две книги репортажей.

Он, пожалуй, самый яркий представитель авангардистского направления, которое возвращает арабский роман к национальным корням. «Из национального наследия я начал извлекать новые формы для литературного выражения, – пишет Аль-Гитани. – Во мне постоянно жило стремление преодолеть форму романа, которую я знал раньше. Другими словами, я хотел избавиться от давления классиков, найти самого себя». Аль-Гитани стремится осовременить арабское наследие, в том числе и египетское народное наследие. Он возрождает в своих работах черты устного творчества народа, использует исторические источники, хроники и документы, произведения мистиков ислама – суфиев. Но все это – лишь строительный материал для отражения современности, раскрытия взаимоотношений личности и общества, человеческих страстей и раздумий.

Арабский роман вырос из западноевропейского в те годы, когда арабские писатели отвернулись от национального наследия и бросились подражать Западу. В XIX веке арабский роман полностью оторвался от национальных корней и по форме и по содержанию. Его читателями была узчайшая прослойка людей, получивших западное образование. Однако новое поколение писателей, отражая дух времени, пыталось арабизировать свои произведения. В начале XX века началась борьба за национальную независимость, и на ее гребне родился роман, который был арабским по содержанию, но западным по форме. Вырваться из-под западного влияния на самостоятельную дорогу арабские писатели пока не могли. Но за последние два десятилетия многие из них стали обращаться к национальным корням в поисках не только содержания, но и формы.

Не пошел ли Аль-Гитани и его единомышленники по пути, ведущему в тупик? Не ограничены ли, не устарели ли безнадежно художественные формы прошлого, а значит, не ограничены ли возможности и его эксперимента? – спрашивали иные критики. «Нужно пять веков работы, чтобы я осуществил то, что теснится в моем мозгу», – отвечал им с вызовом Аль-Гитани.

Уже первый сборник его рассказов «Документы молодого человека…» представляет собой синтез истории и современности, соединение воображаемого и реального для более рельефной лепки реального. Писатель использует современные приемы монтажа, объединяя разные сцены, разные картины без видимых переходов, но составляя единый образ. Выписывая гротеск с присущей ему безудержной фантазией, он остается реалистом по духу, по целям, по языку, по содержанию.

Используя летописный стиль, писатель намеренно смешивает эпохи, соединяет прошлое поражение в войне с турками-османами с горькими событиями июня 1967 года, когда арабы потерпели поражение в войне с Израилем. Он сочиняет, стилизуя под средневековье, воззвания, лозунги, пятничные проповеди, послания, но, по сути дела, он говорит и думает о сегодняшнем Египте. История и современность переплетаются для обостренного восприятия современности.

Аз-Зейни Баракят появляется в одном из его ранних рассказов в образе хранителя мер и весов, который именем султана навязывает жестокие поборы и вымогательства и не гнушается никакими средствами для выколачивания их из населения. Идет нащупывание пути к центральной фигуре будущего романа.

Период османского завоевания Египта привлекает писателя все больше. В том времени он черпает и образы действующих лиц, и определенную стилистическую окраску для своего языка. Чувство истории не покидает его, но он пишет отнюдь не исторические хроники или этнографические зарисовки.

Вершина его поисков в этом направлении – именно роман «Аз-Зейни Баракят». В мамлюкском султанате Аль-Гитани ищет и находит примеры того, как кризис свободы, господство произвола, кровавого террора мамлюков привели их государство к гибели. Формируясь в эпоху Насера и будучи обязанным ей, Аль-Гитани пытается критиковать его режим слева, а когда роман выходит в свет, его стрелы оказываются направленными прямо в неокомпрадорский режим Садата.

В «Аз-Зейни Баракяте» Аль-Гитани рисует царство соглядатаев, утверждающих свою власть методами преследований, подавления человеческого духа и человечности, насилием, слежкой друг за другом. Апофеоз романа – всемирный конгресс соглядатаев, которые собрались для обмена мнениями по поводу того, как совершенствовать способы и методы сыска. Злой и беспощадный гротеск выводит Аль-Гитани на уровень современной мировой литературы. Он живописует борьбу за власть и влияние, гибель человека, противостоящего машине подавления, которая не только уничтожает его, но и перерождает. В образе подавленного службой сыска средневекового интеллигента видишь одновременно и неспособность одиночки справиться с государственным аппаратом, и скрытое ожидание прихода спасителя, мессии Махди, свойственное и народным массам, и их просвещенным представителям.

Низшая точка морального падения Аз-Зейни Баракята – его исчезновение накануне османского завоевания и его появление в той же должности в качестве представителя захватчиков, повторяющего, как и при прежних хозяевах, разглагольствования о благе народа, об исполнении султанской воли, о благочестии, претворении в жизнь принципов ислама.

Режим сыщиков, описанный в романе, парализует волю людей, тормозит прогресс, разлагает общество и ведет к поражению. С какой помпой выступает на войну султан, как блестит грозное оружие, как стройны ряды солдат, сколь надменны речи. А все оказывается гнило, гнило, гнило…

Роман отстаивает достоинство, честь, свободу, благородство, отвергая угнетение, преследования, надругательство над человеческой личностью. Лишь свободный, гордый египтянин способен создать сильное, независимое государство и защитить его от недруга – такова идея, заложенная Гамалем аль-Гитани. В ней – вызов обществу, в котором он живет.

Алексей Васильев