Текст книги "Аз-Зейни Баракят"

Автор книги: Гамаль аль-Гитани

Тогда к Аз-Зейни явилось несколько шейхов, говоря, что такие происшествия случаются каждый день. Не прямо, а намеками они клонили к тому, что, дескать, этот человек знает некоторых эмиров и они частенько захаживают к нему. А те, может быть…

Говорят, что Аз-Зейни поднялся и приказал выдворить их вон. При этом он сказал: «Я не допущу разврата в мое правление! Я не боюсь никого, кроме Него!» И он указал перстом на небо. Среди простого народа говорили, что он бил пришедших по спине жезлом с ручкой из слоновой кости, украшенной золотом, и кричал: «После того, что вы сказали, с каким лицом вы предстанете перед вашим господом в день Страшного суда?»

Саид беспокоится за Аз-Зейни, в особенности потому, что уже прошло двадцать дней, как Али бен Аби-ль-Джуд был передан ему, а глашатаи не сообщили еще ничего о том, найдены ли захороненные Аби-ль-Джудом деньги. Для султана важны деньги.

Может быть, Закария уже нашел повод, чтобы вызвать гнев султана против Аз-Зейни? Тогда султан отстранит его от казначейства. Хотя, наверное, свара между Таштамиром и Хайр-беком отвлечет всех на какое-то время. Однако… Но что это? Саид беспокоится за судьбу Аз-Зейни? Саид хочет, чтобы Али бен Аби-ль-Джуд под пыткой сказал, где он спрятал свои богатства? Может ли Саид желать мучений кому-нибудь из людей, даже если это Али бен Аби-ль-Джуд? Да, но сколько человек пострадало из-за него? Разве не пошлет ему аллах еще более жестоких мучений в день Страшного суда?

Саид не отрицает, что Аз-Зейни близок ему по духу. Когда Саид пришел к нему, чтобы сообщить просьбу шейха Абу-с-Сауда, была ночь. Аз-Зейни вышел к нему с закрытым лицом, в маленькой чалме и простой одежде, как бедный суфий. Они шли молча. Саид украдкой поглядывал на него. Запах его одежды воскресил в памяти Саида далекие воспоминания о дяде из деревни Назза: запах шерсти, смешанный с мужским потом. Если бы кто-нибудь из приятелей увидел, какой идет с человеком, имя которого сегодня в Каире у всех на устах! Какие черты лица говорят о гордости, о способности отвергнуть высокий пост? Саид обрадовался, когда вышел указ о назначении Аз-Земни на одну из должностей, принадлежавших Али бен Аби-ль-Джуду. В таком случае обычно сидят дома и принимают поздравления, а Баракят бен Муса, выдвинутый на важнейшую должность, отказался ее принять. В наш скупой век редкость, чтобы человек отверг то, о чем можно только мечтать.

После некоторого молчания Саид сказал, обращаясь к Аз-Зейни: «Учитель приказал мне не возвращаться без тебя». В ответ он получил лишь взгляд и кивок головы. Саиду стало неловко – может быть, он оторвал Аз-Зейни от размышлений о важных делах?

Неожиданно Аз-Зейни произнес: «Учителю я не могу не повиноваться». И тут стал задавать вопросы. Саид рассказал ему о себе, о том, как приехал из провинции, как встретил учителя, стал наведываться к нему, сопровождать его, учиться у него, подолгу оставаться с ним… Саид помнит, как Аз-Зейни расспрашивал его, а потом неожиданно умолк. Ему неизвестно, что произошло между Аз-Зейни и учителем, – шейх приказал ему вернуться в Аль-Азхар. С того самого дня Саид не приближался к Аз-Зейни, не считая процессии, когда он возвращался из Аль-Азхара. Но тогда Саид был одним из многих. Аз-Зейни не знал о его присутствии, не слышал его…

Последний глашатай прошел по улицам два часа назад. Саид не знает, о чем он сообщил людям. В первые две недели люди радостно собирались толпами, чтобы послушать, о чем говорят. Но дни идут, и толпа редеет. Только дети продолжают следовать за глашатаями… Саид вдруг остановился. Кажется, он подошел к кварталу Каср аш-Шок. Мимо быстро прошел какой-то человек. Может, это он? Почему же Саид остановился и замер в растерянности? Он не помнит, какого роста был Аз-Зейни, полный он или худой, стройный или сутулый. Его внешность не осталась у него в памяти. Но Саид чувствовал, что человек, прошедший в ту сторону, был он. Точно он. Он пересек квартал Казначейства, продолжил путь к кварталу Суда, потом – к мечети мученика Хусейна и… скрылся. Но где стража? Разве не опасно ходить без охраны? Если это был сам Аз-Зейни, заметил ли он Саида, узнал ли его?

ОБРАЩЕНИЕ

 
Жители Египта!
Творите добро и не делайте зла!
Сегодня
султан вышел в Рейданию
и стал играть в мяч.
Самочувствие его отменно.
Аллах дал ему здоровье и силу!
Жители Египта!
Вражда и раздор
между эмиром Таштамиром
и эмиром Хайр-беком продолжается.
Тот и другой подкарауливают друг друга.
Будьте настороже!
Жители Египта!
Сабер аль-Хамзави —
торговец благовониями —
обвешивал и обманывал!
Он продавал хульбу, смешанную с землей,
припрятывал индийских ящериц,
хотя их у него множество,
дабы они выросли в цене.
А он единственный, кто ими торгует.
Посему Аз-Зейни Баракят бен Муса,
хранитель мер и весов Каира
и Верхнего Египта, на которого возложено
соблюдать предписания шариата
и охранять права людей,
слуга султана, порешил:
взыскать с него сто динаров,
отобрать у него утаенных ящериц
и раздать остальным торговцам
благовониями,
дабы была им от них польза,
и определить их цену
в три дирхема за штуку.
Аллах воздаст по заслугам
каждому плуту и обманщику!
Да будет это всем уроком!
Жители Египта!
Жители Египта!
 

ЗАКАРИЯ БЕН РАДЫ

Вторник, утро седьмого дня месяца зу-ль-ка’да, 913 г. хиджры

Этот час он целиком подарил себе: он не спускает глаз с ребенка, забавляется с ним. Нежное начало жизни, мягкой, как пух птиц, теплой, как эти пушистые комочки! Если бы человек навсегда оставался ребенком: размахивал бы руками, когда хочется, смеялся всему, чему хочется, ползал, играл, плакал – и добрая душа спешила бы осушить эти слезы; если бы страхи и заблуждения не превращали его маленькое сердце в лавку, где все покупается и продается; если бы он всегда взирал на мир с удивлением и вопросом! Но невозможно вернуться сквозь годы к началу своей жизни! Время от времени Закария серьезно думает, что никогда не был таким, как его сын. Он не припоминает, чтобы чья-нибудь рука гладила его по голове.

Самые сложные обстоятельства не могут заставить его не видеться со своим первым и пока единственным сыном, Ясом. Его приносят завернутым в черное бархатное покрывальце, расшитое золотом. Зейнаб, мать ребенка, наблюдает за ними. Она рассказывает Закарии о сыне, говорит, сколько раз давала ему грудь, как он тихо улыбается во сне, а когда пробуждается, кажется, что ищет глазами доброго отца, как он картавит, пытаясь произносить некоторые звуки.

Зейнаб рассказывает подолгу. Яс делает ее близкой этому человеку. Она гордится перед другими женами и наложницами, от которых он не имеет сыновей, что именно она родила ему Яса. Она не принимает в расчет Ахмада, который появился четыре года назад и ушел из жизни несколько месяцев спустя. Его мать, эфиопка, продолжает оставаться в доме, не замечаемая никем, как больное напоминание, временами тревожащее сердце Закарии. Годы не погасили эту печаль и не смягчили боль.

Самые серьезные обстоятельства ни разу не смогли заставить его лишить себя мгновений, которые он проводит с Ясом. Порой Закария даже будит его ночью, несмотря на предупреждения матери, и играет с ним, забавляет его.

Несколько месяцев тому назад они взяли на Хан аль-Халили греческого купца. Говорили, что он посылал турецкому султану сообщения государственной важности. Взяли его люди Закарии. Он сам следил за дознанием: тисками ему сжимали суставы, медленным огнем жгли спину. Мабрук старался изо всех сил, усердствовал как мог. Мертвая тишина стояла в ямах остальных заключенных. Они слышали крики, которым не суждено было никогда вырваться наружу. Закария знал, какой ужас наполнял их сердца. Страх и страдания, которые они, особенно новички, испытывали, слыша, как мучается неизвестный им человек, были сильнее мучений одного из них, когда ему горячими щипцами выдирали зубы. Кто знает, может быть, их ожидают те же пытки, которым сейчас подвергают несчастного грека. Но тот молчал. Закария видел, как исказилось его лицо, вылезли из орбит глаза, распух нос, отвисла челюсть. Но грек не произнес ни одного слова. Закарию злило и выводило из себя его молчание, потому что он был уверен, что у грека есть сообщники. Когда день уже был на исходе, Закария схватил длинный, тонкий, как игла, металлический прут, раскаленный на медленном огне, и стал тыкать им в живот грека, вокруг пупка. Задохнувшись от запаха паленого мяса, Закария вышел, сделал сильный выдох и стал глотать воздух, как будто пил воду. Потом направился через двор на женскую половину. Поднялся по лестнице, ведущей в комнату Зейнаб.

– Спит? – бросил он жене.

Она кивнула головой.

– Я хочу его видеть.

Она была разочарована – надеялась, что он останется с ней до утра. Ее торжество над другими женами было неполным, если он не проводил с нею всю ночь.

Закария снова попросил показать ему Яса.

– Он только недавно заснул, господин мой, – возразила Зейнаб.

– Я же не говорил, чтобы ты его разбудила, – произнес он так, что она вздрогнула от страха.

Он пошел за женой. Среди подушек виднелось нежное круглое личико ребенка с закрытыми глазами – месяц среди туч, свежее румяное яблоко. Через прозрачную завесу шелка угадывались его черты. Закария приблизил к ребенку подсвечник и несколько мгновений разглядывал его с нежностью. Лицо грека стало отдаляться.

– Может быть, снять с тебя кафтан, господин мой? – спросила Зейнаб.

Закария вдруг выпрямился и, не взглянув на нее, направился к двери. Он еще не просматривал сегодняшних донесений. Что-то надо было доложить султану об этом греке. Жена поспешила вслед за ним.

– Да сопутствует тебе благополучие, господин мой, – сказала она, не в силах скрыть разочарования.

Закария стал спускаться по длинной лестнице во внутренний двор дома.

Базилик касается его груди, шумят ветви пальм и диковинных деревьев, которые прислали ему собратья по ремеслу из Индии, Йемена и Эфиопии. В правом углу сада – несколько желтых цветов. Он помнит каждый из них: нежный желтый цветок с фиолетовой каймой по краю. Середина у него ярко-красная с тремя темно-зелеными точками. Он видел, как цветок раскрылся у него на глазах, словно чудо!

В саду есть маленькие клетки с диковинными птицами. У некоторых из них необычный голос. Сейчас они молчат. Зимой он видит много птиц на свободе. Ученые сказали ему, что они прилетают издалека, из стран, где ночь длится шесть месяцев и день продолжается столько же. Они прилетают с приходом зимы, а летом исчезают. Закария записывает день, когда в его саду появляется первая птичка. «Неужели это та же самая пташка, которая прилетала в прошлом году? – думает он. – Сколько она проживет, если ее не подстережет рука ловца? Умирают ли они естественной смертью? Неужели такие созданья должны умирать?» Он хотел поручить глашатаям обнародовать приказ, запрещающий ловлю птиц. Но потом передумал: некоторые эмиры могут подумать, что Закарии, видно, совсем нечего делать, коли он приказывает прекратить ловлю птиц.

В последние дни он чаще приходит сюда, чтобы посмотреть на птиц в клетках, поиграть с Ясом. Но на сердце у него смутно и тревожно. Ему не по себе. Если бы не птицы и ребенок, тайные выходы в город под чужой личиной, поездки в имения в Сиракузах, он бы задохнулся от гнева. Однако терпение! Нынешняя обстановка требует гибкости и твердости. Еще нет ответа от Аз-Зейни. Закария даже стал сомневаться, получил ли тот послание. Однако потом удостоверился в том, что Аз-Зейни сам держал его в руках. Много потребовалось труда, чтобы убедиться, что письмо ему вручено. Ни один осведомитель не следит за Аз-Зейни в его доме. Начальник соглядатаев Каира не позаботился заранее поставить там своего человека. Он даже не знает ни одного из его слуг, словно Аз-Зейни привез их из другой страны. В то же время глава соглядатаев Каира продолжал рассылать своих людей по следам той женщины, что явилась перед процессией Аз-Зейни и крикнула ему в лицо: «Подлец!» Значит, она знает его. Может быть, если ее разыщут, раскроется какая-нибудь тайна из жизни Аз-Зейни? Начальник каирских соглядатаев написал в своем первом донесении, что у нее нет семьи. Жители кварталов, расположенных между ас-Сияриг, улицей Амир-аль-Джуйуш и воротами аш-Шиария, знают эту женщину с тех пор, как были детьми. Но где находится ее дом, неизвестно. Говорят, что она ночует среди могил за воротами ан-Наср. А зовут ее Умм Сухейр[36]36
  По обычаю у арабов мужчину или женщину часто зовут по имени сына, или дочери: например, Умм Сухейр значит «мать Сухейр».


[Закрыть]. Другие говорят, что зовут ее просто Миска, и нет у нее никакой дочери по имени Сухейр, и что она уже дважды поносила Аз-Зейни: на улице ас-Салиба и на улице аль-Мааз. Однако женщина бесследно исчезла, словно земля разверзлась и поглотила ее. В донесении достойного доверия, опытного соглядатая говорилось, что у дороги Биштак постоянно сидит пожилой мужчина с повязкой на глазах. Как-то он сказал: «Эта женщина частенько навещает Аз-Зейни Баракята бен Мусу. Придет, обнимет его, и оба они заплачут. Обхватив его голову руками, она ведет с ним задушевную беседу. А потом говорит ему, что произойдет в ближайшее время, что с ним случится и что замышляется против него». Она – сосуд демонов, которые служат ей, внушают ей самые верные предсказания. Кто она, старик не знает; когда она уединяется с Аз-Зейни, ему неизвестно; почему она ругала его перед всем народом, не ведомо ни одному смертному. Старик намекнул на то, что, может быть, Аз-Зейни имеет тайные связи с миром духов…

Аз-Зейни сделал вид, что не получал письма, не читал его и ничего не знает о нем.

Шихаб Аль-Халяби спросил несколько дней назад, пришел ли ответ от Аз-Зейни. Закария вспылил и крикнул:

– С каких это пор ты спрашиваешь об ответе на письмо, которое я поручил тебе написать? Разве этому я вас учил? Разве вы не знаете, к чему ведет праздная болтовня и праздное любопытство? Ты должен немедленно забывать все, что ты пишешь!

Шихаб Аль-Халяби испугался – больше всего на свете он боится гнева Закарии. Еще хуже, если тот подумал, что в вопросе был какой-нибудь подвох. Шихаб Аль-Халяби не знает, как быть. За время его долгой службы Закария не прощал ему ни вольной, ни невольной обмолвки. Закария постоянно напоминает ему историю помощника главного соглядатая Османской империи, который достиг высших постов по своей службе в государстве. А много лет спустя открылось, что он был лазутчиком шаха Исмаила-суфия, злейшего врага правительства османов. Шихаб Аль-Халяби ловит малейшее движение Закарии. И не только он, а все, кто служит под его началом.

Закарии неприятно, что он поддался вспышке гнева. Аз-Зейни задерживается с ответом, и это его смущает. Вопрос шихаба Аль-Халяби уколол его. Каждый день Закария говорит себе: «Наверняка ответ придет сегодня вечером или завтра». Но Аз-Зейни продолжает упорствовать в своем молчании.

Эмир Аль-Джамдар покачал головой и сказал Закарии:

– Султан согласен с Аз-Зейни во всем – в большом и малом. Аз-Зейни является к султану каждый вечер, и они уединяются примерно на час. Никто не знает, о чем они беседуют.

Закария оказался в положении, в которое не попадал ни один из его предшественников. Возможно, во время этих уединенных бесед и его имя повторяется? Может быть, против него плетется заговор? В тот вечер его снова уязвило донесение о том, что Аз-Зейни продолжает учреждать свою собственную сыскную службу.

Эмир Минкли-бафа – он накоротке с Закарией – намекнул Аз-Зейни во время их встречи, что по правилам сыскная служба должна быть одна на весь султанат и что она, как и казначей, состоит под началом Закарии бен Рады. Но Аз-Зейни покачал головой и сказал:

– Я полагаюсь только на своих людей.

Установление нового сыска не дает Закарии покоя: может быть, кто-нибудь из людей Аз-Зейни уже пробрался к Закарии в дом? Или в Тайную канцелярию?

Закария отдал строжайшие приказы начальникам соглядатаев в Каире, Верхнем и Нижнем Египте, в Нубии, чтобы они усилили наблюдение за всеми нововведениями Аз-Зейни, следили за его людьми. Кто они? Откуда? Как работают?

Пока донесения на этот счет скудные. Надо действовать осмотрительно, но без промедления, дабы обезвредить Аз-Зейни, а не то само существование службы соглядатаев окажется под угрозой.

Закария призвал к себе старшину цеха певцов и поэтов Египта Ибрахима ибн ас-Суккяра ва-л-Лямуна[37]37
  То есть Ибрахима, сына Сахара и Лимона, или Ибрахима Сахарно-Лимонного.


[Закрыть]. Ибрахим – самое преданное ему создание. Он ведает делами стихотворцев, выступающих в кофейнях, ребабистов[38]38
  Исполнитель на ребабе, смычковом инструменте.


[Закрыть] и певцов на праздниках по случаю рождений и других знаменательных событий. Он в ответе за все, с чем они выступают. Все, что поется, должно быть в обязательном, порядке утверждено Ибрахимом. Он запрещает то, что может показаться вредным для устоев веры и нравов, что содержит намек на важное лицо или какого-нибудь эмира.

Ибрахим является перед Закарией каждый вторник, сообщает ему, как поживают певцы и стихотворцы, что происходит в их среде, рассказывает о замыслах каждого из них, кто над чем трудится и касается ли это Закарии или только певца и манеры его исполнения.

Закария усмехается про себя: такое не придет в голову Аз-Зейни! Люди слушают поэтов в кофейнях, сердца трепещут от любви к Зат аль-Химма, все следят за новостями о жизни Аль-Барамики с Бани-л-Аббасом, Абу Зейда Уидьяба с Аз-Зейнати Халифой, Сулеймана и Кейф Тахкум филь-Джан[39]39
  Большинство имен вымышленные и представляют собой набор слов, со смыслом, содержащим намеки на некоторых деятелей искусства Египта 60-х годов.


[Закрыть]. Никому не известно, что все хозяева увеселительных мест, певцы и рассказчики Египта связаны одной веревочкой.

Закария уединился с Ибрахимом ибн ас-Суккяр ва-л-Лямуном и попросил его написать сказочку для исполнения на ребабе о человеке без роду и племени, на которого вдруг свалилась власть и он решил установить справедливость в мире. Закария повелел, чтобы сказочку исполняли четыре чтеца в лавке «Лянадый» и в лавке «Аль-Бахджури» в квартале аль-Хусейния, в лавке «Юнес» в Фустате, в лавке «Абу-ль-Гейт» в Булаке. Первая и вторая лавки – самые большие в Египте, там можно отведать хульбы, имбирного лимонада и покурить наргиле. Их завсегдатаи из людей с достатком. Курение наркотиков начинается там после ужина. Третья же и четвертая – жалкие лавчонки, и их посетители самого низкого сословия. Большинство их – ремесленники. Через два дня сказка будет известна в десятках лавок, в разных «кварталах Каира. А через неделю ее будут рассказывать все. Можно обратиться за помощью к соглядатаям, шныряющим среди людей, чтобы они «разъясняли» смысл сказки, коли дуракам он будет невдомек.

Ибрахим бен ас-Суккяр ва-л-Лямун ушел. Закария встал и спустился в сад. Он почувствовал прилив сил. Мысли проносились в голове одна за другой. Десятки имен и дел всплывали в памяти. Он ударил кулаком по ладони, наклонился, чтобы выпить глоток разбавленной розовой воды.

Удачные мысли приходят неожиданно. Они захватывают его. Закария строит планы, которые скоро станут явью, видит их во всех подробностях. Главное в этом деле – создать необходимые условия.

Через несколько минут после ухода Ибрахима Закария, полный энергии, поднялся в комнату своей жены Зейнаб. Взял на руки Яса, поднял, поносил на плечах. Потом стал ползать впереди него на четвереньках, блеять по-овечьи и кричать по-ослиному. Он едва не задохнулся от радости и счастья, когда Яс засмеялся, и смех его был похож на звук ароматной наргиле. Ее дым источает запах мяты, базилика и бальзама. Внезапно Закария передал ребенка матери и быстро спустился вниз. Зейнаб не удивилась – она привыкла к его странностям.

Закария послал за муаллимом Авадом, известным среди простых людей под кличкой Кейфовальщик за постоянное употребление гашиша, длинный язык и сладострастие. Муаллим пришел и замер в ожидании, что скажет Закария. Муаллим – его творение, Закария доволен им. «Понимает ли Аз-Зейни, что мне достаточно сделать знак – и эти люди пойдут за мной? Возможно, ему они кажутся ничтожными, не имеющими никакого отношения к делу? Но как велики могут быть их услуги!»

Кейфовальщик был толстым, грузным мужчиной с зычным голосом. И все же он, кажется, вздрогнул, когда увидел, что Закария двинулся к нему. Закария обнял его и поцеловал. Муаллим пришел в смущение, не зная, что ему делать: ответить тем же или стоять неподвижно в присутствии главного соглядатая султаната. Закария повлек его за собой к мраморной скамье под высокой пальмой, нижняя часть ствола которой была прикрыта тонкими пластинами желтой блестящей меди. Закария спросил, как поживают дети муаллима и его жены. Помирился ли он со своей второй женой, которую он прогневал-четыре дня назад и она переехала в дом своей матери, или они все еще пребывают в ссоре? Потом быстро добавил, что слышал о намерении муаллима развестись с ней. Понизив голос и откинув назад голову, Закария спросил: «Неужели у тебя нет другого выхода, кроме развода? Ты же знаешь, что нет более богопротивного дела, чем развод. Но если ты настаиваешь, я не стану указывать тебе».

Муаллим не мог скрыть своего изумления и страха. Закария знает все: и важное и неважное. Смущение охватило его, когда Закария наклонился к нему и сказал, посмеиваясь:

– Между нами, ты не прав, муаллим! Ты не даешь ей, что положено. Твоя молоденькая последняя жена забирает у тебя все силы. Так нельзя! Должна быть справедливость! Когда ты был у нее в последний раз? Когда? Я тебе сам скажу: два месяца и одну неделю тому назад! Ты прожил долгую жизнь, и тебе все нипочем. Но зачем оскорблять жену?

Авад совсем смутился и заговорил хриплым шепотом, из которого были понятны только два слова: «Ты прав! Ты прав!»

– Есть небольшое дело, которое мне хотелось бы устроить, – неожиданно произнес Закария.

Он подмигнул гостю и стал загибать один палец за другим, перечисляя задания и просьбы. Муаллим моргал, озираясь по сторонам.

Голос у Закарии спокойный, и кажется, что его ничто не волнует, хотя есть тысяча причин, чтобы в его душе все кипело. Он всегда начинает разговор ровным тоном, даже если тут же заговорит об опаснейших и сложнейших делах.

На этот раз он хочет, чтобы среди людей были пущены определенные слухи, разговоры, пересуды.

Авад выслушал и сказал:

– Хорошо, я сделаю так, что у них на языке будет только то, что, тебе угодно.

Закария прищурился.

– Но если хоть до одной живой души дойдет то, что было между нами…

– Лучше брани, а так не говори!

Закария протянул руку.

– Знаю, знаю. Главное, чтобы никто не заподозрил умысла в твоих сказках и байках.

Муаллим стукнул себя ладонью в грудь:

– Кейфовальщик свое дело знает!

Закария рассмеялся:

– Ты мне нравишься, о гордость мужей наших!

Спустя мгновенье Закария добавил:

– Не забудь заняться делом, о котором мы говорили…

– Каким делом?

Однако, увидев усмешку Закарии, Авад догадался, о чем идет речь.

– В самом деле, я подумаю, шихаб. Я знаю, что развод – самое богопротивное дело.

Закария, нахмурившись, кивает головой – итак, все решено.

– Пойди к ней с куском материи, с какими-нибудь сладостями, – говорит он. – У женщин ум как у детей.

– Аллах с нами! – произносит Авад.

Он пятится назад, согнувшись в прощальном приветствии, и в сопровождении Мабрука покидает сад. Слышно, как своим зычным голосом он прощается с каждой дверью, проходом в стене, с каждым растением.

Теперь и днем чувствуется, что зима вошла во вкус. Камни на улицах блестят от тонкого ледяного покрытия. Птицы в клетках без умолку рассказывают непонятные людям истории. Ночью они молчат. Но сейчас, днем, откровенничают вовсю.

Закария входит к себе в комнату на первом этаже. Она предназначена для приемов. Подушки из страусового пера слегка влажные. Ему нравится уединяться здесь: зеленые ветви растений касаются снаружи балкона. Здесь слышен только шум ветвей и листьев. Высокий резной потолок расписан золотом и серебром. Его украшал Хосровани из Персии.

Рядом с Закарией – медный гонг. Когда нужно, он ударяет в него кожаным молоточком в форме руки только один раз. Появляется Мабрук. Если господин позовет его даже шепотом, он явится тотчас, словно все время стоит в ожидании.

В минуты, которые Закария проводит здесь, возлежа на подушках, он предается размышлениям: сколько донесений, которые ему сейчас пишутся, уместилось на одном листе? Может быть, именно в это мгновение умирает человек? Нет, оно уже прошло! Наступило другое. Человек умер. Сколькие вспоминают сейчас его имя? Какие мысли рождаются в этот час в голове у Аз-Зейни? В этот миг у какой-то женщины родился ребенок. Кем он станет через тридцать лет? В какой земле умрет? Может быть, кормчий корабля издает сейчас крик ужаса, предвещающий неминуемую гибель в пучине моря?

Ночь опустилась на землю. Мысленным взором Закария пытается проникнуть сквозь тьму. Сколько мужчин и женщин в городе совокупляются в этот момент? Им нет числа!

В такие минуты он понимает, что, как бы ни был проницателен его взор, невозможно узреть все, что совершается в эти мгновения. Если бы настало время, когда соглядатаям станет известно, сколько мужчин спит со своими женами, какие дети будут зачаты во чреве матерей, какой из них родится, вырастет и устроит смуту и волнения, – если бы знать все это, то он запретил бы мужчинам иметь сношения с женщиной, которая принесет такой плод. Так зло было бы пресечено прежде, чем оно сумеет укорениться. Если бы египетский фараон поставил хорошего соглядатая, который бы разглядел, кем станет ребенок, брошенный матерью в реку, мир бы не узнал пророка Моисея, а фараон и его войско не утонули бы!

Закария верит: придет время, когда его соглядатаи будут знать, что происходит на сирийской земле, сидя на горе аль-Мукаттам. Если взглянуть на его способы сыска, разве они похожи на те, которыми пользовались в государстве Айюбитов или при достославном Кайтабае, всего лишь тридцать лет назад? Мир меняется, ничто не стоит на месте. Было время, когда подозреваемого забивали насмерть на месте. Сейчас такого не случается. Кому нужна смерть преступившего закон? Для живого, находящегося в рассудке человека ее заменяет боль. А если он лишится чувств, то есть способы заставить его очнуться. Таких способов Аз-Зейни не знает! Иначе где же результат пыток его предшественника Али бен Аби-ль-Джуда? Месяц назад глашатаи объявили, что он передан во власть Аз-Зейни. Но глашатаи до сих пор не сообщили, что виновный вернул хоть один дирхем или сознался в своем преступлении. Поговаривают, что Аз-Зейни не умеет пытать заключенных. Некоторые эмиры сомневаются в правдивости слухов, которые ходили вокруг Али бен Аби-ль-Джуда. Эмир Ельбига аль-Джашинкир заявил: «Если чернь и голытьба опозорили главного человека в государстве, то стоит ли верить тому, что говорят? Все это ложь».

Аз-Зейни пренебрег им, Закарией! Не ответил на его письмо. Так пусть пожинает плоды своего коварства! Он пренебрег тысячами соглядатаев, а они члены его тела, органы его чувств: ими он видит и слышит. Мысль влекла Закарию дальше. Ведь считается, что каждый человек носит с собой двух ангелов – одного, который приходует добрые дела, на правом плече, и другого, который составляет список дурных, – на левом. Но этого мало: Мункяр и Накир[40]40
  Имена ангелов, якобы допрашивающих покойника в могиле.


[Закрыть] поджидают в могиле усопшего и спрашивают, выясняют, выведывают, вырывают правду, избивая покойника своими ангельскими дубинками. Есть ли у Мункяра и Накира помощники? Если хоронят вдруг двух человек в одно и то же время, как они их допрашивают? Как задают вопросы этим двоим одновременно? Ведь не могут они находиться в двух могилах сразу?

Закария продолжает размышлять: «Великий порядок – это когда ты держишь весь мир в руках и от тебя не ускользает ни плохое, ни хорошее».

Как-нибудь он подробно изложит, что, по его разумению, нужно для соглядатаев. Магия поможет раскрыть, о чем думает человек. Есть и другие средства повернуть вспять время и припереть человека, отрицающего свою вину.

Закария встает и начинает размеренно ходить по комнате, глядя в пол: четырнадцать шагов туда и четырнадцать обратно. Тяжелые мысли одолевают его. Беспощадная рука сжимает сердце: Аз-Зейни положил начало вражде. До сего часа Закария не сделал ни одного шага, чтобы сокрушить Аз-Зейни. Напрасно думают, что Закария сдался. Теперь пришло время действовать. А если Аз-Зейни получит поддержку у султана? Закария прищуривается, ускоряет шаг, пересекает комнату за десять шагов. Кто оказал помощь стороннику шейха Аль-Хамави, когда тот достиг трона? Кто? Аз-Зейни не знает и султан не ведает, кто посадил его на трон султаната после долгого заточения в темнице Шамаиль. В заключении он поклялся, что, если выйдет, разрушит эту страшную темницу и воздвигнет на ее месте мечеть, о которой будут говорить грядущие поколения. Он действительно вышел, разрушил темницу Шамаиль, воздвиг мечеть, которой теперь гордится Каир. Но разве ведомо молящимся в мечети и богословам, кто поддержал правителя? Благодаря кому построена мечеть? Исторические хроники не упоминают об этом. Дело хранится в диване сыска. Главный соглядатай – вот кто был всему причиной.

Закария стоит недалеко от трона султана. Кто посмеет встать на его пути? Продлись жизнь Шаабана, Закария установил бы, что было между юношей и Аль-Гури. Однако Закария был вынужден убить его. Шаабан был прекрасным, как месяц, но месяцу положено исчезнуть в свое время.

Сегодня Закария пошлет за хранителем почтовых голубей. Хитрое установление ввел он в жизнь, которым гордится перед соглядатаями других государств и княжеств. Каждый голубь знает путь, которым должен следовать. Он не полетит над жилищем, где есть человек, над караванами в пустыне, а будет следовать к своей цели над безлюдны-ми местами, даже если от этого путь его станет длиннее. Сегодня стаи голубей отправятся в путь, чтобы управляющие и хозяева поместий, шейхи страны и даже простые люди, которые поверили в Аз-Зейни, узнали, как ошибся султан, когда поставил над правоверными в Египте человека без роду и племени, которого никто не видел молящимся вместе со всеми в пятницу, который делает вид, что справедлив, а никто не знает, что у него на уме, коли речь идет о том, чтобы извлечь деньги из тайников Али бен Аби-ль-Джуда. Кто знает, может, Аз-Зейни был его тайным соучастником в истязании людей?

Голуби полетят к дому эмира Тагляка – начальника королевского строительства – и к Баштаку по прозвищу Облупленный Боб. Одной свары между Таштамиром и Хайр-беком недостаточно. Тагляк узнает, что Баштак плохо говорил о новой мечети, которую султан построил на базаре аш-Шарабшин. Одновременно Баштаку станет известно, что Тагляк потешается над ним, показывает всем, как он подражает эмирам, близким к султану, говорит, что он вышел «из грязи в князи».

Закария улыбнулся, ускорил шаг. Тагляк взбеленится. И тот и другой начнут науськивать своих мамлюков друг против друга.

Спокойствие будет нарушено. Исчезнут товары с рынков. Пойдет разбой и грабеж. Самые строгие соглядатаи начнут похищать невинных девиц и мальчиков.